- Около пятисот бандитов уже явились с повинной в местные органы Советской власти. Но все-таки основные банды держатся. У одного Мордалевича почти тысяча сабель, причем в непосредственной близости от Киева, но где именно - этого мы пока не знаем. Нет, как говорится, худа без добра Цупком отправил Виноградского-Щербину как раз к Мордалевичу. И хоть мы лишились человека в штабе националистов, зато приобрели его в главной повстанческой банде.
- Вы успели изменить задание Виноградскому?
- Да. По нашим данным, Мордалевич переживает кризис. Может быть, даже близок к полному разочарованию в петлюровских идеалах.
- Это достоверно? - усомнился Манцев.
- Да, Василий Николаевич, это вполне возможно. Мордалевич - из учителей. Считает себя социалистом. Поклоняется Каутскому. Главную силу борьбы видит в селянине. Откровенных бандитов-уголовников презирает. В настоящее время видя идейное и моральное разложение повстанчества и повинуясь логике борьбы, способен к сепаратному выступлению. Так сказать, жест отчаяния. Виноградский получил задание сообщить нам об этом, чтобы банда могла быть заблаговременно ликвидирована. Предусмотрена и программа-максимум - склонить Мордалевича к явке с повинной. Это был бы чувствительный, пожалуй, даже непоправимый удар по всей петлюровщине.
- Программа сложная, справится ли с ней Виноградский?
- Виноградский парень смелый и выдержанный, пока действует надежно, но… - Евдокимов замолчал, раздумывая, зацепил ложечкой малую толику сахарина из кучки, лежащей на блюдечке, помешал в стакане с чаем и продолжал: - Вы же знаете, Василий Николаевич, что наши кадры - это в основном новички. Народ, преданный революции, однако учиться приходится прямо в бою и, нередко, на ошибках. Возьмем формулу Феликса Эдмундовича: во-первых, горячее сердце, во-вторых, холодный ум, в-третьих, чистые руки… Так вот: у нас, как правило, нехватка второго - холодного ума. Именно холодного.
- Ну, что же, Ефим Георгиевич, - улыбнулся Манцев, - это ведь не самый худший недостаток. А? Хуже бывает, когда в наши ряды проникают шкурники и мазурики. Главное, что растут люди, что очищаемся от примазавшихся, а надежный народ набирается ума и помаленьку забывает о предрассудках и заблуждениях. Вы знаете, из тех, кто у нас сейчас работает в Цупкоме, меня по-своему радует поведение Оксаненко.
- Понимаю вас, Василий Николаевич. Я тоже знаю, с какими сомнениями пришел к нам Федор. Они меня не очень пугают, хотя такая душевная наивность и простодушие, нехватка холодного критического расчета может привести и даже приводит к просчетам и потерям. Ведь из-за собственной доверчивости и наивности погиб, например, Копнин, и упустил опасного анархиста. Такие, как он, подчас меряют врага на свой аршин, Оксаненко из той же породы.
- Да, эти люди думают, что с контрреволюцией можно воевать по закону князя Святослава "Иду на вы". Я вам как- то обещал рассказать об одном разговоре с Оксаненко. Любопытнейший разговор, он на него сам напросился. Всего не перескажу - некогда. Но вот в чем суть. Оксаненко не сразу мог понять, что работа чекиста - выслеживание, поимка врага - это большая, честная и чистая работа. Не всем это сразу понятно. Шпион, мол, и есть шпион. Оксаненко же пришел к нам с отвлеченными понятиями офицерского кодекса чести. И вы знаете, как я ему ответил? Признался, что и нам в дореволюционном подполье даже на допросах в охранке было неприятно лгать. Приходилось. И все-таки мы не чувствовали себя ни отступниками от правды, ни мошенниками. Хитрость и обман врага - это те правила игры, которые нам навязал он, враг. И мы помним об этом. Поэтому-то большевики и не хитрят перед массами, говорят с ними языком правды. А вот вам, Ефим Георгиевич, прямо противоположный случай из моей московской жизни. Опытный канцелярист из охранки, арестованный нами за саботаж, заявил о своем желании работать и сотрудничать с ЧК. Спрашиваю, как, почему. Слишком врать - мол, принял вашу веру, - не решается. Объясняет цинично - видимо, уверен, что будет понят: всякая, мол, власть нуждается в сыске и слежке, так не лучше ли, если этим займутся профессионалы, чем самоучки. Такой мерзкий тип. Так и не понял, почему мы не приняли его услуг. Однако, Ефим Георгиевич, договорим об этом как-нибудь в другой раз… Что там у нас еще по Цупкому?
