- Да, это правда! - воскликнула Меденцева и с завидным знанием дела принялась рассказывать о совхозе.
Санкевич слушал ее внимательно и с удовольствием. Эта красавица была еще и умна!
- С большой водой связаны две проблемы совхоза: элитное овцеводство и корма, - говорила Меденцева, давно уже приглашая Санкевича есть и пить не словами, а жестами и своим примером. - Пастбищ много, хотя бы здесь, на Джаман-Куме, а воды нет. Совхоз прилагает все усилия, чтобы как можно больше иметь скота и в зимнее время: надо обеспечивать воспроизводство. Зимою можно содержать скот на подножном корму на этих песках, но опять - вода, вода! Сейчас поднимается другая важная проблема - увеличение стада верблюдов...
- Да, да, - соглашался Санкевич, - это короли степей! У них вкусное мясо. А молоко... Вы пробовали? А ведь это самое неприхотливое животное.
- И представьте себе - стадо верблюдов катастрофически уменьшалось. На верблюда смотрели больше как на тягловую силу. А верблюд просто рожден для Джаман-Кума. Дубков строит сейчас на лиманах загоны, кошары. Уже в этом году на песках будут зимовать и верблюды и овцы. Но пески - это не только пастбища и корма...
- Да, я слышал, в проекте - "песчаные сады"...
- И этот проект подтвержден жизнью. Вы слышали о садах на Ерусланских песках?
- К сожалению...
- Там уже замечательные сады на песках, и бахчевые растут. Близкие к поверхности грунтовые воды хорошо питают растения.
Санкевич вспомнил: в отряде Лугового никогда не было нужды в воде. Правда, в день роют по пяти худуков, но какие это колодцы! Полметра - метр глубиною - и вот тебе вода! Эти худучки быстро заплывали, но если их закрепить...
- Вот Дубков и говорит, что Джаман-Кум - это вовсе не плохие пески. Золотые! Только нужна "большая вода", канал! Но и так, смотрите, сколько зелени! Море!
В дверь юрты были видны барханы, на них густые кусты краснотала, трава.
- В таком случае выпьем за золотые пески! - предложил Санкевич. Это был первый тост, произнесенный за вечер.
- С удовольствием!.. - подхватила Меденцева. - Но вы еще ни к чему не притронулись, Валерьян Иванович, вы меня обижаете...
Меденцева наклонилась, пододвигая к Санкевичу шпроты, и в глубоком вырезе ее платья открылась приподнятая лифом грудь. Санкевич на мгновение смежил веки, будто в глаза ему ударило светом, и отодвинулся.
- Валерьян Иванович, для кого я старалась!
Он торопливо выпил свою рюмку, неожиданно для себя налил вторую.
В глазах Меденцевой сверкнула радость. Наконец-то Санкевич почувствовал себя свободно! Вот он уж и смотреть-то стал в глаза, а не в угол юрты.
Да, Санкевич смотрел в глаза Меденцевой. И кто знает, может быть, и выпил две рюмки подряд, чтобы обрести смелость. Глаза у Меденцевой хороши! Судьба не порадовала Санкевича такими. Они все стороной проносились, как огни поезда в осеннюю ночь. Да что там глаза! Самой простой ласки не знал - так несуразно прошла жизнь.
Боясь показаться жалким, Санкевич отодвинул от себя вино, закуску и, попросив у Меденцевой журналы, углубился в чтение. Даже почерк у Меденцевой был красивый, твердый. Цифры стояли рядком, аккуратно выписанные. И от журналов пахло не горьковатым запахом степи... Санкевич с удовольствием и даже радостью просматривал четко выписанные градусы, минуты, секунды, - все то, что, будучи разложено по вычислительным таблицам и прокручено на арифмометрах, даст координаты пунктов - опорные данные для съемок и изысканий... Молодец, молодец Нина Михайловна! Все так, как и должно быть.
Придерживая растопыренными пальцами края ватмана, Санкевич наконец поднял голову и встретился с глазами Меденцевой, встревоженными, ждущими.
- Лучше и не надо, Ниночка! Я доволен.
- Ну, слава богу! - воскликнула Меденцева как-то просто, по-женски. - А то смотрю на вас, а у самой на сердце холодок. Честное слово.
