13
В половине двенадцатого ночи в кабинете заместителя директора завода по кадрам и быту шестеро мужчин пили чай, жевали бутерброды из дежурного буфета и смотрели телевизор.
Яков Денисович Рыбак лишних вопросов не задавал.
Кадровый военный, он хорошо понимал, что каждая работа имеет свои особенности, тем более такая сложная, как у чекистов. Лишь одно несколько смущало - возраст собравшихся у него в полночь людей. Только, пожалуй, Гирин по представлению Якова Денисовича соответствовал хотя бы внешне сотруднику Комитета государственной безопасности.
Под левой рукой Рыбака негромко зазвонил городской телефон. Жена беспокоится, с нежностью подумал Яков Денисович и, сняв трубку, сказал приглушенно:
- Я слушаю.
Незнакомый мужской голос просил пригласить к телефону Панкратова. Рыбак на мгновение удивился, потом вспомнил его имя и отчество:
- Юрий Степанович, это вас.
Панкратов подошел к телефону с таким видом, словно ждал этого звонка, сказал в трубку: "Хорошо, я вас понял" - и посмотрел на Рыбака:
- Яков Денисович, извините, у вас где-то поблизости есть отдельный пустой кабинет и телефон? Я должен позвонить.
- Только в приемной параллельный стоит. А можно из кабинета, где товарищ Семин сегодня работал. Я сейчас быстро на первый этаж схожу, ключ возьму у дежурного. - Рыбак вышел.
- Михаил Павлович ждет моего звонка, - бросил на ходу Панкратов и поспешил за Рыбаком.
В кабинет заместителя директора он вернулся вовремя.
- Все нормально, - шепнул он Матвееву. - Сначала, когда про телевизор услышал, чувствую, аж закипел, а потом, когда я ему про версию сказал, отошел. Но в два часа он ждет от нас уже чего-то реального, а не шаткую версию.
Гусев и Семин почти вплотную подошли к экрану. Гирин сидел возле стола, а Рыбак, подперев голову рукой, хмуро бормотал, поглядывая на экран:
- Черт знает что! Напролом идут! Как на штурм.
Здесь хоть сотню вахтеров ставь - бесполезно.
- Это точно! - кивнул Гусев. - Я в такой толпе барана могу пронести, и никто не заметит.
- Люди наработались, домой спешат, а автобусы ходят через пень-колоду. Ты еще скажи: слона пронесу! - огрызнулся Семин.
- Тихо, не ссориться, - прервал их Панкратов и подошел к Рыбаку. - Яков Денисович, может, вы в курсе, сколько автобусов обслуживает в это время маршрут "завод - город"?
- Точно не помню, но хорошо знаю, что мало. Звонил я в автохозяйство, ругался с ними, да проку нет.
- Ясно, - Панкратов повернулся к Матвееву. - Петр Васильевич, а вы как депутат горсовета можете поставить этот вопрос на ближайшей сессии? Депутатский запрос сделать, в горкоме товарищам порекомендовать?
- Учту, - в который раз за сегодняшний вечер смутился Матвеев. - И в горкоме поговорю обязательно.
- Ну, что ж, Яков Денисович, спасибо вам большое за чай и бутерброды, вы нас от голода спасли. Еще раз извините за беспокойство, за то, что оторвали от дома. Но иначе было нельзя - работа. - Панкратов пожал Рыбаку руку, но отпускать ее медлил. - И маленькое пожелание в конце нашей сегодняшней встречи. Здесь у моих товарищей сложилось мнение, что в гальваническом цехе неплохо было бы еще одну камеру поставить.
- На участке золочения, верно? - воскликнул Рыбак.
- Правильно, для укрепления дисциплины. Там ведь случаются нарушения?
- Ну, что вы! Если бы весь завод был таким, как этот участок, мы бы и горя не знали и все знамена навечно нашими стали. Вы меня, товарищ Панкратов, простите великодушно, я знаю, что есть тайны в вашей работе, государственные секреты. Но хоть что-то мне как руководителю, отвечающему за свой участок, под честное слово офицера и коммуниста с тридцатилетним стажем доверить можно?
