- А кто вас знает, - виновато вздохнула Валентина.
В этот момент в прихожую вошли учительница Елизавета Николаевна и дочка Галя. Околов настороженно вскинул голову.
- Это учительница, - успокоила его жена.
- Учительница? - Глаза его забегали. - Почему у нее ключи от квартиры?
- Она ходила с Галей, я посылала их.
Околов, ощерясь зло, смотрел на учительницу, намереваясь, видимо, сказать что-то резкое, но помешала подбежавшая падчерица:
- Папочка Жоржик, миленький, такой интересный идет фильм с Евой Браун, купи нам билеты, ну, пожалуйста! - И, ласково обняв его, прижалась всем телом; он почувствовал ее уже налившуюся молодую упругую грудь и размяк.
- Галина! Оставь Георгия Сергеевича в покое! - строго прикрикнула мать.
Заметив настороженно-ревнивый взгляд жены, Околов мягко отстранил Галю, потрепал по щеке хмуро стоящего возле сестры Толю.
- Ладно, куплю вам билеты… Лучше дам записку администратору, он все устроит. - И перевел взгляд на Елизавету Николаевну. - Вы чему детей учите? Я слышал, вы внушали им, что у коммунистов появилось отечество - Россия? Это чушь! Большевики - интернационалисты! И церковь им не нужна! Недаром храм Христа Спасителя, построенный на народные деньги, в честь победы в Отечественной войне тысяча восемьсот двенадцатого года, разграбили и срыли! А сейчас кричат о священной Отечественной войне! Не получится! - Околов погрозил пальцем перед лицом Елизаветы Николаевны.
- А я слышала, будто все подпольщики Смоленска арестованы, - заметила учительница. - Так что грозить уже некому…
- Они пока еще орудуют, - зло махнул рукой Околов. - За четырнадцать месяцев партизаны убили полторы тысячи наших старост и полицейских. Ведут войну против нас, истинных русских патриотов… Вы тоже, кажется, Елизавета Николаевна, нас недолюбливаете? Смотрите! - И, снова погрозив пальцем, налил себе еще водки. - Пойдемте обедать.
Обед прошел почти молча. Все поглядывали с опаской на хмурившегося хозяина. Разгильдяева видела, что Елизавета Николаевна нервничает: на ее вопросы отвечала невпопад, уронила со стола стакан, такого с ней никогда не бывало. Околов ухмыльнулся:
- Обиделись, Елизавета Николаевна?
- Нет, нет, пустяки. Ко мне вчера приехал двоюродный брат из Витебска, вот и беспокоюсь. Он еще совсем мальчик. Учился здесь в техникуме…
После обеда дети с учительницей отправились в кино, Разгильдяева решила "на минуточку" зайти к подруге, а Околов, соснув часок, уселся за письменный стол. Его отвлек звонок. Это пришли из кинематографа дети.
- Елизавета Николаевна встретила знакомого, задержалась. Она скоро придет. А фильм совсем неинтересный, - сообщила Галя, снимая берет и стряхивая с него дождевые капли.
"До чего похожа на мать, те же карие глаза, черные брови, пышные волосы, то же кокетство, покуда еще неосознанное", - промелькнуло у Околова, и он буркнул:
- Как всегда, липовый ажиотаж! - И ушел в кабинет.
Он пробыл там около часа. К их дому подкатила машина, за ней другая. Из окна, к которому он подошел, было видно, как из машин выскочили гестаповцы, кинулись к их подъезду, и тут же послышался топот сапог по лестнице. Продолжительный, настойчивый, как пулеметная очередь, звонок, сопровождаемый тяжелыми ударами в дверь, озадачил Околова. Не теряя хладнокровия, он отворил дверь, жестом левой руки пригласил гестаповцев войти, а правую сунул за борт пиджака, нащупывая рукоятку пистолета.
- Господа, чем обязан столь шумному вторжению? Вам известно, к кому вы пришли? Я вас слушаю, господин лейтенант!
Лицо лейтенанта показалось Околову знакомым. "Где я его видел? - вспоминал он. - Ага! "Ревкомовцы"!"