- Виноградский уже должен быть у Мордалевича. Киевские товарищи надеются вскоре установить с ним связь - дал им для этого недельный срок. Контролирую ежедневно. Самая главная сейчас задача - снова внедриться в штаб Цупкома. Пока предложен один план, на проведение которого я согласия не даю.
- Какой план?
- Видите ли, Василий Николаевич, и Оксаненко, и Виноградский вышли на Цупком через Комара. Он член штаба Цупкома, по легальному положению - кооператор. Волей- неволей Комар уже дважды оказал нам существенную помощь. Вот киевляне и предлагают - припугнуть его разоблачением и заставить работать на нас. Однако гарантий нет, и я затормозил этот план, тем более, что и Оксаненко - он знает Комара неплохо - считает, что тот не из пугливых.
- Правильно, Ефим Георгиевич. Ищите более надежный способ. Комара оставьте только на самый крайний случай. Запросите все губернские комиссии, может быть, путь в Цупком найдется через периферийные повстанкомы.
- Такие запросы уже посланы, Василий Николаевич, одновременно с требованием отчитаться о ходе операции. Надеюсь, что мы найдем возможность заслать своего сотрудника в Цупком именно в качестве посланника какого-нибудь губернского повстанкома. И может быть, это будет Екатеринослав. Оттуда получена краткая шифровка о задержании партии оружия, направленного из Одессы. Кстати, об этом грузе предупредил Оксаненко. Если, перехватив оружие, екатеринославцы раскроют и подполье, то, может быть, это даст нам ниточку в Цупком.
- Подумайте заранее о кандидатуре. На этот раз наш человек должен обязательно закрепиться в штабе. Причем условия его работы усложнятся. Все-таки два наших товарища уже прошли этим путем и хотя, по всем данным, не наследили, - подстраховка не помешает. Кроме того, приближение срока восстания заставит Цупком все более и более засекречивать планы, усиливать и без того глубокую конспирацию. Поэтому новый сотрудник должен быть опытнее, уметь смотреть на дело шире. Вы, конечно, будете все чаще и чаще гостить в Киеве, однако предусмотрите возможность предоставления большей свободы действий этому сотруднику и установление им самостоятельной связи с Оксаненко и Виноградским. Сами понимаете, что это должен быть не только абсолютно надежный, абсолютно преданный человек, но и исключительно изобретательный, смелый, более информированный. Не навязываю своего мнения, но если начало ниточки окажется, как вы предполагаете, в Екатеринославе, то вспомните о Ковальчуке. Его недостатки - это продолжение его достоинств, которые в данном случае как раз и пригодятся. Идеи у него, верно, бывают странные, но в исполнении заданий он безукоризнен. Желаю удачи, Ефим Георгиевич.
12
Надежды и предположения Манцева и Евдокимова, как будто по заказу, подтвердились уже через три дня.
…Долго не удавалось екатеринославским чекистам напасть на след подполья, хотя, по поступившим из Киева сведениям, повстанком Екатеринославщины, Херсонщины и Таврии, возглавляемый атаманом Зиркой, был наиболее мощной и опасной организацией петлюровских националистов. Человек в жупане - тот самый, с которым Трепалов и Ковальчук обменялись репликами у взорванного склада, - как в воду канул. Да, с другой стороны, и неясно было, где его искать. Единственная примета - ориентир, которая выдавала в нем канцелярского служащего, - портфель. Но это мало облегчало поиски, ведь в лицо этого канцеляриста знали лишь Трепалов и Ковальчук. Председатель губчека не мог ходить по учреждениям. У Григория времени для таких обходов тоже было маловато и, хотя он ограничил на первых порах перечень подлежащих обходу учреждений теми, у которых были деловые связи со складом, искомый человек не попадался.