- Я ждал этого вопроса, Яков Денисович. А то, что вы так долго терпели и задали его в самом конце, говорит в вашу пользу. По нашим предположениям, с одного из промышленных предприятий области происходит утечка золота. Вот это пока все, что я могу вам сказать.
- Понял, вопросов больше нет. Но только у нас подобное вряд ли возможно.
В час ночи вернулись в апартаменты Матвеева.
В этот момент зазвонил телефон. Панкратов машинально, как у себя в кабинете, левой рукой снял трубку:
- Слушаю. Да, Михаил Павлович. Какое образование у Глазова? Девять классов, У Павлова? Секунду, сейчас уточню. Десять. Почему так уверенно отвечаю? Ребята проверяли. А у всех нас? У нас высшее. Как получить из раствора золотой слиток? - Панкратов поднял глаза на Матвеева, потом перевел взгляд на Семина. Те пожали плечами. - В данный момент я на этот вопрос точно не могу ответить. Как вы говорите? Проконсультировались уже? Слушаю. Так, сначала получить песок, а из него сплавить слиток. Но, Михаил Павлович, то, что принес нам Одинцов, по данным экспертизы, получено в домашних условиях. Есть, хорошо. Согласен, специалисты и ревизоры из министерства обязательно нужны, их надо пригласить. Понял, искать лабораторию дома. Да, и слитки эти делает не Глазов, а кто-то другой. Но, Михаил Павлович, а что, если тот же Павлов на школьной олимпиаде по химии к физике получал призы? Разве он не сможет? Есть отставить фантазии. Спокойной ночи! - Панкратов положил трубку, сел за стол, выпятил губы. - Ну и слышимость у тебя, Петр Васильевич, как будто с Сахалином разговаривал. Наш генерал, братцы, абсолютно прав. Пока что наша версия написана вилами на воде. Нужны факты, нужны конкретные, неопровержимые доказательства. И добычей этих доказательств, подчеркиваю - доказательств, а не плодов фантазии, даже самых гениальных, мы с вами займемся завтра. Вернее, уже сегодня, после того как вздремнем. В половине второго соберемся снова и обсудим новости. Времени немного, но выхода нет. Всем за минувший день спасибо, спокойной ночи. А к семи утра быть здесь. Так, Петр Васильевич?
- Так точно, - ответил Матвеев,
14
Поселок Пионерский, спрятавшийся в тени огромных серебристых тополей, посаженных строителями шахты еще до войны, в этот тихий, солнечный, ласковый день в который раз за прожитые сорок четыре года показался Василию Серегину земным раем. В самом деле: здесь было все, что надо для безбедного существования человеку самостоятельному и предприимчивому. Шахта, пока не кончились запасы угля, давала работу; детский сад и школа воспитывали и учили детей; Дворец культуры развлекал людей. И даже когда вместо шахты открыли филиал швейной фабрики, бывший слесарь внутришахтного транспорта Василий Серегин не приуныл, как многие, не подался на машиностроительный завод, а остался жить в Пионерском, в просторном трехкомнатном коттедже с большим приусадебным участком прямо за окнами, с кирпичным гаражом и старенькими "Жигулями", с высоким забором, женой Клавдией, сыном и дочерью, которых он после восьмого класса определил в городское профессионально-техническое училище, с огромным цепным кобелем Тарзаном, до безумия влюбленным в хозяина, потому что только ему Серегин отдавал всю свою угрюмую нежность. Клавдию он никогда не любил, и до свадьбы, и после нее у Василия Серегина, сильного, высокого, а значит, по мнению большинства девчат, красивого парня, подружек было хоть отбавляй, да и Клавдия, которую он взял в соседней деревне из большой семьи, где были одни девки, искренне считала, что ей повезло: муж есть, двух детей она ему родила, работа в городском детском саду до самой пенсии, а что еще человеку надо?
