II
Медленно поднявшись, я подошла к окну. Те же шторы, тот же город за двойными стеклами. Громыхнул на улице гром - собиралась гроза. Но откуда же гроза, когда только что сияли звезды и было ясно и сухо?
Я медленно раздвинула шторы. В глаза брызнул свет - тысячи горящих окон! Вот только что сияли звезды, светились фонари и окна были абсолютно черные. И вдруг - звезд нет, фонари светят вполнакала, и начинается гроза. Я услышала, как на кухне что-то громко звякнуло. Сухо треснул гром. Город за окном будто весь напрягся в ожидании бури. И не было больше тишины. Внизу шаги, голоса. Шум моторов. Кто-то смеялся. А ведь несколько минут назад улицы были совершенно пусты. Но что же это за звон на кухне?
На какое-то время я в оцепенении замерла у окна. Внизу хлопнула дверь подъезда, опять голоса. Я не распахнула лоджию, хотя и хотела это сделать, но воздух в комнате был теперь совершенно чист и почти прохладен: цветы не пахли.
Преодолев минутный страх, я вышла на кухню. Осмотрелась. С того момента, как я сварила здесь кофе, ничего не переменилось. Даже джезва была еще горячей.
На жестяном карнизе снаружи сидел воробей, кажется, тот же самый. Впрочем, нет, теперь он был нормального серого цвета, и клюв его вовсе не отливал металлом. Деревянно стукнул гром, и все за окном слегка озарила молния. Воробей ударил клювом в стекло - раз, еще раз. Это он издавал напугавшие меня звуки.
- Кыш! - неуверенно сказала я и махнула рукой. - Кыш!
Птица вздрогнула - будто поняла. Посмотрела сквозь стекло и, неестественно дернув крылом, провалилась вниз. Не взлетела, а именно провалилась - канула под металлический обрез карниза.
Я неподвижно стояла посреди кухни, и во мне волной поднимался ужас. Опять молния, гром. Я смотрела в окно. Все напряглось, но дождя не было. За стеклами медленно сгущался мрак. С улицы принесло обрывок фразы:
- Дурак! Зонтик, зонтик открой - намокнем!..
Эта фраза царапнула мой слух. Мне почему-то захотелось туда, на улицу, прижаться к кому-то, как в молодости, умещаясь под одним зонтиком. И в ту же секунду совсем рядом раздался механический звук непонятного происхождения. С таким звуком работают некоторые машины. Я смотрела в окно, в надвигающуюся грозу, а сквозь стекло на меня смотрела женщина. С некоторой задержкой я вспомнила, что здесь пятый этаж, и зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть.
На меня смотрели черные масляные глаза. Волосы у женщины были жирные, плотно зачесанные назад. Поднятый воротник застегнут на мелкие пуговички. В следующем всплеске молнии я увидела, что через плечо ее перекинута такая же масляная, поблескивающая черным веревка. Я отступила, сделала шаг назад. Странное лицо расплющивалось, все сильнее прижимаясь к стеклу. Продолжалось все это какую-то долю секунды. Наверное, я закричала. Рука, обтянутая узким черным рукавом, прошла сквозь стекло, и ухватилась за край подоконника. Я в ужасе уставилась на длинные сухие пальцы с коротко остриженными грязными ногтями. Было понятно, что еще усилие - и женщина выдавит лицом стекло. Легко проникла внутрь только рука. Там, где она проходила, образовались натеки, похожие на оплавленный полиэтилен. Женщина улыбнулась, у нее были чистые белые зубы. Казалось, она пытается что-то сказать.
В следующую секунду все скрылось за дрожащей, воющей пеленой дождя - даже окна города. Водяной вихрь яростно ударил в стекло. Вода с неба хлынула сплошным, непрерывным потоком. Я шагнула к окну и тронула пальцем то место, где только что была рука, желая убедить себя, что это всего лишь видение, образ, вырванный из подсознания мгновенной вспышкой молнии. Но на стекле осталась неровность, как бы тепловатый натек, а на подоконнике - грязный угольный след.
