Наконец уклон стал меньше и воздух как будто свежей. Мы дошли до того зала, где случилось самое происшествие, где оказались потом и вы с Теменужкой. Так вот... Зал, в сущности, представлял собой конус, обращенный верхушкой к галерее. Ты заметил - зал этот высокий, как собор, со всех сторон нависают крутые скалы, и по ним стекает прозрачная подпочвенная вода.
Мы быстро пересекли этот зал и очутились перед волшебным сказочным занавесом из сталактитов, чудеснейших кружев, связанных из молочно-белых каменных нитей. Мы потонули в хаосе сталагмитов; одни из них напоминали людей, другие - фантастических животных, живших миллионы лет назад. Местами сталагмиты соединялись со сталактитами и образовывали нечто вроде гигантских арф. Над головами у нас висели белые гроздья, неподвижные ветви, усыпанные серебряными цветами, мелькали рога оленей, слоновые бивни и всякие другие чудеса. "Это кружево соткано водами, прошедшими сквозь пласты известняка", - коротко объяснил мне Андрей. А я подумал: "Вот она, золотая жила села Цвят!"
Да... Как я тебе уже сказал, мимо всех этих волшебств природы мы проскочили транзитом. И снова вошли в мрачный коридор с выщербленными стенами; потом перед глазами у нас неожиданно блеснула вода. Издали она казалась черной, как разлившийся деготь, но, когда мы подошли ближе и золотой луч фонаря пронзил озеро, мы увидели в хрустально-прозрачной его глубине свои отражения, как если бы смотрелись в роскошнейшее зеркало.
Озеро было не бог весть какое большое, в диаметре шагов на пятнадцать, но имей в виду, что под землей все меры "звучат", как ты выражаешься, немножко по-другому, чем наверху, на поверхности.
Мы обогнули это озеро, и Андрей схватил меня за руку. Он направил свой фонарь вверх и торжественно шепнул мне: "Смотри!"
Я закидывал голову, смотрел, смотрел, но напрасно старался заметить что-нибудь особенное. Над водой темнел гранит, в граните среди множества зиявших в нем углублений кое-где поблескивали мелкие чешуйки слюды.
- Здесь, вот здесь! - показал мне Андрей и направил луч фонаря на стену над самым озером, на высоту в семь-восемь метров.
Я увидел продолговатую зеленую плиту. Она была цвета весенней травы, гладкая, как стекло, и испускала мягкое сияние.
- Это начало или конец изумрудной жилы, - взволнованно сказал Андрей.
Он снял ранец, вынул оттуда длинную, свернутую кольцом веревку и закинул ее за плечи. Потом вытряхнул из ранца десяток железных скоб и распихал их по всем карманам, так что наверняка стал весить на два-три килограмма больше. Затем он взял коротенький молоток, заостренный с одного конца, сунул его за пазуху и потер руки.
- Есть только одна опасность - как бы в воду не шлепнуться, - сказал он.
И Андрей пополз к скале. Полоска камня, по которой он полз, была шириной не больше чем три пяди. Под ней блестела черная вода озера.
Я затаил дыхание. Я не трус, но в этот момент я почувствовал, что у меня подкашиваются ноги.
- Слушай! - крикнул он. - В ранце у меня есть еще одна батарея. Она меньше, но тебе хватит до верху.
Он учил меня, как выйти из рудника, в случае если он утонет или разобьет себе голову. В эту страшную минуту он подумал обо мне. Вот какой человек Андрей!
Потом дело пошло так. Он встал на колени и забил первую скобу. В эту первую скобу он продел один конец веревки, завязал большую петлю и надел ее себе на пояс. Теперь у него была известная опора, и, хотя она была не особенно надежной, он встал на ноги и забил вторую скобу - на этот раз у себя над головой.
Ты понимаешь? Он забивал ступени одну над другой, то левее, то правее, находя в скале естественные трещины, слюду, более податливые места. Мне кажется, так делают альпинисты, поднимаясь по отвесным склонам.