Первомайские праздничные дни принесли чекистам новые тревоги: в городе были распространены отпечатанные на машинке и рукописные листовки, призывавшие к сопротивлению Советской власти, клевещущие на нее. Они подбивали к открытому неповиновению и террору, содержали хвастливые обещания в недалеком будущем "вознести над Екатеринославом и всей Украиной желтоблакитные знамена УНР".
На поиски авторов и распространителей листовок были брошены большие силы губернской и транспортной ЧК. Прекратив искать иголку в стоге сена, всю операцию возглавил Ковальчук. Однако эта кропотливая работа долго не давала никаких результатов. И вот однажды к вечеру, явившись к Трепалову с очередным докладом, Ковальчук сказал:
- Александр Максимович, появилась маленькая зацепка. Почерк экспедитора речного порта Маслюка оказался сходен с почерком, которым написаны некоторые листовки. Через несколько часов получим ответ экспертизы.
- О результате немедленно доложите мне.
- Слушаюсь!
В дверь постучали…
- Разрешите, товарищ председатель? - на пороге стоял дежурный. - К вам срочно просится на прием гражданин. Очень настойчиво просится. Ни с кем, кроме самого главного чекиста, говорить не желает.
Трепалов рассмеялся.
- Кто он? Фамилию-то хоть назвал?
- Маслюк Иван Петрович, экспедитор речного порта, - заглянув в бумажку, которую держал в руке, ответил дежурный.
Трепалов и Ковальчук переглянулись от удивления.
- Ну, Григорий, - сказал Трепалов, - на ловца и зверь бежит.
Но еще больше удивились председатель ЧК и Ковальчук, когда увидели Маслюка. В дверях стоял мужчина лет пятидесяти, чернявый и круглолицый - это был тот самый человек в жупане, та самая иголка, которую больше месяца искал в стоге сена Ковальчук.
- Я - председатель губернской ЧК, - сказал Трепалов. - Это наш ответственный сотрудник, - кивнул он в сторону Ковальчука. - Что же касается вас, Иван Петрович, то мы давно хотели вас видеть,
Трепелов помолчал, наблюдая за реакцией Маслюка, и продолжил:
- Вы, что же, полагаете, что мы забыли вас? Там, у склада?
- Но я не взрывал его! - воскликнул Маслюк.
- Ну еще бы вы его взрывали. Тогда бы наш разговор был совсем другим. А зачем вы писали провокационные антисоветские листовки? Вот этот вопрос нас интересует особенно.
Маслюк потерянно посмотрел на Трепалова и опустил голову.
Ковальчук подал ему стакан воды.
- Ну, что же вы, Иван Петрович. Рассказывайте, зачем пришли, - ободрил посетителя Трепалов.
- Мне нечего сказать, - тихо проговорил тот. - Что же мне говорить, если вам все известно… Я рассчитывал признаться в своем преступлении и просить снисхождения. А вы все и так знаете.
- И все-таки, Иван Петрович, вы наверняка знаете что-то неизвестное нам. Значит, можете нам помочь. Ну, а мы - не сомневайтесь - поможем вам… Как считаете, Григорий Фомич, может быть, гражданину Маслюку будет проще отвечать на вопросы?
- Да, - оживился Ковальчук, - у меня есть вопросы. Вы, - обратился он к Маслюку, - уже в марте, во время нашей встречи, знали о существовании Цупкома. Когда вы узнали о нем впервые и от кого? Кто приказал вам писать листовки? Известно ли вам местонахождение штаба повстанческого комитета?
- Я отвечу на эти вопросы, - все так же тихо и удрученно проговорил Маслюк и с надеждой попросил: - Но можно я начну с другого.
- Пожалуйста, Иван Петрович, - разрешил Трепалов.
