- А-а! Солнце за барханы заходит, в совхозе кобылиц доят.
- Я причем?
- А-а! Разве не хочешь кумыса?
- Хочу.
- Вот об этом пел.
- А Любаш-кыз?
- Тоже хочет...
- Ты что мне морочишь голову?
- Зачем так говоришь, товарищ? - Самит обижен.
Луговой сердито взглянул на него, но уже было темно, и он не увидел той плутоватой улыбки, которая бродила на его лице.
- Раз про кумыс заговорил, завтра хоть из-под земли достань. Это тебе в наказание.
- За песню?
- За то, что много выдумываешь.
- Ой-бай, сколько лет учился, а не знаешь, что каждая песня - выдумка!..
Луговой протянул Карего плетью и поскакал вперед.
- Мал-мал потише, товарищ!.. - донеслось вслед.
Будто красная птица выпорхнула из-за бархана, взмахнув дымчатыми крыльями. Костер! Вот и палатки, вот и Люба Малинина бежит впереди всех.
- Борис Викторович, как успехи? - кричит она.
- Самит, пирамида бар? - спрашивает Кумар.
- Жаксы бик? - еще кто-то кричит.
Молчит Луговой, Самит щелкает языком.
- Джок, курдюм джок... Бик джаман.
Малинина опускает плечи, рабочие отходят к костру.
Кумар, принимая от Лугового лошадь, заглядывает ему в лицо и, увидев веселый блеск его глаз, кричит:
- Есть пирамида, есть! Самит ничего не знает!..
Люба захлопала в ладоши.
- Завтра выезжаем. С утра!..
Это команда строителям.
Луговой прошел в свою палатку, снял с себя пропахшую лошадиным потом одежду и стал умываться.
- Люба, полей мне, - попросил он, протягивая ей чайник. - А то мне не хватит не только чайника, но и целой бочки.
- В качестве поощрения можем выделить вам второй чайник воды.
- Хорошее место? - спросила Малинина, нерешительно подходя к Луговому. - Пирамида нужна высокая?
Он стоял перед ней в плавках, будто отлитый из бронзы. Сверкали только глаза и губы. И она смотрела на него снизу вверх, хотя и была достаточно высока.
- Все отлично... Я даже не ждал. Треугольник... Да ты сама посмотришь. Вот только умоюсь. И впереди на нужном азимуте бархан какой! Словом, нам пока везет, Люба...
Тоненькой струйкой она лила ему воду в глубокий ковш ладоней, видела, как с малейшим движением у него на плечах бугрятся мышцы. Люба вдруг почувствовала желание прикоснуться к ним, это желание смутило ее и сделало сумасшедшей.
- Нагнитесь, я смою вам со спины, - проговорила она, протягивая руку.
И, не ожидая его согласия, Люба начала лить на спину и тереть ее горячей, шершавой ладонью.
- Возьми мыло! - сказал он, прогибаясь от боли: под ладонью Любы катался песок.
Люба не уложилась в норму, ей дважды пришлось набирать воду из бочонка.
- Придется объясняться Самиту. Он не простит такой расточительности, - сказал Луговой, растирая себя полотенцем. - Ну, будем пить чай!
Словно очнувшись, Люба бросилась к костру.
- Любаш-кыз, смотри, у нас гость! - услышала она вдруг голос Самита.
Навстречу ей шел человек, высоко взмахивая камчой. Она не сразу узнала в нем Виднова. И только когда его лицо осветилось пламенем костра, Люба протянула руку. Поздоровавшись с ним, она тут же вспомнила базу, палатки на берегу озера, Валентину Шелк, с которой он уходил в степь. И этот человек стал ей неприятен.
Приезд Виднова не обрадовал и Лугового. Прошедший день вымотал его здорово, он надеялся выпить наскоро чашку чая и завалиться спать.
- Я к вам по пути, собственно говоря, - произнес Виднов. - Еду из совхоза. Увидел огонь - и вот я у вас!
- Из совхоза?! - воскликнул Луговой, преображаясь. - Пожалуйте, как раз к чаю...
