Первый выстрел Дробова - Ходза Нисон Александрович

Содержание:

• Эпилог вместо пролога 1

• 1. Что можно украсть в НИИ? 1

• 2. Ясновидящий в Эрмитаже 3

• 3. Тайна нижнего я 4

• 4. Неоконченный спор 6

• 5. Что будет с Катей? 7

• 6. Испорченная "обедня" 7

• 7. Крушение 9

• 8. Поединок 10

Нисон Александрович Ходза
Первый выстрел Дробова

Эпилог вместо пролога

Спор длился до рассвета. В пять утра майор Гутырь принял валидол и задремал в кресле, а Дробов продолжал бросаться в новые и новые атаки на полковника. Он чувствовал, что в глубине души начальник отдела согласен с ним.

- Слушайте, Дробов, - сказал вдруг полковник, - может быть, вы влюбились? Скажите честно…

- Товарищ полковник! - Бледное от бессонной ночи лицо Дробова стало ещё бледнее. - Ваше предположение обижает меня!

- Ладно, ладно, я же это так… на всякий случай… Давайте отбросим лирику и разберёмся по существу. Возбудить дело против покойника мы не можем. Так?

- Не можем.

- О делах его она не знала и к ним не причастна?

- Не знала и не причастна. Головой ручаюсь!

- Голову приберегите, пригодится. Труп, говорите, не обнаружен?

- Не обнаружен. Унесло течением…

- Но суд всё равно состоится. Остались сообщники, их мы будем судить. А о той девице, разумеется, будет частное определение, она своё получит…

- Этих надо беспощадно! - крикнул Дробов.

- Говорите тише, - полковник кивнул на похрапывающего в кресле Гутыря. - Раз будет суд, значит, Басова всё равно всё узнает.

- Но не сейчас. Нельзя, чтобы сейчас! Она почти девочка, товарищ полковник.

- Сколько ей лет?

- Двадцать. Сирота… Росла в детдоме… За что же её так?

- Да… Сложная получается ситуация…

В этих словах начальника Дробов снова ощутил скрытое сочувствие и, забыв о предупреждении, заговорил громко и возбуждённо:

- Не может человек выдержать сразу столько ударов! И каких ударов! "Гражданка Басова, ваш муж утонул!" Подожди плакать, гражданка Басова! Получи второй удар: "Ваш муж, гражданка Басова, вас не любил: у него была любовница, он на ней собирался жениться!" Погоди, Басова, рыдать, потерпи, для тебя приготовлен ещё один удар: "Гражданка Басова, ваш муж - уголовник: спекулянт, валютчик, аферист!" Вот теперь, кажется, всё, теперь можешь рыдать, стонать, падать в обморок! Сама виновата, зачем в девятнадцать лет не разобралась в подлеце!..

Полковник сидел, прикрыв глаза, с каким-то отсутствующим выражением лица…

- Ценности обнаружены в машине? - неожиданно спросил он, как будто и не слышал страстного монолога Дробова.

- Так точно! Всё уже сдано в финчасть.

- Вот видите, теперь мы уже не можем решать этот вопрос сами, без комитета. А у них там могут быть совсем другие планы…

- Можно объяснить!.. Это же чекисты! Они поймут, я ручаюсь!..

- Ты всё ручаешься! - сердито сказал полковник. Он посмотрел на спящего в кресле Гутыря и вдруг совсем по-мальчишески подмигнул Дробову: - Спит… Ладно, ступай домой. Отдохни. Всё-таки это была твоя первая перестрелка… Отдыхай. В полдень позвони. Посоветуюсь с умными людьми… где надо…

В полдень Дробов услыхал по телефону весёлый, бодрый голос полковника:

- Трогать её пока не будут. Что ей сказать? Придумай сам. Подготовь. Здесь я на тебя полагаюсь.

…И вот он идёт к ней, чтобы сказать. Он ещё не решил, как и что ей сказать. Он знает только одно: сегодня Катя не должна узнать правду…

1. Что можно украсть в НИИ?

Дробов был недоволен. Задание показалось ему скучным, не требующим ни ума, ни смелости, ни находчивости.