Василий думал иначе. Он был убежден, что ему, мужику грамотному, получившему среднее образование, недостаточно двухсот рублей в месяц, поэтому из бригадиров слесарей по ремонту швейных машин он перешел водителем в военизированную пожарную часть в городе, правда, на оклад вдвое меньший, но зато теперь Серегин после суточного дежурства трое суток был свободен, а свобода - такой товар, который дороже любых денег, который сам по себе при должной сообразительности может обернуться немалыми деньгами. И, недолго думая, Василий оформился на полставки сразу в два детских городских сада: в один дворником, в другой - сторожем и оператором газовой котельной. Работу дворника он возложил на Клавдию, и она безропотно согласилась. Во время суточных дежурств в пожарной части обязанности сторожа и оператора газовой котельной сразу, как только поступил в техническое училище, стал исполнять шестнадцатилетний сын Вовка. В свободное от основной работы время, которое составляло трое суток, Серегин копался на даче, к вечеру мчался в город, объезжал оба детских сада, забирал несколько ведер отходов с кухни и возвращался домой, кормил четырех поросят, каждый из которых, забитый к концу года и реализованный на рынке, приносил семьсот-восемьсот рублей чистой прибыли. Прибыльным был и урожай с десяти соток земли: ранней весной под пленкой быстро росли лучок, редиска, земляника. Потом подходил черед огурцов, помидоров, яблок, наконец, картошки. Словом, почти все было отлично, если бы сын был такой же сообразительный и трудолюбивый. Но, к великому огорчению Серегина, Вовка вырос вялым, ленивым, пристрастился к книжкам и даже, дуралей, пописывал стихи. На дочь Зину, хоть и выбрала она, поддавшись его уговорам, торгово-кулинарное училище, надежда была слабая: в пятнадцать лет Зина вымахала высоченной красивой девахой, признавала только тряпки, в училище хватала тройки, зато вовсю крутилась с парнями, за что однажды Серегин, ждавший ее на машине, чтобы отвезти домой помочь матери, и не дождавшийся, на следующий день приехал в общежитие и на глазах у подружек высек ремнем. Зинка не кричала, только кусала в кровь губы, брызгала слезами из синих глаз и фыркала: "Подумаешь, а мне не больно!"
Единственный родной человек, которому Василий мог бы открыть душу, был младший брат Костя. Но и он после армии, поддавшись соблазнам, рванул в Москву и устроился там рядовым милиционером охранять метрополитен. Приезжал он, правда, почти каждый год, но какой может быть откровенный разговор с милиционером, даже если это родной брат! Нет, отец бы не одобрил Костин выбор. Отец и его, а особенно Василия, старшего сына, долго и тщательно приучал к тому, чтобы уметь зарабатывать денежку, и радовался, что Василий точь-в-точь - копия своего деда, который благодаря своему усердию, смекалке и предприимчивости имел шесть коров, четыре лошади, два десятка баранов, а уж птицы всякой, вроде кур, гусей и уток, у него было без счета. Перед арестом дед держал даже мельницу, и, если бы не проклятые перегибы власти, так и не давшие деловым людям расправить плечи, развернуться в полную силу, наверняка, думал Василий, остался бы ему от того наследства добрый кусок, и не вкалывал бы отец на шахте проходчиком, не гнул бы спину, а других заставлял, не ушел бы так рано из жизни, да и сам бы Василий Серегин сейчас не крутился, как белка в колесе.
А тут еще встретилась на пути Елена Петровна Кудрявцева, и совсем одиноко стало на душе у Серегина. И вовсе не потому, что влюбился в нее, какая там, к черту, любовь к ней, почти сорокалетней бабе, если Клавдия - такая же, только привычная. Да, конечно, Кудрявцева и симпатичней, и пышней, но только дурак меняет шило на мыло. Дело было в другом. В том, что свою заведенную тугой пружиной жизнь в эти последние месяцы Серегин увидел как бы со стороны. Увидел - и стало ему за себя обидно: как же можно так мелко суетиться, считать себя счастливым и независимым, имея на сберкнижке несколько несчастных тысяч рублей, когда есть к этому и даже более прекрасному счастью и свободе совсем иные пути, совсем другие дороги, не требующие от тебя стольких физических сил, траты нервов и унижения!