Люба была удивлена мгновенной переменой, происшедшей в Луговом на ее глазах. Куда девалась усталость, как быстро растаял холодный тон, с которым он поздоровался с Видновым. И все решили два слова: "Из совхоза"! Что стояло за ними, - Люба знала.
Луговой и Виднов уселись на кошме перед костром, Малинина взяла на себя обязанности хозяйки.
- Как ваша поездка в совхоз, успешна? - спросил Луговой.
- Пожалуй, да. Правда, я не захватил директора совхоза, он укатил на пленум. Но мне помогли договориться с заместителем. А то было - ни в какую. Короче говоря, рабочих мне выделят.
- Кто же вам помог? - удивился Луговой.
- Меденцева! Я не предполагал, что ее вмешательство окажется столь эффективным. Налицо авторитет, ничего не скажешь...
- Как она устроилась? - спросил Луговой, отворачиваясь от Любы.
- О! Нам с вами так не удастся. Я видел верблюдов, которых ей выделили: локомотивы! А сама ездит на молодой кобылице. Картинка!
Люба молча поставила чашки, чайник, положила лепешку, консервы.
- Может быть, перед чаем пропустим по маленькой? - предложил Виднов, подтягивая к себе большую сумку, отвязанную с седла. Он вытащил из нее бутылку водки и поставил среди чашек.
- В совхозе взял...
Люба запротестовала:
- Это лишнее. Мы приняли обязательство не пить на работе.
Виднов расхохотался.
- Какое там обязательство, Любочка! Бумага все стерпит... Мы в честь нашей встречи...
- Борис Викторович! - Люба с мольбой и надеждой посмотрела на Лугового.
Виднов продолжал уговаривать:
- Есть случаи, когда без рюмки, как без языка...
- Мы не предусматривали никаких случаев, - отрезала Малинина.
- Тем более. Нет правил без исключения. Как вы думаете, Борис Викторович?
Луговой опять промолчал. Любе стало обидно уже не оттого, что Виднов не послушал ее и ловкими ударами ладони в дно бутылки вышибал пробку, а оттого, что ее не поддержал Луговой.
"Это все из-за Меденцевой", - подумала она и отвернулась, чтобы не видеть, как Виднов разливает водку по чашкам, поднимая бутылку на свет и прицеливаясь на нее взглядом.
- Ну, за встречу! - провозгласил Виднов и, выпив, страдальчески сморщился, стал нюхать хлеб, теряя крошки на рыжую и тощую, как у семинариста, бороду.
"Как это все гадко!" - подумала Люба и ушла к себе в палатку.
Луговой ее не остановил.
- Хороша помощница! - воскликнул Виднов, глазами провожая Любу.
- Я доволен.
- Еще бы! У тебя не плохой вкус. Уж ты поверь: я их видел-перевидел. А эта через годок Меденцевой не уступит. Смотри-ка, наливается как! В Жаксы-Тау была совсем девчонка, а тут...
- Виднов, оставьте... Не надо.
- Я же не... я правду говорю. Как ты думаешь?
Виднов быстро хмелел. С лица его уже не сходила улыбка, глаза покраснели, язык заплетался.
"Неужели и я таков?" - испугался Луговой. Он уже почувствовал головокружение и шум в голове. Ему вдруг захотелось смеяться. Но тут же вспомнилась Меденцева, и он посуровел. Все-таки прямо спросить о ней было для него тяжело.
- Значит, не видел директора? - пошел в обход Луговой.
- Нет.
- Он живет на центральной усадьбе?
- Где же ему еще жить? Там и Меденцева поселилась. У директора, брат ты мой, несчастье: жеребец жену его копытом кокнул. Зоотехником была.
- Значит, вдовец? - спросил Луговой, сразу трезвея.
- Выходит, так. Дочка у него, еще - мать. Вот и вся семья. Без бабы живет. Ну, будто бы под твою Меденцеву казанки подбивает. Допьем?
- Наливай!
- Правильно. Пей до дна, еще есть одна...
Люба, слышавшая весь этот разговор, не выдержала и, подбежав к Луговому, из-за его плеча схватила чашку, выплеснула водку.
