-Да, точно. Именно поэтому нам сейчас и нужна ваша помощь. -Я сделал паузу, в который раз удивляясь, что, получив приказ командующего Мадридским фронтом о наступлении, Мера и не думал его выполнять, а нам приходится его уговаривать вступить в бой.
-Так... -неопределенно пробурчал Мера в ответ на мои слова. -Хм! Значит, мы должны развить успех?
-Ваша дивизия боеспособна, она хорошо вооружена,-продолжал я, намекая на то, что совсем недавно
14-я дивизия получила оружие, доставленное из Советского Союза.
-Говоришь, хорошо вооружены? Не мы одни получили новое оружие... Да и получили далеко не в первую очередь. Без оружия не воюют. Правильно я говорю? -проговорил Мера под одобрительные кивки сидевших за столом.
Я не знал, как все же повернуть разговор в нужное русло, добиться своего от этого демагога. Я пытался представить себе, как бы действовал в такой обстановке Сыроежкин, как разговаривал бы с анархистами. Наверное, он принял бы приглашение отобедать, спокойно сел за стол и своей обаятельной манерой разговаривать, непосредственностью и всем своим видом, внушавшим каждому уважение и веру в его слова, смог бы получить от этого анархистского вожака необходимое.
Но Сыроежкнна рядом со мной не было.
-Что же мне сообщить генералу Вальтеру? -сдавленным голосом спросил я.
-О чем?
- Когда ваша дивизия перейдет в наступление?
-Это не так просто, как вам там кажется, пробормотал Мера.
-Против вас стоят всего два марокканских табора и один батальон иностранного легиона...
-Кто знает? Может быть, и больше, -небрежно бросил Мера.
-Тогда нужно немедленно организовать разведку для захвата пленных, -продолжил я.
-Пленные мавры не очень разговорчивы...
-А у вас уже были пленные мавры?
На этот вопрос я не получил ответа. Горечь все больше захлестывала меня. От волнения, усталости и, должно быть, от голода я испытывал легкое головокружение. Все это мешало мне спокойно вести разговор с этим скользким человеком. Выждав несколько минут, я продолжал;
-В соответствии с приказом командования фронта ваша дивизия должна была начать наступление еще три дня тому назад, -выпалил я.
-Откуда ты это взял?
-Мне известен приказ генерала Миахи.
-Кто ты такой, что явился сюда проверять, как мы выполняем приказы! -грозно прорычал Мера. Ты приехал командовать нами? Не туда приехал. Мы вольные анархисты и командовать собой никому не позволим!
Что было делать? Я был на грани отчаяния.
Он неожиданно поднялся из-за стола, за ним поднялись остальные, бросая на меня злобные взгляды. Сделав несколько шагов к двери, Мера так резко повернулся, что шедший за ним анархист едва не наткнулся на него. С яростью глядя на меня, он заговорил.
-Говоришь, боевая дивизия, боевой дух! Врешь! Все врешь! Я знаю, у вас говорят, что у анархистов нет побед на фронте. А знаешь ли ты, что без нас невозможна победа революции в Испании?
Его душила злоба. Затронутый вопрос был самым больным для анархистов.
-Победы будут! Будут победы! Вы еще в этом убедитесь!-кричал он. " Мы не участвуем в правительстве, но дали согласие на создание регулярной армии. Я тоже за регулярную армию, хотя она и против моих анархистских убеждений и взглядов... Я, я был самым близким другом Дурутти! -задыхаясь, выкрикнул он.
-Я знаю об этом. Мы уважаем Дурутти, -пытаясь его успокоить, вставил я.
-Знаешь? Ни черта ты не знаешь! -опять заорал он, -Мы воюем вместе с коммунистами, социалистами и другими партиями против Франко, несмотря на наши политические разногласия. Потом, потом, после победы, мы поговорим обо всем!..
Это было довольно откровенно и многозначительно сказано. Для этого многозначительного "потом" анархисты и берегли свои части и полученное оружие, чтобы в удобный момент, после побед над мятежниками, захватить власть в стране.
Мера продолжал зло смотреть на меня, тяжело переводя дух. Воспользовавшись этим, я попытался вернуть его к цели своего приезда.
-Опасность угрожает всему Мадридскому фронту,-начал я. -А это значит, что угроза существует и для вашей дивизии. Надо немедленно действовать, иначе будет поздно. Товарищ Мера, поймите, поймите же! -чуть не с мольбой проговорил я.
Не знаю, подействовал ли на него мой тон или он уже успокоился и понял, что должен дать ответ, но, отвернувшись от меня, он бросил в сторону:
-Сегодня я еще ничего решить не могу. Сейчас поеду на передовую... Ты можешь остаться у нас до моего возвращения.