- Господин Околов, я не знал, что вы дома, а мои ребята любят пошуметь, - опешив слегка от подобного приема, лейтенант поднес два пальца к козырьку своей фуражки. - У вас проживает в качестве гувернантки некая Елизавета Николаевна Соколова. Я получил приказ ее арестовать и доставить к нам, а также произвести обыск в ее комнате, в помещениях, куда она имела доступ. Есть данные, что она член большевистского подпольного комитета. В Смоленске и области действуют более тридцати таких комитетов.
"Неужели, - подумал Околов, - эта женщина копалась в моих бумагах? Снимала копии? Я видел у нее ФЭД. Какой скандал! Неужели ей удалось проникнуть ко мне в сейф? Разгадать секрет шифра легко, от домашнего вора не убережешься!"
- Господин лейтенант, ее сейчас нет дома; если все то, что вы говорите, правда, нельзя позволить, чтобы она ушла. Надо быстро убрать машины от крыльца, чтобы подпольщица ничего не заподозрила. Пусть двое из ваших парней отправятся на перекресток направо, а два других - налево и берут ее. Не хотелось бы, чтобы из моего дома выводили под конвоем кого бы то ни было. На нас, "берлинцев", и без того всех собак вешают.
- Как учительница одета? Как выглядит?
- Пойдемте! - Околов пригласил лейтенанта в комнату Соколовой. - Она в синем суконном пальто и в синем берете. Выше среднего роста, пепельная блондинка, глаза серые, большие, нос прямой. Вот ее фотография. - И передал вставленную в рамку карточку, где Елизавета Николаевна была снята с детьми.
Пока лейтенант отдавал распоряжения, хлопнула наружная дверь, и Околов понял, что кто-то вышел. Он поспешил в прихожую. Там стояла Галя. На его немой вопрос она пропела:
- А Толя к товарищу пошел, я ему говорила, чтоб подождал, но разве он послушает?
Вошедший следом лейтенант, укоризненно поглядев на Околова, отдал распоряжение быстро занять в машинах посты-засады на углах и проследить, одна ли учительница, и тут же хватать ее. Снова по лестнице затопали тяжелые сапоги, а еще через минуту загудели моторы. Лейтенант с двумя помощниками принялся за обыск. Начали с мебели, открыли все ящики комода, письменного стола, тумбочки и вывалили все на пол.
- Потайных ящиков не существует. Только круглый идиот может пропустить потайной ящик, для этого нужно иметь лишь линейку, - усмехаясь, заметил гестаповец. Потом принялся осматривать стулья, кресла, ножки кровати, отыскивая следы в виде крохотных царапин, опилок, оставленных буравчиком, трещинок, зарезов ножом. С таким же вниманием они исследовали люстру, простучали пол, стены. Казалось, все было тщательным образом рассмотрено и ощупано. Оставалась полка с книгами. Принялись за книги. И в этот момент в комнату вошла Разгильдяева и уставилась испуганно на пришельцев и груду вещей.
- Что случилось? Жорж, кто эти люди и что они делают?!
- Твоя Елизавета Николаевна оказалась большевистским шпионом! - с досадой бросил Околов. - Они обыскивают ее комнату…
- Придется обыскивать всю квартиру, - нерешительно протянул лейтенант.
- Подождите, подождите! Кажется, я знаю, где ее тайник. Месяца два тому назад я заглянула в наш сарай и застала ее там. Тогда я подумала, что там учительнице понадобилось? А спросить постеснялась. Она сказала, что ищет молоток. Там у нас инструменты. - Разгильдяева махнула рукой лейтенанту. - Пойдемте, я видела, что она стояла в другом конце сарая, где не было инструментов, да и зачем вдруг ей понадобился молоток?…
- Зер гут, фрау Околова, - оглядывая ее пышный стан, заулыбался немец, - покажите мне сарай. - А вы, - обратился он к гестаповцам, - посмотрите все книги и приступайте к осмотру детской. Вас, господин Околов, я попрошу, если эта особа вдруг явится, задержать ее. Мы ее стережем на перекрестках, а она, может, сидит у соседей. А где ваш сын?
- Толя? Галя, куда девался Толя?!
- Пошел к Завадским, к Витьке.
Разгильдяева хотела возразить дочери, потому что сама только что пришла от Завадских и знала, что Толи у них нет, но спохватилась. "Неужели побежал спасать свою учительницу? Он, глупенький, так ее любит! И зачем Галя врет?! Заподозрят и впутают нас в историю…" Пригласив еще раз лейтенанта, внимательно за ней наблюдавшего, следовать за собой, она направилась черным ходом во двор.