И так, ступень за ступенью, он добрался почти до самой зеленой плиты. Но скобы кончились, а она сияла над его головой на высоте полутора метров. Он протянул руку и дотянулся молотком до основания плиты. Несколько секунд он постоял неподвижно, потом приподнялся на пальцах, замахнулся... Что-то как будто откололось и полетело... Рука его описала дугу. Сумел он что-нибудь поймать?
В этот момент скоба, на которой он стоял, изогнулась под его тяжестью, и я в ужасе закрыл глаза. Я услышал только, как она зазвенела о камень. Когда я решился взглянуть, Андрей висел на веревке. Он держался за нее одной рукой, а в другой что-то сжимал, вероятно кусочек, отколовшийся от плиты. Наконец он нащупал ногой нижнюю ступеньку и, придерживаясь одной рукой, спустился вниз.
Я увидел, как он положил то, что было у него в кулаке, в карман. Несколько минут он простоял неподвижно, потом все так же, ползком, медленно добрался до меня.
Ни слова не говоря, он сунул руку в карман, потом подставил ладонь под луч фонаря. На его грубой ладони сверкали два зернышка - два зеленых камешка, такие маленькие, такие крохотные, что они походили на бусинки, которыми молодые женщины в селах обшивают свои праздничные косынки.
- Кристаллический полевой шпат, - прошептал он.
Рука его дрожала.
- Что это такое? - спросил я.
Он ответил:
- Вероятно, изумруд.
Я смотрел на него пораженный, я не верил своим глазам. Он улыбнулся.
- Эти зернышки такие маленькие, что только под сильной лупой можно было бы установить, обычный это берилл или изумруд. Но мне кажется, что они прозрачные, а прозрачный берилл - это и есть изумруд... Ведь они прозрачные?
Он был так взволнован, что я только кивнул ему.
- Плиний Старший сказал: "И зеленее их нет ничего на свете". Ведь правда?
- Правда, - сказал я.
Он положил оба зернышка в свой носовой платок, завязал его узелком и сунул в левый карман рубашки - над сердцем.
Потом мы долго бродили вокруг озера. В скалах зияли сотни отверстий. Углубившись в пещеру еще шагов на двадцать, мы снова наткнулись на сталактиты. Здесь и заканчивалась подземная галерея.
- Картина мне ясна, - сказал Андрей. - Когда-то в этом руднике добывали изумрудную руду. По сведениям историков, в восточной части средиземноморского бассейна разрабатывалось много изумрудных рудников. Но наш рудник исчерпан, исчерпан до дна. Остался только камень, от которого я отколол эти два жалких зернышка. Был такой обычай: последний камень оставлять в дар богам.
Он долго смотрел на зеленую плиту. Если бы ты только мог себе представить, какими глазами он на нее смотрел! Словно это был не камень, а самое милое, самое очаровательное существо в мире и словно это существо звало, манило его к себе.
Потом, охваченный каким-то внезапным порывом, он схватил меня за плечи и встряхнул,
- Но мы не оставим богам ни пылинки, ты согласен? Мы не боимся их гнева. Мы выломаем этот камень назло всем богам и подарим его нашему естественноисторическому музею. Пусть он украшает своим сиянием самый прекрасный минералогический стенд! Он провел рукой по лбу и наклонился ко мне.
- У тебя ноги быстрее. Ты бы не сходил в лагерь бригады?
- Почему не сходить, - сказал я.
- Это ровно пятнадцать километров. Дорога идет все время лесом, прямо на восток. В сущности, дороги-то и нет, ты будешь идти по компасу. Я тебе дам мой компас. И ты его оставишь себе на память. А как придешь в лагерь, спроси лаборантку Рашееву. Скажешь ей так: Андрей передает тебе привет и просит прислать ему еще четыре скобы. Пусть даст четыре, на всякий случай...
Ты знаешь, что незадолго до захода солнца я отправился в лагерь. А вы остались ночевать наверху, на холме.
Надо ли тебе говорить, что я не шел, не бежал, а просто летел? Андрей дал мне свой ручной компас с буквами, которые светятся в темноте. Он мне его подарил. Вот! Правда, красивый?