-Не могу ли я сопровождать вас?
-Нет!... У меня нет места в машине...
-Я могу поехать на своей следом за вами.
-Вот и оставайся с ней здесь! Я сказал все!
При этом он вновь зло посмотрел на меня и быстро вышел. За ним -все остальные, бросая злобные взгляды на меня и досадливые на остывавшую баранину.
Я оглянулся. В нескольких шагах от меня стоял встретивший меня капитан. Он холодно улыбался и, показал на стол, церемонно сказал:
-Сеньор майор, может быть, мы с вами все же пообедаем? Уж это, наверно, ничего не изменит.
Молча сев за стол, я быстро поел и сказал, что хочу проведать своих людей, оставшихся в саду с машиной.
-Они уже пообедали. Я побеспокоился об этом.
-Большое вам спасибо, -искренне сказал я, готовый многое простить этому анархисту за небольшую заботу о моих измученных товарищах.
Мы вышли в сад. Было время сиесты, свято соблюдаемой в этой бездеятельной дивизии. Всюду под деревьями спали сытые солдаты. Я написал записку и приказал Табе и Пиненту немедленно отвезти ее Грнше Грандэ и как можно быстрей вернуться обратно. Когда моя машина ушла, капитан спросил, не хотел я присутствовать на занятиях по тактике.
-На какую тему занятия? -спросил я.
-О тактике Махно.
-Какого Махно? -не сразу сообразив, в чем дело, спросил я.
-Это же ваш известный анархист. У него была своя армия. Одно время он воевал в союзе с Красной Армией против русских генералов.
-А потом? -задал я ему вопрос.
-Что потом?
-Вы сказали, что одно время он воевал вместе Красной Армией. Вот я и спрашиваю, что было потом, после того, как этого союза не стало?
-Ну, потом... потом Махно воевал самостоятельно...
-Против кого?
Капитан замялся. Очевидно, он уже пожалел, что начат этот разговор. Выждав некоторое время, я сказал, что тактика Махно неприменима к современной войне.
-Нет, почему же, -не очень уверенно заметил капитан.
Решив покончить с этим разговором, я откровенно сказал что Махно вообще никогда не был революционером и известен лишь как главарь погромной банды грабителей и убийц.
- Вы повторяете то, что коммунисты говорят о всех вождях анархистской партии, -с нескрываемым раздражением ответил мой собеседник.
Я извинился, сказав, что устал и не хотел бы вести этот бесполезный спор, -надо отдохнуть до приезда комдива.
Капитан провел меня в небольшую комнату на втором этаже виллы и тут же ушел. Я намеревался растянуться на диване, но в дверь комнаты кто-то постучался, а вслед за этим в нее проскользнул человек, которого я мельком заметил в столовой.
-Амиго-о-о, -протяжно произнес он и рассыпался дребезжащим смехом, -ке тал?. Расскажи, как вы воюете в Брунете?
Вошедший без приглашения уселся за стол. Заметив мой вопросительный взгляд, он назвал себя: Горки, командир батальона имени Бакунина. Горки, несомненно, был псевдоним, взятый в честь Максима Горького, которого анархисты почему-то причислили к своим политическим сторонникам. Решив в этом доме ничему не удивляться, я стал рассказывать Горки о ходе Брунетской операции, но скоро убедился, что слушает он меня без особого интереса. Из небрежно заданных, как бы между прочим, вопросов мне стало ясно, что больше всего его интересует, подойдут ли к нам резервы и каковы дальнейшие планы командования, если не удастся продвинуться южнее Брунете. Конечно, на эти вопросы я не давал определенных ответов.
Моему собеседнику было немногим более тридцати лет. На его худом смуглом лице с очень живыми, бегающими глазами, лежала печать напускного добродушия и простоватости, в нем чувствовалась укоренившаяся манера казаться проще, чем он был в действительности. Впрочем, его лицо не производило особого впечатления. Привлекали внимание его руки, очень подвижные, с длинными пальцами, слегка расплюснутыми на концах. Они беспрерывно двигались, скользили по столу, ощупывали лежавшие на нем вещи. И делал он это очень быстро и ловко. "Наверное, такие пальцы бывают у шулеров -ими они ощупывают крапленые карты -подумал я.
- Амиго! Грасиас! Адиос, - неожиданно на полуслове обрывая наш разговор, произнес он и тут же исчез.
Я раздумывал над целью этого странного визита но не придя ни к какому выводу, взял бинокль и вышел на плоскую крышу виллы. К югу, на местности, полого спускавшейся в сторону противника, виднелась небольшая полуразрушенная деревушка . Там проходил передним край правого фланга анархистском дивизии. Дальше, на протяжении нескольких километров до самой Брунете, простиралась труднопроходимая местность, вдоль которой у противника и у нас тянулась лишь редкая цепь постов.