- Оставьте нас, Люба, - сердито проговорил Луговой. - Пить больше не будем.
Люба, опустив голову, пошла к палатке рабочих.
- Вот как, - промычал Виднов. - Не везет мне сегодня. В совхозе Меденцева отчитала, здесь эта... Эх, Вальки Шелк нет! Забрались бы мы с нею под куст, как зайцы...
Луговой перебил:
- За что отчитала Меденцева?
- А-а! Пустяки... Да что ты все на Меденцеву разговор клонишь? Ну ее к черту! Жива, здорова. Ну и красива, как бес. Таких я не видел еще. Но ты выбрось ее из головы. У нее, брат ты мой, директор ночует, Дубков. Понял?
Все поплыло перед глазами Лугового, перевернулось.
- Не может быть! Ты врешь! - крикнул он и еле сдержал себя, чтобы не ударить Виднова.
- Честное пионерское! Из верных источников и примет. Бутылочки из-под коньяка сам видел под кроватью. Уж насчет этого меня не проведешь...
- А если это клевета? - Луговой вскочил и двинулся на Виднова.
- А если, а если... Да ты поезжай к ней в гости. Может, она сама тебе скажет.
Когда через полчаса Люба вернулась к костру, Виднов уже укладывался на кошме.
- Укрой-ка меня, трезвенница, укрой... Холодно, черт! Замерзну... А завтра координаты мне дашь...
- Какие координаты? - спросила Люба.
- Тех пунктов, которые я должен занивелировать.
Он едва выговорил это длинное слово и сплюнул.
- Посмотрим, - неопределенно ответила Люба и пошла за постелью.
Вернувшись, застала Виднова уже спящим. Подсовывая ему под голову свою подушку, Люба выругалась:
- Стиляга чертов. Алкоголик...
И вдруг заплакала от какой-то смутной обиды, не относящейся ни к кому. Все люди сейчас ей казались не такими, какими они могли и должны были быть.
Смотри на мои пирамиды
- Батенька мой, три месяца как не бывало! Три месяца! А кажется, что только вчера мы с вами отбирали верблюдов в совхозе. Помните, с чабаном ругались? - говорил Санкевич, тряся загорелую дочерна и огрубелую руку Лугового.
- Как же, помню, Валериан Иванович! А потом у чабана кумыс пили, холодный-холодный, - отвечал в тон Санкевичу Луговой.
- Да, да... Будто вчера мы искали Меденцеву! Кстати, ее так вы и не увидели?.. Жаль... Быстро летят дни, молодой человек. Оч-чень быстро...
Санкевич выдохнул воздух, посмотрел вдаль, прищурив глаза. Лицо его погрустнело, но, опять взглянув на Лугового, он повеселел, заулыбался.
- А вы будто еще вытянулись, батенька мой. Метра два есть?
- Что вы! Всего один восемьдесят пять.
- Мало ли! И в плечах - косая сажень, как говорили в добрую старину. Посади вас на коня да копье с мечом дай в руки - Илья Муромец!
Санкевич хлопнул Лугового по крутому плечу, толкнул от себя.
- Нет, право же Илья Муромец!
Они стояли на полынистом бархане, возле только что поставленной пирамиды, эти два человека, почувствовавшие симпатию друг к другу с первого дня знакомства. Во все стороны от них простиралась бугристая степь, с кустами краснотала, с золотистыми плешинами песка, то гладкого, то подернутого на взлобках гофрировкой ряби.
- Сколько кормов пропадает! - воскликнул Санкевич, глядя на пестрое, зеленое море. - Воды бы сюда скорее. Тогда Дубков воспрянул бы. Он, знаете, нравится мне. Государственный ум у этого человека.
- Да... Совхоз начал строить на лиманах кошары, - поспешил сказать Луговой.
- А вода?
- Кое-где выбурили. Для небольших отар достаточно. Ведь и раньше здесь содержали скот вблизи худуков.
- Вы знакомы с Дубковым?
- Виделись... - ответил Луговой и тут же начал рассказывать об особенностях рекогносцировки в этой бугристой степи...
