Над Егоровым нависла серьезная угроза. Возникла необходимость повторного, более тщательного досмотра. На этот раз с Потаповым был я. Обнаружить ничего не удалось. Только я заметил, что на некоторых конвертах остались следы почтовых марок, а солдатские письма посылались без марок. Мне было известно, что марки использовались в агентурных связях для передачи информации: на обратную сторону способом микрофотосъемки наносился текст, и письмо благополучно проходило цензуру. Таких конвертов оказалось три. Все от жены.
Вечером у капитана Обухова мы обсуждали результаты досмотра. У всех было какое-то нервное состояние.
- Что же получается?! - воскликнул Обухов. - Он и жену втянул в шпионскую работу? Невероятно! Невообразимо! Чушь собачья... Извините. Порядочный человек, офицер и вдруг!..
- Возможно, кто-то воспользовался ее письмами, - предположил я. Мне тоже не по нутру было все это сознавать.
- Давайте без эмоций, - заключил Потапов. - Факты налицо, мы обязаны принимать меры.
Да, факты. Проявитель, марки. Хотя возникал логичный вопрос: зачем это все Егорову, если в его руках все рации полка? Но Потапов прав: надо принимать меры.
Во-первых, требовалось установить, где находилась дивизия, когда пришли эти письма, то есть в 1942, в начале 1943? Выяснить это не составило труда. Дивизия воевала на территории Брянской и Гомельской областей, происшествий, связанных со шпионской деятельностью, не отмечено. Во-вторых, послали шифровку на предмет проверки поведения жены Егорова, ее связей, знакомств, ее прошлого. Это был самый тяжелый для всех нас пункт: когда СМЕРШ вмешивается в судьбу человека, тем более женщины, жены, матери - это страшный удар. Поэтому мы решили включить просьбу - выполнить необходимое самым деликатным образом...
С предъявлением обвинений Егорову решили не спешить. Взять под контроль переписку стало моей обязанностью, установить наблюдение за жильем - Потапова.
Капитан Потапов уже более часа наблюдал за жилищем Егорова. Самого хозяина там не было, он находился на дежурстве, домовничал ординарец Куликов. А этот человек вызывал все более серьезные подозрения. В последнее время (после Соловьева) он стал интересоваться рацией, и не просто рацией, а новой, еще секретной радиостанцией. Куликова можно было понять: его скоро должны были комиссовать по состоянию здоровья, а жить на гражданке без специальности трудно. Егоров содействовал осуществлению этого желания своего ординарца, поспособствовали и мы - дали "добро" начальнику радиостанции старшине Оглоблину. Естественно, у нас возникло предположение: командир Егоров и ординарец Куликов работают совместно...
Первые дни наблюдения Потапова ничего не дали. Никто не приходил, сам Егоров, если был дома, никуда не отлучался, сидел в землянке и Куликов.
На этот раз было то же самое. Когда стемнело, в жилище зажглась лампа, полоска света прорвалась из дверной щели. Через четверть часа должен был вернуться сам хозяин - он был всегда точен, - может быть, его возвращение даст что-то...
Егоров появился вовремя. Он шагал энергично, уверенно, как человек, которому нечего бояться. Так же размашисто распахнул двери, отчего-то замешкался на пороге, затем шагнул внутрь, а через минуту выскочил, огляделся по сторонам и кинулся к штабу. Он шел так быстро, что Потапов едва поспевал за ним...
Обухов собрался идти отдыхать, когда раздался звонок телефона. Капитан не сразу узнал голос Егорова, командир взвода связи был так перепуган, что даже заикался.
- Совершено нападение. На нас...
- Когда? Где? Кем?
- На землянку и Куликова...
- Живой?..
- Кажется. Без сознания...
Тут же к Обухову зашел Потапов. Вызвали меня...
Ординарец сидел на полу, обхватив голову обеими руками. Кругом валялись вещи, вытряхнутые из чемодана командира взвода и мешка ординарца.
- Ну, как ты, Куликов? - участливо спросил Егоров, склоняясь над ординарцем. - Пришел в себя?
Тот кивнул, ощупывая голову.