В сарае лейтенант быстро обнаружил тайник. В нем были прокламации, воззвания и разведывательные данные. Причастность Соколовой к коммунистическому подполью уже не вызывала сомнений.
- Фрау Околова, от лица германский командования выражаю вам благодарность, - закивал обрадованно лейтенант. - Вот копия секретного приказа Кейтеля "Ночь и туман". - Лейтенант стал читать вслух, чуть коверкая русские слова:
- "Седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года. Разрешается тайная депортацион гражданских лиц - участникоф сопротифления с оккупированных территорий ф Германию для расправы над ними ф концлагерях: Ерсте. Политические деятели и руководители (комиссары) подлежат ликфидации. Цвайте. Если они будут захвачены ф плен армией, то любой официир, имеющий прафо дисциплинарного наказания, долшен прийнять решение о ликвидацион данного лица. Дритте. Политический комиссар не признается фоеннопленным и подлежит ликвидацион…"
Околов стоял рядом с женой и слушал лейтенанта. Тот, перебирая кипу бумаг, опять начал зачитывать вслух:
- Фот копия указа рейхминистер по делам оккупированных фосточных областей Розенберга: "Двадцать третьего афгуста тысяча девятьсот сорок перфого года. Предписывается карать смертной казнию кашдого софетского чеайвека, не согласного с нофым порядком… Богатстфо софетской страны и личное достояний грашдан объяфляется германский собстфенность…" Где партизанка Соколофа взяла этот документ, господин Околоф? Ф фашем сейфе?
- Нет, нет, - заторопился Георгий Сергеевич, - это не из моего сейфа! У меня таких документов никогда не было…
- Я-а, данке шён, спасибо, - вежливо кивнул головой немец, - фот отчет группенфюрера СС фон Бах-Зелефского о дейстфиях оператифных эйнзацгрупп А, Б, С, Д.
"Эйнзацгруппы делятся на зондеркоманды и состоят из профессиональный убийц…" Ай-ай-ай, - лейтенант опять посмотрел на Околова. - Где партизанка выкрала такой отчет? Фи не знаете, господин Околоф? Тут еще копия сфешего донесений группенфюрер СС Наумана об уничтожении ф город Смоленске с апреля по пятнадцатое ноября тысяча девятьсот сорок фторого год одной тысячи восьмисот восемнадцать коммунистоф, а фот сфодка о катастроф немецких войск под Сталинград… Вот еще приказ Сталина от пятого сентября сорок второго года "О задачах партизанского дфижения". Как фее оказалось ф фашем доме, господин Околоф?
- Не в доме, а в сарае, - хмуро поправил Околов.
- Гут, гут. Мне этих материалоф достаточно.
Разгильдяева стояла на пороге широко распахнутой двери сарая и, принуждая себя улыбаться немцу, думала: "Слава богу, кажется, пронесло! - И тут же вспомнила о сыне: - Ой, где же Толик?" Но произнесла другое:
- Мы всегда во всем готовы помочь Третьему рейху. - В отличие от Околова она плохо говорила по-немецки. - Мы не прятали этих документов…
2
Выбежав из дома, Толя шмыгнул незаметно во двор, подскочил к забору соседнего двора, отодвинул доску, протиснулся сквозь узкое отверстие и, убедившись, что кругом никого нет, направился к калитке; выйдя на улицу, пустился со всех ног в сторону центра, откуда, по его мнению, должна была идти Елизавета Николаевна.
Промчавшись квартала три, Толя, запыхавшись, остановился и беспомощно огляделся: учительницы нигде не было видно.
"Подожду в сквере, подойдет, куда ей деться?" Он спрятался за дерево и стал наблюдать. Темнело, вечер переходил в ночь. Шел мокрый снег. Мучительно долго текли минуты. Чтоб не так мерзли ноги, он топтался на месте. Когда стало совсем невтерпеж, вдали показалась женщина в знакомом пальто и берете.
- Елизавета Николаевна! - кинулся он к ней. - Нельзя вам домой, к нам немцы за вами пришли!