Первый раз он встретил Кудрявцеву ровно год назад в колхозе соседнего района, куда в сентябре его уговорили поехать на уборку картофеля. Серегин хорошо помнил, как он ломался, не хотел, как его уговаривали, и он согласился лишь тогда, когда составил для жены и детей почасовой график жизни без него и прикинул, что пользу из его пребывания в колхозе тоже можно извлечь немалую: привезти и ссыпать в подвал пару машин колхозной картошки для поросят.
В первый же день работы в колхозе Серегин сделал вместо положенных шести двадцать рейсов на спирт-завод, и председатель, худой жилистый татарин с темным от солнца и пыли лицом, долго тряс его руку:
- Да, парень, если бы все так вкалывали, мне и трех машин, а не пятнадцати из города хватило бы с избытком.
- А я бы сейчас пожрал и выспался. Только не в общежитии. Шума не люблю, - сказал Серегин.
- Перекусить? - Председатель посмотрел на часы и покачал седой головой. - Ах ты, елки-палки, уже девять почти. Но ты попробуй. На бугре, напротив правления, наша столовая. Она, правда, сейчас закрывается, но хоть чайку попьешь. А насчет постоя - там две наши старушки мойщицами посуды работают. Одна из них тетя Маруся. Скажи ей, что я просил тебя взять, она одна живет, а дом просторный.
Колхозная столовая помещалась в кирпичном доме, разделенном пополам: на кухню и обеденный зал с пятью столиками. Серегин ввалился в нее без всякой надежды на горячую еду, с единственной мыслью съесть кусок хлеба и выпить чаю.
- Закрыто, гражданин! - громко сказали ему из кухни неожиданно звучным молодым голосом. - Там написано, что столовая до девяти.
- Да я грамотный. Мне бы чаю с хлебом, больше и не надо ничего, - откликнулся Василий.
- Грамотный? - в окне раздачи появилась моложавая женщина в белом халате, светловолосая, чуть полноватая, с веселыми темными глазами и ямочками на круглых щеках. Эта меня покормит, подумал Серегин, встал, улыбнулся и подошел к раздаче. С широкой плиты, заставленной кастрюлями, головокружительно пахло жареным мясом.
- Не шибко ученый, но дважды два - помню. Послушай, красивая, накорми ударника. Целый день вкалывал, не жрамши, честное слово. А голодного девки любить не будут. - Серегин наклонился к раздаче и посмотрел в темные зрачки поварихи. Она отпрянула, словно он плеснул в нее кипятком, и повернулась в профиль:
- Ладно уж, ударник. Мой руки.
- Руки? - Серегин удивленно посмотрел на свои широченные ладони. - Ух ты, гигиена! - и пошел к умывальнику около входа.
- Надолго к нам, ударник? - спросила из кухни повариха.
- Это как меня здесь приветят. Недельки на две от силы. - Серегин сел за стол, почему-то чувствуя, что она сама подаст ему. И точно: уже шла с большой глубокой тарелкой, в которой были вкусно уложены мясо и мятая картошка с луком. Серегин даже зажмурился от удовольствия, но краем глаза уловил, что повариха высокая и стройная. - А если так кормить будут, то, может, вообще останусь. Ты местная?
- Нет, из города, - повариха принесла металлическую кружку и горячий чайник, подвинула ближе хлеб.
- А почему сказала "к нам"? - Василий взял ложку и наклонился над тарелкой.
- Так я здесь уже второй месяц. Устала, как черт. И не знаю, что там дома творится.
- А как тебя величать? - спросил Серегин и подумал, что у этой симпатичной бабы здесь, в колхозе, видимо, от городских мужиков отбою нет.
- Величать меня, молодой человек, красиво - Елена Петровна, - ответила повариха и неторопливо пошла на кухню.
Серегин едва не подавился от неожиданности. И потому, что его назвали молодым человеком, и потому, что уж очень по-царски представилась ему повариха. Он с минуту молча уминал картошку с мясом, потом повернулся к раздаче:
- А меня, Елена Петровна, еще никто не звал Василием Митрофановичем. Все больше Вася да Серегин. - Он налил до краев кружку темного чаю, отхлебнул - сладкий. - И где ж ты, Елена свет Петровна, в нашем городе каши варишь? В какой столовой такая вкуснота бывает?
