* * *
Форштевень яхты резал голубовато-зеленую поверхность моря. Белые усы разбегались от острого носа по обе стороны. Тихий шорох воды за бортом действовал умиротворяюще. Нежаркое северное солнце приятно гладило тело.
Либертас в голубом купальнике устроилась на носу, Милдрет - тут же неподалеку, на банке у правого борта. Фрау Харнак была в легком, но закрытом платье и большой соломенной шляпе. Милдрет не любила загорать. Ее тонкая белая кожа от солнца грубела, а черные волосы выгорали. Либертас напротив - обожала солнце. В имении своего отца в Либенберге в детстве она целыми днями играла на солнечных лужайках с детьми крестьян. Она была, можно сказать, сорванцом. Все шалости в кругу ее сверстников исходили от нее. Ее вьющиеся и в детстве волосы за лето слегка бледнели, а чуть вздернутый носик блестел от загара. Любовь к солнцу она сохранила и когда стала взрослой женщиной. Она очень обрадовалась, когда Харро купил яхту.
Либертас Хаас-Хейе родилась в Париже. Потом, в зрелые годы, она не раз приезжала в этот город. Ей нравилось бродить по Монмартру. Отсюда, с высокого холма, открывался чудесный вид на город. Неподалеку высился собор Сакре-Кёр - Святое Сердце. В детстве ей казалось, что он сделан из взбитых сливок и белкового крема - таким он был белоснежным и воздушным. Часами она могла простаивать у мольбертов художников на площади Тертр.
Либертас росла одаренной девочкой. Увлекалась музыкой, писала стихи. В семнадцать лет она написала стихотворение "Либенбергские рабочие".
Как часто на гарцующем коне
Рассматривал я их, и видны были мне
Натруженные руки, согнутые спины
Среди колосьев на полях необозримых.Я их не презирал, о нет, не презирал,
Лишь жгучий стыд меня сжигал.
Как перепрыгнуть я желал в тот час
Ту пропасть страшную, что разделяла нас!
Играя с детьми простых крестьян, она рано узнала их нужды.
Все это формировало ее жизненные убеждения, взгляды.
Милдрет Харнак смотрела на переливающуюся разными красками воду за бортом и своим мягким, бархатистым голосом читала:
- Моя жизнь - нарастающее круженье,
Я кружу над вещами давно.
Суждено ли дожить мне до высших свершений
Или к ним лишь стремиться дано?
- Я тоже люблю это стихотворение, - сказала Либертас.
На лекциях в Берлинском университете Милдрет читала своим студентам на английском языке не только Гете, но и Рильке, и запрещенного Гейне. Ее смелость импонировала большинству ее слушателей.
Яхту вел Харро. Его мускулистая рука крепко сжимала румпель руля. Белая шелковая рубашка пузырилась от ветра. Рядом с ним на раскладном стульчике примостился Арвид. Он снял очки, и его близорукие глаза щурились от солнца.
- Значит, Хейнкель тоже работает над самолетом с реактивной тягой?
- Я своими глазами видел чертеж, - подтвердил Шульце-Бойзен.
- Надо сообщить в Москву.
- Как только вернемся, скажу Гансу.
- Функабвер в ближайшее время получает новые, усовершенствованные пеленгаторы. Надо проявлять максимум осторожности, - заметил Харнак.
- В Берлине у меня несколько квартир, откуда можно вести передачи. И все они в разных районах. В случае опасности нас предупредит Хорст.
- Ты знаешь, что пал Минск? - спросил Харнак.
- Да, знаю. Фактор времени сейчас имеет решающее значение. В этом году Англия и США по производству самолетов сравнялись с Италией и Германией. Это мне сказал Беппо Шмид, а ему - Геринг. Ты был в России, Арвид, что ты можешь сказать о промышленности русских?
- Россия стала сильной промышленной державой. Но сейчас они в очень невыгодном положении.
- О чем вы тут говорите? - Из каюты выбрался Йон Зиг. У него заболела голова, и он немного полежал в каюте.
Харнак коротко передал содержание разговора.