- Что вы! Признаюсь, вы меня обрадовали!
- В самом деле?
Санкевич пожалел, что у него вырвались эти слова... Меденцева его не обрадовала, хотя с наблюдениями у нее все было в порядке.
- Вот видите, вы и молчите, - подметила она.
Он поспешил встать.
- Пункты привязки я передам Луговому, - проговорил Санкевич. - У вас с ним ряды увязываются идеально.
- Валерьян Иванович, я, пожалуй, уеду завтра пораньше, - вдруг сказала она.
- Вы не станете ждать... вестей с Песчаного?
- Нет, - твердо ответила Меденцева.
- Впрочем, утро вечера мудренее. - Санкевич улыбнулся, не слишком веря тому, что Меденцева поднимется рано. - И вдруг сказал прямо: - На вашем месте я бы дождался.
- Незачем, Валерьян Иванович. Я уверена, что все окончится благополучно. У Лугового железный организм.
- Да, богатырь! Я зову его Ильей Муромцем.
- В самом деле?!
На какое-то мгновенье лицо Меденцевой осветилось. Но тут же она опомнилась и взяла себя в руки.
- Да, да... Покойной ночи, Валерьян Иванович!
- До завтра.
Санкевич шагнул к выходу, навстречу приглушенному шепоту кустов на барханах, свежему ночному ветру.
Он лег на свою раскладушку, не раздеваясь. Заложив руки под голову, он глядел на седое от множества звезд небо, и каждая звезда, казалось ему, смотрела на него глазами Меденцевой.
- Да-а! - Санкевич вздохнул. - Такая пройдет по жизни и не набьет ни одной мозоли. Ни на ногах, ни на сердце.
Ему тут же вспомнились Луговой, Малинина, Виднов... Какие это разные люди! Но Санкевич всем им желал добра, старался помочь, чем мог В душе же его они вызывали разные отзвуки. Санкевича оскорблял нигилизм Виднова, циничность суждений о смысле жизни. Но кто знает, кто виноват в том, что этот молодой человек, образованный и неглупый, ничему не верил, никого не уважал? Слишком мало Санкевич знал Виднова, чтобы ответить на этот вопрос.
Глубокую боль он почувствовал, когда столкнулся с эгоизмом Меденцевой. Да, она сделает Лугового несчастным. Одного ли его? Слишком она любила себя и была неспособна даже на малейшую жертву ради другого.
Санкевича восхищали чистота и самоотверженность Любы Малининой. Эта, если нужно, спокойно пойдет на подвиг. Как-то сложится ее судьба?.. Санкевич думал о том, что ей нужно будет учиться дальше, и уже строил планы, как помочь ей поступить в университет, где у него на кафедре геодезии были друзья. "Да-да, я помогу ей", - подумал он. Он любил делать людям хорошее.
Снова вспомнился Виднов. Таким, как был при отъезде Санкевича из отряда: заискивающим, с плутоватыми глазами. "Придется сказать Кузину про его журналы", - вдруг твердо решил Санкевич, и на широком лбу его вырисовалась глубокая складка страдания. Он и уснул так, с мучительным выражением на усталом лице.
"Вы будете начальником отряда"
Вот уже часа два Санкевич, Малинина и Самит в пути. Они едут верхом, друг за другом по едва заметной, узкой тропе, вьющейся между барханов. Когда, кто проложил эту змейку-дорожку, - не определить: на ней только следы зверя да птиц.
Лошади тяжело утопают в рыхлом, сыпучем песке. Он, как вода, заполняет узкое ложе тропы. Надвигается гроза, но путники не спешат. Уж если суждено попасть под дождь, то лучше переждать в песках, чем в открытой степи. А до нее уже недалеко, и Люба вглядывается в синеющую даль с тревогой. Даль пугает ее, как поначалу пугали пески...
Утром этого дня Люба еще не предполагала, что все так случится. Она вернулась из Песчаного вместе с Луговым и не скрывала своей радости оттого, что с Луговым ничего не случилось, что он здоров, завтра снова начнет работу, и так, как они договорились в пути. А проговорили они всю дорогу, начавшуюся с полуночи. Да, она была опять с Луговым!