Повариха выключила плиту и вытерла полотенцем руки:
- Я на машиностроительном заводе бригадиром работаю. А вкусно готовить - это мое хобби, Василий Митрофанович. Когда-то в юности пришлось в столовой котлы ворочать. А вы - шофер?
- Ага, - Серегин допил чай, собрал посуду, отнес к раздаче. - Сколько я вам должен, хозяюшка?
- Сорок семь копеек.
- Всего-то? - удивился Серегин. - Накормила, понимаешь, на неделю и так дешево? Ну, прямо коммунизм настоящий. - Он порылся в кармане, достал рубль.
- У меня сдачи нет, я всю мелочь уже сдала. И потом здесь талоны, платить надо в бухгалтерию колхоза.
- Елена Петровна, - Василий прилег на широкий подоконник раздаточного окна. - Извините, конечно, но у меня появилось желание отблагодарить вас по-настоящему за вашу доброту.
- Это как? - Она уже сняла белый халат и осталась в легком голубом платье.
Серегин отвел глаза от поварихи в темно-синее окно.
- Очень просто. Вы говорите, что давно не были дома. Отсюда до города всего-то полста километров по хорошей трассе. Какой-нибудь час. Я могу вас подбросить.
- Правда? - обрадованно вспыхнула Елена Петровна и улыбнулась так открыто и беззащитно, что у Серегина приятно дрогнуло сердце. - Нет, спасибо, Василий Митрофанович. Я не успею назад, а мне в пять утра надо быть уже здесь, мы ведь в шесть открываемся. Так что извините.
- И это не проблема! Я вас и обратно отвезу. Вы долго будете дома?
Елена Петровна нерешительно прижала палец к губам, посмотрела на Серегина исподлобья:
- Вообще-то мне только платья сменить да внука проведать. Ну, час, не больше.
- Боже мой! - воскликнул Василий. - И вы еще сомневаетесь? Да мы с вами к двенадцати ночи уже вернемся. Даю слово! Дорога отличная, дождя нет. Ну, решайтесь!
- Но вы же целый день работали, устали, вам отдыхать надо.
- Елена Петровна, я человек железный, вот увидите!
Это была не поездка, а чудо. Когда он бросил, словно игрушечные, три полных мешка картошки, выписанные Еленой Петровной в колхозе, за высокий борт машины, а она села в кабину и сразу наполнила ее запахом каких-то нежных духов, всю дневную свинцовую усталость Серегина сняло как рукой.
- Елена Петровна, признайтесь, что вы меня обманули, когда сказали про внучка? Муж ждет - это я поверю. Внук - неправда!
- Ну, почему же? - наивно и мило удивилась она, подставив в открытое окно руку упругому теплому ветру. - Моей дочери девятнадцать, мне тридцать восемь и только в конце года будет тридцать девять. Так что я уже бабушка. И внука зовут Максим.
- Великолепно! Просто поразительно! А муж намного старше вас? - Серегин, внимательно глядя на пустую дорогу, ловко закурил и опустил руку за дверцу, спрятав от ветра огонек в кулаке.
- Муж у меня был. Но я развелась с ним давным-давно. Он умер в Магаданской области, - Елена Петровна вздохнула высокой грудью.
- Срок отбывал? - невольно вырвалось у Василия.
- Нет, сам уехал на прииски. Мы развелись, потому что он пил и изменял мне. А когда я его не простила и прогнала, сказал, что вернется из Магадана и озолотит свою Елену Прекрасную. А сам через год простыл и умер.
- Вам изменял? Что-то не очень верится, - Василий покосился на Елену Петровну и покачал головой. - Слепой он был, что ли?
- Знаете, есть такая пословица: что имеем - не храним, потеряем - плачем.
- Да, история. Вы меня простите, что я вот так, с расспросами.
- Ничего, Василий Митрофанович, дело это прошлое, почти все забылось. Да и не одна я теперь, у меня дочь, зять и Максимка. И на работе ценят, зря у нас бригадиром не ставят.
- О-о, я и забыл, что вы начальство. И хорошо платят?
- У нас на участке очень прилично. Двести и даже больше в месяц получаем.