- На железных дорогах работают тысячи иностранцев: поляки, французы, голландцы. "Арбайтен лангсам" - "Работай медленно" - таков лозунг дня, который функционеры КПГ распространяют среди иностранных рабочих, и это находит отклик, - сообщил Зиг.
- В авиационной промышленности тоже работают иностранцы. Несколько бомбардировщиков, поступивших в Италию и Румынию, вышли из строя после первых же полетов. Сам Хейнкель сказал мне, что это результат плохой работы, - заявил Шульце-Бойзен.
- Большинство немецких коммунистов в концлагерях. Нас осталось мало. Но я верю, что революционная ситуация в стране будет вызревать, - сказал Зиг. - Нам необходимо объединить все антинацистские силы в Германии. Не можем ли мы найти опору среди антигитлеровских офицеров вермахта? - спросил он Шульце-Бойзена.
- Со мной уже работает один такой офицер. Но в основе своей офицерская оппозиция настроена консервативно. Это кучка заговорщиков. Не больше. Если они о чем-то и мечтают, то о дворцовом перевороте, об устранении Гитлера.
- Это не решение вопроса. Место Гитлера займет Геринг или Гиммлер. Только движение народных масс может изменить ситуацию в стране. - Зиг пригладил растрепавшиеся волосы.
- Чтобы резко увеличить производство самолетов, в авиационной промышленности должен работать не миллион рабочих, как сегодня, а три миллиона. Так считают в министерстве авиации. А это можно сделать только за счет иностранных рабочих, - сказал Харро.
- Это наш революционный резерв. Мы должны вести работу среди них. В первую мировую войну большевики выдвинули лозунг: "Войну империалистическую - в войну гражданскую". Но сегодня, пока вермахт одерживает победы, это, конечно, нереально. Только поражение на фронте может привести к революционной ситуации. Поражение внесет отрезвление и в умы немцев. - Зигу нельзя было отказать в логике.
- Я знаю одного офицера, - заметил Харро. - Он тоже считает, что только поражение на фронте может пробудить немцев от летаргического сна. У этого офицера есть единомышленники. Но их группа ориентируется на Англию. Сначала они примыкали к генеральской оппозиции, потом разуверились в ней.
- Кроме "Внутреннего фронта" надо писать прокламации, листовки, целевые брошюры, - предложил Харнак.
- Я тоже думал об этом, - согласился Шульце-Бойзен. - Почему бы тебе, Арвид, не написать брошюру "Как начинаются войны"? С социально-экономическим анализом, доступным широким массам. А я бы написал работу "Куда ведет Германию Гитлер?".
- А может быть, так: "Народ обеспокоен будущим Германии"?
- Годится, - согласился Харро с предложением Зига.
- Мы уже проголодались, может, повернем к берегу? - крикнула с носа Либертас.
- Слушаюсь, мой капитан! Сейчас будем поворачивать. Пригните головы! - скомандовал Шульце-Бойзен. - Как бы вас не зацепило парусом. - Харро отвязал шкот. Парус затрепыхался на ветру. Он переложил его на другую сторону - яхта резко накренилась. С носа послышался веселый смех: Либертас чуть не свалилась в воду.
Яхта пошла к берегу. Утопающие в зелени пансионаты курортного городка Кюлюнгсборн вырастали на глазах. На берегу, на рассыпчатом золотом песке, стояли изумрудно-зеленые сосны. Уже ощущался их стойкий запах.
- А что это там, справа? Какие-то антенны?
- Это пеленгационная станция дальнего слежения, - пояснил Шульце-Бойзен. - Кстати, на ней работает племянник нашего Курта Шумахера.
- А как он настроен? - поинтересовался Харнак. - Он не может быть нам полезен?
- Насколько я знаю со слов Курта, нацизм ему, как всякому интеллигенту, не нравится. Но для борьбы он еще не созрел.
- И как далеко такая станция может засечь передатчик? - спросил Зиг.
- Скандинавия, Бельгия, Голландия, Франция, Швейцария, Австрия и генерал-губернаторство.
- Большой радиус!
- Значит, станция в Бельгии тоже может быть обнаружена отсюда?