А вечером они сидели на кошме и пили крепкий чай, какой можно пить только в степи, после жаркого дня. Как всегда, вокруг было тихо. И в этой тишине отчетливо слышалось дыханье верблюдов, улегшихся перезоревать невдалеке за кустами. Позвякивали кольца уздечки, фыркала лошадь, да совсем рядом стрекотал кузнечик.
Санкевич рассказал, как идут дела в экспедиции. Нечего было и думать, что отряды закончат работу до наступления холодов. Вот только разве нивелировщик Виднов. Он идет с двойным перевыполнением нормы.
Луговой вспомнил приезд Виднова и рассказал о нем Санкевичу. До сего времени Борис не мог избавиться от отвращения к этому человеку. Бывают же люди, неприязнь к которым появляется с первым знакомством. И Луговой не прощал себе того, что против воли и желания пил с ним водку.
- Мне кажется, что работает он нечистоплотно, - вдруг проговорил Санкевич, будто читая мысли Лугового.
- Большие невязки?
- Нет, невязки у него хороши. Даже слишком! - Санкевич помедлил, будто не решаясь сказать прямо. - Мне кажется, что обратный ход он не делал, а просто вычислил, сообразуясь с прямым.
- Но ведь это...
- Да! - перебил Санкевич, не желая, чтобы было произнесено это страшное слово. - Но доказательства?..
- Опросить рабочих. Они скажут, проходили обратно или нет.
- А если проходили?.. В какое положение мы поставим себя и Виднова!
- Значит, вы не убеждены?
- Не совсем. Мне показались подозрительны его журналы обратного хода.
- Слишком чисты?
- Да, будто писаны не под солнцем, не на ветру...
- Может быть, он так аккуратен?
- Да, видимо, действительно аккуратно работает. - Санкевич усмехнулся. - Вот так, уважаемый Илья Муромец, вот так... А что же вы не спросите о Меденцевой?
- Да, да... Как у нее? - Луговой покраснел.
- Твердо идет Ниночка. Молодец. Закончила постройку, наблюдения развернула. Следовательно, вам придется привязываться к ее пунктам. Проект привязки разработаем здесь.
- Но у меня нет никаких данных...
Санкевич поднял руку.
- Не только данные будут, но и сама Меденцева...
- Она приедет сюда? - переспросил Луговой. Лицо его вспыхнуло.
- Да, завтра или послезавтра. Я вызвал ее. И Валентину Шелк. Вам и с нею нужно увязываться. К сожалению, у нее дело вовсе не идет. Я не знаю, что делать. Придется пробыть у нее подольше, помочь. Так что готовьтесь, Илья Муромец, к встрече наших красавиц... А что же я не вижу Малинину?
- Вы увидите ее завтра...
- Скажите, какой это счастливый день - завтра!
- Малинина возвращается с Жаксы-Тау. Ездила за продуктами.
- Разве некого было послать?.. Не жалеете вы свою Любушку.
- У нее дела в поселке. Купить что-то хочет. Деньги матери перевести...
- Ах, вот как!.. Ну, а как работает?
- Чудесно, Валерьян Иванович. Строители борются за звание отряда коммунистического труда. Признаюсь, моей заслуги здесь мало. Все Малинина. Да еще Самит - ее правая рука. Часто они обгоняют меня. Малинина уезжает вперед и выставляет вехи. Наши роли меняются: она становится рекогносцировщиком, я - строителем. А то берет в свои руки инициативу Самит...
- Вам чертовски везет, Илья Муромец!.. А вот если со стороны посмотреть, то будто ничто вас не радует. С чего бы это?..
Костерик, возле которого они сидели, едва тлел. Тонкие еще не обуглившиеся прутики краснотала, над которыми висел чайник, лежали у ног золотистой грудкой.
Луговой не ответил и стал пододвигать под чайник угли. Санкевич знал, что у Лугового разлад с Меденцевой. Любовь, любовь! Что вкладывают люди в это слово, что оно значит?.. Колодец любви открыт для всех, а вот зачерпнуть из него удается не каждому.
- Давайте-ка спать, дорогой Илья Муромец. Утро вечера мудренее.
Санкевич встал, потянулся, поглядел на небо.
