Чтобы Рената Вагнер поняла все это и осознала, нужно было время. Роберт, которому была небезразлична молодая женщина, исподволь готовил ее к пониманию событий так, как понимал их он. Но процесс шел медленно. Пока же Рената Вагнер помогала жениху в его опасной работе, не ведая того.
После того как Шлабрендорф улетел в Смоленск, Роберт сказал Ренате:
- Сегодня рейхсмаршал Геринг говорил с Брюкнером о наступлении, которое якобы планируется весной на Восточном фронте. Ты что-нибудь слышала об этом?
- Тебе это нужно?
- Конечно.
- Как только узнаю, тотчас же сообщу, - пообещала Рената.
Как-то вечером она пришла к нему.
- У меня новости, любимый, - сказала она.
- Хорошие или плохие?
- Просто новости. Весеннее наступление на Восточном фронте. Операция "Цитадель".
- Значит, операция уже получила кодовое название? - как бы между прочим спросил Штейер.
- Да. Кое-что запишешь или запомнишь?
- У меня, конечно, не такая память, как у тебя, но я запомню, что мне нужно для моей работы.
- Оперативный приказ… - начала Рената.
- Кто его подписал?
- Слушай, узнаешь.
"Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление "Цитадель" - первое наступление в этом году.
Этому наступлению придается решающее значение…
1. Целью наступления является сосредоточенным ударом, проведенным решительно и быстро силами одной ударной армии из района Белгорода и другой - из района южнее Орла, путем концентрического наступления окружить находящиеся в районе Курска войска противника и уничтожить их…"
В приказе определялись места сосредоточения войск, время их готовности к наступлению, направления ударов соединений и т. д. Подписал Гитлер.
- Ты у меня просто умница, - сказал Роберт и поцеловал Ренату.
Сведения были бесценны. Следовало их как можно быстрее передать Люци.
Прежде сведения такого рода от членов "десятки" шли сначала в Цоссен, в главный штаб сухопутных сил. Там на радиостанции работал свой человек. Он получал уже зашифрованный текст и передавал в эфир. Узел связи в Цоссене по мощности не уступал узлу связи в Растенбурге: ежедневно в эфир летели сотни шифровок, смысл которых был понятен только адресату. Теперь же, когда майору удалось заиметь "своего" радиста в Растенбурге, промежуточное звено - Цоссен - отпало.
Адмиралу Брюкнеру по штату был положен радист. Эту должность занимал фельдфебель Ранке - убежденный нацист, человек опасный и по природе своей подозрительный. Надо было во что бы то ни стало избавиться от него. Майор начал потихоньку обрабатывать адмирала. Он сумел внушить ему мысль, что Ранке - человек Кальтенбруннера, соглядатай, призванный следить за Брюкнером. Адмирал, как и его шеф Канарис, терпеть не мог Кальтенбруннера, "этого венского адвокатишку", "выскочку", который быстро набирал власть и стремился, как и его предшественник Гейдрих, прибрать к своим рукам абвер.
Если Ранке - соглядатай Кальтенбруннера, то надо гнать его в шею. Но нужен был предлог, и серьезный. И таковой нашелся. Ранке любил выпить. Майор однажды сильно накачал его и сделал так, чтобы он попался на глаза самому Гиммлеру. Вопрос был решен немедленно: Ранке отправили на Восточный фронт.
Брюкнер поручил майору Штейеру подобрать "надежного парня". Выбор Роберта пал на некоего Шумахера, радиста пеленгационной станции в Кюлюнгсборне.
Роберт проводил в Кюлюнгсборне свой отпуск. К концу отпуска, уже томясь от безделья, решил заглянуть на пеленгационную станцию, подчиненную абверу. Начальник станции обер-лейтенант Кизельринг, расхваливая работу своих радистов, хвалил таким образом и себя. Особенно он выделял Эрвина Шумахера, "математика". Шумахер выследил вражеские передатчики даже на территории Швейцарии.
При слове "Швейцария" Роберт насторожился. Там был Люци.