Итак, я летел через лес.
Еще не совсем стемнело, а я был уже близко к лагерю. И вдруг передо мной вырос высокий человек с лохматыми, опущенными книзу усами. Стоит себе под дубом, молчит. Одет в непромокаемую куртку.
- Добрый вечер! - поздоровался я с ним. - Вы, товарищ, не из бригады?
Он осмотрел меня с ног до головы и как-то неохотно ответил:
- Из бригады. А в чем дело?
- Лагерь близко?
- Километра два-три.
- Очень хорошо, - сказал я. - Ваш товарищ Андрей Андреев послал меня к лаборантке Рашеевой.
- Ах так? - он остановился. Потом спросил: - А что Андрею нужно?
- Ничего особенного, - засмеялся я. - Только четыре железные скобы. - И тут черт дернул меня за язык - я вдруг взял да и объяснил ему в нескольких словах, зачем Андрею нужны эти скобы.
Он вдруг как будто споткнулся. Ничего мне не сказал, только вытащил коробку с сигаретами, взял одну и закурил. Когда он зажег спичку, я заметил вот что. Во-первых, у сигареты был золотой мундштук. Во-вторых, один ус был фальшивый. Я догадался, что он фальшивый, потому что под самым носом лейкопласт немножко отделился и образовал складку.
Сердце у меня оборвалось, и земля стала уходить из-под ног.
А человек сказал:
- Ты пройди лучше вон той стороной, - и он показал рукой, - так ты раньше дойдешь. А я пойду прямиком - привык.
- Спасибо, - кивнул я ему.
Я отошел немножко, чтобы скрыться от его глаз, и посмотрел на компас: направление, которое он мне указал, вело меня прямо на север.
"Ты меня не перехитришь, лисица!" - подумал я и снова помчался на восток.
Я вышел на дорогу, увидел огоньки лагеря. Какой-то человек с ружьем - наверное, это был Стаменко, родственник Теменужки - отвел меня прямо к лаборантке. Нельзя было терять ни минуты. К тому же лаборантка показалась мне милым и серьезным человеком. Я рассказал ей все - от начала до конца. Ничего не утаил.
Она выскочила из палатки, и я не знаю, куда уж она ходила и что делала, но только через полчаса в лагере поднялся страшный шум. Как прибежали ко мне все эти геологи, как принялись расспрашивать о том, о другом - без конца! В лагере в это время был их начальник - он как раз приехал из Софии. Ты его видел, такой живой и строгий старичок. Так вот этот старичок два раза спрашивал меня о зеленой плите в руднике, и два раза пришлось объяснять ему одно и то же: что она зеленая, такой-то длины и так далее. Он слушал меня, покачивая головой, и грозил пальцем какому-то толстяку.
- Видишь, - говорил он, - товарищ Власев, как опасно для геолога быть стопроцентным скептиком? Сколько раз я тебе говорил, что этот твой скептицизм - безобразный пережиток.
Потом он повернулся к другим геологам.
- Наш товарищ в опасности, - сказал он. - Надо ему помочь, и помочь немедленно. Кто пойдет со мной?
Лаборантка первая воскликнула:
- Я!
Ты знаешь, что пошли все. Даже толстяк - и тот отправился с нами. Ночью, по лесу, навстречу невидимому, но страшному врагу - это не шутка, это не похоже на обыкновенную прогулку, не так ли? А в лагере остался только сторож из села Цвят...
Я точно описал место, дорогу, направление. Они взяли компасы, фонари, лопаты - и мы все кинулись в лес, чтобы спасти Андрея и зеленый изумруд.
Сначала мы шли все вместе, потом наша группа разбилась. Не все были одинаково выносливыми.
Впереди всех бежала лаборантка - быстрая, подвижная, как серна. Правда, она часто спотыкалась, но ни разу не пожаловалась, ни разу не сказала: остановимся, отдохнем. Бедная лаборантка... Но как бы там ни было... Мы с ней настолько вырвались вперед, что скоро перестали слышать голоса остальных. Исчезли огоньки фонарей. Блестел только фосфор на моем компасе.