- Дело такое… - объяснил начальник отделения майор Гутырь. - Существует некая гражданка Шмедова Ефросинья Осиповна. Работает в НИИ. Корректором-переводчиком. Зарплата - восемьдесят два целковых, а живёт, как фон баронесса, - не по средствам…

- Дачку приобрела?

- Почти. Однокомнатную кооперативную квартиру. Тысячу шестьсот карбованцев она уже внесла за неё. Прибавь, если умеешь, обстановку: польский гарнитур из двадцати двух предметов. За гарнитур наличными выложена кругленькая сумма в размере тысячи четырёхсот двадцати шести рубликов. Итого - три тысячи ноль двадцать шесть рублей. А теперь прикинь: сколько лет надо было этой рабе божьей Ефросинье не пить, не есть, ходить голенькой, чтобы скопить такой капиталец?

- В каком НИИ работает эта старушенция?

Гутырь вытащил из ящика письменного стола листок бумаги:

- Всё, что надо, тут написано…

Дробов взглянул на листок.

- Через пару дней доложу о результатах. Малоинтересное задание вы мне приготовили, Иван Семёнович…

- Это почему же малоинтересное?

- Банальное дело. Благопристойная интеллигентная старушка работает в НИИ. Вокруг - высокооплачиваемые научные работники: доктора, кандидаты, доценты, профессура. У каждого - семья, большой круг знакомых. Толкаться по магазинам некогда. Вот эта Шмедова и орудует. Связалась на процентах с двумя-тремя промтоварными магазинами, добывает заграничное барахло и сбывает по спекулятивным ценам.

Майор недовольно хмыкнул:

- Вас послушать - нам и делать нечего. Прямо Конан-Дойль! Раз-раз - и всё ему ясно. Нет, дорогой друг, это только Шерлок Холмс безошибочно определял между двумя затяжками, кто что украл, кто кого убил. А мы с вами - советские сыщики. Мы должны работать, а не пиликать на скрипке в прокуренной комнате.

Дробов смущённо улыбнулся:

- А ваша версия, Иван Семёнович?

Гутырь провёл миниатюрной расчёской по усам, взглянул на потолок и сказал:

- Для версии одного полёта фантазии мало. Нужны ещё конкретные факты. Когда вы их раздобудете, тогда появятся и версии. А сейчас - действуйте. Если потребуется - создадим оперативную группу. Включим в группу Быстрову и Кротова. Ни пуха вам ни пера! Принимайтесь за дело!

По дороге в НИИ Дробов думал о последнем разговоре с Гутырём. Почему Иван Семёнович так безоговорочно отвёл подозрение в спекуляции? Значит, у него всё-таки есть своя версия? Но какая? И что здесь может быть ещё, кроме спекуляции? Воровство? Но что можно украсть в НИИ? - спрашивал себя Дробов. Ответ на этот вопрос возник внезапно и так отчётливо, что Дробов от волнения даже остановился. В НИИ, конечно, есть свои производственные секреты! И за эти секреты кое-кто не прочь хорошо уплатить. Но если так, почему же Гутырь не передал дело Шмедовой в Комитет государственной безопасности? ОБХСС такими делами не занимается. Впрочем, Гутырь уже много лет возится с мелкими мошенниками, взяточниками, спекулянтами и с этой наезженной дорожки не может свернуть ни вправо, ни влево! Именно поэтому-то у Дробова есть преимущество: работая в ОБХСС всего четыре месяца, он может смотреть на события свежим, непредубеждённым взглядом.

Чем больше Дробов обдумывал свою новую версию, тем она казалась ему вероятнее. Сейчас он уже радовался, что опытный Гутырь не додумался до такой простой истины. Иначе к делу Шмедовой Дробов не имел бы никакого отношения. Теперь же всё пойдёт по-иному. Разумеется, и сейчас этим делом займутся чекисты, но можно не сомневаться, что в оперативную группы включат и его, Дробова. Вот ведь как бывает: он думал, что Гутырь навязал ему дело о старухе спекулянтке, а похоже, что дело серьёзное!