- Удалось ли расшифровать радиограммы, которые идут из Швейцарии? - как бы между прочим поинтересовался он.
- Этого я не знаю, господин майор. Этим занимаются ребята на Мантейхатенплац.
"Надо будет попробовать это выяснить", - подумал майор.
- Ну-ка, покажите мне своего "математика", так, кажется, вы называете ефрейтора Шумахера?
Когда ефрейтор прибыл, майор попросил Кизельринга оставить их вдвоем.
- Садитесь, ефрейтор. С какого курса университета вас взяли в армию?
Начался разговор. Мало-помалу Роберт выяснил для себя, что представляет собой Шумахер. Ефрейтор принадлежал к интеллигентной семье. Редко кто из интеллигентов стал правоверным нацистом. И Эрвин таким не был. Наблюдательный майор обратил внимание, казалось бы, на такую мелочь: войдя в помещение, где сидел майор, ефрейтор приложил руку к пилотке, а не вскинул ее в нацистском приветствии. Конечно, не все те, кто вскидывал руку, были правоверными нацистами, но все же…
В разговоре с ефрейтором майор все больше убеждался, что Шумахер как раз тот человек, который ему нужен.
- Хотели бы вы работать вместе со мной в ставке фюрера? - спросил майор. И тут же добавил: - Вы, конечно, понимаете, что я мог вас об этом и не спрашивать.
И тут неожиданно ефрейтор замялся с ответом.
- Конечно, работать с вами, господин майор… в ставке фюрера, так почетно…
Было ясно, что ефрейтор не очень хочет перебираться в ставку. Этого майор не ожидал. С одной стороны, такая реакция вполне устраивала Роберта и еще больше убеждала его в том, что Шумахер далек от того, чтобы поклоняться идолам национал-социализма. Но с другой?.. В ставке просто условия лучшие, и об этом не может не догадываться Шумахер.
- Если вы не хотите, будем считать, что между нами не было никакого разговора.
- Нет, не то что я не хочу, господин майор, но есть одно обстоятельство…
- Какое же это обстоятельство? - перебил майор Штейер.
- Видите ли, господин майор, у меня здесь невеста.
- Где здесь?
- В Кюлюнгсборне. Она работает в госпитале.
- Она военнослужащая?
- Так точно, господин майор.
- Врач?
- Нет, медсестра.
- Тогда считайте, что вопрос решен. В лазарете для офицеров в ставке нужны опытные медсестры. А начальник лазарета подполковник медицинской службы Рунге - мой друг.
- Господин майор, если вы это сделаете, я век буду вам благодарен…
Через две недели ефрейтор Эрвин Шумахер и его "медичка" Микки прибыли на новое место службы, в ставку, под Растенбург.
Все радиограммы адмирала Брюкнера передавал Шумахеру Роберт.
Радиограммы шли под номерами и фиксировались в журнале. Но были и такие, которые не попадали в журнал. Учет таких радиограмм должен был вести сам майор. Под маркой таких радиограмм он передавал Шумахеру и свои радиограммы, зашифрованные специальным кодом. Шумахер послушно выполнял все указания майора и не проявлял излишнего любопытства, что вполне устраивало Роберта.
Как только он узнал, что в Швейцарии засечены нелегальные передатчики, то сообщил об этом Люци и поменял кодовую книгу.
Запросы из Швейцарии майор принимал на приемник, вмонтированный в панель приборов на его "вандерере". Приемник был специально переделан. Кроме обычных диапазонов в него вмонтировали схему для приема коротких волн, на которых работала рация Рудольфа Рёсслера.
Он мог принимать передачи и без дополнительной антенны. Но слышимость была не всегда хорошей. Чаще всего во время приема майор выезжал в лес, где выбрасывал дополнительную антенну, моток тонкой проволоки, соединенный с автомобильной антенной.
Глава пятнадцатая
Карл Беккерт с трудом поднялся на третий этаж. Приступ тяжелого кашля сотрясал его худое тело. Беккерт никогда не был склонен к полноте. Болезнь его иссушила.