И была так счастлива, что о тяжелом состоянии Валентины Шелк и об эвакуации ее на вертолете в областную больницу рассказала Санкевичу тоже с радостным возбуждением, будто речь шла не о несчастье.
- Позвольте, Любочка, вы говорите, что Шелк может вернуться на работу не ранее, как через два месяца? - тревожно переспросил Санкевич.
- Да, так сказали врачи. Но вы не беспокойтесь, Валерьян Иванович, все будет хорошо!..
Санкевич нахмурился.
- Как же хорошо? Два месяца проболеть!.. А кто заменит ее?
- Ну... Пришлют вам работника.
- А отряд будет ждать?.. Непроизводительные расходы будут расти?.. Нет, Любовь Владимировна, это не то...
Озабоченность Санкевича, наконец, передалась и Малининой. В самом деле, то, что казалось ей простым, теперь приобрело первостепенную важность. Да, отряд не должен простаивать... Ну что ж, Валерьян Иванович что-либо придумает, найдет выход. И Люба бросилась к рабочим, которые ждали от нее распоряжений.
Когда сели обедать, Санкевич вдруг сказал, не глядя ни на кого:
- А знаете, кто может заменить Шелк?
Луговой и Малинина перестали есть, переглянулись.
- Как вы думаете, Любаша? - спросил Санкевич, теперь поднимая глаза на Малинину.
Луговой хлопнул в ладоши и привскочил с места.
- Правильно! Валерьян Иванович, поддерживаю вашу кандидатуру!
- Я нахожу, что ты, Любаша, справишься, - продолжал Санкевич. - Ну что ж, по рукам?
Люба не ждала, что речь пойдет о ней, и всерьез.
- Вы хотите... взять меня из отряда? - спросила она, испугавшись.
- Придется, Любаша.
- А кто будет строить?
- Хотя бы Самит. Он подготовлен вами не плохо... Другого выхода я не вижу.
- Нет, нет! - Малинина отмахнулась. - Я никуда не поеду. Я так привыкла... И Борис Викторович меня не отпустит...
Она с надеждой взглянула на Лугового.
- Почему же? Если на выдвижение, то я...
- Правильно! - поддержал Лугового Санкевич. - Вы будете начальником отряда. С сего числа...
- Люба, ты только подумай: начальник отряда!.. - начал Луговой, но вдруг замолчал, увидев на глазах у нее слезы.
- Решено! - Санкевич встал, пересел ближе к Любе. Он обнял ее за плечи и продолжал: - Я поставлю тебя на работу сам. Не оставлю до тех пор, пока не увижу, что дело пошло. Слышишь?.. Пойми, нет у нас никого больше, а терять дни сейчас - преступление. За каждый летний день осенью и зимой будем платить неделями. Слишком дорогая цена, Любаша. И разве можно распустить отряд Шелк?
Люба будто не слышала, что говорил ей Санкевич, и взглянула на Лугового.
- Значит, вы отпускаете меня?
Она словно бы не верила тому, что Луговой так легко согласился с Санкевичем, будто сговорился с ним. Взгляд ее был полон недоумения и отчаяния.
Луговой пожал плечами, промолчал.
- Что ж, давайте собираться, Валериан Иванович, - сказала она Санкевичу. - Не будем терять времени.
- Да, да, Любаша. По холодку и тронемся! - просиял Санкевич, хотя от него не скрылось, как Любаша, будто невзначай, прикоснулась руками к глазам.
Где-то далеко, словно за горизонтом, глухо и мягко прогремел гром. Все обернулись на звук приглушенного раската и увидели край тучи, поднимающейся над зеленым морем урочища. Туча была похожа на черный парус.
Люба первой отвела от нее взгляд, подошла к Луговому.
- Борис Викторович, у меня последняя просьба к вам: отпустите со мной Самита...
- Ни за что, Любаша! - воскликнул Луговой. - С кем же мне прикажешь работать? Ты уезжаешь, хочешь взять с собою старшего рабочего... Нет, это на грабеж похоже! Не обижайся.
- Я не настаиваю... - тихо произнесла Люба. - Наверное, и в отряде Шелк найдутся хорошие люди...