- Простите, вы помните молоденького сторожа склада, того, убитого? Извините, может быть, все это не к делу, но этот юноша дружил прежде с моим сыном, в отрочестве. Мой еще учится, а этот, Гаврик, не смог - он из простой, бедной семьи. Пошел работать. Сын очень переживал его гибель, проклинал убийц, говорил, что готов задушить их своими руками. А что я мог ему сказать?.. Я говорил, что нужно избегать крови и зла, и вот тогда я понял, что связан с этими убийцами одной ниточкой… - Маслюк замолчал и через минуту продолжил: - Прошу мне верить. Я говорю правду. Конечно, мне уже тогда нужно было прийти сюда - не отважился. Но вот позавчера Петрик прибежал с листовкой, точно такой, какие писал я, но только написанной не моей рукой. Это что же, кричит, опять убийства? Своими бы руками, кричит, этих негодяев…
Облегчив душу и видя доброжелательное отношение чекистов, Маслюк стал подробно отвечать на вопросы Ковальчука.
…Около двух месяцев назад он под влиянием своего давнего знакомого, диспетчера речного порта Федора Голубовского, вступил в подпольную организацию, которую возглавляет атаман Зирка. Посещал собрания, даже участвовал в обсуждении планов заговорщиков.
Закончив рассказ, Маслюк с тревогой и ожиданием посмотрел на Трепалова.
- Вот и все. Работать на панов я не могу и не хочу. Чувствую себя виноватым перед Родиной и готов понести наказание.
- Знаете ли вы, где сейчас скрывается Зирка? - спросил внимательно слушавший Маслюка и делавший пометки в своем блокноте Трепалов.
- У меня он ночевал лишь одну ночь. У кого скрывается сейчас, мне не известно. Знаю лишь, что завтра вечером в двадцать тридцать рейсовым пароходом "Александр Невский" он едет в Херсон. Позавчера утром он пришел к нам в контору, вызвал меня и приказал купить ему на завтрашний пароход билет в каюту первого класса до Херсона. Я сходил к знакомому кассиру, взял билет в каюту номер три и передал его Зирке позавчера вечером около портовых ворот. Больше мы не виделись.
Руки Маслюка, державшие помятый, мокрый от пота платок, подрагивали, и весь он как-то сжался, как будто ожидая удара.
- А что будет теперь со мной? - повторил он свой вопрос, поворачиваясь к Трепалову. - Я не сомневаюсь, что меня ждет наказание. Но не могу ли я чем-нибудь искупить свою вину. У меня жена, двое сыновей, и я им еще очень нужен. Я выполню все, что вы прикажете…
Трепалов изучающе посмотрел на Маслюка.
- Кто из ваших близких или знакомых знает о том, что вы пришли к нам?
- Никто.
- Нам думается, что рассказывать кому-то о сегодняшней встрече вам не стоит. Мы тоже заинтересованы в том чтобы ваш визит остался в тайне. Сейчас вы возвращайтесь домой - и никому ни слова о сегодняшней нашей беседе.
Маслюк поднялся со стула. Охрипшим голосом выдавил:
- Вы что, отпускаете меня? А что будет дальше?
- Я вам уже сказал, - улыбнулся Трепалов, - отправляйтесь домой, живите, работайте… Но, повторяю, ни одна живая душа не должна знать о нашем разговоре. Если понадобитесь, мы вас найдем. До свидания!
- За Маслюком все-таки нужно присмотреть, - сказал он Ковальчуку, когда они остались вдвоем. - Человек в смятении. Какую штуку выкинет через полчаса, не угадаешь. А сам тотчас принимайся за разработку плана ликвидации повстанкома.
К утру следующего дня Ковальчук доложил Трепалову план ликвидации подпольной организации Зирки. Сведения, сообщенные Маслюком, полностью подтверждали уже имевшиеся у чекистов материалы, и вместе с тем раскрывали ряд новых, ранее неизвестных обстоятельств, фактов, фамилий участников организации, мест хранения оружия и антисоветской литературы.
Операцию было решено начать с негласного ареста атамана Зирки и нескольких его ближайших помощников.
13
Теплым весенним вечером у Екатеринославской пристани дымил рейсовый грузопассажирский пароход "Александр Невский". По трапам сновали грузчики. На берегу гомонила толпа отъезжающих и провожающих.