"Нет, не почудилось - все это было, было столь же осязаемо, как чашечка кофе на столе. Но ведь это пятый этаж…"
Я опустилась на стул. Колотилось сердце, гремел гром. Плотный массив воды надламывали голубыми трещинами зигзаги молний.
"Нужно справиться с сердцебиением, - подумала я. - Нужно встать, выпить воды…"
Но я продолжала сидеть на стуле, положив руки на колени. Потом какой-то шум, возня на лестнице. Все-таки я поднялась, и в эту минуту в дверь позвонили.
"Не открою!… - Сердце больно ударяло в груди. - Нет, лучше открыть. Что я, как дура, буду неизвестно от кого прятаться? Это же просто звонят в дверь, а не лезут сквозь стекло в окно пятого этажа".
Сделав на счет несколько вдохов и выдохов, я заставила себя выйти в коридор. Поискала выключатель, нашла, потыкала в теплую клавишу пальцем. Лампочка не загоралась. Когда Алан Маркович уходил, лампочка была в порядке.
Снова зазвенел звонок, громкий, на всю квартиру. Сквозь тонкое дерево двери было слышно прерывистое, нездоровое дыхание.
- Кто там? - спросила я и, не дожидаясь ответа, рванула железный крючок замка.
За окнами бушевала, ревела буря. На лестничной клетке перед дверью стоял крупный мужчина, с головы до ног укутанный в черный дождевик. Лица его видно не было.
- Сестры нет дома, - отрывисто сказала я.
Он пробурчал что-то нечленораздельное. Я видела приоткрывшуюся под капюшоном обросшую щетиной щеку, чувствовала запах перегара. Из ботинок его на кафель заметно выдавливалась вода.
- Вы пьяны, уходите! - сказала я. - Наверное, вы ошиблись номером квартиры.
Ни слова не ответив, он повернулся и медленно стал спускаться по лестнице.
Рывком я захлопнула дверь. Стукнул автоматический замок. Не в силах сделать и шага, я встала, прижимаясь к двери спиной. Было слышно, как по лестнице удаляются его шаги.
III
В квартире снова что-то переменилось.
"Я умерла, умерла… Капельница, рука на клеенчатой подушечке, книга, два яблока…"
Страшно повернуть голову и посмотреть. Но я отчетливо увидела в полутьме на вешалке широкий черный дождевик. Сверкнула молния. По дождевику медленно стекала вода. Я протянула руку, дотронулась. Это была влажная прорезиненная ткань. Я прислушалась. Шагов на лестнице слышно не было. Зато часто повторялись за окном раскаты грома.
"В этот дождевик только что был одет пьяный, - подумала я. - Но он ушел…"
Все еще прижимаясь спиной к двери, я с силой надавила пальцами на глаза. Комната была освещена, и в желтом проеме, как в раме, я увидела его. За столом, в том самом кресле, где недавно сидел Алан Маркович, расположился незнакомый мужчина.
- Ну, что же вы встали, - неожиданно мягким баритоном проговорил он. - Может быть, сварите мне кофе?
Он был гладко выбрит, он был в безукоризненном сером костюме и голубой рубашке, он был при галстуке. А на ногах - все те же мокрые ботинки.
"Все, точка, сошла с ума".
Я не сказала этого вслух, я только подумала, но он отозвался сразу, будто услышал.
- Превосходно, превосходно вас понимаю, Арина Шалвовна. На вашем месте я бы подумал то же самое. Давайте-ка сварите кофе, успокойтесь, а я потом вам все объясню.
- А эта баба в окне? - то ли спросила, то ли подумала я.
- Да-да. - Голос его прозвучал несколько суше. - Они почти добрались до вас.
Я вошла в комнату и, не спуская с него глаз, присела на краешек дивана.
- А там на лестнице, - непроизвольно показала я рукой, - это были вы?