В отделе кадров института Дробов получил личное дело Шмедовой и удалился в отведённую ему для работы маленькую комнатку. Прежде чем раскрыть папку, он попытался представить себе внешность Шмедовой. Он почему-то был убеждён, что увидит сейчас на фотографии высохшую старушонку, с тонкими губами и круглыми совиными глазами.

В левом углу анкеты темнела стандартная паспортная фотография. Дробов взглянул на неё и ахнул: слегка улыбаясь, на него смотрела красавица. Слово "красавица" Дробов не любил. Оно казалось ему пошлым, ничего не выражающим. Но никакого другого определения Дробов сейчас найти не мог. Даже на маленькой фотографии можно было отчётливо разгадать на редкость правильные черты лица Ефросиньи Осиповны Шмедовой.

"С чего я взял, что она старуха? - досадовал Дробов. - Гутырь ничего о возрасте не говорил… Меня сбило её старушечье имя! Ефросинья… Да, Гутырь прав: без конкретных фактов в нашем деле с выводами лучше не спешить…"

Автобиография Шмедовой умещалась на одной страничке. Родилась в тысяча девятьсот тридцать восьмом году в деревне Рождествено Псковской области. Окончила десятилетку и институт иностранных языков. В течение года была переводчиком в "Интуристе". Потом поступила в НИИ. Характеристика из "Интуриста", как и все подобные документы, состояла из безликих хвалебных слов, и Дробов понимал, что полагаться на них нельзя. Он ещё раз взглянул на фотографию. "Совсем как в американском фильме, - подумал Дробов, - молодая красавица, секс-бомба, она же - агент иностранной разведки…" Но конкретных данных пока что для такой версии нет. С чего начать? Действовать методом исключения? Убедиться, что Шмедова спекуляцией не занимается, по займам не выигрывала, наследства не получала, взаймы денег не брала, а следовательно…

Он позвонил по внутреннему телефону начальнику отдела кадров и попросил его зайти. Лохматый, немолодой уже человек, начальник отдела явился незамедлительно. На его худощавом лице застыло напряжённое любопытство.

- Скажите, товарищ Ковенчук, - начал Дробов, - как у вас в институте насчёт спекуляции? Всё благополучно?

- В каком смысле? - Редкие брови Ковенчука поднялись вверх.

- В буквальном, товарищ Ковенчук, в буквальном. Известны ли вам случаи спекуляции среди сотрудников вашего института?

Брови Ковенчука поднялись ещё выше. Дробову вдруг стало смешно: сейчас белёсые брови начальника отдела кадров скроются в его лохматой шевелюре.

- Я спрашиваю, - пояснил Дробов, - есть ли среди ваших сотрудников лица, снабжающие своих товарищей дефицитными товарами? Ну, скажем, заграничными кофточками, парфюмерией, косметикой по спекулятивным ценам. Вопрос понятен?

- Значит, в таком смысле? - Брови Ковенчука вернулись на своё место. - Нет, таких аморальных поступков в нашем институте не было.

- Вы убеждены в этом?

- В каком смысле?

- В прямом.

- В прямом? Убеждён. В обратном смысле у нас бывают случаи спекуляции, а в прямом - нет!

- Не понимаю! Что значит: "Спекуляция в обратном смысле"?

- Это в том смысле, что у нас никто спекуляцией не занимается, а, наоборот, некоторые женщины сами покупают у спекулянтов на стороне. Есть у нас такие! Целый месяц экономят, едят всухомятку, а потом всю получку приносят на блюдечке спекулянтке. За какие-нибудь духи французские или за кофточку с ярлыком "Лондон-одежда"…

- Кто же у вас отличается на этот счёт?

- Кто отличается? Подкопаева, Оконь, Свешниковы сёстры, Шмедова…

- А почему у Шмедовой новый адрес? - спросил Дробов. - Что это ей вздумалось переезжать с Чайковской на Охту?

- Обменяла комнату. В том смысле, что теперь у неё центральное отопление, а на Чайковской, говорит, с дровами замучилась. И телефон теперь у неё имеется…

"Обменяла комнату. Ничего-то ты не знаешь", - подумал Дробов.