- Тише, Толя, не кричи так, - вздрогнув и оглянувшись по сторонам, спокойно предупредила она. - Давай отойдем в сторонку, расскажи толком, что там случилось?
Все еще волнуясь, он сбивчиво передал, как приехали гестаповцы, как они колотили сапогами в дверь и как офицер произнес: "Их хабе ейн бефел ире гувернанте Сокол офу ин гестапо беглейтен!".
- Ну а я сказал Гальке, что иду к Завадским, и бегом к вам навстречу. Мамы не было дома. А фриц крикнул что-то мне вслед… - Глаза мальчика сердито сверкнули.
- Ты будешь настоящим человеком! - подавляя волнение, Елизавета Николаевна потрепала его по щеке. - Ты смел, а смелость - это величайшее достоинство. - Она торопливо обняла Толю, а он прижался к ней, растроганный, и прошептал:
- Я клянусь… Я ненавижу фашистов!
- Тихо. Сейчас беги домой. По дороге зайди к Завадским и побудь там с полчасика. Скажешь родителям неправду, но это благородный обман. Будь осторожен с Георгием Сергеевичем, не груби ему и не смотри на него волчонком. Если он заподозрит тебя, то все выведает. Ни перед чем не остановится… Пойдем!
- Нет, вам в ту сторону нельзя, там они вас будут ждать! Скажите, я все сделаю, честное пионерское!
- Хорошо! - Она порылась в своей сумочке, достала блокнот и карандаш, быстро написала несколько слов, верней, букв: "Пр-ал в 17. Св-зь 2. К.К. Кости. Лиза. 11.XI.42".
- Положи эту записку, мой мальчик, в тайник. В пятом номере на Годуновской, рядом с Завадскими, глухая кирпичная стена…
- Где сгоревший дом?
- Точно! Вдоль стены дойдешь до конца. Четвертый кирпич сверху шатается, ты его вынешь и положишь эту записку. Если в тайнике окажется какая-нибудь бумажка, уничтожь ее не читая; порви на мелкие кусочки уже на улице. А сейчас прощай, спасибо тебе, мой дорогой мальчик! - И, поцеловав его крепко, зашагала в противоположную от Годуновской улицы сторону.
Елизавета Николаевна торопилась, чтобы успеть до комендантского часа на конспиративную квартиру, почти в другом конце города, где жил малознакомый и несимпатичный ей человек по кличке Костя. Внутри у нее все дрожало. Она шла быстро, обходя лужи, поглядывая по сторонам, озираясь на каждом углу, как привыкла это делать в последнее время.
"В чем причина провала? И почему немцы не арестовали меня в кинотеатре или когда я шла с "племянником"? Или хотели его выследить? Нет, хвоста не было. Это точно. И нас страховали! Кто же предал? Может быть, Разгильдяева обнаружила тайник в сарае? Она меня там как-то чуть не застала врасплох. Что же, пусть знают, что нам известны все их преступления. В тайнике ничего такого нет, за что бы они могли зацепиться. Провалилась только я!"
Когда она вышла на улицу Крупской, появилось томительное чувство опасности и, по мере того как она приближалась к цели, усиливалось. А у самого дома, где находилась конспиративная квартира, у Елизаветы Николаевны почти отнялись ноги. "Что это со мной? - думала она, подавляя в себе желание повернуть обратно. - Только что наставляла мальчика, а сама трушу! Толя и Галя - какие они разные! Неужели прав Мендель, утверждая, что наследственные факторы переходят к нам от предков в свободной независимой комбинации, образуя случайную мозаику свойств? Неужели смелым, умным, талантливым можно только родиться? Неужели нельзя воспитать в себе эти качества?"
Она миновала дом № 4, явочную квартиру подпольщиков: "Туда мне нельзя!", поглядела на темнеющее слева здание художественной галереи и свернула в глухой темный переулок. Вот и калитка. "Нужно войти во двор, повернуть направо, подняться по лестнице на второй этаж и постучать два раза по два в двустворчатую дверь", - вспоминала она…
Лестница грязная, полутемная, небольшой мрачный коридор, освещаемый тусклой, засиженной мухами пятнадцатисвечовой лампочкой, с затоптанным, давно не мытым полом, заляпанными серовато-бурыми стенами. Она подошла к облупившейся двери и прижалась к ней ухом. За дверью тихо, слишком тихо. Елизавете Николаевне почудилось даже, что кто-то стоит с той стороны двери и слушает. Ее все больше охватывал страх, казалось, беспричинный, внезапно пробудившийся, непонятный. Еще мгновение, и она повернулась бы, опрометью кинулась из дома… Но, пересилив себя, постучала два раза и потом еще два…
Дверь тут же отворила свою черную пасть, из темной прихожей послышался хриплый блеющий мужской голос, в котором звучала напряженность, а может быть, затаенное злорадство, опасение или какая-то вкрадчивость, неприятно и неожиданно режущие фальшью слух.
