– Или на протяжении последних восьми лет она ежедневно слушала пленку – до полного одурения – и воображала, что вместо тебя ее трахает Джордж Клуни или же Брэд Пит. А потом рыдала в подушку от тоски по Джеку Свайтеку, лучшему в мире любовнику.
– Боже!
– А что? Вполне реально.
– Да… Никогда себя таковым не считал. Ты просто гений, Майк.
– Знаю.
– Нет, серьезно, – сказал Джек. – Ты выдающийся адвокат от обвинения.
Майк окинул взглядом свое судно.
– Последний раз вроде было так.
– Давай вернемся на восемь месяцев назад. На первый взгляд дело Джесси Мерил выглядело весьма привлекательно. Молодая и красивая, вызывающая полное сочувствие клиентка.
– Верю на слово.
– Она могла обратиться к миллиону других адвокатов. И уверен, большинство согласились бы вести ее дело. Да что там говорить, некоторые взялись бы за него, даже если бы знали, что в основе – обман.
– Только не я. Но многие согласились бы, это точно.
– Однако она выбирает именно меня. Адвоката, который занимается криминальными делами, не гражданскими. Встает вопрос: почему?
Майк ответил не сразу.
– Возможно, ей нужен был не просто блестящий адвокат… еще и тот, которого она могла бы обмануть.
– Большое спасибо.
– Как тебе такой ответ: ей взбрела в голову безумная идея, что это поможет вернуть тебя?
– Но зачем? К чему все это после стольких лет?
Майк пожал плечами, потом заметил:
– Здесь ничем не могу помочь тебе, дружище. Ты должен сам ответить на этот вопрос.
Джек откинулся на спинку стула и следил за танцующими бликами на темной воде у борта, которые отбрасывал свет луны.
– Да, хотел бы я это знать, – тихо пробормотал он.
Майк швырнул пустую бутылку в открытый холодильник.
– Переночуешь сегодня у меня?
– Нет, спасибо, – ответил Джек после паузы. – Нарыв надо вскрыть. Чем скорей, тем лучше.
– Что собираешься предпринять?
– Сказать Синди правду.
– Нелегкая задача.
– Да уж, – буркнул Джек. – Самое сложное – заставить ее поверить.
Он ухватил холодильник за ручку с одного конца, Майк – с другого. Они выбрались из лодки и двинулись к патио под перезвон пустых и полных пивных бутылок.
20
Джек подошел к дому тещи и обнаружил, что изнутри дверь заперта на цепочку. Она приоткрылась дюймов на шесть и больше не поддавалась.
– Синди? – крикнул он в узкую щель.
– Уходи, Джек, – раздался голос тещи.
– Мне надо поговорить с ней.
– Она не желает с тобой говорить.
Ему хотелось обратиться к Синди напрямую, просить впустить его, но, пока теща выступает в роли стража, ничего не получится.
– Синди, я так и думал. Пленка оказалась старая. Запись была сделана до того, как мы с тобой познакомились.
Никто не ответил.
– Позвони мне, пожалуйста. Я не буду выключать мобильник.
– Советую купить вечную батарейку, – сказала теща.
– Огромное спасибо, Эвелин. – Он захлопнул дверь и медленно зашагал к машине.
Джек не знал, куда ехать. Несколько минут кружил по окрестным улицам, затем направился к федеральной автомагистрали номер 1. Хотел было вернуться к Майку, но затем передумал. Мысли о Синди не оставляли, но разговор с Майком помог сформулировать вопрос, который теперь казался весьма существенным. А именно: какого рода информацию о нем передал прокурору агент Джесси?
Тео с такой работой не справится. Джек выехал на Ладлем-роуд, намереваясь нанести визит Кларе Пирс.