За пять минут до объявления посадки к капитану "Александра Невского" явились несколько человек из портового отделения милиции. Они заявили, что, может быть, им придется ненадолго задержать отправление парохода: мол, надо произвести осмотр багажа пассажиров. Дело было по тем временам обычное и не удивило капитана. Милиционеры решили начать с кают первого класса, а двое из них прошли на пост проверки билетов у пассажирского трапа.
Посадка проходила как обычно. Палубные пассажиры без мест торопились пройти на пароход, чтобы устроиться поудобнее. Обладатели билетов в классные каюты не спешили. Ненадолго возникла заминка с пассажирами двух кают первого класса, в которые было продано по два билета. С ними вежливо и спокойно разбирались. Бритоголовый худощавый мужчина, с портфелем, одетый в кожаную куртку, синие галифе и мягкие, без каблуков сапоги, один поднялся на среднюю палубу и по узкому коридору приблизился к каюте № 3. Оглянулся, повернул ручку и шагнул в полутьму. Тотчас чьи-то сильные руки схватили его, и через мгновение атаман Зирка - а это был именно он - лежал на полу со связанными руками и с кляпом во рту. Вскоре с мостика через мегафон донеслась просьба капитана доставить к пароходу санитарную карету.
Врач подъехавшей через пять минут кареты шумно ругался с капитаном, обвиняя его в недосмотре за состоянием парохода. Тот раздосадованно обещал и починить поручень у трапа с нижней на среднюю палубу, и наказать матроса, не прибравшего трап.
А пока они объяснялись, к сходням медленно, отстраняя любопытных, двигались носилки, на которых лежал бритоголовый человек, до самого подбородка закрытый простынею. Повернув голову набок, он явно высматривал кого-то в толпе, но вокруг плотной массой теснились только поношенные пиджаки, не слишком свежие рубашки, ситцевые оборки женских кофт…
Ближе к трапу толпа наконец рассеялась, и тут человек на носилках увидел того, кого искал.
Лавочник стоял у самого борта. Этот неприметный, с белесыми редкими волосами и ленивыми сонными глазами человек здесь, на пароходе, казался незаметней, чем когда-либо.
Зирка до мельчайших подробностей помнил, когда и как Лавочник появился около него. Появился внезапно, без всякого предъявления мандатов, но уверенно и прочно.
Вошел и коротко бросил:
- Скрывайтесь, атаман. Бульба в ЧК, а эту явку он знает. Если надежна явка у фармацевта, немедленно отправляйтесь туда. Я буду там же через четверть часа.
Сказал и скрылся. А примерно через четверть часа действительно оказался на самой надежной явочной квартире. Не объявляя пароля, добился свидания с Зиркой и потом они оба долго разговаривали с глазу на глаз. С десяток людей из повстанкома знали о новичке лишь то, что он будто бы держал скобяную лавку, а ее у него отобрали. Под кличкой Лавочник и был он известен и считался подручным, "шестеркой" Зирки. Несколько человек, впрочем, подозревали, что роль Лавочника была более значительной, но ни сам он, ни властный председатель повстанкома не посвящали никого в тайну своих отношений.
А тайна была проста. На явке у фармацевта, убедившись, что Зирка не привел за собой хвоста, Лавочник предъявил прямой пароль от председателя Цупкома, известный только лицам с особыми полномочиями. Интересовался Лавочник более всего информацией о советских учреждениях, транспорте, воинских частях и лишь во вторую очередь самим повстанческим комитетом Екатеринославщины, Херсонщины и Таврии. Зирка вскоре понял, что Лавочник создает свою подпольную сеть. Умный и осторожный, он бывал лишь на самых узких совещаниях повстанкома, и то в основном помалкивал и слушал, никогда ничего не записывая.
…И вот сейчас, увидев молчаливого белопольского агента у борта "Александра Невского", атаман Зирка неожиданно для себя испугался и, вместо того чтобы дать предупредительный сигнал опасности, закрыл глаза, застонал и довольно громко выкрикнул:
- Да тише вы, бисовы диты!
Вот так же пристально и вместе с тем как бы равнодушно смотрел Лавочник на Петьку, когда тот рассказывал о допросе в милиции.