- Входите, пожалуйста! Вы одни?
- Вы Костя? А я Лиза! Мы с вами встречались у Егора Дуюна незадолго до его провала. Помните?
- Как же, как же, садитесь, озябли, сейчас я вас чаем напою. Устраивайтесь поудобней, посидите минуточку, я к соседке сбегаю… возьму… - Он пошарил глазами по старинному, видавшему виды дубовому буфету. - Возьму у нее заварочки! Располагайтесь, как у себя дома. - И быстро вышел.
Хлопнула дверь, и тонкий слух Елизаветы Николаевны уловил щелканье замка. Она вздрогнула и невольно подошла к окну. "Он меня запер. Не надо было мне сюда приходить!" - мелькнула у нее первая мысль, потом вспомнила, как Костя, странно сутулясь, избегая ее взгляда, нерешительно топтался на месте перед буфетом, словно выискивая повод, чтобы отлучиться, и шарил глазами по полкам…
Учительница подошла к буфету, и первое, что увидела, была железная коробочка из-под чая. Отворив ее, обнаружила недавно распечатанную пачку настоящего чая… "Откуда здесь настоящий чай?! Он меня обманул! Неужели провокатор?! А кто же еще?! Он меня запер… Бежать!" Убедившись, что дверь заперта, кинулась к окну. Рама была старинная, дубовая. Шпингалет испорчен, его заменяли большие, вбитые почти по самую головку ржавые гвозди. "У него должны быть клещи. Или разбить стекло?… Шум… И как потом прыгать?" - лихорадочно шарила глазами, прижимая рукой маленький браунинг, спрятанный под кофтой.
Сосредоточившись и стараясь быть спокойной, она принялась искать клещи или подходящую железину, чтобы вытащить гвозди. Текли минуты… Она уже не сомневалась, что Костя - провокатор: от соседки он давно должен был вернуться… И когда она потеряла всякую надежду, клещи нашлись в прихожей на полке.
Взобравшись на подоконник, она довольно легко вытащила верхний гвоздь, зато нижний не поддавался никак. А минуты текли…
С нечеловеческим усилием, которое придали ей злость и отчаяние, она нажала на клещи, сорвала с гвоздя шляпку, но согнула его. Рванула раму, и та отворилась. Предстояло вытащить еще два гвоздя в наружной раме…
В этот момент до ее слуха донеслось щелканье замка в наружной двери. "Не успела!" - Елизавета Николаевна спрыгнула с подоконника, кинулась за дверь, которая вела в прихожую, вытащила пистолет и спустила предохранитель…
Сквозь щель она видела, как отворилась дверь, как вошел Костя, как, увидев распахнутую раму, полагая, что она выпрыгнула, крикнул:
- Она ушла, поглядите, окно!
- Ферфлюхте вейб! - вваливаясь вслед за Костей в переднюю, прорычал широкомордый, плотного сложения гестаповец.
"Я покажу тебе сейчас, кто эта "проклятая баба", и тебе тоже, предатель!" - и сразу успокоилась. Прекратилась противная внутренняя дрожь, не тряслись больше руки… Стреляла Елизавета Николаевна сквозь щель, стреляла в живот, чтоб не промахнуться, сначала в Костю, потом в гестаповца - по пуле, потом еще по две пули…
"Ну вот и все… Путь свободен!" И она вышла из-за двери, ступила в прихожую. В этот же миг ее прострочила автоматная очередь. Она хотела поднять руку с пистолетом, оставалось еще два патрона, но рука не слушалась, в глазах потемнело, Лиза сделала шаг, другой и рухнула лицом вниз на пол. Последняя ее мысль была: "Осталось два патрона… жаль…"