- Был один случай, - говорит она, когда я опускаю стекло. - Миссис Мэтьюс опаздывала. Мы звонили домой, звонили и звонили, но никто не брал трубку. Я отвела Бетани в группу продленного дня, а потом сама повезла ее домой. Миссис Мэтьюс мы обнаружили на диване, она была пьяна до беспамятства… Поэтому я забрала Бетани к себе и оставила ночевать. На следующий день миссис Мэтьюс рассыпалась в благодарностях.
- А почему вы не позвонили отцу Бетани?
Ветер выпутывает прядь волос миссис Нгуйен из пучка.
- Родители как раз разводились. За неделю до инцидента мать настоятельно попросила нас не позволять отцу контактировать с ребенком.
- Почему?
- Если я не ошибаюсь, он ей угрожал, - говорит миссис Нгуйен. - У нее были основания считать, что он в любой момент может похитить Бетани.
Эндрю, похоже, похудел, хотя, возможно, виновата мешковатая тюремная форма.
- Как там Делия? - задает он стандартный вопрос.
Но на сей раз я не отвечаю. Терпение мое на исходе.
Руки я держу в карманах.
- Вы говорили, что поддались внезапному импульсу. Что это была спонтанная реакция в форс-мажорных обстоятельствах. Вы говорили, что, вернувшись за одеялом Делии, застали Элизу на диване без чувств и поняли, что пора принять решительные меры. Я правильно вас понял?
Эндрю кивает.
- Тогда как вы объясните тот факт, что угрожали похитить дочь до, собственно, похищения? - Я в отчаянии пинаю стул, который летит по конференц-залу. - О чем еще вы умалчиваете, Эндрю?
На шее Эндрю напрягаются мускулы, но он не отвечает.
- Сам я с этим не справлюсь, - говорю я и выхожу из комнаты не оглядываясь.
За тридцать дней до начала суда государство определяет список свидетелей. Я в ответ делаю то, что делал всегда: запрашиваю досье на всех, кого планирует вызвать прокурор. Это простейшее правило для обреченных адвокатов: пытайся придраться ко всему, что тебе мешает.
Конверт из почтового ящика я вытаскиваю на бегу, торопясь на слушание 404В, назначенное Эммой Вассерштайн. В ожидании приема я его распечатываю. На Делию, разумеется, никакого досье не заведено вообще, так что в руках у меня только две распечатки. Отсутствие криминального прошлого у детектива ЛеГранда, ныне пенсионера, меня не удивляет. Внимание привлекает второй отчет - досье на Элизу Васкез. Мать Делии судили за вождение в нетрезвом виде, приведшее к ДТП в семьдесят втором году.
Это, безусловно, довольно серьезное правонарушение. Имевшее место, вдобавок, когда она была беременна Ди. Будет непросто, но я все же, черт побери, постараюсь убрать Элизу со свидетельской трибуны под этим предлогом. Буду давить на ненадежность: человек, который хронически пьет, может не помнить многих подробностей и в принципе не заслуживает доверия.
Мне ли не знать…
Из-за угла появляется Эмма Вассерштайн и, завидев меня, останавливается.
- Судья еще не готов?
Я осторожно поглядываю на ее необъятный живот.
- В отличие от вас, еще нет.
Она закатывает глаза.
- Может, вам пока не сообщили, но мы уже не семиклассники.
Дверь открывается, и помощница судьи Ноубла заводит нас в кабинет.
- Он сегодня не в духе, - предупреждает она шепотом. - Кое-кто сегодня не получил своей дозы протеина.
Мы рассаживаемся и ждем позволения заговорить.
- Мисс Вассерштайн, - устало вздыхает он, - что у вас на этот раз?
- Ваша честь, мне хотелось бы включить в список следственных материалов обвинение в нападении, осуществленном Чарлзом Мэтьюсом в декабре семьдесят шестого года. Его можно отнести к мотивам преступления.
- Но, Ваша честь, это же предвзятое отношение чистой воды! - возмущаюсь я. - Мы говорим о мелкой стычке, которая произошла много лет назад и не имеет никакого отношения к предъявленным Мэтьюсу обвинениям.