- Как она работает? Взыскания имеет? Кто её непосредственный начальник?

- Состоит при директоре. Работает по его заданиям. Надо спросить директора. Взысканий не имеет. К женскому дню благодарность получила.

…Беседа с директором продолжалась недолго. Дробов легко убедился в том, что к секретным работам Шмедова доступа не имеет, занимается переводами статей о кибернетике и радиолокации.

- Работает Шмедова неплохо, - убеждённо говорил директор. - Пожалуй, излишне кокетлива, но в её возрасте и с её данными… - Директор сокрушённо вздохнул и провёл ладонью по лысине.

- С кем же она кокетничает? И как она вообще… - Дробов замялся, подыскивая подходящее слово. - Как она насчёт нравственности?

- В безнравственном поведении на работе упрекать её у нас нет оснований. Ну, а как она ведёт себя вне стен института, извините, не знаю… не слежу…

- А надо бы знать, - сказал запальчиво Дробов. - У вас такой участок работы… Вам надо знать своих людей до самого донышка…

- Очень рад, что у вас есть чёткое представление о моих обязанностях, молодой человек, - холодно сказал директор. Дробов смутился. А директор продолжал тем же спокойно-вежливым тоном: - На днях Шмедова уезжает в отпуск. Очевидно, мне придётся взять билет на тот же самолёт, чтобы знать, как она будет вести себя в Ташкенте…

- Шмедова уезжает в отпуск в Ташкент? Надолго?

- На десять дней. Остались неиспользованными с прошлого года.

- У неё что же, месткомовская путёвка? Известно, в каком доме отдыха она будет жить?

- Какие же путёвки на десять дней? Летит "диким" образом.

- Вам не кажется странным, что, получая восемьдесят два рубля, сотрудница вашего института имеет возможность лететь на самолёте в Ташкент, чтобы провести там всего десять дней? Откуда у неё такие деньги?

- Ах, дорогой мой, - директор устало улыбнулся. - Я давно уже понял, что на этот вопрос ответить невозможно. Вчера, например, я видел длиннющую очередь. Стояли только женщины. Оказывается, продают, изволите видеть, австрийские кофточки из какого-то там перлона или нейлона… Сорок рублей штучка. И все женщины города желают украсить себя этим самым перлоном. А сорок рублей, заметьте, - это двухнедельная получка. Да и то не у всякой…

Дробова раздражало многословие директора, его манера говорить лениво, поучительно и ускользать от ответа на конкретные вопросы.

- Меня не интересуют все женщины Ленинграда, - вызывающе сказал Дробов. - Сейчас меня интересует только одна женщина - сотрудница вашего института Ефросинья Осиповна Шмедова. Может быть, вы знаете, кто с ней наиболее близок, с кем из сотрудников она… как говорится… дружит?

- Вы меня ставите в тупик, товарищ Дробов, - в голосе директора послышалось раздражение. - В институте несколько сот человек. Не могу я, честное слово, не могу знать, кто с кем близок, кто с кем дружит. Поговорите с секретарём комсомольской организации. Он знает всю нашу молодёжь. - И директор выразительно посмотрел на часы.

…В комсомольской организации института Дробов узнал кое-что интересное. Секретарь бюро, рослый сутуловатый парень, охотно отвечал на все вопросы Дробова. Пощипывая узенькую полоску чёрных усиков и слегка картавя, он говорил так быстро, точно боялся не уложиться в жёсткий регламент.

- Сначала Шмедова была девушкой что надо, - частил он. - Вела кгужок английского языка, участвовала в самодеятельности, в теннис иггала. Пегвое место заняла на пгофсоюзных согевнованиях. У неё тогда стгуна на гакетке лопнула. Наш местком пгишел на помощь: пгемиговал её новой гакеткой…

Секретарь умолк, ожидая очередного вопроса.

- Ну и что же с ней произошло потом?