По окнам все с той же невероятной силой хлестал дождь. На лице ночного посетителя отразилось явное смущение.
- Иногда не получается в приличном виде, - сказал он, и в голосе тоже послышалось смущение. - Вы потом поймете, но, в общем, это тоже был я.
С шелестом падали водяные потоки. Ударил гром, опять звякнуло стекло. Штора все еще была открыта, и я увидела, что на подоконнике сидит воробей.
- Ах, это Кромвель! Впустите же его скорее, ему же трудно!.. - Ночной гость поднялся с кресла и сам растворил дверь лоджии. Воробышек впорхнул в комнату и сел ему на плечо. - Чудесная птица, - объяснил он. - В городе так мало птиц, зато все они разумны. Кошки и птицы - это святое! Кромвель, хочешь семечек?
Воробей покрутил маленькой головкой. Опустившись обратно в кресло, ночной гость достал из кармана горсть семечек и рассыпал по столу. Кромвель слетел на полировку и принялся их быстро клевать.
- Он хотел вас предупредить о появлении крепов, но, наверное, не успел.
- А почему цветы больше не пахнут? - спросила я. - И вообще, откуда вы знаете, как меня зовут?
- А почему бы мне и не знать? Я изучил ваши анкетные данные, милая Арина Шалвовна. Простите, забыл представиться. - Он встал, одернул пиджак, с которым никак не вязались жареные семечки, и протянул мне руку: - Кириллов, Михаил Михайлович.
Я осторожно ее пожала. Рука была живой и теплой.
- Ну, так могу я рассчитывать на кофе?
"Кириллов, Кириллов, что-то знакомое… - Я напрягала память, пытаясь вспомнить. - Где-то совсем недавно я встречала эту фамилию".
Вышла на кухню, помыла чашки, быстро сварила кофе. Страха больше не было, сердце работало почти ровно. От ночного гостя в приличном костюме и мокрых ботинках будто бы исходило спокойствие. Но окружающие предметы, оставаясь вполне материальными, вдруг утратили для меня всю свою реальную значимость.
"Кириллов, Кириллов?.."
- И не ломайте себе голову, - отвечая на мои мысли, весело сказал он. - Вы видели мою фамилию на табличке.
- На табличке? - удивилась я.
- Да-да, золотом по мрамору! Моим именем назван завод.
Я аккуратно поставила чашечки на стол и пристально на него посмотрела.
- Ну, если так, то вы умерли лет сто назад. Насколько я припоминаю, легендарный Кириллов был одним из первых…
- Совершенно верно, легендарный умер одним из первых. - Он с удовольствием прихлебывал кофе. - И могила есть, и памятник - большой, хороший… Школьники каждую пятницу цветы приносят.
- Цветы?
Он демонстративно громко потянул носом.
- Вот видите, не пахнут, - сказал он. - Не пахнут, и слава Богу.
Мне было весело, мне было хорошо. Я трясла головой и пыталась хоть что-нибудь понять в происходящем, найти всему хоть какое-то объяснение.
Кириллов молчал, Кромвель щелкал семечки, прыгая по столу. Когда он склевывал последнюю, ночной гость подсыпал из кармана новую порцию.
- Кушай, птичка, - говорил он добрым голосом, - кушай, набирайся сил.
- Так вы мертвый или живой? - наконец решившись, спросила я.
- Конечно, мертвый. И кстати, - после некоторой паузы сказал он все так же мягко, - сестра ваша тоже, к сожалению, умерла. Случаются несчастья, многие у нас молодыми умирают… Очень, очень высокая смертность.
- Но как же она умерла? - возразила я. - А телефонный звонок? Она же мне звонила! А открытка на день рождения, заводная кукла, белая роза?.. Скажите, это она мне звонила?
- Ну, вот что. - Кириллов подсыпал еще семечек, хотя в этом вовсе не было нужды. - Сперва вы долго и внимательно слушаете и только потом задаете вопросы.
- Так это она мне звонила - Лариса?