- Не имеет никакого отношения? - язвительно переспрашивает Эмма. - А вы не потрудились узнать, кого ваш клиент тогда избил?
Она протягивает мне копию обвинения, которое я, получив, лишь просмотрел по диагонали, сочтя несущественным. И тут взгляд мой цепляется за имя пострадавшего: Виктор Васкез.
За полгода до похищения родной дочери и за три месяца до развода Эндрю поколотил мужчину, который впоследствии женится на его бывшей жене.
А это, по большому счету, таки мотив… А именно - месть. Еще бы, когда твоя жена трахается налево и направо, не успел ты переступить порог…
Судья собирает рассыпанные по столу бумаги в папку.
- Разрешаю, - говорит он. - Еще вопросы есть?
Эмма кивает.
- Ваша честь, мы все понимаем, что мистер Тэлкотт не сможет предоставить суду оправдательных фактов, а значит, будет строить защиту на оговоре Элизы Васкез.
Именно на этом я и планирую построить защиту.
- Я бы просила внести в протокол следующее: я искренне надеюсь, что этот суд не превратится в клеветническую кампанию просто потому, что адвокату нечем оправдать своего клиента.
Судья пристально смотрит на меня.
- Мистер Тэлкотт, не знаю, как там у вас в Нью-Гэмпшире, но у нас в аризонских судах запрещен подрыв репутации.
- Другое дело - обычный подрыв… - бормочу я себе под нос.
- Что-что?
- Ничего, Ваша честь.
Эндрю, конечно, виноват со всех сторон, но должен же быть способ с этим совладать. Вся адвокатура работает по этому принципу: вы говорите, что клиент "невиновен", но имеете в виду, что он "виновен, только на это были причины". Затем вы беседуете с клиентом, и он снабжает вас подробностями своей несчастной жизни, призванными разжалобить присяжных.
Если, конечно, эти жалобные подробности не наскакивают на вас сами из-за каждого поворота. Я вспоминаю учительницу, рассказавшую об угрозах Эндрю; вспоминаю, с каким самодовольным видом Эмма вручила мне обвинение в нанесении телесных повреждений. Интересно, какие еще детали, способные свести все наши усилия на нет, он от меня утаил.
- У вас есть тридцать дней, чтобы вытащить кролика из цилиндра, - говорит судья Ноубл. - Почему же вы еще здесь?
Когда Эндрю входит в наш приватный зал для переговоров, я поднимаю глаза.
- Давайте внесем это в список вещей, о которых нужно сообщать адвокату, из шкуры вон лезущему, чтобы вас оправдали: этому адвокату нужно сообщать, что в драке, за которую вас когда-то судили, участвовал будущий муж вашей жены.
Он удивленно смотрит на меня.
- Я думал, ты знаешь. Его имя ведь указано в протоколе.
- Больше ни о чем не хотите упомянуть?
Он меряет меня долгим взглядом.
- Я увидел его, - признается он дрогнувшим голосом. - Я видел, как он ее трогает.
- Элизу?
Эндрю неуверенно кивает.
- Как вы вообще заподозрили неладное?
- Делия нарисовала мне мелками картинку. Когда я решил повесить ее в своем кабинете в аптеке, то заметил надпись на обратной стороне. Я подумал, что там может быть что-то важное, перевернул… И это оказалось письмо Элизы, адресованное какому-то Виктору. Мы еще были женаты. Я любил ее. - Он сглатывает ком в горле. - Тогда я спросил у Ди, где она взяла эту бумажку, и она сказала, что у мамы в тумбочке. На вопрос, знает ли она какого-нибудь Виктора, Делия ответила: "Да, так зовут дядю, который приходит спать к маме".
Эндрю встает и подходит к двери с крохотным зарешеченным оконцем.
- Она же была в это время дома! Совсем еще малышка… Однажды я специально вернулся домой пораньше и застукал их.
- И так его оприходовали, что ему пришлось наложить шестьдесят пять швов, - продолжаю я. - Эмма Вассерштайн собирается использовать этот эпизод, чтобы объяснить, почему вы похитили дочь полгода спустя. Она представит это как продуманный акт возмездия.