- Может. Тем более что есть еще две станции дальнего слежения, и они ближе к Бельгии - в Кранце и в Штутгарте. Три эти станции практически своими "щупальцами" могут обшарить всю Европу.
- А какова точность? - поинтересовался Зиг.
- Точность, конечно, приблизительная, - ответил Шульце-Бойзен. - Ну, скажем, город. Например, Брюссель или Париж.
- Ну, а дальше?
- А дальше работа для пеленгаторов ближнего действия.
- Скверно, - заметил Зиг.
- Ничего. На худой конец мы имеем еще ниточку в Швейцарию, - сказал Харро.
- Через Клару Шаббель?
- Да.
Глава пятая
Немецкие газеты, которые по-прежнему продавались в Швейцарии, писали о миллионах убитых и плененных русских на Восточном фронте.
В октябре германские моторизованные дивизии продвигались к Москве. Лондонское радио передало, что гитлеровцы взяли Вязьму и подошли к Можайску.
В сообщениях Совинформбюро тоже появилось можайское направление.
16 октября рации Радо, как обычно, вышли ночью в эфир. Среди множества радиосигналов ни Джим, ни Ольга не нашли позывных радиостанции Центра.
Не вышел Центр на связь и в последующие дни. Тревога подкралась к самому сердцу. Радо как мог подбадривал своих людей: "Москва не взята гитлеровцами. Москва стоит!" - и заставлял радистов по-прежнему выходить в эфир.
И вот в ноябре почти одновременно Джим и Ольга поймали знакомые позывные мощной радиостанции Центра. Его операторы деловито выстукали запросы и директивы, так, как будто ничего не произошло.
В Москву полетели донесения, главным образом полученные от Лонга:
"Новое наступление на Москву не является следствием стратегических планов, а объясняется господствующим в германской армии недовольством тем, что с 22 июня не было достигнуто ни одной из первоначально поставленных целей. Вследствие сопротивления советских войск немцы вынуждены отказаться от плана 1-Урал, плана 2-Архангельск - Астрахань, плана 3-Кавказ. Тыл вооруженных сил страдает больше всего от этих изменений планов".
В ноябре немцы еще продолжали свой натиск на московском направлении, но уже даже по немецкой печати чувствовалось, что они выдыхаются.
8 декабря Гитлер отдал приказ о переходе к обороне на всем Восточном фронте. Германская армия утратила свою наступательную силу, нуждалась в отдыхе, перегруппировке. Но отдыха не получила.
В конце ноября Красная Армия отбила Ростов, первый крупный русский город и важный стратегический узел - ворота Кавказа.
6 декабря ее части перешли в решительное контрнаступление под Москвой.
Немецкий генеральный штаб сначала не придал особого значения фланговым ударам советских армий, но сила их оказалась такова, что весь центральный фронт покатился на запад, оставляя в заснеженных полях под Москвой тысячи грузовиков, танков, орудий.
13 декабря Московское радио передало сообщение о провале немецкого наступления на Москву. Торжественный голос московского диктора возвещал, что враг бежит по всему фронту.
- Я всегда знал, что так будет, - сказал Шандор.
Радо и Лена, сидевшие у радиоприемника, обнялись.
В комнате было полутемно. Только зеленый глазок телефункена подмигивал им.
- Знаешь, о чем я сейчас подумал? - спросил Шандор. - Я вспомнил нашу первую встречу…
В двадцать первом году Радо приехал в Германию из Советской России.
В Германии Шандор Радо сразу же включается в политическую борьбу. Немецкие коммунисты встретив ли его, приехавшего из Страны Советов, тепло. Ему безгранично доверяют. Он сразу стал своим человеком в ЦК Германской компартии. Именно здесь он и познакомился с Леной.
Когда он зашел в отдел пропаганды и агитации отдела ЦК и увидел молоденькую хрупкую девушку, то принял ее за курьера.
Девушка, узнав, кто он и откуда, забросала его вопросами. Оказывается, она вовсе не курьер, а секретарь отдела пропаганды и агитации ЦК и за ее хрупкими плечами уже немалый опыт революционной борьбы. Она дважды тоже была в Советской России. Первый раз еще в восемнадцатом году, когда работала секретаршей в только что организованном в Берлине советском посольстве.