Копков, который встретил его в коридоре, посмотрел на него как на выходца с того света. Никто из его сослуживцев не думал, что он притащится сюда после санатория.
Открыв своим ключом дверь в кабинет, Беккерт прошаркал к окну и распахнул его. Застоявшийся воздух стал редеть, с улицы вливался густой, напоенный запахом цветущих деревьев, свежий поток.
Беккерт присел на кожаный диван неподалеку от окна и закрыл глаза. Постепенно дыхание восстанавливалось и головокружение прекращалось.
При входе в здание он столкнулся со Старым Гюнтером, истопником. На его попечении, перед тем как отправиться в больницу, а потом в санаторий в Кюлюнгсборн, он оставил свою канарейку.
- Мойн, Гюнтер! Как поживает моя птичка?
- Мойн, мойн, герр Беккерт! - У Гюнтера для его лет были на редкость хорошие, зубы, но слух стал неважным.
- Как поживает моя птичка? - громче повторил Карл.
- Аллес ин орнунг! (Все в порядке!)
- Притащи ее наверх.
- Яволь.
Чуть припадая на правую, раненую ногу Старый Гюнтер внес в кабинет клетку: в кормушке - конопля, в небольшой стекляшке - водица.
Канарейка Симка весело прыгала по жердочкам. Беккерт приблизился к клетке, и Симка забеспокоилась. Узнала. Во всяком случае, Беккерту приятно было так подумать.
- Здравствуй, Симка! - сказал он.
Пока Беккерт лечился, Симка жила в подвале, в помещении, отведенном Старому Гюнтеру, где у него хранились кочережки, совки и всякие другие вещи, необходимые истопнику.
Запахи из окна будоражили. Симка весело защебетала.
- Радуется вам, хозяин, - желая сделать приятное, сказал Старый Гюнтер.
- Спасибо тебе. Возьми. - Беккерт достал из портмоне 50 марок и протянул истопнику.
- Что вы, что вы, герр Беккерт?! Здесь слишком много!
- Бери! - Беккерт почти насильно сунул деньги в карман поношенного пиджака, который, как на вешалке, висел на тощих плечах Старого Гюнтера.
- Данке шён, данке шён. - Пятясь, Старый Гюнтер двинулся к двери.
Беккерт взял клетку и повесил ее на гвоздь у окна. Это было ее место летом. Зимой Симка жила неподалеку от кафельного щита.
Устроив Симку, Беккерт подошел к столу и опустился на дубовый стул с резной спинкой. Стул этот путешествовал с ним уже много лет из здания в здание, из города в город. Он привык к нему и не хотел с ним расставаться. Одно время он стоял у него на квартире, но Беккерт так мало проводил времени дома, что стул перекочевал в кабинет и прочно там обосновался. Два раза за годы службы Беккерта в здании меняли мебель. Но стул оставался: никто не посягал на него.
Освободив один из ящиков письменного стола, Беккерт переложил туда из кармана парабеллум. Большинство его коллег предпочитали небольшие пистолеты системы "Вальтер", у Беккерта же была привычка к старым вещам. Парабеллум этот, как и стул, тоже, можно сказать, прошел с Беккертом всю службу.
Тяжелый приступ кашля снова сотряс все его тело. После кашля он стал задыхаться. Таблетка эуфиллина сняла на время спазмы. Беккерт почувствовал себя лучше.
Часы показывали одиннадцать. Группенфюрер Мюллер в это время обычно бывал на месте.
Беккерт вышел из кабинета и пошел по длинному коридору.
В приемной Мюллера за столом сидел только дежурный - унтерштурмфюрер Лаутербах.
- Шеф у себя? - спросил Беккерт.
- Яволь! - Лаутербах вскочил и выбросил руку в нацистском приветствии.
Беккерт открыл дверь и увидел за столом Мюллера. Он был в черном эсэсовском мундире.
- Это ты, Карл? - Мюллер поднялся.
- Не ожидал увидеть меня живым?
- Почему же? Ты посвежел…
- Не говори, Генрих, глупостей. Почему ты не сказал мне раньше всю правду?