- Можешь рассказать, как все случилось? - спросил Обухов.
- Я пришел. Зажег свет, - с трудом, пристанывая, начал Куликов. - Хотел приготовить постель товарищу старшему лейтенанту. Склонился над койкой. А тут меня ударили... Больше ничего не помню.
На голове его вздулась шишка, видимо, от удара тупым предметом.
- Когда это случилось? Время? Примерно, - поинтересовался Обухов.
Куликов обвел нас мученическим взглядом:
- Теперь сколько часов?
- Около одиннадцати.
- Значит, в девять, может, позже...
- Что скажете, капитан? - спросил Егоров, собирая свои вещи. Я помогал ему и заметил, что пузырька с валерьяной нет. Исчез.
- Что у вас было в чемодане, кроме личных вещей? - уточнил я.
- Ничего. Никаких документов здесь не держу, - немного смущенно ответил Егоров. Возможно, он испытывал неловкость за поднятую им панику и свой испуг?
- Все вещи целы? Не пропала ли какая-нибудь мелочь? - снова поинтересовался я. - Проверьте внимательно.
- Да нет. Все цело до иголки.
- Может, чего-нибудь позабыли? - настаивал я. - Вы часто разбираете свой чемодан?
- Нет. Я и не разбираю его. Знаю, где что лежит. Беру нужное даже в потемках. Чего же искал грабитель?
- Ну, может быть, деньги, секретные документы, - пожал плечами я.
- Я же сказал: ни денег, ни документов здесь не держу.
- Откуда же ему знать об этом? - улыбнулся Обухов. - Необходимо составить протокол с указанием всех вещей, до мелочи.
- Зачем же протокол? - удивился Егоров. - Ведь все в целости!
- Таков порядок. И потом - вы могли забыть, и что-то все же потерялось...
Пока составляли протокол и опись, Куликов сидел на своем матраце, куда передвинулся по нашей просьбе, тупо глядел перед собой и не снимал рук с головы. От медсанбата он отказывался, однако капитан Обухов настоял, чтобы он прошел освидетельствование немедленно, как того требует порядок. Куликов, показалось, вздохнул с облегчением.
Потапов расхохотался, когда я ему в нескольких словах передал эту живописную картинку: маскарад!
- Но зачем он устроен, цель? Избавиться от проявителя? Они могли его просто выбросить. Убедить еще раз в своей непричастности к агентуре?
- А не обнаружили ли они ваше посещение? - предположил Обухов.
И такое могло быть. Однако Егоров вел себя в этой ситуаций вполне нормально, естественно. И все равно подозрение с него мы не могли снять, не имели права.
8
В конце июля наши войска прорвали оборону противника на левом берегу реки Венш. Наш полк освободил Красныстав. Это был очень красивый польский городок, буквально утопающий в садах...
Взводу связи было отведено место в панском имении на краю городка. Размещая взвод, Егоров поинтересовался:
- Где рядовой Потапов?
- Как всегда. Но сейчас он находится на важнейшем участке по укреплению интернациональной дружбы! - ответил радист Ткачев. - Устанавливает контакты с полячками. А почему, товарищ старший лейтенант, не видно вашего ординарца? Или он также брошен на интернациональный фронт?
Связисты весело рассмеялись.
- Отставить шуточки, сержант! - хмуро бросил Егоров. Подумал, что действительно ординарец последнее время стал проявлять халатность в исполнении своих обязанностей, часами просиживает на радиостанции у Оглоблина, пора его комиссовать...
Потапов продолжал следить за Куликовым. Ординарец вел себя в этот день суетливо, беспокойно. Он ходил по двору, разговаривал с ездовым, заходил во флигель, где жила прислуга бывших хозяев, пил кофе, скрывался в комнате, занятой под жилье своего командира, появлялся снова, взглядывал на солнце. Казалось, он ждал вечера и торопил время.
Так и случилось. Начало темнеть, он вышел со двора и с не свойственной ему проворностью двинулся к центру городка. Остановился возле костела, обнесенного чугунной оградой, огляделся, скрылся в калитке. Рядом с костелом стоял небольшой дом. Окна были зашторены плотной тканью. Куликов трижды стукнул в крайнее из них. Створки осторожно раскрылись, послышался глухой голос:
- Кто здесь?