- В палатку не пойдем. Пусть на нас светят звезды...
- Да, пожалуй, - согласился Луговой и тоже встал. - Вы не будете против, если утром я часа на два уеду? Мне нужно закончить рекогносцировку пункта, чтобы не задерживать строителей. Тут недалеко. И я не задержусь.
Еще не рассветало, а Луговой уже был на ногах. Он встал и оделся, стараясь не разбудить Санкевича. Пусть поспит старикан! Умывшись на скорую руку, Луговой съел, не разогревая, банку мясных консервов, запил тепловатой, не остывшей за ночь, водой и пошел к Самиту, седлавшему Карего. Верблюд уже был навьючен.
- Нам нужно торопиться, Самит, - шепнул Луговой. - Не отставай.
- Зачем отставать? - обиделся Самит. - Я когда-нибудь отстал? Зря говоришь, товарищ!
Луговой взял направление по азимуту, заметил на небе звезду и повернул на нее иноходца.
- Поехали!
Предрассветная прохлада стояла между барханами. Поднялись отдохнувшие от зноя травы, распрямились листья. Карий на ходу схватывал верхушки кияка, гремел удилами. Буйная растительность покрывала пески, и Луговой в который уже раз удивлялся обилию кормов, пропадающих впустую. А ведь когда-то здесь бродили стада. Пожалуй, этот Дубков прав, называя Джаман-Кум золотыми песками. И они такими станут - и, конечно, скоро. Уже начались земляные работы на трассе канала. Правда, пока еще далеко, где-то возле поселка. Да, Дубков может торжествовать... Пусть. Впрочем, об этом не нужно думать...
- Зачем туда-сюда идешь? - кричит позади Самит. - Прямо держи, товарищ!..
Луговой останавливается, сверяет направление и снова торопит Карего...
На бархан приехали, когда уже показалось солнце. Луговой поставил теодолит, взял азимуты на последние пункты, наложил на схему. Треугольники получились хорошими.
- Здесь строим пирамиду, - радостно сказал он.
- Как назовем? - спросил Самит, щуря глаза.
- Любаш-кыз...
Самит рассмеялся.
- Шутишь, товарищ... Наверное, Кара-бархан.
- Да, ничего не поделаешь.
- Плохой ты мулла, товарищ. Совсем...
- Вот еще посмотрим вперед. Еще один пункт - и мы должны видеть пирамиды Меденцевой. Будем привязываться к ним.
- Зачем привязываться? Меденцев джаман девчат...
- Джаман, говоришь?.. - Луговой, ведя трубку по горизонту, вдруг увидел на высоком бархане веху.
- Откуда такая? - Он повернул к Самиту встревоженное лицо. - Ты видишь? Вон на черном бархане!..
Самит сделал ладонью козырек, прищурился, вглядываясь в том направлении, куда указывала труба теодолита.
- Веха, товарищ. Самый настоящий. Кто ставил?
- Кто же? Наверное, Меденцева... А это значит, что-то не так. Там должен быть наш пункт, понимаешь, Самит? Кто-то из нас идет с ошибкой... Ничего не пойму. Неужели мы начали с ошибкой на целую сторону треугольника?..
Луговой торопливо достал схему, журналы рекогносцировки. Начал проверять углы, накладку. Пункты ложились по старым точкам. И местность, если сравнивать с картой, как будто была та. Местность! Барханы да тальник, хотя бы один ориентир. Даже ни одной мулушки не сохранилось. И названий их никто не помнил. Черт знает откуда их списали. Может быть, с карт времен Пржевальского. Кара-бархан! А может быть, Кызыл-бархан? Они как два родных брата, а между ними километров пятнадцать.
Луговой снова посмотрел на веху, и снова у него заныло сердце.
- Нужно съездить к ней, - проговорил Луговой.
- Верст двенадцать, товарищ! - испугался Самит.
- Хотя бы сто! Нужно - и все... Впрочем, ты поезжай на стан. Скажешь Санкевичу, что задержался.
- Вместе выехали, вместе и приезжать. Что я стану говорить?
Спорить с Самитом было бесполезно. Он отличался упрямством.