И ты ведь знаешь: мы первые пришли к вам в тот чудный и страшный зал".
Все это мне рассказал Радан несколькими днями позже, когда мы возвращались в село Цвят.
Но, спросите вы, как вы попали в этот зал? Ведь вы сидели около ямы, забившись в кусты, и смотрели на небо? Да, так и было. Мы сидели в кустарнике, молчали, и каждый думал о чем-то про себя. А с потемневшего неба падал тихий, кроткий дождь.
Потом Андрей встал, стряхнул со своей куртки дождевые капли и улыбнулся нам своей доброй улыбкой, делавшей его таким родным и близким.
- Я спущусь, - сказал он, - в рудник, чтобы наломать для Теменужки сталактитов и других интересных вещей. А вы поднимайтесь наверх, на холм, спрячьтесь под какое-нибудь дерево поразвесистее, чтобы не очень вымокнуть, и оттуда высматривайте Радана. Я долго не задержусь.
Он спустился в яму, а мы поднялись наверх. Прошло не больше десяти минут, и Теменужка толкнула меня.
- Смотри! - шепнула она и показала вниз. - Человек!
Среди деревьев пробирался невысокий, коренастый мужчина в черном клеенчатом плаще и сапогах. Он отдалялся от холма.
- Не сделал ли он чего-нибудь Андрею? - спросила Теменужка. Она шепнула это едва слышно, но мне показалось, что в голосе ее были слезы. У девушек есть такая привычка - говорить сквозь слезы.
Я пожал плечами. Что ей можно было ответить? Я решил подумать.
- Вставай! - толкнула она меня. - Спустимся к Андрею!
В сущности, и мне пришла в голову такая мысль, только я искал подходящие слова, чтобы выразить ее кратко и точно.
Мы взяли факелы, бидон с керосином и бросились к яме.
Как только мы оказались под сводами пещеры, мы услышали выстрелы. Они раздались где-то вблизи. Это были ужасные выстрелы. Наверное, потому, что было тихо и шел дождь.
Мы бежали по галерее, как будто за нами гнались. Не знаю, что испытывала в эти минуты Теменужка, но мне все время казалось, что кто-то следует за нами по пятам, что кто-то вот-вот бросится на нас сзади.
Мы не смотрели ни налево, ни направо. Крутой был наклон или пологий, свежий воздух или тяжелый - мы ничего не чувствовали.
Мы бежали, запыхавшись, хватая воздух раскрытыми ртами. Что-то шумело и потрескивало в ушах. Что, почему? Я не думал об этом.
И наконец мы увидели свет. Уверяю вас - никакой свет никогда не радовал меня больше, чем этот. Я почувствовал, что слезы пощипывают мне глаза. Должно быть, от света.
Андрей смотрел на нас удивленно и улыбался. А Теменужка бросилась ему на шею.
- Человек! - всхлипывала она. - Мы видели человека в сапогах. А потом мы услышали выстрелы. Мы подумали, что он тебя убил.
Она всхлипывала и едва переводила дух. "Это от бега", - подумал я.
Андрей похлопал ее по плечу, дал ей попить из своей фляжки. Потом попросил нас спокойно рассказать ему, что мы видели, что это был за человек и где мы слышали выстрелы.
Была моя очередь, и я начал. Но только я дошел до того места рассказа, где я описывал, как дождь шумел в листве деревьев, - слева и справа послышался шум. Справа донеслись голоса. А над нами и немного левее заскрипели шаги.
Андрей направил фонарь в ту сторону, откуда доносились шаги. Золотой луч лизнул зубчатые скалы, поднялся выше и застыл.
И мы увидели в его сиянии странное бронзовое привидение. Оно стояло неподвижно и смотрело на нас. Одето оно было в непромокаемую куртку, на голове кепка, лохматые усы свисали на плотно сжатые губы.
Сколько времени мы так смотрели друг на друга, я не помню. Но привидение вдруг зашевелилось, сунуло руку в карман, и в руке у него блеснула сталь длинного пистолета.