- Ты так непочтителен с начальником, когда он говорит тебе комплименты? - пытался уйти от ответа Мюллер.
- У меня теперь только один начальник. - Беккерт поднял руку, и палец ее был направлен вверх.
- Господь бог?
- Вот именно.
- Садись, - предложил Мюллер.
- Не буду тебя отрывать от дел. У тебя, как всегда, их много. - Стол Мюллера действительно был завален бумагами. - Я хотел бы полистать дело "Красной капеллы".
- Мне говорили, что ты отказался от Железного креста? - спросил Мюллер.
- Мне нужно готовить деревянный крест…
- Почему так мрачно, Карл?
- Не будем играть в прятки, Генрих.
- Зачем тебе дело "Красной капеллы"? - спросил группенфюрер.
- Любопытно. Ведь я первый ухватил за ниточку…
- Один из первых, - уточнил Мюллер.
- Пусть будет так, - согласился Беккерт.
Мюллер молча встал, подошел к несгораемому шкафу и достал оттуда увесистую папку.
- Здесь копии, - сказал группенфюрер.
- Много мы наработали…
- А фюрер все нас не ценит, - обронил Мюллер.
Беккерт взял папку и, не попрощавшись, вышел.
* * *
В деле было два тома. Каждый примерно по четыреста страниц. Кроме официальных бумаг здесь находились копии писем, которые заключенные по делу "Красной капеллы" с дозволения тюремного начальства посылали своим родным.
Приговор над большинством членов "Красной капеллы" уже был приведен в исполнение.
13 мая 1943 года казнили очередную партию заключенных: Вальтера Хуземана, Эрику фон Брокдорф, Карла Беренса, Вильгельма Гуддорфа…
Беккерт вспомнил Гуддорфа: умное мужественное лицо, выразительные глаза, пытливо глядящие на собеседника сквозь стекла очков в большой роговой оправе.
По мере того как Беккерт все больше знакомился с документами в двух объемистых папках, он убеждался, что организация "Красная капелла" была прежде всего политической организацией антинацистского, антигитлеровского направления. Судебный же процесс представлял ее как организацию шпионскую, а не как организацию движения Сопротивления.
Беккерт встал и подошел к окну. Он присутствовал однажды при казни. На всю жизнь запомнился режущий звук опускаемого ножа гильотины. Отделившаяся голова падала в корзину с опилками…
Симка по-прежнему весело щебетала. Запах лип был очень густым, почти клейким. По улице шел мужчина. Сколько ему лет? Столько, сколько примерно было Гуддорфу. Нет, наверное, поболее: на голове волосы уже побелила седина.
Беккерт открыл клетку, просунул руку и поймал Симку. Под пальцами лихорадочно колотилось маленькое сердце.
- Глупая, я не собираюсь причинять тебе зла.
Канарейка будто поняла его слова, затихла. Но вскоре затрепыхалась, пытаясь вырваться.
- Хочешь на волю? А кто не хочет?.. Но пока потерпи немного.
В папках "Красной капеллы" имелись также фотографии. В уголке на многих стоял маленький крестик. Этих уже не было в живых.
Либертас Шульце-Бойзен. Крестик. С фотографии смотрела молодая женщина. Ее белокурые локоны ниспадали на хрупкие покатые плечи. Красивые брови. Красивый изгиб губ. Такие губы, наверное, хорошо было целовать…
Мария Тервиль! Волосы темные, густые. Зачесаны назад и собраны на затылке в коронку. Сколько же ей лет? Беккерт перевернул страницу. Тридцать два. "За приготовление к совершению изменнических действий и за содействие врагу", - гласил обвинительный акт.
А вот какое выразительное лицо: будто высечено из мрамора. Ода Шоттмюллер! Ее ни с кем не спутаешь. Беккерт помнил ее записку, перехваченную в тюрьме. На фотографии тоже еще нет крестика. Значит, пока еще жива.