- Да успокойтесь вы, она вам звонила, она, Лариса. Вы посмотрите на меня: вот я умер много лет назад и прекрасно себя чувствую, сижу вот, разговариваю… Вполне бы мог и по телефону с вами поговорить. А она, между прочим… - он сделал секундную паузу, подыскивая нужное слово, - только три месяца как скончалась, вот-с… Простая такая могилка, никто не ходит. Нужно вам будет прибраться там…
Зараженная его откровенной веселостью, я хотела возразить, но он не дал мне этого сделать.
- Так что вы послушайте меня, Арина Шалвовна. Не волнуйтесь и послушайте. Конечно, звонила она, ваша сестра Лариса. Но звонила по нашей просьбе, по сути дела, это мы вас и уважаемого Алана Марковича пригласили…
- Это называется пригласили? - перебила я. - Так разве приглашают?
- Ну, если хотите, то мы заманили вас в наш городок. Но, поверьте, причина вполне уважительная.
- А почему именно нас?
- Здесь чудесное стечение обстоятельств. Вы оба имеете у нас умерших родственников… В таком деле чужой человек никогда не пошел бы нам навстречу, чужой человек и не понял бы ничего.
- А вы уверены, что я пойду вам навстречу?
- Не знаю, но хотелось бы верить. - Он долгим ищущим взглядом посмотрел мне в глаза. - Дело, видите ли, очень серьезное, срочное дело…
Опять повисла пауза, было слышно, как Кромвель с удовольствием щелкает семечки.
- Вы продолжайте, - попросила я. - Если хотите, могу еще кофе сварить.
- Нет, кофе, пожалуй, больше не стоит. Ну так вот, вы приглашены сюда к нам, скажем так, - голос его был по-прежнему мягок, но в нем появился какой-то неумеренный пафос, - скажем, для того, чтобы составить полноценный отчет.
- Какой отчет? - искренне удивилась я.
- Отчет о нас, о нашем городе. Вы представьте себе: прекрасно работает почта, междугородный телефон, функционирует аэропорт; мы поддерживаем экономические связи со всей страной и даже за ее пределами - один только завод вычислительной техники моего имени имеет восемь партнеров за рубежом. И все это - при населении в полторы тысячи человек. Долгое время мы наивно рассчитывали, что подобное несоответствие объема производства и численности населения вызовет хотя бы любопытство, но, увы, две эти цифры проходят по разным ведомствам. Вдумайтесь, по официальным данным, в городе проживает всего тысяча четыреста девяносто три человека.
Капли все еще долбили в стекло, но не было больше ни грома, ни синих разломов молний: дождь иссякал. За распахнутой дверью лоджии светился ночной город, и казалось, в нем даже прибавилось зажженных окон. Если смотреть не отрываясь, можно заметить, как, несмотря на поздний час, загораются все новые и новые желтые огни.
IV
Я поудобнее устроилась на диване, облокотилась, скрестила ноги. В распахнутую дверь лоджии лился холодный и свежий, немного сыроватый воздух. Цветочный запах окончательно выветрился, но множество часов, разбросанных по квартире, все так же беспокоили слух неистовым тиканьем.
- Я думаю, если начну с самого начала, все будет понятно, - говорил он размеренно, мягко, с теплой интонацией сказочника. - Нашему городу пятьсот лет. И так уж случилось, что за пятьсот лет здесь не было снесено ни одного дома. Сохранился даже сруб, поставленный основателем города монахом Иннокентием. Отличный, скажу я вам, парень, в преферансе - бог. Будет возможность - познакомлю. Ничего не сносили, но строили. Во всем мире жгли и ломали, а у нас - нет, у нас не жгли и не ломали… И, как следствие, культура наша складывалась как бы в несколько пластов. Даже здешние художники никогда не писали новую картину по старому холсту. Или, например, построили химическую лабораторию, а мастерская алхимика осталась тут же, и в этой мастерской рядом с инженером-химиком, колдующим над нефтью, продолжал искать философский камень преданный анафеме мастер. Ну, читали, наверное, как это делается: свинец - золото, золото - свинец.