- Может, так оно и было… - бормочет Эндрю.
- Только, ради бога, не говорите этого в суде!
- Тогда сам выдумывай мне оправдания, Эрик. Дай мне сценарий, и я, мать твою, скажу все, что пожелаешь!
Этого, понимаю я, было бы достаточно любому адвокату: чтобы клиент согласился слушаться его во всем. Но сейчас так не получится, потому что каким бы валежником вранья я ни прикрывал эту яму, мы оба знаем глубину правды. Эндрю не хочет мне ничего рассказывать, а мне вдруг совсем расхотелось его слушать. И поэтому я вылавливаю из зыбучих песков, простершихся между нами, всего три слова:
- Эндрю, я ухожу.
Фиц пытается развести костер. Свои очки он положил на пыльную землю так, чтобы линзы поймали солнечный луч и подожгли скомканную бумагу под дужками.
- Что ты делаешь? - спрашиваю я, расслабляя узел галстука на подходе к трейлеру.
- Изучаю феномен пиромании, - отвечает он.
- Зачем?
- А почему бы и нет?
Он щурится на солнце и немного сдвигает очки влево.
- Я сказал Эндрю, что отказываюсь выступать его адвокатом.
Фиц тут же вскакивает.
- Но почему?
Не сводя глаз с его лабораторной работы по воспламенению, я говорю:
- А почему бы и нет?
- Потому! - взрывается он. - Ты не можешь так поступить с Делией.
- Мне кажется, это неправильно, когда жена смотрит на мужа и думает: "Ах да, этот самый парень засадил моего отца за решетку на десять лет".
- Думаешь, когда она узнает о твоем поступке, ей будет не так больно?
- Я не знаю, Фиц, - многозначительно говорю я. Чья бы корова мычала… - Может, она узнает о твоих планах раньше.
- О каких еще планах? - Делия появляется из трейлера и обводит нас подозрительным взглядом. - Что происходит?
- Я просто пытаюсь убедить твоего жениха не быть таким придурком, - отвечает ей Фиц.
- Не лезь не в свое дело, - хмурюсь я.
- Сам скажешь? - дерзко предлагает он.
- Конечно. Фицу заказали статью о суде над Эндрю.
И я тут же чувствую себя именно придурком.
Потрясенная Делия отступает назад.
- Это правда?
Фиц в ярости, лицо его багровеет.
- Лучше спроси у Эрика, чем он сегодня занимался!
С меня хватит! Я валю Фица на землю, очки его отлетают в пыль. С тех пор как мы последний раз дрались (а было это много лет назад), Фиц стал заметно сильнее. Не ослабляя железной хватки, он тычет меня лицом в гравий. Упершись локтем ему в живот, я кое-как высвобождаю руку… И тут звонит мой мобильный.
Это помогает мне вспомнить, что я уже не глупый подросток, хотя и веду себя соответственно.
- Тэлкотт! - рявкаю я, не узнав номер.
- Это Эмма Вассерштайн. Я просто хотела уведомить вас, что приглашу еще одного свидетеля. Его зовут Рубио Грингейт. Это он продал вашему клиенту два комплекта фальшивых документов в семьдесят седьмом году.
Я ухожу за трейлер, чтобы Делия не слышала нашей беседы.
- Нельзя вытаскивать свидетелей, как тузы из рукава, - с сомнением в голосе замечаю я. - Я опротестую ваше прошение.
- Никаких тузов я ниоткуда не вытаскиваю. У вас есть еще две недели. Завтра утром у вас на столе будет лежать полицейский протокол нашего с ним разговора.
Значит, сторона обвинения представит свидетеля, который подтвердит личность похитителя, а присяжных - уж не знаю почему - всегда убеждают показания свидетелей, какие бы неточности они ни допускали. Я уже открываю рот, чтобы сказать Эмме, что мне плевать, что я снял с себя полномочия, но вместо этого жму кнопку "отбой" и возвращаюсь к Делии.
Она осталась одна - оскорбленная, с занозой в сердце. Не каждый день узнаешь, что человек, которому ты безгранично доверял, врал у тебя за спиной. Для нее же это уже становится привычным делом.