"На квартире Оды Шоттмюллер встречались Харро Шульце-Бойзен, Ганс Коппи, Вальтер Хуземан. Здесь замышлялись акции, враждебные государству. С квартиры Оды Шоттмюллер Ганс Коппи вел также радиопередачи.
Харро Шульце-Бойзен имел в Берлине несколько квартир, с которых его радисты вели передачи. Хорст Хайльман служил в функабвере и заблаговременно предупреждал своих сообщников по преступному делу об опасности. Именно поэтому подпольные красные передатчики, обнаруженные пеленгаторами еще летом сорок первого года, смогли работать до осени сорок второго…"
А вот какое чувственное лицо. Сколько в нем женской силы. Эрика фон Брокдорф! Дочь почтового служащего. Вышла замуж за графа Брокдорфа. Крестик. 13 мая 4943 года свершилась казнь. Письмо было датировано днем казни. Письмо мужу.
"Моя единственная любовь!
Шлю тебе свой прощальный привет. Знаю, имей ты десять жизней, ты бы отдал их за меня. До последнего вздоха я благодарна судьбе, что она дала мне счастье прожить с тобой семь лет.
…Я мысленно беседую с тобой наедине, мой любимый…
Никто не сможет сказать обо мне, не солгав, что я плакала или цеплялась за жизнь и потому дрожала. Я хочу кончить свою жизнь смеясь, так же как смеясь я больше всего любила и все еще люблю ее.
…Я собранна и очень спокойна. Меня утешает сознание необходимости.
Твоя Эрика".
Она не знала, что мужа уже не было в живых.
Милдрет Харнак и Эрику фон Брокдорф суд сначала приговорил: первую - к 6 годам, вторую - к 10 годам тюремного заключения. В обвинительном заключении по делу Милдрет Харнак было записано: "Фрау Харнак действовала не столько по своей инициативе, сколько из-за привязанности к своему мужу". Эрике фон Брокдорф предъявлялось более серьезное обвинение - "за пособничество шпионажу". Гитлер отменил этот приговор.
Тут же в "деле" имелось распоряжение, на основании которого председатель суда Крёль передал дело обеих женщин председателю третьего сената верховного суда Шмаузеру. Верховный суд приговорил их к казни.
Имена Ильзы Штёбе и Рудольфа фон Шелия ни о чем не говорили. Он стал искать их дела.
Ильза Штёбе. Родилась 17 мая 1911 года в семье рабочего…
Училась в народной школе. Потом - в торговом училище. Работала в издательском концерне Моссе. Была секретарем публициста Теодора Вольфа.
В конце двадцатых и в тридцатые годы работала корреспондентом немецких и швейцарских газет в Варшаве. Есть предположение, что Ильза Штёбе была связана с швейцарской группой, которая проходит теперь под кодовым названием "Красная тройка".
Была подвергнута обработке 3-й степени.
"С какого года вы стали работать на советскую разведку?
Ваш перевод в Берлин в 1939 году был заданием московского Центра?
Ваши сообщники?
С каких пор стал работать на вас легационный советник Рудольф фон Шелия?
Кто с вами сотрудничал в министерстве иностранных дел, кроме Рудольфа фон Шелия?"
Вместо ответов везде стояло одно слово: швейгт (молчит).
Беккерт знал, что такое "обработка 3-й степени". Разве может женское тело, женский дух выдержать все это?!
Ильза Штёбе казнена 22 декабря 1942 года.
"Моя дорогая мать! Благодарю тебя, мамочка, за исполнение моих последних желаний. Не печалься! В таких случаях печали нет места. И не носи, прошу, черное платье".
Дальше следовала пометка:
"Мать Ильзы Штёбе содержится в женском концентрационном лагере Равенсбрюк. Сводный брат Ильзы Штёбе Курт Мюллер принадлежит к преступной антигосударственной группе левого направления. Находится в розыске".
22 декабря был повешен вместе с Шульце-Бойзеном и Харнаком скульптор Курт Шумахер. В деле имелась записка, которую разрешили Шумахеру написать своей жене Элизабет.
"Моя отважная Элизабет, любимая моя!