Город и завод "Мариине" разделял район дачных построек. Они тянулись по левую сторону от дороги. Справа, вдоль залива Варнов, территория принадлежала судостроительному заводу.
Слева небольшие дачные домики утопали в зелени яблоневых садов. Урожай обещал быть обильным - наливающиеся плоды буквально усеивали зеленые ветки.
У проходной "Мариине" Шульце-Бойзен притормозил. Из полосатой будки вышел вахман и направился к машине.
Харро отметил, что рядом с полосатой будкой стояла бетонная тумба, похожая на афишную. Вверху, на уровне человеческих глаз, по окружности были сделаны узкие прорези. Тумба была полой. Внутрь можно было проникнуть через бетонную дверь. Она начиналась не от земли, а сантиметров на тридцать - сорок выше. Отличное индивидуальное бомбоубежище! В случае воздушного налета охрана завода, вахманы, не покидая своих постов, схоронятся в таких бетонных тумбах-убежищах. Прямое попадание в тумбу диаметром в один метр, прикрытую сверху бетонной "шляпой", сделанной на конус, практически почти исключалось. Если же бомба упадет рядом, даже в непосредственной близости, тумбу только опрокинет.
- Я - Шульце-Бойзен, - сказал Харро вахману и протянул ему свое служебное удостоверение.
Охрана завода уже была предупреждена. Вахман сделал знак своему напарнику, и тот открыл шлагбаум.
Шульце-Бойзен въехал на территорию завода и повел машину по центральной магистрали. Слева остался цех № 36, справа - инструментальный и деревообделочные цеха.
Конструкторское бюро - большое четырехэтажное здание - находилось справа по ходу движения автомобиля. Перед бюро разбили яблоневый сад.
Харро остановил машину и открыл дверцу со стороны Либертас.
Вместе они направились по бетонной дорожке вдоль фруктовых деревьев к зданию.
Секретарша Хейнкеля Мария Хуперт тоже была предупреждена.
- Как доехали?
- Спасибо, хорошо.
- Хозяин ждет вас.
- Мария, я оставляю на ваше попечение Либертас. У вас, у женщин, всегда ведь найдется о чем поговорить в течение получаса. Не правда ли?
- Не беспокойтесь, мы найдем о чем поговорить.
Эрнст Хейнкель сидел в кабинете за большим дубовым столом, заваленным чертежами. Увидя Шульце-Бойзена, он встал и пошел ему навстречу. Они обменялись рукопожатием.
Владелец гигантской авиастроительной компании Эрнст Хейнкель был евреем. Чтобы уладить "дело", по приказанию Гитлера создали специальную расовую комиссию, которая установила, что Хейнкель - "стопроцентный немец". В один из своих визитов на "Мариине" Гитлер сфотографировался с Хейнкелем, и эта фотография, увеличенная, висела теперь как охранная грамота в кабинете.
Шульце-Бойзен и Эрнст Хейнкель знали друг друга не первый год, и им не было необходимости, когда они оставались вдвоем, вскидывать руку в нацистском приветствии: "Хайль Гитлер!" Наедине они могли позволить себе просто обменяться рукопожатием.
- Рад вас видеть.
- И я тоже. А вы это здорово придумали - с убежищами для полицейских. Но понадобятся ли они? - спросил Харро.
- Будем надеяться, что нет. Но предосторожность, а точнее, предусмотрительность не мешает.
- Это ваша идея?
- Моя.
- И как вам в голову пришла такая мысль?
- Очень просто. Видите башню? Подойдите сюда.
Хейнкель и Шульце-Бойзен подошли к широкому окну. В зелени деревьев высилась пятнадцатиметровая башня. Она тоже была сделана на конус.
- Диаметр ее стенок - полтора метра, - пояснил Хейнкель. - Она имеет пять этажей. Крыша - толщиной в полтора метра. Перекрытия между этажами - по полметра железобетона. Прямое попадание в нее почти исключается. Но даже если такое случится, то самая крупная бомба может повредить только верхний этаж. Взрыв рядом не может причинить никакого вреда, тем более опрокинуть башню. Когда мы сделали башню, я подумал о своих г л а з а х, о вахманах, об охране завода. Ведь на "Мариине" уже сегодня работает несколько тысяч военнопленных французов и поляков. А за ними нужен глаз да глаз, особенно во время воздушных тревог.
- Хорошо придумано, - согласился Шульце-Бойзен. - Я доложу рейхсмаршалу Герингу о вашей идее.