Люба встала и пошла в палатку. Санкевич посмотрел ей вслед и, увидев, что она начала укладывать свои вещички, дал команду подводчику вьючить. А сам поднялся на бархан, чтоб побыть одному. Темнеющее на горизонте небо его встревожило: туча была похожа на грозовую. Пожалуй, нужно было переждать, отложить сборы к отъезду, но Санкевич почувствовал, что оставаться здесь не может.
Из задумчивости его вывел Самит:
- Товарищ начальник, с Любаш-кыз поеду...
Санкевич покачал головой.
- Нельзя, Самит. Луговой возражает...
- Тогда расчет, пожалуйста... В совхоз идем... С Луговым не работаем.
- Но так могут сказать все!
- Не скажут. Так сами решал...
- Во-от что! Ну, тогда собирайся.
- Вот спасибо.
Самит ринулся с бархана.
...И вот теперь они едут в отряд Шелк. Малинина так и не проронила ни слова. "Да, ты любишь Бориса! Бедная девочка моя!" - думал Санкевич и уже злился на себя, что увозил ее от Лугового. И не знал, чем помочь ей, чтобы она устояла под двойным грузом, свалившимся на ее плечи так неожиданно.
Туча все выползала и выползала из-за горизонта, будто и не было ей конца. Уже близко и резко прогремел гром. И вдруг ветер донес парной запах дождя...
Тревога
Время летело, как хороший скакун по степной дороге. Будто совсем недавно стояли на берегу озера палатки, а между тем и следов их уже не осталось. Мамбетов успел проскакать по отрядам, навестить на пастбищах чабанов, побывать на трассе канала. Перед ним открылись судьбы многих людей, но их радости и печали ничего не прибавляли к тому, из-за чего Мамбетов совершал свои поездки. Правда, он как-то ближе стал к событиям, людям.
Мамбетова не удивило теперь то, что инженер Виднов заменил всех рабочих. Мамбетову пришлось потратить немало времени на то, чтобы разыскать в аулах уволенных. Те, кого ему удалось увидеть, подтвердили подозрение Санкевича: Виднов не проходил обратного хода. Но разве это имело какое-либо отношение к делу "Незваного гостя"?...
Увидев Малинину, Мамбетов сразу вспомнил ее и поздоровался, как со старой знакомой. Оказалось, что и она помнит его и не забыла фамилии. Малинина охотно поведала Мамбетову о своей работе и людях отряда. И рассказывала так, будто интереснее постройки пирамид ничего не существовало на свете, будто люди отряда были самые преданные делу и ей, Малининой.
- В том числе и "пережиток капитализма"? - спросил Мамбетов, улыбаясь.
Малинина нахмурила брови.
Речь, конечно, шла о Кумаре, которого так прозвали за жадность.
- Не обижайте его, товарищ Мамбетов. Кумар стал другим, - проговорила Малинина. - Знаете, он талантлив. У него очень хороший голос. Мы всегда просим его спеть...
С какой-то затаенной радостью на сердце Мамбетов покинул отряд Малининой. Проезжая мимо пирамид, он сворачивал к ним и рассматривал нехитрые сооружения, в которые вкладывала столько любви эта девушка.
Вернувшись в поселок, Мамбетов написал сообщение о проделанной работе и послал начальству. Указаний по делу он стал ждать не без тревоги - оно не прояснялось.
На этот раз они, к удивлению Мамбетова, не поступили. Но зато к нему приехал капитан Лысов. Приехал без обычного предупреждения по телефону, пропыленный и обожженный солнцем.
- Что же не позвонили? - спросил Мамбетов, поздоровавшись. - Я послал бы машину.
- Не до звонка было. Собрался неожиданно и наспех. Не я должен был ехать к тебе, Мамбетов. А вот пришлось... Покажи, где умыться.
Приезд Лысова не обрадовал Мамбетова. Он недолюбливал этого человека, которого сотрудники звали "крючком".
Лысов долго брызгался водой возле крылечка, расспрашивал о делах, но вот наконец-то кончил.
- Капитан Лысов готов к исполнению своих служебных обязанностей, - вытянулся он. И рассмеялся, довольный собой.
- Позавтракаем? - предложил Мамбетов.
- Спасибо. Я перекусил в дороге. Сейчас займемся... Я ведь по делу "Незваного гостя" к тебе. Написал ты много нам, а... Впрочем об этом поговорим позже. Тебе, Мамбетов, придется браться за это дело засучив рукава...