Фантастика! Но, в принципе, ничего удивительного. Ведь это так просто - не ломать там, где никогда ничего не разрушали. На сегодняшний день сложился этакий архитектурный ансамбль, равного которому, вероятно, нет во всем мире. Но не следует путать: это не архитектурный заповедник, где обновили поблекшую позолоту и искусственно остановили время, - это живой, развивающийся организм…
Мой гость прервался. Его отвлекло какое-то движение за окном. Я обернулась и, наверное, вскрикнула. В открытой двери лоджии стояла та самая женщина с черными глазами и жирной веревкой, перекинутой через плечо. Кромвель сорвался со стола и, выронив на лету семечку, стрелой метнулся к призраку. Он ударялся о стеклянную дверь лоджии, бил крыльями и звенел клювом. Он словно пытался ее закрыть - дверь даже чуть подалась, - но это было уже не нужно: женщины в проеме уже не было. Ярко светили звезды.
- Кто это? - тихо спросила я.
- Это крепы. Вы не волнуйтесь, пожалуйста… Они очень опасны, но нападают редко.
- А кто это - крепы?
- Крепы… Как бы это вам получше… Крепкий, крепость, скрепляющий - все не то… - Взгляд его остановился на одном из будильников. - А кстати, у нас с вами не так много времени. Скоро вернутся хозяева, и придется перебираться куда-то в другое место. В общем-то, это было бы ничего, но перемещения в пространстве сегодня представляют для меня некоторую трудность, путаюсь в различных обликах, скажем так…
- Разве это не квартира моей сестры?
- Вне всякого сомнения, это квартира вашей покойной сестры Ларисы, но, видите ли, эта квартира принадлежит не только ей. В городе живет слишком много народа, чтобы индивидуальные помещения могли находиться в собственности какой-либо семьи. Конечно, мы активно строимся, но эти проклятые метры… Их все равно не хватает. В это трудно поверить, но приходится жить, так скажем, по очереди… Пока одна семья на работе, вторая занимает свободное пространство, и наоборот.
- Но вы сказали, в городе проживает всего полторы тысячи человек?
Кромвель перестал звенеть клювом по стеклу и вернулся назад, на стол. Михаил Михайлович подсыпал семечек.
- Так мы с вами запутаемся, - сказал он. - Давайте все-таки по порядку. И хорошо бы чаю выпить или еще кофе.
Я послушно вышла на кухню и сварила еще две порции кофе. "Памятник архитектуры, - размышляла я. - Получается, что все чудеса в этом городе происходят только потому, что за всю его историю в нем ничего не сломали, не разрушили и не сожгли. А ведь действительно, в старых городах это случается. Бывает, что, блуждая ночью, человек попадает на какую-нибудь несуществующую улицу. Точно-точно - дома даже лежит фотография такой улицы. В Питере ночью меня фотографировал первый муж. Там мощенка вместо асфальта и старинные бронзовые фонари. Мы потом все пытались найти это место, но так и не нашли. Фотографию показывали - и сколько раз нам говорили, что такого места в городе просто нет!"
Наполняя чашки, я опять ощутила какой-то запах, но это был не аромат цветов - скорее, пахло духами, причем дешевыми.
"Но Питер - его все-таки ломали. Многое сохранилось, а многое и уничтожено. Если фасады целы, то внутри-то уж точно все перекроили…"
- Совершенно верно вы поняли, Арина Шалвовна, совершенно верно, и кофе отличный варите.
- А вы читаете мои мысли?
- Не совсем так, просто немножко чувствую будущее, минут на пять вперед. - Все-таки он был очень приятным собеседником. У него были крупные зелено-карие глаза, и он часто моргал.
- Ну, слава Богу, а то я подумала, что вы еще и телепат. У вас здесь все знают будущее?
- Только усопшие.
Я устроилась поудобнее. Теперь я слушала его и старалась не перебивать.