Во Флориде агентов по продаже недвижимости называют личными представителями, и термин "личный" как нельзя более подходил Кларе. Джек не был у нее много лег. Познакомились они как раз в ту пору, когда Джек встречался с Джесси. Она была юристом и лучшей подругой Джесси, а поэтому и получила в завещании мисс Мерил почетный титул личного представителя. В те времена Джек и Джесси часто проводили время с Кларой и ее мужем. Потом они развелись, но Джек сохранил с Дэвидом хорошие отношения, наверное, потому, что во время развода сохранял полный нейтралитет. Дэвид был весьма успешным юристом по вопросам недвижимости, но пожертвовал карьерой ради ухода за маленьким сыном. Он превратился в няньку, делал все: кормил из бутылочки, менял подгузники, провожал в школу и забирал из нее, позже возил на тренировки – мальчик занимался в детском футбольном клубе. После развода он добивался официальной опеки над сыном, но тут вдруг в Кларе взыграли материнские чувства, и дело Дэвид проиграл. В ту пору Джек не осуждал Клару за то, что она, обливаясь слезами, убеждала судью, что мальчику нужна мать. Никогда не знавший своей матери, Джек думал, что Клара опомнилась и что с ней ребенку будет хорошо. Но он понял, что ошибался, когда через два месяца после суда Клара вдруг отправила сына в пансион. Это лишний раз подтверждало, что на самом деле сын был ей вовсе не нужен. Просто она не хотела оставлять его мужу. Главным для Клары всегда было одно – победа.
Увидев Джека, она, похоже, ничуть не удивилась. Пригласила пройти на кухню и выпить кофе.
– Твой сын по-прежнему выдающийся центровой нападающий? – не без задней мысли спросил Джек.
– О да. Он всегда любил находиться в центре внимания.
Как это характерно для Клары! Она не имела о футболе никакого представления и, конечно, не видела разницы между питчером и центральным полевым игроком. Даже мачеха Джека разбиралась в этом виде спорта лучше.
– Сливки, сахар? – спросила она.
– Нет. Предпочитаю черный.
Она уселась на табурет у стойки бара, лицом к Джеку, Деловой темно-синий костюм, белая шелковая блузка. Не успела переодеться. Клара не слишком разбиралась в модных веяниях. Прическа та же самая, что и восемь лет назад: мелкие тугие кудряшки, черные, как кофе, налитый Джеку. Она отпила глоток из своей чашки, но ставить ее не стала, так и держала у рта, глядя на Джека поверх золотистого ободка, точно хотела спросить: "Ну и что мне за это будет?"
– Сегодня к Синди приходили два детектива из отдела убийств, – сказал Джек. – И передали ей кассету с записью голосов – моего и Джесси. Тебе об этом что-нибудь известно?
– Конечно. Я передала им пленку.
– Зачем?
– Я произвела полную инвентаризацию ее личного имущества. Это моя работа. Полиция спросила, не нашла ли я чего-либо, что могло бы пролить свет на природу ваших с Джесси отношений. А я нашла.
– Им толку никакого. А мне устроила лишнюю головную боль. Со старыми друзьями так не поступают.
– А мы с тобой никогда и не были настоящими друзьями.
Она не язвила. Просто ответила безжалостно и прямо.
– Я никогда не был на стороне Дэвида, – сказал Джек. – И ни на чьей стороне. Да, выступал на слушаниях по делу об опекунстве. И сказал там только правду. Дэвид был хорошим отцом.
– Это здесь ни при чем. Джесси была моей подругой. Полиция пытается выяснить, как она умерла. И я намерена сотрудничать со следствием. И вовсе не собираюсь всякий раз бежать к телефону и сообщать тебе, что произошло. Это не входит в круг моих обязанностей.
– А известно ли тебе, что запись эта появилась давным-давно, когда мы с Джесси еще встречались?
– Нет. С виду пленка была совсем новенькая.
– Ты хочешь сказать – копия, которую ты передала в полицию, была новенькая?
– Почему копия? Там была одна-единственная кассета. Ее я и передала.
– Выходит, ты нашла у Джесси с виду совершенно новую кассету, так?
– Да.
Джек растерялся и даже не пытался это скрыть. Он хорошо помнил разговор с Майком о разного рода безумных идеях, о верхушке айсберга, который раздавил Кеннеди.