Войдя в кабинет, он сел за стол Мамбетова, положил перед собой пачку папирос и задымил.
- Давай мне все, что относится к выполнению наших указаний по ориентировке.
- Собственно, указаний не было, Владимир Касьянович. Только письмо Соломцева...
- Я это и имею в виду. Прошу.
Приняв от Мамбетова дело, Лысов взвесил его на ладони, поморщился:
- Жидковато, товарищ старший лейтенант.
Лысов открыл дело и стал читать, не торопясь, с карандашом в руке. Мамбетов, наблюдая за ним, видел, что он делает выписки, заметки. Скоро он так вошел в работу, что вовсе перестал замечать Мамбетова. И только когда им был прочитан последний лист, разогнул спину и усиленно задымил папиросой.
- Ну, а теперь расскажи, что знаешь о работах экспедиции, о ее людях. Ты в курсе?
Мамбетов улыбнулся. Время подходило к обеду, и ему не хотелось начинать разговора.
- Может быть, сначала пообедаем?
Лысов отказался:
- Я обедаю позже.
Мамбетов начал рассказывать не только о том, что имело какое-то отношение к делу "Незваного гостя", но обо всем том, что, по его мнению, было примечательно и интересно в жизни родного ему края. Лысов слушал внимательно, изредка задавал вопросы, вполне уместные и естественные для нового человека. И мнение о Лысове вдруг поколебалось. "Вовсе он не "крючок", зря наговаривают на человека", - решил про себя Мамбетов.
- Ты давно в органах? - вдруг спросил Лысов.
- Пять лет уже...
- Уже!.. А я лет пятнадцать в одном звании вкалываю и на одной должности - опером. Каково? - Лысов вздернул кустики бровей на лоб. - А ты - пять лет! Правда, срок небольшой, но достаточный для того, чтобы правильно разбираться в обстановке и в людях. Ты же... - Лысов замычал и стал перебирать пальцами в воздухе.
Мамбетову показался этот жест обидным.
- Что я?
- Пожалуй, мы поговорим об этом позже, - вдруг отступил он. - А сейчас я хотел бы побывать у начальника экспедиции Кузина... Затем я пообедаю и... Мы встретимся часов в восемь.
Желание Лысова говорить с Кузиным без него Мамбетову показалось странным и насторожило его. "Что он, не доверяет мне!" - подумал Мамбетов.
- Шофер меня отвезет?
- Конечно! - сказал Мамбетов и стал убирать со стола бумаги. - Здесь совсем недалеко...
Время до восьми тянулось необыкновенно медленно. Мамбетов потерял спокойствие. Обед показался невкусным. К огорчению Алимы, Мамбетов почти ничего не ел.
- Тебе нездоровится? - спрашивала она.
Лучше бы нездоровилось! Черт знает, что в голове этого Лысова! Неужели он, Мамбетов, делает что-либо не так, как нужно? Лысов - человек опытный, видывал не то, что Мамбетов. Пусть сухарь, пусть "крючок", но работу знает. Еще бы! Двадцать четыре года на работе в областном управлении. Школа!.. Такие на лету схватывают недостатки, не скроешь. А зачем, собственно, скрывать? Не нужно. Наоборот, надо помочь их найти, самокритично и смело. Иначе же нельзя. И ничего страшного в этом нет. Вот так!..
Мамбетов вернулся в свой кабинет успокоенным и стал дожидаться Лысова. Он теперь сам вычитал дело "Незваного гостя", посмотрел на него как бы со стороны, глазами Лысова. Да, не сделано многое, есть за что тебя покритиковать, товарищ Мамбетов.
Лысов пришел возбужденным, сияющим.
- Кузин оказался симпатичнейшим человеком! - воскликнул он с порога. - Вам следовало с первых дней сойтись с ним поближе.
- У нас отношения неплохие.
- Они могли быть лучшими. Это помогло бы вам.
Лысов взял папиросу и, окутывая себя дымком, принялся ходить по кабинету, глядя то в окно, когда шел от дверей, то в зеркало шифоньера, когда шел от окна. В зеркале через окно отражалось синее, предвечернее небо, вершина горы Жаксы-Тау с пирамидой.