Внизу послышался шум подъезжающих машин. Из-за парапета крыши я увидел большой лимузин, в котором сидел Мера. За ним во второй машине сидел Горки. Обе машины выехали на шоссе и помчались в сторону передовой, но, отъехав с километр, остановились. Горки пересел в автомобиль Мера, видимо, для какого-то разговора, так как минут через пять он вернулся в свою машину и направился в сторону передовой, а Мера не последовал за ним, а к моему удивлению, направился на север, в тыл...
Я вернулся в комнату, не раздеваясь лег на диван и сморенный усталостью последних дней, уснул. Я проспал до вечера, когда меня неистово стал тормошить Таба.
-Анархисты бегут?
-Как бегут! - спросонья, не понимая его, переспросил я.
-Они, видимо, видимо, открыли фронт и бегут в тыл. Да ты вставай, посмотри сам!
Я спустился на первый этаж, держа в руке не распечатанный пакет, привезенный мне Табой от Гриши.
-Где комдив?-спросил я одного из пробегавших офицеров.
-Он давно уехал...
Быстро наступала ночь, в потемках люди бегали по дому вытаскивая имущество и укладывая его в машины. Одна за другой они выезжали на шоссе и на большой скорости мчались на север, в тыл. Я разыскал знакомого мне капитана и спросил его, что все значит.
- Марокканцы прорвали фронт... нас окружают...мы отступаем... спасайтесь, пока не поздно... -бросил он на бегу.
Я с ужасом представил, как марокканские таборы бросятся в открытую анархистами брешь, войдут в тыл дивизии Вальтера и всей Брунетской группировке войск, окружат ее, и начнется резня. Страшно было думать о том, что может произойти.
Содрогаясь от нахлынувших мыслей, я стоял в прихожей дома, озираясь по сторонам, пока мой взгляд не упал на городской телефон. Я снял трубку и тотчас услыхал голос телефонистки. На мой вызов ответил дежурный по нашему отряду. Он сообщил, что весь отряд с Виктором уже часа два назад выехал на фронт, но приказу Гриши Грандэ, взяв с собой "тяжелое вооружение". "Значит, все будет в порядке, -с облегчением подумал я, -Григорий уж примет необходимые меры".
В Мадридском отряде герильерос имелось "тяжелое вооружение": три небольших бронеавтомобиля "фиат" и две итальянские танкетки с пулеметами. Это вооружение досталось отряду после разгрома итальянского экспедиционного корпуса под Гвадалахарой в марте 1937 года. "Сто шестьдесят бойцов нашего отряда выполнят свой долг в любых условиях", -подумал я.
Укоренившееся недоверие к анархистам мешало мне безоговорочно принять их версию о наступлении марокканцев, и я решил сам проверить эти сведения.
Мы направились в деревушку, находившуюся в четырех километрах от штаба дивизии. На ее южной окраине проходила передовая линия одного из батальонов 14-й дивизии. Навстречу нам попадались автомашины с солдатами и офицерами, а также пешие группы солдат. Все они бежали в тыл и на наши вопросы отвечали одним словом: "Морос! Морос!"
Но ничто не говорило о наступлении марокканцев. Со стороны фронта не было слышно ни выстрела, ни разрыва снарядов. Нас уже миновали последние группы бегущих, когда мы подъехали к перекрестку дорог, километрах в двух от деревушки. Одновременно с нами, с востока, к этому же перекрестку подкатила легковая машина с черно-красным анархистским флажком. Из нее вышел капитан.
- Стойте! -крикнул он нам. -Почему отступаем?
- Об этом мы и хотели спросить у вас, -ответил я. - Вы получили приказ об отступлении.
-Да нет, мы не получали такого приказа. Но нам позвонили из соседнего батальона, -при этом капитан указал рукой на деревушку, куда мы направлялись,-и сказали, что марокканцы перешли в наступление обходят нас. Но на участке моего батальона все спокойно, никаких признаков активности противник не проявляет... Здесь тоже не слышно боя, а все бегут. Что же произошло? -недоуменно спрашивал капитан.
-Это провокация "пятой колонны", -уверенным тоном сказал я ему. - Возвращайтесь к себе и оставайтесь на прежних позициях, а сюда вышлите взвод с пулеметами. Ведь ваши соседи оставили фронт, и, чего доброго, марокканцы и впрямь вздумают наступать, воспользовавшись их бегством, -ответил я ему.
-Но пока они не наступают...
-Они еще не разобрались, в чем дело, но, когда разберутся, будет уже поздно, -твердо проговорил я.