– Тогда получается, Джесси переписала пленку на новую кассету, а старую уничтожила, так?
– К чему ей это?
Догадка на сей счет у него была, но с Кларой он делиться не стал.
– Не знаю. А ты как думаешь?
– Не то что думать, даже слышать не желаю, в какие игры вы с Джесси играли. Просто хочу помочь полиции.
– Я ее не убивал.
– Надеюсь, это правда. Искренне надеюсь.
– Ладно, перестань, Клара. На самом деле ты не веришь, что я убийца.
– Ты прав. Не верю. Как не верю и в то, что Джесси кинула виатикальную компанию на полтора миллиона долларов.
– А вот это правда. Кинула.
– Ну, это ты так говоришь.
– Я видел, как через несколько минут после вынесения вердикта они с доктором Маршем держались за руки.
– И что с того? Просто он радовался, что она выиграла. Это еще не означает, что они были соучастниками.
– Она сама сказала мне, что имел место обман. Да и он практически признался в том же. Прямо у меня в кабинете.
– Он врач. Уважаемый и известный.
– Однако это не помешало ему стать вором.
– Если он вор, почему тогда твое имя, а не его значится в совместном банковском счете?
Джек едва не задохнулся.
– Какой банковский счет?!
– В банке "Гранд Багама траст компани". Офшорный банк, в который Джесси положила полтора миллиона, полученные от инвесторов. Счет. Совместный. На два имени. Твое и ее.
– Это, должно быть, ошибка, – сказал после паузы Джек.
– Нет. Номер ноль-один-ноль-три-один. Общий счет Джесси Сьюзан Мерил и Джона Лоуренса Свайтека. Так вроде бы тебя зовут?
– Да. Но что это значит – совместный счет?..
– Даже в голову не бери. Только попробуй снять хоть один цент – сразу приду по твою душу. Пока не закончено разбирательство, эти деньги входят в ее имущество.
– Не беспокойся. Мне не нужны деньги, полученные обманным путем.
– Вот и славно. Тогда я к завтрашнему дню подготовлю все бумаги.
– Прекрасно. Но прежде мне хотелось бы разобраться, что это за счет такой. Я впервые о нем слышу.
– И ты хочешь, чтобы я в это поверила?
– Но это правда.
– И с какой стати Джесси положила полтора миллиона на общий счет и словом не обмолвилась тебе об этом?
– Возможно, с той же, с которой сделала из старой аудиопленки новую.
Клара насмешливо сощурилась, точно он подвергал сомнению ее умственные способности.
– Позволь дать тебе маленький совет. Признай, что вы с Джесси были в сговоре. А все эти отрицания в духе Клинтона – от них только хуже бывает. Люди станут думать, что убил ее ты.
– Да не будут они так думать! Как и ты. Кстати, ты не пригласила бы меня в дом, если бы считала убийцей, верно?
Она не ответила.
– Если кому-то и был смысл убивать Джесси, так только инвесторам, которых она обманула, – сказал Джек.
– Теория.
– Нет, не только. В ночь накануне убийства Джесси перехватила меня у здания суда, умоляла помочь. Она была страшно напугана, считала, что инвесторы убьют ее.
– Да знаю я, знаю. Детективы показали мне письмо, которое ты написал прокурору. Но лично мне версия об убийцах-инвесторах кажется сомнительной.
– Почему?
– Да очень просто. Они не должны были инсценировать самоубийство.
– С чего ты это взяла?
– Я ее личный представитель. Занимаюсь имущественными вопросами и видела страховой полис. Она купила его двадцать два месяца назад. Полис перестает иметь юридическую силу, если она умрет менее чем через два года после подписания договора. Он как бы автоматически исключает самоубийство.
Джек ответил не сразу, анализируя информацию.
– Таким образом, если установлено, что смерть явилась результатом самоубийства, инвесторы теряют свои три миллиона долларов?
