- Ну, бог с тобой, Гонза. Это твое дело, - сказал Житный, поднимаясь из-за столика. Выражение его лица снова стало официальным и холодным. - Не буду тебе мешать, но и помочь ничем не смогу. Помни, я тебя предупредил.
- На помощь я и не рассчитывал, - сказал Земан твердо и тоже встал.
- Кофе выпьешь? - спросил Житный, когда в кабинет вошла секретарша с двумя чашками на подносе.
- Нет. Берегу сердце, - ответил Земан уже с порога.
15
В коридоре, у дверей кабинета Земана, снова сидела измученная деревенская женщина в трауре.
Увидев его, она встала со скамейки и тихо спросила:
- Известно что-нибудь, товарищ майор?
- Да нет, пока ничего определенного, - ответил он осторожно, - но мне кажется, что дело сдвинулось.
- Спасибо вам большое, - проронила она, и в ее запавших глазах блеснули слезы. - Вы знаете, Марушка была очень хорошей девушкой. Я приду снова.
Она исчезла так же тихо и незаметно, как и появилась.
В первый раз за все время появление ее не испортило Земану настроения.
Наоборот, с азартом охотника, напавшего на след хищника, он вынул пожелтевшую папку с потрепанным корешком - дело о насильственной смерти Марушки Маровой - и строчку за строчкой принялся внимательно его изучать. Он знал дело почти наизусть, но теперь, когда появилось кое-что новое, необходимо было снова взвесить каждый факт и сопоставить с тем, что удалось узнать в замке и его окрестностях. Внимательно вчитываясь в каждое слово, он вдруг наткнулся на фразу, которой раньше не придавал особого значения.
"Несмотря на все старания, гильза от ружья найдена не была. По всей вероятности, преступник подобрал ее и уничтожил. Лишь в кронах деревьев поблизости от места преступления была обнаружена застрявшая в ветках дробь. Но она, очевидно, не имеет никакого отношения к убийству Марии Маровой".
Бог мой, да ведь это же комбинированное ружье с двумя стволами! - осенило его. Один ствол стреляет дробью, другой пулями. Это ружье - предмет гордости его изобретателя, инженера Чадека. Земан знал это оружие еще с февраля сорок восьмого.
Земан заторопился.
- Мне нужна машина, - позвонил он. - И поскорее.
Не терпелось узнать, что же в тот вечер произошло в замке.
Одним из свидетелей наверняка была Ганка Словакова. Сейчас он был в этом уверен.
А через несколько минут он уже нетерпеливо жал на кнопку звонка у ее двери.
Женщина, открывшая ему, не была ни молодой, ни красивой. У нее было грубое одутловатое лицо, бесформенная фигура и толстые, отекшие ноги.
- Чего вам? - грубо спросила она.
- Мне нужна инженер Словакова.
- Нет ее, - отрезала старуха и попыталась захлопнуть дверь.
В последнюю секунду Земан помешал ей и показал свое удостоверение, после чего старуха смягчилась и перестала тянуть дверь на себя.
- Когда вернется Словакова?
- Не знаю. Я здесь просто убираю. Но, может, через две недели, а может, и через три. Она не говорила.
- Где она сейчас?
- В Западной Германии. Уехала в Альпы. На лыжах катается.
- Вот так вдруг?
- Да. На нее это похоже. Вчера вечером прилетела домой, говорит: "Утром еду в Гармиш, пани Михалкова. Вот вам ключи, приведите мою квартиру в порядок".
Земан сообразил, что кто-то действует быстрее, чем он. Таким образом, одного свидетеля убрали.
16
Он снова отправился в Скрыше. При дневном освещении, чистом снеге и прозрачном морозном воздухе деревушка выглядела гораздо более симпатичной и опрятной, чем запомнил ее Земан в тот промозглый ноябрьский вечер. Из труб валил дым, все вокруг дышало покоем, даже замок в лучах не щедрого зимнего солнышка не казался таинственным, неприступным, подавляющим все вокруг, а приобрел совсем домашний вид.