Мгновение - а сколько событий произошло за это мгновение! И как мне расчленить эти события, когда все с ошеломляющей быстротой слилось в одно ужасное и неделимое целое!
Я сказал вам, что с правой стороны зала мы услышали голоса. Именно оттуда с быстротой вихря в зал влетела женщина. Она, наверное, тоже заметила привидение на скале, потому что, раскинув руки, бросилась вперед, вскрикнула и встала перед Андреем, как будто хотела защитить его своим телом. Именно в эту секунду раздался выстрел. Женщина пошатнулась и рухнула на землю. В ту же самую секунду в воздухе что-то свистнуло, и я увидел, как в лицо усатого человека со страшной силой вонзился нож. Он повалился вперед, голова его ударилась об один камень, потом о другой. Нога у него, видно, застряла в какой-то трещине, и он повис вниз головой с бессильно опущенными руками. И странно! Когда он стоял наверху, на скале, у него были усы, свисающие книзу лохматые усы, а сейчас на окровавленном лице не было видно ни одного волоска.
- Арсов! - воскликнул кто-то бесконечно удивленным и испуганным голосом.
Я обернулся: рядом с Раданом стоял, приставив руку к глазам, высокий красивый человек. Позже я узнал, что его фамилия Папазов.
- Возможно ли это, не сон ли это? - шептал он, и лицо у него было искривленное, почти обезумевшее.
Я говорю вам, все это случилось за несколько секунд, все это было похоже на какой-то кошмарный, фантастический сон.
Потом Андрей опустился на колени рядом с упавшей женщиной. Пуля ударила ее в правое плечо. Светло-зеленая блузка ее в этом месте покраснела от крови.
- Дышит? - спросил Папазов.
- Дышит, - кивнул Андрей.
Тогда Папазов вытащил из своей походной сумки бинт, наклонился и перевязал женщину. Руки у, него дрожали. Три фонаря освещали его в эту минуту. Наши два факела лежали мертвые на мокром камне.
Я видел ее лицо - девичье, почти детское, ужасно белое, как будто отлитое из гипса. Она выглядела оцепеневшей, застывшей, погруженной в глубокий сон; казалось, она никогда не очнется.
Теменужка плакала. Ну хорошо, мне тоже хотелось плакать, но зачем она прислонилась головкой к плечу Радана? Я думаю, что она могла бы плакать и так, в стороне,
Андрей взял женщину на руки, как берут на руки заснувшего ребенка. На его груди она выглядела совсем маленькой и хрупкой. Страшно было смотреть, как левая ее рука свисает вниз и как безжизненно покачиваются ее ноги, словно они были оторваны, а потом еле-еле пришиты к туловищу.
Мы пошли к выходу.
- А этот? - спросила Теменужка, показывая расширившимися от ужаса глазами на мужчину, который стрелял в нас. Тело его чернело, словно тряпка, зацепившаяся за кусок белого известняка.
Папазов пробормотал что-то неразборчивое и еще быстрее пошел вперед.
- Вы идите, - сказал Радан. - Я вас догоню.
Когда он через минуту снова присоединился к нам, я спросил его:
- Он мертв?
- А ты как думаешь? - сказал он и свистнул. - Голова сзади расплющена, как лепешка. - Он помолчал и добавил: - Я вернулся за своим ножом. Отца подарок. Хороший нож, жалко оставлять!
Зимой прошлого года я неожиданно почувствовал, что я болен. У меня ничего не болело, я не кашлял, у меня не было температуры, и все-таки я чувствовал себя больным.
Я потерял сон. Спал по два-три часа в сутки, и то это был не сон, а какая-то мучительная дремота. Днем на меня наваливалась такая усталость, как будто я прошел десятки километров по трудной, утомительной дороге. Если я оставался в комнате один, я сидел неподвижно, глядя перед собой, пока не начинало смеркаться и очертания того, во что я всматривался, не начинали таять, исчезать в темноте. Тогда я выходил на улицу и как будто шел куда-то, а через час или два я вообще уже не знал, куда я иду, зачем я вышел и в какую сторону мне двигаться.