- Совегшенно отошла от общественной жизни. Кгужок бгосила, в самодеятельности - никакого участия. Полпятого - её как ветгом из института! Ганьше мы к ней в гости ходили на улицу Чайковского, и она у гебят бывала; а тепегь - ни она к гебятам, ни гебята к ней…. Комнату сменяла - на новоселье не позвала…

Часы пробили пять.

- Беседа наша прошла не без пользы, - сказал Дробов, подымаясь. Он ещё не совсем понимал, в чём польза этой беседы, но ему нравилась сама формулировка: "Беседа наша прошла не без пользы". В ней было что-то значительное.

Рабочий день в НИИ кончился. Из проходной института выходили сотрудники. Трудно было представить, что эти молодые смешливые ребята только что трудились в своих лабораториях над проблемами, от решения которых, быть может, зависел переворот в технике.

Дробов узнал Шмедову сразу. Быстрой деловой походкой она пересекла улицу, свернула на Суворовский проспект и вошла в гастрономический магазин. У прилавка и у касс уже клубился народ - обычная картина в эти часы. Затерявшись в толпе, Дробов, не торопясь, рассматривал свой "объект". Нет, фотография не обманула. Шмедова действительно была очень красива, даже красивее, чем на карточке. Но Дробов заметил, что своей красотой она в какой-то степени обязана косметике. Ярко-красные губы издали казались лакированными, ресницы, выкрашенные синей тушью, придавали глазам какой-то неестественный блеск. Иногда мужчины оборачивались ей вслед, она чувствовала их взгляды и отвечала едва уловимой Улыбкой, которую Дробов подметил ещё на фотографии…

Шмедова купила пачку кофе, банку рыбных консервов и два килограмма апельсинов. Сложив всё это в большую чёрную сумку, она вышла на улицу.

Два дня наблюдения за Шмедовой не внесли никакой ясности.

- Ничего нового, - докладывал Дробов своему начальнику. - Без семи девять пришла на работу. После работы заходила в продовольственный магазин. Потом на одиннадцатом троллейбусе поехала домой. Вечером никуда не выходила. И к ней никто не приходил. Свет погасила в девять часов пятьдесят пять минут…

- Вы собирались покончить с этим делом за два дня? - ехидно напомнил Гутырь. - Значит, спекуляция?

- Пока что фактов нет.

- Её работа носит секретный характер?

- Ничего секретного. Перевод с иностранных журналов…

- Значит, выиграла десять тысяч по займу или по трамвайному билету! - сердито сказал Гутырь. - Все жулики, как возьмёшь их мозолистой рукой за нежную шкирку, немедленно выигрывают по займу! Вот увидите, как только посадим вашу птичку в клетку, она тоже начнёт чирикать про выигрыш! Когда она улетает в отпуск?

- В воскресенье.

- Одна?

- Пока не знаю.

- Поинтересуйтесь, не летит ли с ней кто-нибудь из института. Это может облегчить нашу задачу…

За два часа до вылета самолёта Дробов был уже в аэропорту. Теперь он не сомневался, что Шмедова летит не одна. Одновременно с ней уходили в отпуск ещё два сотрудника института. Один из них - профессор Росов - крупнейший ленинградский химик. Значит, версию номер один ещё нельзя отбросить. В этой версии было только одно слабое звено, которое отчётливо видел и сам Дробов. Шпионка не осмелилась бы приобрести на виду у всех квартиру, обстановку, ходить в дорогих английских туфлях, и всё это при зарплате в восемьдесят два рубля…

Вопреки ожиданиям Шмедова явилась в аэропорт одна. Впереди шёл носильщик, неся объёмистый чемодан. Поблизости от носильщика маячила коренастая фигура Кротова. Со вчерашнего дня он был придан в помощь Дробову.

- Будем регистрироваться? - спросил Шмедову носильщик.

- Пока не надо. Проводите меня, пожалуйста, в зал ожидания.

Голос у неё был низкий, мягкий и, как определил Дробов, "зазывный".

Лёгкой, спортивной походкой она направилась в зал ожидания. И опять Дробов увидел, как вслед ей поворачиваются мужчины. "Точно подсолнухи за солнцем", - подумал он.