Земан понимал, что от трактирщицы Берджишки (или, как ее еще называли, Фриды) он больше ничего не узнает, и тем не менее постучал в дверь пока еще закрытого трактира. Желание узнать правду оказалось сильнее проверенной истины, гласящей, что из вычерпанного источника не напьешься.
Увидев его, Фрида усмехнулась:
- О, вы снова здесь?
- Соскучился по вас.
- Я нравлюсь полицейским? Так я могу и зазнаться, - рассмеялась она, впуская Земана.
Ого, в деревне уже знают, что я криминалист? И это требует расследования, подумал он.
- Что вам предложить, товарищ майор? - спросила Фрида, когда Земан сел.
- Ну, например, чаю, - ответил он.
Это был странный заказ, потому что всюду предлагают и подают только кофе, типичный чешский "турецкий". За свою жизнь Земан столько его выпил, что чувствовал к нему отвращение. Чаще всего это был грубо смолотый, жидкий кофе, который вызывал только боль в желудке. Правда, бледный трактирный чай в старых влажных бумажных пакетиках был не лучше, но его хоть можно пить без ущерба для здоровья.
- И еще, - сказал Земан, - хочу узнать у вас кое-что о замке.
- За этим и обращайтесь прямо в замок. - Фрида насторожилась, общительности ее как не бывало. - Это трактир, а не справочное бюро. Чай? Ну черт, вот это заказ! - усмехнулась она, ставя чайник на электрическую плиту. - Даже если бы все знала, я все равно бы вам ничего не сказала.
- К чаю можете подать ром, - сказал Земан. - Но ром вам придется выпить самой. Я за рулем.
- Ром не пью, - отказалась Фрида. - Это дешевое пойло не для меня.
- Тогда водку или охотничью настойку. Выберите сами. - Земан вспомнил напитки, которые она предлагала ему осенью.
- Я пью вот что…
Она достала из-под стойки бутылку югославского коньяка "Цезарь". Налила себе, но к Земану не села, так и осталась за стойкой.
- Ладно, приплюсуйте это к моему чаю.
Налив кипятку в стаканчик от горчицы, женщина поставила его на поднос рядом с пакетиком чая и двумя кусочками сахара и подала на стол.
- Как информатора вы меня очень низко оцениваете. Думаете, меня можно купить за рюмку коньяка?
- Кто вам сказал, что я вербую вас? - Земан даже обиделся. - Может, мне просто хорошо было с вами той ночью, Бедржишка? Вы показались мне какой-то очень доброй, человечной. И я хочу с вами просто посоветоваться. Признаюсь: мне очень хочется раскрыть тайну смерти той несчастной девушки. Знаете почему? Не только потому, что я полицейский и терпеть не могу нераскрытых преступлений. Это гораздо глубже.
Земан рассказал ей о еженедельных, посещениях деревенской женщины в трауре. Растроганная, Фрида подсела к нему со своей рюмкой коньяка. Несмотря на цинизм (а это скорее всего маска, подумал Земан), видно, неплохой она человек.
- У меня такое чувство, что если я не доведу дело до конца и не скажу матери, кто убил ее единственную дочь, значит, я прожил свою жизнь зря. Потому что мне не удалось добиться, чтобы в этой стране действовали социалистические законы и каждое их нарушение было наказано.
Говорил он настолько искренне, что Фрида поверила.
- Чем я вам еще могу помочь? - спросила она с несчастным видом. - Наверху, в салоне, я никогда не была, не разрешали мне там прислуживать. Мне позволяли там убирать после господ на следующий день до обеда, когда в салоне никого не было. Не знаю, что произошло в тот вечер и почему девушка убежала. А что с ней случилось за стенами замка, в лесу, мне и вовсе неизвестно. Ведь не знала я, что убитая девушка, о которой несколько лет назад писали газеты, это…
Оглушительный рев моторов и хлопанье огромных каких-то крыльев в воздухе заглушили ее слова. Стекла окон дребезжали, весь трактир сотрясался, скрипел и трещал по швам, будто вот-вот рассыплется. Земан в шоке выскочил из-за стола и подбежал к окну. Над деревней на малой высоте проплыло мощное брюхо машины. Она летела так низко, что казалось, еще немного - сядет на крышу какого-нибудь домишки и раздавит его.