- Был бы весьма признателен.
- Я заехал к вам, господин Хейнкель, по поручению руководства министерства авиации. Наши военно-воздушные атташе в своих донесениях пишут о множестве неполадок в "Хейнкелях-111", которые в последнее время прибыли в Румынию и Венгрию.
- Можно ли поподробней ознакомиться с этими претензиями? - спросил Хейнкель.
- Конечно. Я захватил с собой перечень. - Шульце-Бойзен вытащил из портфеля папку и подал ее Хейнкелю. Тот развернул ее, бегло просмотрел.
- Все это не конструктивные недостатки, а результат плохой работы, - сказал он.
- Для люфтваффе это не имеет значения, - заметил Харро. - Самолеты выходят из строя.
- Согласен. Но для меня - имеет. Большая часть квалифицированных рабочих призвана в армию. Я уже сказал вам, что сегодня на "Мариине" несколько тысяч военнопленных. Они не освоили еще новых профессий, а немцы-мастера не успевают за всем проследить.
- А вы не допускаете мысли о саботаже?
- Допускаю. Поэтому я и сказал вам, что за чужестранцами нужен глаз да глаз. Но можете доложить в министерстве, что саботажникам на "Мариине" не будет никакой пощады!
Шульце-Бойзен не сомневался в этом. Хейнкель с таким рвением доказывал нацистскому руководству свою "арийскость", что ему могли позавидовать конструкторы-немцы.
- Хотите взглянуть на машину, над которой я сейчас работаю? - спросил Хейнкель.
- Охотно.
Хейнкель и Шульце-Бойзен подошли к закрытой стене. Авиаконструктор нажал на кнопку, и гофрированная штора сжалась в гармошку и сдвинулась вправо.
Перед глазами Харро открылся чертеж. Опытный взгляд его сразу отметил, что самолет будет покрупнее, чем "Хейнкель-111".
- Бомбардировщик? - спросил он.
- Вы угадали. Только в два раза мощнее "сто одиннадцатого".
- Но у него всего два мотора, - заметил Бойзен.
- Два. Но это два спаренных мотора.
- Интересно. А это что? - спросил Шульце-Бойзен. На стене дальше виднелась еще часть чертежа. Самолет не имел пропеллера.
- Это так, - смутился Хейнкель. И нажал на кнопку. Штора закрыла стену.
- Мессершмитт уже работает над машиной с реактивной тягой, - демонстрируя свою осведомленность, сказал Харро. - Вы тоже?
- Пробую. Но мой "малыш" еще в пеленках.
- Ну, мне пора. Либертас уже заждалась меня, наверное. Хотим завтра позагорать в Варнемюнде.
- Желаю вам жаркого солнца, - сказал на прощанье Хейнкель.
* * *
Поезд Берлин - Росток миновал Варен.
Начальник Штеттинского вокзала Берлина Йон Зиг ехал в отдельном служебном купе. Йон вспомнил далекий теперь уже двадцать второй год. Ему исполнилось тогда девятнадцать, и он безумно влюбился в Эльзу. Вместе они учились в семинарии. Родители Эльзы жили в Варене. Здесь она проводила каникулы. Город стоял на берегу большого красивого озера. Летом двадцать второго года Йон, подработав немного денег на частных уроках, тоже приехал в Варен. Взял напрокат палатку, разбил ее на берегу озера и жил здесь, "как Робинзон".
Каждый день к нему приходила Эльза. Можно сказать, это был их медовый месяц. Йону казалось, красивее женщины он не видел. Белокурая, синеглазая, с нежным личиком, окрашенным легким румянцем, она напоминала ему июньский степной тюльпан.
Эльза обычно приезжала к полудню. С утра Йон ловил рыбу. Он был искусным рыбаком. Улов сдавал перекупщикам. На вырученные деньги покупал копченых угрей. Эльза как-то сказала, что любит их.
Весь день они купались, ныряли, гонялись друг за дружкой в воде. Потом забивались в тень, в палатку, выстланную свежескошенной травой, покрытой пледом. Медово сочились теплые летние вечера. Потом Эльза уходила, а Йон с нетерпением ждал следующего дня.
Но вот прошло лето. Родители Эльзы не дали согласия на брак своей дочери с молодым человеком без твердого заработка. Отец Йона, механик, тоже не имел постоянной работы.