- Карл дома? - спросил Куликов тихо.
- Он давно в Варшаве, - ответил мужчина.
- Ключ от библиотеки он оставил?
- Она открыта. - Хозяин помедлил, сказал: - В двери нельзя, в прихожей Марта. Давай в окно...
Хозяин - он был молодой, румяный, толстый - усадил Куликова за стол, достал из буфета темную бутылку, два фужера. Они выпили, затем хозяин принес лист бумаги и ручку. Начертил план, передал два ключа, и они расстались.
Выйдя тем же путем из дома, Куликов пошел дальше. Он хорошо ориентировался среди одинаковых, погруженных во тьму домов. Прошел вдоль каменного забора, нашел калитку, на которой была прибита медная дощечка с надписью на польском языке: садоводческое общество. Он осторожно подергал калитку, но она была заперта изнутри. Тогда он перелез через забор, подошел к дому, отпер ключом двери, крадучись проследовал в комнату, где горел свет.
В комнате был беспорядок, стоял тяжелый запах хмельного. На столике, придвинутом к дивану, стояли бутылки. На диване, раскинув руки, лежал полный мужчина, тяжко, со стоном храпел.
- Реховский, вставай! - не опасаясь, громко сказал Куликов, держа руку за пазухой.
Мужчина судорожно сунул руку под подушку, но, увидев перед лицом дуло пистолета, покорно поднялся, сел. Куликов выдернул из-под подушки немецкий вальтер, положил в карман. Свой пистолет также сунул за пазуху.
- Тебе привет от Юзефа, я только что от него, - сказал спокойно.
- Юзеф идиот! - неожиданно со злым смехом сказал мужчина, приходя в себя.
- Ты полегче, Реховский! - предупредил Куликов. - А то заткну глотку.
- Не пугай! Послушай, что скажу. Я знаю Юзефа с тридцать девятого года. Первое время я уважал его, ему всегда везло. Потом выяснилось, он выезжает на чужих планах, на чужих мыслях, как говорят у вас - на чужом горбу в рай. Ты есть последний дурак, если до сих пор веришь Юзефу... Я тебя не знаю, давай выпьем за знакомство. - Реховский ополоснул рюмку, налил вина, подвинул Куликову. Но тот пить не стал. Хозяин выпил один, вытер рот ладонью, продолжал: - Второго у вас хорошо знаю. Человек из отбросов. Но хитер, умен! Внедрился крепко.
Реховский снова глотнул вина, повысил голос:
- Объясни мне, почему сорвалась операция с радиостанцией?
- Не наша вина, машина с радиостанцией не вышла в тот день, - хмуро сказал Куликов, не вдаваясь в подробности.
- Очень хорошо: не ваша вина! А как все было обставлено, классно! Регулировщика заменили, мотоцикл стоял наготове в условленном месте. И вдруг появляется какой-то зачуханный грузовик из хозчасти, вместо обещанного пикапа с радиостанцией. Представляешь, в каком идиотском положении мы оказались - потеряли надежного человека. Хорошо, что он покончил с собой. Иначе не миновать бы всем нам контрразведки.
- Положение дурацкое, - согласился Куликов. - Мне пришлось зачищать следы. Ты оказался последним трусом. Убежал, скрылся, когда они сели на хвост.
- Да, убежал. Чего мне было ждать? Когда контрразведка возьмет меня за воротник?! Своя голова дороже, да она еще пригодится. Реховский знает себе цену! - Реховский снова стал пьянеть, он говорил все громче, размахивая руками. - Тебе тоже надо спасаться. У меня есть грандиозный план, мы с тобой вывернемся. Рейху конец. Ты знаешь, что нас ожидает? Все, весь мир против нас. Орда убийц, насильников, грабителей - так именуют высшую арийскую нацию, а мы ее жалкие пособники...
Реховский не договорил. Куликов выстрелил ему в голову, прошипел:
- Скотина!