Вертолет летел в сторону замка.
- Сволочи, - сказала Фрида, стоя у окна рядом с Земаном. - Они нам теперь каждый день такое устраивают.
- Куда это они летают?
- Охотятся. Стреляют с вертолета прямо как в Африке.
Земан секунду удивленно смотрел на нее, а потом воскликнул:
- Спасибо, мне этого достаточно! Вы даже не представляете, как помогли мне.
Заплатив, он поспешил уйти.
17
До самой ночи Земан сидел в кабинете со своим помощником, капитаном Гайдошем.
Надо было обсудить с человеком, которому он доверял, результаты последнего посещения Скрыше.
- Все это, конечно, хорошо и даже интересно, товарищ начальник, - осторожно сказал Гайдош. - Но у вас нет ни фактов, ни вещественных доказательств.
- Да-да, знаю, - согласился Земан. - Но я найду эти доказательства. Знаешь, что со мной приключилось в Скрыше? Перед отъездом я пошел посмотреть на замок, хотя бы издали, близко ведь охрана не подпускает. Меня интересовало, где там вертолетная площадка. И, к несчастью, наткнулся на Виктора, сына Бартика. Он возвращался в замок - скорее всего, с вертолетной площадки. Он вел себя дерзко. Знаешь, что он сказал? "Ты снова здесь, легавый? Не хочешь оставить нас в покое? Я тебя предупреждаю: поостерегись". Любого другого я бы тут же арестовал за оскорбление представителя власти при исполнении служебных обязанностей. Но в этой ситуации ничего поделать не мог. Ведь это сын заместителя председателя правительства, сын моего друга, сын товарища, который стоял рядом со мной в Феврале…
- Вы его ненавидите, товарищ начальник? - спросил Гайдош.
- Ну, скажем так: не люблю.
- Но ведь вы же сами повторяли лозунг Дзержинского: "У чекиста должно быть горячее сердце, чистые руки и холодная голова". И всегда подчеркивали: холодная голова. Перестанешь быть объективным, поддашься эмоциям и начнешь кого-нибудь ненавидеть или почувствуешь к кому-нибудь больше симпатии, чем нужно, уходи.
Конечно, его помощник прав. Но Земан ничего не мог с собой поделать.
- Старею, - признался он. - Но руки у меня по-прежнему чистые. И это дело я обязан довести до конца. Поможешь?
- Само собой, товарищ начальник. Ведь мы с вами давно в одной упряжке.
- В этом случае я не могу и не хочу приказывать. На сей раз это слишком рискованная игра. На карту поставлено все: и карьера, и жизнь. Житный меня предупредил. Так что я тебя не заставляю, ты решай-ка сам, добровольно. Ну как?
Гайдош ни секунды не колебался.
- Я согласен.
Земан именно такого ответа и ждал, он хорошо изучил своего помощника, и все же, услышав его решение, почувствовал прилив теплых чувств.
- Хорошо. Завтра пойдешь к Яну Бурешу, актеру. Он тебя знает еще по делу режиссера Сганела - ну, самоубийство, ты помнишь. С тобой Буреш разговорится. Постарайся осторожно выпытать, что ему известно об охотниках с вертолета. Играй, прикидывайся, будто мы ничего не знаем, кто на этом вертолете летает. Дескать, люди из деревни жаловались на шум и показали, что его, Буреша, там видели - все же популярный актер. Пусть это выглядит так, будто мы расследуем случай незаконной охоты и нарушения спокойствия граждан. Об убитой девушке - ни слова.
- Ясно, товарищ начальник.
- Ничто нас теперь не остановит. На нашей стороне правда и закон.
А на следующий день Земан узнал, что его зять остался за границей.
Все летело вверх тормашками.
Он знал, что должен оставить службу. Он не был ни в чем виноват, но последнюю свою игру проиграл.
Петр сослужил ему плохую службу.