Брестские переговоры были сорваны. Правительство Германии выслало советских дипломатов. Лена уехала вместе с ними. Потом она вернулась. Ее место в Германии, в рядах Германской компартии.
Лена проводила большевистскую агитацию среди русских военнопленных, которые находились в немецких лагерях и ждали отправки на родину. Она выдавала себя за жену военнопленного Пахомова и таким образом проникала в лагерь.
Немецкие власти вначале медлили с отправкой военнопленных в Россию, но тайные осведомители полиции стали все чаще докладывать начальству, что в Германии накапливается горючий материал, что пленные под влиянием неизвестных лиц быстро большевизируются, а это грозит тем, что они сольются с революционно настроенными немецкими рабочими, и чем все это закончится, предсказать невозможно. Было принято срочное решение - немедленно выслать всех русских в Россию.
Лена тоже попала в их число как "жена военнопленного".
Пароход их прибыл в Петроград, когда начался кронштадтский мятеж. На причале стоял человек в военной шинели, перетянутой портупеей. Он обратился к сошедшим на берег с краткой речью, которая заканчивалась словами:
- Если есть среди вас большевики или те, кто сочувствует им и желает принять участие в подавлении кронштадтского контрреволюционного мятежа, тот может получить оружие.
Лена не задумываясь стала в очередь, взяла винтовку и пошла вместе с красногвардейцами по льду Финского залива на штурм кронштадтских бастионов…
Выйдя тогда из здания ЦК вечером вместе с Леной, Шандор предложил ей погулять. Они говорили и не могли наговориться. Чем больше слушал Радо, тем большее восхищение вызывала в нем Лена. Ему, политическому эмигранту, которому предстоит долгий путь борьбы, такая подруга была бы незаменимой. Он тогда не столько подумал, сколько почувствовал это.
Шандор рассказал Лене, что видел Ленина, разговаривал с ним. Радо был послан на конгресс III Интернационала, который проходил в Москве в двадцать первом году. И там он встретился с Лениным…
- Ленин сидел на ступеньках, ведущих на сцену, и что-то быстро писал. Время от времени он поднимал голову от блокнота и с любопытством поглядывал на выступающих.
Потом он взял слово. Он произнес свою речь сначала на русском, потом на немецком, английском и французском языках - ведь в зале сидело много немцев, англичан, французов…
Но, оказывается, Лена тоже видела Ленина. Больше того, в восемнадцатом году она привезла немецким коммунистам послание от вождя революции.
- Нет, мы определенно родились под одной звездой! - воскликнул удивленный Радо.
Они бродили тогда по пустынным берлинским улицам всю ночь.
Рассвет уже занимался над серыми громадами домов. Светлела вода в Шпрее и в каналах. Пошел трамвай, заработала подземка. Появились на улицах первые прохожие.
- Лена, а твои родители не будут волноваться? - забеспокоился Радо.
- Нет, они привыкли. Мне часто приходится дежурить в ЦК по ночам.
- Я провожу тебя.
Лена жила в рабочем районе, на окраине. Серые многоэтажные дома с узкими, напоминающими колодцы дворами были похожи, как близнецы. И небо в этом районе было серым от низко стлавшегося дыма заводских труб.
Возле одного из таких домов Лена остановилась. Протянула руку.
Шандор в руке ощутил ее тонкие холодные пальцы и поднес к губам, чтобы согреть их своим дыханием.
- До вечера, - сказала Лена.
- До вечера.
Когда они ехали из центра сюда, поезд подземки был почти пустым. Сейчас же и трамваи и подземка заполнены разным людом, спешившим на работу. Хотя предстоял долгий обратный путь в город, Шандору не хотелось оказаться сейчас в этой толчее. Ему надо было побыть одному. Он отправился пешком. Несмотря на бессонную ночь, голова была ясной и хорошо думалось. Он то и дело возвращался к разговорам с Леной. С радостью подумал, что сейчас он придет домой, поспит несколько часов, а вечером снова увидит Лену…