Мой решительный тон, видимо, произвел впечатление на капитана, и он, не спросив даже, кто я, коротко ответил.
-Слушаюсь! -И приказал солдату-шофер у повернуть назад.
Очередное предательство анархистов! Они хотят открыть фронт в самом опасном месте -между Мадридом и Брунете! Я решил догнать отступающие группы и попытаться уговорить их вернуться на позиции. Когда мы подъехали к развилке дороги, где накануне встретились с первым солдатом дивизии Мера, там стояло несколько грузовиков с людьми из моего отряда. Перед ними толпой сгрудились отстававшие анархисты.
Комиссар отряда Галарса Перес Перегрин что-то говорил солдатам. Пинент дал продолжительный сигнал и, уменьшив скорость, поехал на толпу, которая расступилась и пропустила нас, видимо, посчитав за своих. Перегрин вскочил на подножку нашем машины.
-Гриша Грандэ позади, с броневиками и танкетками, поедем к нему, -сказал он мне.
Я рассказал Грише все, что произошло за время моего пребывания в анархистской дивизии. Выслушав меня, он сказал:
-Мы еще попробуем уговорить их вернуться на брошенные позиции, а пока постарайся пробраться в покинутую этим батальоном деревушку, очень важно узнать, что предпринимают фашисты. Возьми один из броневичков.
Кроме трех человек -экипажа броневичка, к себе в машину мы взяли еще двоих бойцов с ручным пулеметом и на всей скорости помчались обратно по пустынной дороге.
Когда до деревушки осталось не более километра, остановились у купы деревьев. Броневичок и свою машину оставили там и, условившись о сигналах, осторожно двинулись пешком к околице.
Перед позициями, которые до бегства были заняты анархистами, в широкой развилке двух больших дорог, почти рядом с Мадридом, лежала пустынная местность. Заброшенные тропинки вились меж холмов и гранитных валунов. Полуразрушенная деревушка с купами низкорослых деревьев и сухой, безлистный кустарник не оживляли этого печального пейзажа.
Здесь на стороне мятежников, у дороги, ведущей из Мадрида к португальской границе, фронт занимали марокканцы. В их таборах были люди из близких друг другу племен рифов и кабилов из французского и испанского Марокко. Наряду с пожилыми солдатами,участниками нескольких африканских воин и восстаний, в таборах были совсем молодые парни, впервые взявшие в руки оружие. Как большинство колониальных солдат, навербованных из воинственных племен, марокканцы были обмануты своими вождями и фанатично настроены. Они еще не задумывались над тем, за чьи интересы и против кого воюют. Будучи слепым оружием Франко, они боролись против Испанской республики, которая могла дать свободу их давно угнетаемой родине. Из горных деревень Атласа их согнали в старые испанские пресидиос, на аэродромах Тетуана и Сеуты грузили в немецкие трех моторные "юнкерсы", присланные Гитлером, и за час перебрасывали на юг Испании. Здесь они быстро приходили в себя от непривычного путешествия по воздуху и, ступив па твердую землю, вновь видели, как и у себя на родине, пальмы, жаркое, как в Африке, солнце и недоступно гордых испанских офицеров, которых они презирали в душе, но и боялись их холодной жестокости.
Вместе с наемниками из иностранного легиона марокканцы сразу же были брошены в бой и быстро дошли до Мадрида, легко преодолев неумелое сопротивление слабо вооруженных и совсем не обученных отрядов народной милиций. Но здесь, в узких кварталах предместий Карабанчель и Каса-дель-Кампо, их встретили танки, в которых вместе с испанцами сидели таинственные "русос" и бойцы интербригад. Горных африканских стрелков отбросили и загнали в окопы, в которых они просидели почти два с половиной года. Попытки взять Мадрид осенью 1936 года стоили африканским "регулярес" сорока тысяч убитых и раненых.
...Этой ночью, как всегда, сотворив намаз, марокканцы нестройно запели свои тоскливые, протяжные песни, отдававшийся в ночи, как вой волков. С темнотой их боевые дозоры вылезли из траншей и тихо легли на теплые камни. Сгустились смутные тени, и непроницаемая чернота южной ночи окутала все вокруг.
В полуразрушенном каменном амбаре, где еще пахло сухим навозом, вокруг маленького костра сидели четыре марокканца из племени рифов. Горьковатый дымок тонкой струйкой подымался К потолку, расплываясь там серым облачком.
Пожилой риф -кабо, с седой щетиной на небритых щеках, в невысокой темно-красной феске, сидел, закрыв глаза, раскачивался в такт заунывной песне без слов. Это был старый, испытанный воин. Двенадцать лет тому назад он сражался в отрядах Абд дель Керима против французских и тех испанских генералов, за которых теперь шел умирать.