Реховский ничком упал на пол. Куликов перевернул его на спину, вытащил из кармана вальтер, выстрелил в угол, бросил рядом с убитым.
...Когда Куликов ушел тем же путем, оставив дверь распахнутой, Потапов зашел в комнату. Он взял вальтер, обернул рукоятку носовым платком, чтобы сохранить отпечатки пальцев Куликова, положил в карман.
"Небрежно сработал Куликов. Посчитал, осторожность здесь ни к чему. Не подозревает", - подумал он.
Ординарец Куликов на радиостанции стал своим человеком. Старшина Оглоблин - рослый, плечистый алтаец - принимал его по-приятельски.
- Хочешь попробовать поработать? - спросил он Куликова.
Тот замотал головой.
- Не-е. Боюсь я эту махину. Надо обвыкнуться еще.
- Чего же бояться, - усмехнулся старшина. - Ты уже кое-чему научился.
- Не-е. Может, как-нибудь потом, - снова помотал головой Куликов.
"Значит, не пришло время", - заключил про себя Оглоблин.
- Как знаешь. Надумаешь, приходи, - сказал он.
Вечером мы с Обуховым просматривали карту с нанесенной оперативной обстановкой. Капитан комментировал.
- Мы продвигаемся все в том же западном направлении. Вот рубеж противника, но здесь он долго не продержится, не позволяют условия местности. Выгодный для него рубеж на правом берегу Вислы. По данным разведки, там немцы успешно возводят оборонительные сооружения. Надо полагать, что мы двинемся вперед в самое ближайшее время.
- Где же агентура намечает операцию? Когда Куликову понадобится радиостанция? - попробовал проникнуть я в их замыслы. - Скорее всего, когда начнутся бои за переправу...
9
Наша дивизия с боями прорвалась к Висле. Населенные пункты здесь были редки, местность открытая. В расположении дивизии оказалось два небольших села, и ни одно не годилось для размещения штаба: одно было слишком далеко от линии фронта, другое же близко, постоянно обстреливалось. Тогда было выбрано помещичье имение (кстати, его указал Куликов), расположенное между этими селами. Дом имел три этажа, с просторными светлыми комнатами. Половину третьего этажа занимал большой зал, где прежде размещалась библиотека, а теперь остались пустые книжные полки, стеллажи. Лучшего помещения для связистов нельзя было придумать.
Хозяева поместья бежали, но, как видно, без спешки, вывезли всю обстановку и все до последней книги. Прислуга тоже уехала или разбежалась. Остался один пожилой человек, которому, видимо, некуда было бежать. Он встретил нас почтительным поклоном, пригласил пройти во флигель, который примыкал к дому и в котором он жил одиноко.
- Кто еще живет в имении, кроме вас? - поинтересовался я.
В глазах старика мелькнул страх.
- Прислуга вся разбежалась, остался я один. Есть еще человек, но он вам никоим образом не помешает. Это - девушка. Очень несчастная девушка. Она воспитывала сына господ.
- Почему же они ее бросили, оставили?
- Она сама не захотела поехать. Она очень несчастна и одинока, как и я. Вы представляете, что такое одиночество, пан офицер? Нет, это надо пережить, перечувствовать. Когда у меня умерла жена, я почувствовал это. Я остался один - детей у нас не было - и всей душой привязался к этой девушке, как к родной дочери... Она очень красивая, умная, любит музыку и прекрасно исполняет ее. У нее появился поклонник. Привлекательный юноша, полюбил ее страстно. Но она почему-то отказала ему. Юноша застрелился. На столе оставил записку, она прочла и упала в обморок. С того дня она уже совсем перестала говорить и появляться на люди. Да, такая это трагедия!.. Однако пан офицер пускай не беспокоится, мы поместим несчастную девушку во флигель, рядом со мной...
Капитан Обухов получил ответ на наш запрос по поводу Юзефа.
Яблоновский Юзеф, уроженец города Белостока. Служил в польской армии, дезертировал в районе Чернигова, поступил на службу в немецкую разведку. Дважды переходил линию фронта на связь с агентом, находившемся в частях Красной Армии. Юзеф по операции "Сокол" не нужен, подлежит немедленному аресту.