Йон родился в Детройте, в Америке, куда его родители эмигрировали. Но когда Йону исполнилось семь лет, родители вернулись в фатерланд. Потом началась война. После войны жизнь в Германии, потерпевшей поражение, обложенной победителями контрибуцией, была очень тяжелой. Безработица, голод, инфляция. Получит ли он работу после окончания учительской семинарии? Да и доучиваться было не на что. Как ни тяжело Йону было расставаться с Эльзой, но он решился. "Я вернусь в Америку, заработаю денег, и мы с тобой поженимся", - пообещал он Эльзе.
"Страна неограниченных возможностей" за океаном встретила его холодно. С трудом он устроился на автомобильный завод Форда. Конвейерная система изматывала. И все же Йон находил в себе силы не только работать, но и учиться. В вечерних университетах он изучал философию, филологию, педагогику.
Письма из Германии сначала приходили по два раза в неделю, потом - раз, потом - раз в месяц… Когда в двадцать восьмом году Йон Зиг вернулся в Германию, Эльза была уже замужем…
Поезд Берлин - Росток несколько запаздывал. Теперь он наверстывал упущенное время. За окном мелькали деревья, лужайки, покрытые полевыми цветами. Все это навевало Йону Зигу раздумья о его прошедшей и настоящей жизни.
Интересоваться социальными вопросами, бороться за права рабочих Йон Зиг стал еще в Соединенных Штатах. Он вступил там в профсоюз и выполнял разные ответственные поручения. В Соединенных Штатах Зиг неоднократно подвергался репрессиям за свою профсоюзную деятельность.
В двадцать девятом году Йон Зиг стал сотрудником коммунистической газеты "Роте Фане".
В марте тридцать третьего года Йона Зига арестовало гестапо. Но он так искусно вел себя на допросах, что следователи так и не смогли доказать его вину. В июне гестапо выпустило Зига.
Арест не прошел бесследно для молодого сотрудника "Роте Фане". Выйдя на свободу и включившись в антифашистскую борьбу, которую вела коммунистическая партия, Зиг теперь вел себя так, что, как говорится, комар носу не подточит.
Еще в тридцать третьем году, вскоре после освобождения, друзья помогли ему устроиться на работу на железную дорогу. Это было задание партии. Он работал грузчиком в пакгаузе на Штеттинском вокзале Берлина. Но его умение организовать работу, авторитет, которым он пользовался у рабочих, заметило начальство. Сначала он стал мастером (бригадиром) погрузочно-разгрузочной команды, потом шефом (начальником) участка, а позже возглавил всю службу движения Штеттинского вокзала в Берлине.
В тридцать шестом году Зиг познакомился с правительственным советником Арвидом Харнаком. Антифашистские настроения Харнака, видного ученого, доктора философии и доктора юридических наук, не оставляли сомнения, на чьей он стороне.
У Харнака с Зигом сразу же установились самые сердечные отношения. Одной из причин, послужившей быстрому сближению, было то, что жена Харнака Милдрет - американка по происхождению. Сам Арвид изучал в Медисоне, в США, политическую экономию. Там он познакомился с Милдрет Фиш, которая стала его женой.
После знакомства с Зигом связь Харнака с Коммунистической партией Германии уже не прерывалась.
В тридцать первом году доктор Харнак организовал "Общество по изучению советского планового хозяйства". В тридцать втором году с группой своих слушателей - экономистов и инженеров он выехал в длительную служебную командировку в СССР.
То, что он увидел в Стране Советов, превзошло все его ожидания. Симпатии, которые он давно испытывал к русской революции, перешли в нечто большее. С тех пор Харнак видел будущее Германии в социализме.
Отличное знание экономики, глубокие знания планового хозяйства СССР привлекли внимание крупных нацистских чиновников к Харнаку. Конечно, им ничего не было известно о подлинных настроениях Харнака, о его связях с коммунистами. Он вел себя настолько осторожно и предусмотрительно, что слежка, которая велась за ним первое время после возвращения из СССР, прекратилась.
Доктору Харнаку предложили пост правительственного советника в министерстве экономики. Промышленность Германии, работавшая на войну, нуждалась в координации и подчинении интересов частных фирм интересам национал-социалистского государства. В главном же их интересы совпадали: "короли пушек" хотели получать огромные прибыли, а Гитлер - оружие для ведения войны. Был разработан первый четырехлетний план. В его разработке принимал участие доктор Харнак.
Поезд Берлин - Росток подходил к конечной остановке. В нем ехали Харнак с женой и Зиг.