– Точно. И мне не важно, плохие это парни, как ты говоришь, или хорошие. Но если бы они действительно стояли за всем этим, то Джесси нашли бы в собственной машине на дне канала, к примеру. Смерть выглядела бы как несчастный случай, а не самоубийство.
Джек смотрел в пустую кофейную чашку. Внезапно она показалась ему огромной черной дырой, готовой поглотить не только версию об инвесторах-убийцах, но и его самого.
– Ты в порядке? – спросила Клара.
– Да, конечно. Это действительно для меня новость. Самоубийство исключается, и я начинаю понимать, почему полиция так плотно взялась за меня.
– Правильно понимаешь.
Джек налил себе кофе, отпил глоток. Потом вдруг поймал на себе взгляд Клары.
– Похоже, ты знаешь больше, чем говоришь.
– Возможно.
– Может быть, поделишься?
– Да, пожалуйста.
– Слушаю.
– Не зли меня. Я могу нанести ответный удар, и тебе мало не покажется.
Тон угрожающим не был, но Джек почувствовал страх. Клара поднялась, давая понять, что ему пора. Джек поставил чашку с кофе на стойку и сказал:
– Спасибо за кофеин.
– Пожалуйста.
Она проводила его до двери. Он шагнул за порог, потом вдруг остановился, обернулся и сказал:
– Я Джесси не убивал.
– Ты это уже говорил.
– У меня не было причин.
– Впервые слышу.
– Так и знай.
– Да. Теперь знаю. Наконец-то.
Они попрощались, Джек сбежал по ступенькам, дверь за ним захлопнулась.
21
К девяти часам Джек доедал уже вторую порцию "ropa vieja", блюда из мелко нарезанной говядины, название которого можно было перевести как "лохмотья". Если верить бабушке, название это относилось лишь к внешнему виду жаркого и не имело ничего общего с его ингредиентами. А потом она угостила его "tasajo", не уточнив, что это яство из конины. И стала клясться и божиться, что кубинцы едят недозрелые овощи и жареные листья подорожника, которые в тропиках считаются деликатесом.
Похоже, Джеку предстояло немало узнать о кубинской кухне.
У абуэлы он расслабился. Пытался дозвониться Синди, но ничего не получилось. Может, оно и к лучшему, подумал Джек. Ему нужно было время, чтобы отточить и аргументировать свои объяснения. Нельзя же заявиться и бухнуть с порога: "Хорошие новости, дорогая. Эти сексуальные записи были сделаны восемь лет назад".
– Mas, mi nino? – Абуэла спрашивала, не хочет ли ее мальчик съесть чего-нибудь еще.
– No, gracias.
Она погладила его по голове и подложила в тарелку риса. Джек возражать не стал. Он мог лишь догадываться, какое удовольствие доставляет абуэле приготовление разных блюд – с учетом того, что на протяжении тридцати восьми лет холодильник у нее пустовал. Теперь у бабушки потрясающая кухня и холодильник набит битком. Джек снял для нее практически новый дом, она делила его с подругой. Какое-то время, впрочем, не слишком долго, жила с ним и Синди. Каждый вечер они собирались за обеденным столом. Джек говорил на скверном испанском, абуэла – на ломаном английском. Каждый старался выучить незнакомый язык в рекордные сроки, чтобы можно было свободно общаться. Собственный дом очень много значил для абуэлы.
Трудно поверить, но прошло всего три года с того дня, когда Джеку позвонил отец и сообщил, что к нему во Флориду, в Международный аэропорт Майами, прилетает бабушка. Джек едва телефон не уронил. Он никак не ожидал, что абуэла – это в ее-то возрасте! – решится прилететь в Майами по гуманитарной визе, чтобы навестить своего умирающего брата. Сам он несколько раз собирался на Кубу, и хотя многие американцы навещали там своих родственников, Джеку в визе отказали. Наверное, сыграл свою роль тот факт что отец Джека, будучи членом законодательной палаты штата, затем и губернатором, часто произносил антикастровские речи. Бабушка приехала по временной визе, но точно знала, что назад ни за что не вернется и будет добиваться американского гражданства. Первая их встреча вызвала бурю эмоций. Впервые за всю жизнь Джек почувствовал, что его мама – не некое бесплотное существо. Она перестала быть лишь безмолвным изображением на старом снимке, лицом. Ана Мария жила, существовала. У нее была мать, которая очень любила свою девочку. И которая теперь самозабвенно любила Джека, то и дело обнимала его, закармливала разной вкуснятиной – до тех пор, пока он не начинал чувствовать, что вот-вот лопнет, – а потом подавала десерт.