Яблоновский был арестован. Но к тому, что нам уже было известно, не добавил ничего.
Потапов был убежден, что старик оставлен в имении с определенными целями. Потому часто навещал его, заводил разговоры, расспрашивал о несчастной девушке, которую ни разу не видел, только слышал ее игру на пианино. Да, превосходно она играла... но Куликов не искал знакомства со стариком, они ни разу не встречались. Значит, существует иной вид связи? Потапов терялся в догадках, когда увидел сценку, поразившую его.
Куликов с ведром шел к водоколонке. Когда он поравнялся с флигелем, навстречу ему вышла девушка. В руке ее был пышный букет цветов. Она поклонилась ординарцу, с улыбкой протянула цветок. Сделала она это левой рукой, на пальце ее сверкнуло кольцо. Они разошлись, не сказав друг другу ни слова. Отойдя немного, Куликов выбросил цветок.
Утром нас вызвал Обухов. Он молча протянул Обухову обрывок газеты, на котором карандашом была написана немецкая фраза: "Розы распустились. В 12 часов слушай мелодию, которую я буду играть".
- Откуда это? - спросил Потапов.
- Радист Ткачев нашел во дворе у штаба. Или подбросили, или обронили, - произнес Обухов, добавил огорченно: - Жаль, что мы профаны в музыке. Есть какая-то мелодия, где передается азбука морзе.
- Надо вызвать Оглоблина, - предложил Потапов. - Время идет.
В назначенное время зазвучало пианино. Исполнялось что-то классическое. Оглоблин насторожился. Слух опытного радиста сразу уловил ритмическое чередование звуков. "Азбука морзе", - кивнул он и стал записывать. Когда замолкла музыка, старшина прочитал, что успел записать: "В полночь буду на лодке на пруду, северо-западнее рощи. Ждите там. Максимум осторожности. В случае каких-либо помех, свяжусь с вами иным способом... Карл решил в четверг... в большой зале".
Мы стали детально разбирать текст. Ночью намечается встреча на пруду. Возможно, явится тот, кто до сих пор оставался в тени. На четверг назначена главная операция. До четверга три дня, до полуночи - считанные часы. Надо было разведать все вокруг имения, пруд, рощу. Это было не трудно сделать. Но вот "большая зала". Это, понятно, в имении. Но как туда они пройдут? У входа часовые. Флигель с главным домом не имеет сообщения. Тут Потапов припомнил фразу Куликова: "Карл оставил ключ от библиотеки?.." Конечно, фраза могла быть условной. Ключ от библиотеки мог не иметь никакого отношения к этому поместью. Но она натолкнула на мысль. Потапов после тщательного обследования все-таки нашел потайную дверь, искусно замаскированную обоями, которая соединяла зал с флигелем.
Вечером мы с Обуховым были в роще. Ждали долго, прислушиваясь до звона в ушах. Вокруг было тихо, холодно. Наконец на пруду показалась лодка, она продвигалась почти без звуков. В лодке сидела девушка. В блеклом свете луны она выглядела привидением. Лодка двигалась в нашу сторону. Значит, тот, к кому она плывет, где-то рядом с нами? Это было невероятно. Ведь мы не слышали никаких звуков, даже шороха.
Лодка подошла к берегу, повернулась боком.
- Вы здесь? - негромко спросила девушка.
Из-за деревьев появился человек.
- Вам письмо от Карла, кладу на берег, возьмите, - проговорила она и спросила погодя: - Нашли?
- Нашел.
- Вы уверены, что за вами не следят?
- Беспокоиться нет оснований.
- Хорошо. Завтра вам надо встретиться с Вильгельмом. Счастливо.
Лодка отплыла. Человек скрылся за деревьями. Он не походил на Куликова ни голосом, ни фигурой. Кто? Да это же Карпов, старший повар из хозроты! - осенила меня догадка.
Уже под вечер Куликов заглянул на радиостанцию.
- Можно зайти, товарищ старшина? - сказал, улыбаясь.