Выйдя на перрон в Ростоке, Йон Зиг пересел на пригородный поезд. Через пятнадцать минут он бесшумно тронулся. Небольшой состав тащил тепловоз.
Миновали мост. Город лежал внизу. Слева по ходу движения в зелени деревьев выделялись коттеджи из красного кирпича. Под каждым коттеджем - два гаража. Двухэтажный коттедж был рассчитан на две семьи. Это был один из первых показательных рабочих поселков. Гитлер обещал немцам сначала работу, потом работу и кусок хлеба с маслом, потом собственный дом, "фольксваген". Коттеджи с гаражами под домом и должны были служить "наглядным пособием", "реализованной мечтой" немецкого рабочего. Конечно, таких городков пока насчитывалось в Германии всего с десяток. В такие городки общество, заменившее германские профсоюзы "Сила через радость", занимавшиеся организацией туристских поездок и экскурсий для рабочих, не раз привозило сюда делегации из разных городов, которые воочию должны были увидеть свое будущее. Руководство нацистской Германии хорошо понимало: толкнуть народ на невиданную по своим масштабам войну, заставить его воевать - мало только пропагандистских слов, мало насилия, террора против инакомыслящих. Нужна еще приманка - конкретная, зримая, действующая.
После короткой остановки поезд пошел дальше. Теперь дорога шла вдоль авиационного завода Хейнкеля "Мариине".
На огромном аэродроме, покрытом белыми бетонными плитами, роились самолеты. Их гул заглушал жалкое тарахтение дизельного двигателя тепловоза.
Со взлетной полосы оторвался хейнкелевский бомбардировщик и быстро стал набирать высоту. Из "чрева войны", каким был "Мариине", вылетел еще один стервятник.
В пригородном поезде не было служебного купе. Йон Зиг ехал в двухэтажном вагоне наверху. Отсюда открывалась широкая панорама на завод и синеющий за ним залив Варнов.
* * *
Старший правительственный советник Арвид Харнак любил останавливаться в Варнемюнде в небольшом, но уютном частном пансионате на тихой Кирхенштрассе, возле рыбачьей гавани. Из окна его комнаты виднелся лес мачт рыбацких ботов, стоявших в узком затоне. В распахнутое окно веяло прохладой с моря. Оно тоже хорошо было видно из окна.
Белые гребешки волн бежали по синей поверхности.
Распаковав вещи, Арвид и его жена Милдрет решили немного погулять. Уже начинало вечереть. Солнце шло на закат. Длинные тени от деревьев быстро тускнели, а потом и вовсе исчезали. Теперь заходящее солнце освещало только облака над морем, и багровый отсвет от них лег на воду.
Арвид и Милдрет прошли по молу к маяку. Мол глубоко вдавался в море и служил границей судоходного канала. Слева от мола тянулся бесконечный песчаный пляж-мелководье, где вода в теплые летние дни прогревалась до восемнадцати - двадцати градусов.
В рыбачьем затоне стояла яхта Шульце-Бойзена. Руководители антифашистской подпольной организации - Шульце-Бойзен, Харнак и Зиг - время от времени совершали прогулки на этой яхте. Вдали от людских глаз и ушей они могли спокойно обо всем поговорить. Прогулки на яхте людей, связанных дружбой и, можно сказать, равных по своему положению в обществе, не должны были привлечь внимание гестапо и СД. "Тайных, нелегальных встреч мы должны избегать. Надо встречаться легально. Нужен только хороший предлог". Эта идея принадлежала Шульце-Бойзену, и она сразу пришлась по душе и Харнаку, и Зигу, и другим друзьям Бойзена. Конечно, они могли встречаться также и у кого-нибудь на дому. Что они иногда и делали. Но надежнее всего была яхта. И Харнак и Бойзен знали, что подслушивающая аппаратура в нацистской Германии стала почти совершенным инструментом. Прослушивание в домах возможно не только во время телефонных разговоров, но и в то время, когда телефон не работал. Достаточно в аппарат вмонтировать такую маленькую штучку, и можно включаться в подслушивание в любое время.
Яхту Шульце-Бойзена в Варнемюнде обслуживал один моряк, на которого он мог полностью положиться.
Вот почему наиболее важные встречи руководителей организации Шульце-Бойзена - Харнака происходили на яхте.
Со дня нападения Германии на Советский Союз прошло всего шесть дней, но возникла необходимость встретиться и поговорить.