Однако спустя несколько дней Земана пригласил к себе Житный и сообщил, что майор может оставаться на службе в Корпусе национальной безопасности, поскольку за него замолвил словечко сам хозяин замка, заместитель председателя правительства.
Почему? - мучился Земан.
Что это могло означать? Должен ли он прекратить расследование преступления? Или продолжить?
18
Поезд, который вез Земана к внуку, остановился в Пльзене. На горизонте дымили трубы заводов "Шкода", а ближе виден был упершийся в небо шпиль костела святого Бартоломея. Земан хорошо знал улицы и переулки Пльзеня. Из окна вагона ему были видны и новые районы города, застроенные в последние годы панельными домами. Высотные новостройки кольцом сжимали старинный центр столицы Западной Чехии. А жаль, подумал Земан, поддавшись ностальгии. Нет, он не был консерватором, он прекрасно понимал, что все в жизни должно обновляться, что люди хотят жить лучше, чем вчера, что им нужны новые квартиры. Но казалось, эта современная однообразная застройка лишает город собственного, неповторимого лица. И не только лица, но и души. Все новостройки становятся одинаково серыми, похожими друг на друга, словно близнецы. Не знаю, думал Земан, смог бы я теперь, спустя годы, найти в этом городе дорогу к областному управлению госбезопасности?
- Меня всегда охватывает ужас и грусть при виде фабричных труб над городом, - сказал попутчик. - А здесь этих труб слишком много. Несчастные люди.
- Почему?
- Знаете, что эти адские дымоходы выбрасывают в атмосферу? Кислоты и яды. А мы их вдыхаем. И едим вместе с пищей, потому что вся эта отрава выпадает на поля. И пьем, потому что она впитывается в землю, попадает в подземные воды, уничтожает леса, где берут свое начало ручьи и реки.
- Эти шкодовские трубы торчат здесь с незапамятных времен, - миролюбиво ответил Земан. - А леса в этих местах всегда были прекрасные.
- Но дело в том, что в последние годы к трубам "Шкоды" прибавились дымоходы теплоэлектроцентралей, тепловых электростанций, цементных и других заводов. А сельскохозяйственная авиация, распыляющая удобрения по полям? И что же теперь удивляться, что в цветущей когда-то Чехии появились нынче безжизненные "лунные" ландшафты.
- Это общая болезнь нашей цивилизации. Во всем мире.
- Только вот всюду в мире люди начали бороться за охрану окружающей среды, пытаются сохранить то, что еще возможно, и природу, и людей.
- А мы разве не делаем то же самое?
- Нет. Чтобы у людей был набит рот и они молчали, мы вываливаем на поля тонны ядохимикатов. А для того, чтобы залатать прорехи в экономике, появившиеся по вине правительства, чтобы помочь ему еще какое-то время удержаться на плаву, мы совершенно бессмысленно строим новые и новые заводы, электростанции и уничтожаем нашу прекрасную землю. Правительство же беспокоит только одно: лишь бы остаться у корыта, а после хоть потоп.
Опять он за свое! - подумал Земан. Этот человек просто-таки нашпигован ненавистью. Не умеет ничего другого, кроме как обличать. Теперь мода такая, ибо теперь это разрешается. Раньше бы этого никто себе не позволил. Тогда и порядок был. Тогда мы знали, чего хотим, и умели заткнуть глотку обличителям из пивнушек. А теперь во имя демократии молчим, а они все наглеют и наглеют. Куда же мы придем, если забудем свои классовые позиции? К контрреволюции, к полной неразберихе, как в шестьдесят восьмом? Снова позволим крикунам в шелковых шейных платках выйти на улицы и угрожать нам? Тогда они обещали повесить нас на фонарных столбах. Земан вспомнил лозунг, который совсем недавно выкрикивали боевики в Польше: "На деревьях, словно листья, висеть будут коммунисты…".
Он взял себя в руки и спросил с улыбкой, рассчитывая таким образом осадить старика:
- А что бы вы делали на их месте? Сказали бы народу: перестаньте отапливать и освещать свои жилища, мы закрываем электростанции? Перестаем удобрять химией поля, поэтому затяните пояса потуже?