– Я приготовить пирог с ягодами, – с торжественной улыбкой заявила она.
– А, новое изобретение.
– Я его только улучшать. Не изобретать.
Оба они рассмеялись. На секунду Джеку показалось, что он тонет в ее больших и добрых карих глазах. Всю жизнь ему твердили, что он похож на отца, и не потому, что никогда не видели его мать. Абуэла не разделяла этого мнения и всякий раз, глядя на внука, улавливала в нем сходство с другим, дорогим ее сердцу образом. То были редкие в жизни Джека минуты, когда он чувствовал себя кубинцем.
Она положила ему на тарелку огромный кусок десерта, по цвету напоминающего горчицу, щедро полила сверху карамельным соусом. Затем уселась напротив внука.
– Я сегодня опять по радио выступала, – сказала она.
Джек, чувствуя, как тает во рту пирог, покачал головой, потом заметил:
– Мы же с тобой вроде бы договорились: никакого радио. Никаких баек об изобретении рецепта "Трес лечес".
Она тут же перешла на испанский. Для нее это был единственный способ придать истории правдивость. С самым честным выражением лица абуэла принялась рассказывать о том, как за несколько лет до кубинской революции действительно изобрела этот десерт, как поделилась рецептом со своей лучшей подругой Марицей, которая в середине шестидесятых улизнула в Майами. И будто бы потом эта самая лучшая подруга продала рецепт хозяину маленького ресторанчика в городе Хайалиа. Всего за двадцать пять долларов и право бесплатно получать на протяжении месяца свиные отбивные.
Абуэла была, пожалуй, единственным на свете двуязычным человеком, который мог столь терпеливо сносить его высокопарный испанский. А ответил Джек ей вот что:
– Я люблю тебя, абуэла. Но неужели ты не понимаешь, что люди просто смеются, когда ты рассказываешь эту сказку по радио?
– Сегодня я это не говорить. Я говорить про тебя.
– По испанскому радио?
– В новостях люди говорят ужасный вещь. Должен же кто-то сказать правду.
– Тебе не следовало этого делать.
– Да все о'кей! Теперь они хотят показать меня в шоу. Не вижу ничего страшного, если они немного мучить старую сумасшедшую старуху, который говорит, что изобрела "Трес лечес". Зато я смогу замолвить словечко за внука.
– Знаю, ты хочешь мне только хорошего, но умоляю, не надо этого делать. Я серьезно.
– Почему это я не могу заявить весь мир, что мой внук – никакой не убийца?
– Стоит начать говорить публично об этом деле, и люди тут же станут задавать вопросы. Причем не только репортеры, но и полиция, и прокуратура.
– Ничего, я с ними справлюсь.
– Нет, не справишься. – Он не сердился на нее, но говорил серьезно и строго, и она это почувствовала.
– Bueno, – сказала она и тут же снова перешла на английский. – Никому ничего не сказать.
– Вот так-то лучше. Любой контакт со средствами массовой информации следует прежде обсудить со мной и моим адвокатом. Даже если речь идет об испанском радио.
В глазах ее светилась тревога. Джек сжал ее руку и сказал:
– Спасибо за то, что пыталась помочь.
Она по-прежнему смотрела обеспокоенно. А потом вдруг спросила:
– Как у тебя с Синди?
– Э-э… нормально.
– Ты говорить ей, что любить ее?
– Конечно.
– Когда?
– Все время.