- Я послала Фица к черту, - тихо говорит она. - И согласилась, чтобы он процитировал меня двадцатым кеглем. Надо было раньше догадаться, что он не просто так сюда приехал…
- Ну, если тебя это хоть немного утешит, я думаю, он хотел писать эту статью не больше, чем ты хотела бы ее прочесть.
- Я рассказывала ему кое-что, о чем не говорила даже тебе… Боже мой, Эрик, я взяла его с собой, когда ездила к маме! - Она убирает с лица непослушные пряди. - Каких еще известий мне ожидать?
- В смысле?
- Фиц сказал, что ты должен кое в чем мне признаться. Какие-то проблемы с отцом?
Она смотрит на меня своими удивительными карими глазами, глазами, в которые я смотрел тысячу раз в жизни. В то воскресенье, однажды летом, когда я, пытаясь произвести на нее впечатление, прыгнул в бассейн с вышки. Тем февральским утром, когда мы поехали в горы на каникулы и я сломал ногу, катаясь на лыжах. В ту ночь, когда мы впервые занялись любовью.
У ее ноги, слева, бумажка под очками Фица занимается пламенем.
- Все в порядке, - вру я, решив не говорить, что перестал быть адвокатом ее отца.
Ночью в Аризоне разбегаются глаза. Мы с Софи, обернувшись одеялом, сидим на крыше трейлера. Я показываю ей Большую Медведицу, и пояс Ориона, и мерцающую красную звездочку, но ее куда больше интересуют поиски букв алфавита. Сегодня утром я уже обнаружил один свой документ, исписанный бесконечными "В".
- Папа, - говорит она, указывая на небо, - а я вижу букву "М".
- Молодец!
- И еще одну.
Сегодня полнолуние, и по указке Софи я четко вижу всю четверку: "М-А-М-А". К моему удивлению, когда я читаю буквы, она узнает слово.
- Меня Рутэнн научила, - поясняет Софи. - Еще я знаю, как писать "да", "нет", "папа" и "дед".
Она устраивается у меня на коленях, и я четко осознаю, что если бы Софи у меня отняли - кто угодно, пусть даже Делия, - я бы искал ее до конца своих дней. Я не поленился бы заглянуть под каждую звезду. Соответственно, если бы я узнал, что ее собираются отнять, то тут же увез бы ее первым.
Софи вдруг начинает странно вертеться, вглядываясь в небо, и я беспокоюсь, как бы она не упала с крыши.
- А ты знал, - наконец говорит она, - что слово "мама" не меняется даже в зеркальном отражении?
- Не обращал внимания.
Софи прижимается головой прямо к моему сердцу.
- Это так специально, - говорит она.
Уже заполночь Делия поднимается на крышу и садится по-турецки у меня за спиной.
- Отца посадят, да?
Я осторожно укладываю Софи на расстеленное одеяло: она так и уснула, прижавшись ко мне.
- На суде присяжных всякое бывает…
- Эрик.
Я опускаю голову.
- Скорее всего.
Она закрывает глаза.
- Надолго?
- Максимум - десять лет.
- В Аризоне?
Я обнимаю ее.
- Давай решать проблемы по мере их поступления.
Под неусыпным контролем луны я опускаю пальцы в реку ее волос, пробегаю по ландшафту ее плеч. Мы вместе забираемся в спальник - еле-еле вместившись, вплотную, - и она наплывает на меня, накрывая мои ноги своими, мою кожу - своей. Мы прислушиваемся к тишине - Софи ведь спит всего в нескольких футах, - и это задает тон нашему слиянию. Когда нет слов, все чувства обостряются. Секс становится отчаянным, тайным, постановочным, как балет.
Мы продолжаем движения, а где-то в пустыне бродят койоты, и змеи выписывают свой секретный код по песку. Звезды сыплются на нас огненным дождиком - а мы продолжаем движение. Мы движемся, и тело ее расцветает.
Потом, не отрываясь друг от друга, мы поворачиваемся набок; мы настолько близки, что между нами не пройдет даже нож.