- Прежде всего на месте правительства я бы жил и ел так, как другие люди, как рабочие, как наши семьи. А разум потом подсказал бы, как действовать дальше.
- Вы причисляете себя к рабочему классу?
- А к кому же еще? Я работал токарем на заводе ЧКД.
- Ну, это вас, наверное, послали на завод. А кем вы были до этого?
- Токарем на ЧКД. Всю жизнь. Как отец и дед. Правда, я немного и мир посмотрел - посылали на монтаж оборудования.
Земан растерялся.
- Вы беспартийный? Бывший социал-демократ?
- Да нет же, сколько себя помню - коммунист, - засмеялся попутчик. - А мой отец был в числе рабочих завода "Авто-Прага", которые в шестьдесят восьмом написали известное письмо в Советский Союз. К сожалению.
- Почему к сожалению?
- Потому что все, что потом произошло, - катастрофа. Для народа и для меня лично.
- Не все, наверное?
- Все. Мы выгнали из партии умных и честных людей, а к власти допустили дураков и карьеристов. С их помощью погубили экономику, природу, нравственность людей, растоптали их достоинство. Подорвали доверие между чехами и словаками, потеряли молодое поколение. Но главное - непроработанными, безответственными проектами, бездумным отношением к земле и природе мы подорвали здоровье народа.
Бог мой, да ведь он говорит так же, как Петр. Он не диссидент и не классовый враг, он рабочий и коммунист, поражался Земан. Впрочем, он вынужден был себе признаться, что почти обо всем, о чем сейчас говорил его попутчик, он и сам думал. Высказать свое мнение не решался. И не потому, что боялся. Просто за годы службы, воспитав внутреннюю дисциплину, он боролся с подобными мыслями, считая их предательством всего своего предыдущего жизненного пути.
- Вы знаете, почему я так много курю? - спросил попутчик и сразу же ответил: - Проехать по Праге, в центре которой мы вопреки всякой логике соорудили автомагистраль, все равно что выкурить сотню сигарет. Большинство пражских детей даже если их родители не курят, страдают от астмы. Я пью и курю, чтобы избавиться от депрессии, чтобы не думать ни о чем…
Расстроившись, он, наверное, забыл, что сидит в купе для некурящих, и закурил сигарету. Земан не протестовал.
- Несколько лет назад умерла моя жена. Сначала у нее появился какой-то нарост в горле. Вырезали. Но такой же нарост появился снова. На сей раз на спине. Ее снова прооперировали. А потом обнаружили, что такие наросты - везде, во всех ее внутренностях. Это был рак. Мне тогда хотелось умереть, но ведь я не один был. У меня есть дочка, хороший зять. Молодым не удалось получить квартиру, живем все вместе. Хорошо живем, дружно. Потом дочка забеременела. Не поверите - впервые после смерти жены я был снова счастлив. Я так ждал этого ребенка. Родилась девочка, симпатичная, с беленькими волосиками и большущими глазами. Но вот новая беда: половина тела у нее парализована, ножка и ручка не двигаются, не растут. Вот горе! Вы даже не знаете, что это такое.
Да нет же, знаю, подумал Земан и вспомнил Ивана, его детство в гипсе и вечную боязнь, что мальчик не сможет ходить.
- Почему это свалилось на нас, никто не знает. Дочь и зять - молоды и здоровы, я тоже всегда был здоров, ничего подобного у нас в семье не было. Короче, от счастья остались одни воспоминания. Молодые - нервные, часто ругаются. А мне всякий раз хочется плакать, когда я посмотрю на этого несчастного ребенка. Вот я и путешествую. Убегу из дому, таскаюсь по пивнушкам, пью да курю, чтобы забыться, не думать о своей вине.
- А вы-то здесь при чем? - удивился Земан.
Попутчик больше не казался ему нахалом. Теперь он понимал его горе, его наигранную бодрость и разговорчивость. У каждого из нас есть маска, которой мы прикрываем горечь и грусть.