- Я люблю тебя, - шепчу я, уткнувшись ей в шею. Слова мои проваливаются в крохотную щербинку на ее горле - это отметина давнего падения с санок.
Вот только эту отметину я помню с самого момента нашего знакомства. Значит, несчастный случай произошел раньше. Еще в Фениксе.
А в Фениксе не выпадает снег.
- Ди, - встревожившись, зову я, но она уже спит.
В ту ночь мне снится, что я мчусь по поверхности Луны, где все теряет в весе, даже сомнения.
В комнату для свиданий входит Эндрю.
- Я думал, ты уволился.
- Это было вчера, - отвечаю я. - Послушайте, этот шрам у Делии на шее… Она якобы неудачно покаталась на санках… Но это ведь неправда?
- Нет. Шрам остался от укуса скорпиона.
- Скорпион ужалил ее в горло?
- Ужалил он ее в плечо, но к тому времени, как Элиза это обнаружила, Делии уже стало совсем плохо. В больнице пытались ввести трубку в легкие, но не смогли, поэтому пришлось разрезать ей трахею и подключить к дыхательному аппарату на три дня - пока она не смогла снова дышать самостоятельно.
- В какую больницу вы ее возили?
- В Баптистскую больницу Скоттсдейла, - отвечает Эндрю.
Если Делию действительно положили в больницу в семьдесят шестом году с укусом скорпиона, должны были остаться записи. Письменные подтверждения того, что ребенок получил серьезное увечье, находясь под опекой матери. А если это случилось один раз, то запросто могло случиться снова. И, возможно, тогда присяжные поймут, почему заботливый отец просто-таки вынужден был выкрасть дочь у нерадивой матери.
Я собираю бумаги и говорю Эндрю, что еще свяжусь с ним. Затем опрометью бросаюсь на стоянку, сажусь в машину и, включив кондиционер на полную мощность, звоню Делии по мобильному.
- Между прочим, - говорю я, - я, кажется, выяснил, почему ты так боишься насекомых.
Баптистскую больницу Скоттсдейла уже переименовали в Скоттсдейл Осборн. Сотрудница архива, следившая за ходом расследования по местным телеканалам, дает нам карточку Делии в обмен на автограф. Мы сидим в архиве, окруженные сплошными стенами папок в цветном конфетти каталожных закладок. Из открытой папки вырывается запах плесени. Я смотрю, как Делия водит пальцем по строкам, и задумываюсь, отдает ли она себе отчет, что другим пальцем касается этой крохотной - не больше десятицентовой монеты - впадинки на шее.
- Прочти, - говорит она минуту спустя и придвигает папку ко мне.
БЕТАНИ МЭТЬЮС. Дата приема: 24.11.76
История болезни: трехлетняя девочка, белая, доставлена матерью, имеется предположительно след укуса скорпиона на левом плече, полученного приблизительно за час до поступления. Острая боль в левом плече, затрудненное дыхание, тошнота, в глазах двоится. Мать сообщила, что у пациентки периодически "подрагивают" руки, а также имели место два случая бескровной, безжелчной тошноты. Сознания не теряла, в грудной клетке болей нет, кровотечений не обнаружено.
История перенесенных заболеваний: -
Аллергии: не выявлено.
Описание: 128/88 177 34 99.8 98 % в правом предсердии, 20 кг. Состояние оживленное, повышенная тревожность, утомление средней степени.
Голова, глаза, уши, горло, нос: горизонтальный нистагм, зрачки равные, круглые, реагируют на свет и аккомодацию, обильное слюноотделение, зев чистый.
Шея: мягкая, нечувствительная, нарушений работы лимфоузлов и щитовидной железы не обнаружено.
Легкие: двусторонние сухие хрипы, немного повышенная нагрузка, ретракций не выявлено.
Сердцебиение: нормальное, легкая тахикардия, шумы отсутствуют.
Живот: мягкий, без вздутия, нечувствительный, кишечные шумы.
Кожа: покраснение на участке площадью 2×3 дюйма на левом плече сзади, подкожное/внешнее кровоизлияние отсутствует. 2+ дистальная пульсация × 4.