Месяцев через шесть, когда Настенька шутливо обронила первую часть фразы, Евгений Александрович без большого труда догадался, кому она принадлежит, и, затаив на тестя смертельную обиду, решил, что, кроме тихой ненависти, размениваться на иные чувства к тому не стоит, да и некогда. Деньги улетучились моментально, и Евгению Александровичу для того, чтобы поддерживать свое реноме на должном уровне, пришлось трудиться и приворовывать в поте лица. Про долг Настенька, разумеется, не имела ни малейшего понятия и однажды вечером, лежа в постели и гладя тонкими горячими пальцами глубокие залысины мужа, удивилась:
- Евгений, как-то странно получается. Ты работаешь как одержимый, а денег у нас даже на видеомагнитофон нет. Я уже не говорю о катере, который ты обещал еще летом.
- Л-лапочка, - растерялся Евгений Александрович, у которого до восьми тысяч, какие он должен был через месяц отдать Эдгару, не хватало всего восьмисот рублей. - Видеомагнитофоны пока не поступили на базу. Я ведь хочу не ерунду купить, а что-нибудь стоящее, причем с приличными записями.
- С самыми-самыми? - прошептала Настенька и немного покраснела.
- Н-ну, разумеется, моя прелесть. А насчет катера - что ж его на зиму глядя покупать? Домик на берегу водохранилища готов, он тоже кое-каких денег стоит. А катер будет весной. Ты д-довольна?
- До весны еще надо дожить.
На следующий день Евгений Александрович отправил письмо отцу и заказал телефонный разговор со старшим братом. Владислав, кандидат медицинских наук, жил и работал в Сибири. После подробного разговора он пообещал перевести на расчетный счет Евгения две с половиной тысячи, но предупредил, что делает это с большим для себя усилием, потому что деньги ему тоже нужны на ремонт совсем старого "Москвича".
- Б-братишка, милый, я тебе и так благодарен на всю жизнь за то, что ты д-для меня сделал. А долг этот я обязательно верну, ты меня з-знаешь. Кстати, твое п-пожелание. пятнадцатилетней давности - игрушку с м-малышами - я тебе достал. Почтой, сам п-понимаешь, такие вещи не высылают, нельзя. Вот поедешь в Москву, п-предупреди телеграммой, и я тебе лично ее вручу. Это мой п-подарок.
- Напрасно, Женя, ты это сделал. Все было в детстве, мы теперь с тобой люди достаточно взрослые. Так что игрушку и малышей выбрось от греха подальше и забудь место, куда она упала. Это я тебе не советую, а приказываю. Ты понял?
- Х-хорошо, - улыбнулся Евгений Александрович и подумал, что его скорей заставят отречься от Настеньки, чем он выбросит наган и сотню патронов к нему, которые он выкрал из квартиры одинокого старика, часто вызывавшего "Скорую помощь". Это было несколько лет назад, тогда Евгений Александрович в поисках старого золота еще не брезговал дежурствами на "скорой помощи", смысл которых заключался в том, чтобы установить, у кого есть ценное старинное рыжье. У таких пациентов тут же фиксировались плохие зубы, с улыбкой назначался день приема, а когда человек приходил в поликлинику, Евгений Александрович пускал в ход свое обаяние и профессиональное мастерство.
Своему отцу Евгений Александрович написал, что на старые "Жигули", которые отец помог ему купить сразу после окончания медицинского училища, на обочине наехал пьяный водитель ЗИЛа и смял их в лепешку. Восстанавливать нет смысла, а без машины он как без рук. Тысяча рублей у него есть, и если бог дал в этом году хороший медосбор, то, может, отец пришлет еще хотя бы четыре тысячи, да Владик поможет. Деньги от отца и брата пришли через десять дней. Евгений Александрович взял отгулы, съездил в Москву, привез видеомагнитофон с десятью кассетами, но прежде, чем демонстрировать их Настеньке, внимательно посмотрел без нее. Три самые непристойные спрятал в гараже, а остальные, от почти невинных до более менее откровенных, показал жене. Несколько дней она была в шоке, даже дулась на него, но потом непонятная ее обида прошла, и Настенька привыкла.
Эдгар Пашутин работал в соседнем городе, который почти вдвое был крупнее, чем тот, где жил Евгений Александрович, в большой, солидной поликлинике, имел официальное разрешение, через его руки золото проходило быстрее и свободней. Ему завидовали многие, но только не Евгений Александрович. Он скорее недолюбливал Пашутина за его излишнюю самоуверенность, которой не обладал сам, и был убежден, что тот рано или поздно кончит плохо.
Евгений Александрович после обеда, когда закончил смену, позвонил Эдгару на работу и сказал, что хочет вернуть долг.
- Приезжай в ресторан к четырем часам, - ответил Эдгар, - заодно обмоем новый мотор на моем драндулете, сегодня пригнал со станции техобслуживания. Между прочим, твоему "Жигулю", хоть он у тебя и новенький, могу дать фору пару километров.
- П-проверим, - улыбнулся Евгений Александрович и, захватив с собой коричневый дипломат с деньгами, поехал к другу.
Эдгар ждал его в "Москвиче" на пятнадцатом километре, почти на середине пути между городами. Евгений Александрович увидел его издалека, притормозил, потянулся к дипломату, хотел выйти, но Пашутин левой рукой из машины показал ему: езжай вперед, и крикнул:
- Фора два километра!
- Ч-чудак! - пробормотал Евгений Александрович, рванул машину с места, поглядывая в зеркальце. Через полминуты "Москвич" превратился в маленькую точку, но потом вдруг неожиданно стал приближаться с непонятной бешеной скоростью.
- Вот это да! - прошептал Евгений Александрович и, сев поудобнее, переключил скорость. Посмотрел на спидометр. Стрелка его, дрожа, приблизилась к цифре 120. Дорога была свободная, но часа два назад прошел дождь, асфальт еще не просох, и Евгений Александрович, вспомнив о близком левом повороте, чуть сбросил газ. Поворот показался через минуту, он был довольно крутой, поэтому правая нога автоматически ослабла. Прямо за поворотом, в нескольких метрах, торцами к дороге лежали друг на друге десятка полтора больших полуметровых труб, за ними виднелся аккуратный барханчик желтой земли, вынутой экскаватором. Водопровод тянут, подумал он, и в это мгновение мимо него, победно сигналя от восторга, таким метеором промчался Эдгар, что у Евгения Александровича создалось впечатление, будто его автомобиль стоит на месте. Он успел посмотреть на спидометр, дал тормоз, потом поднял глаза и ахнул. "Москвич" Эдгара, не вписавшись в поворот, юзом пошел по асфальту, левой стороной на большой скорости ударился о торцы труб, отскочил от них почти к самой дороге, перевернулся и замер с крутящимися вверху колесами.
- Эдгар! - цепенея от ужаса, закричал Евгений Александрович, останавливаясь и пытаясь выскочить из машины. Но в испуге он забыл отстегнуть ремень безопасности и дергался, как пойманный в сетку глухарь, потом больно стукнулся головой о солнцезащитный щиток и откинулся в кресле.
- Что ж ты наделал, Эдгар? - прошептал Евгений Александрович, медленно отстегивая проклятый ремень и с трудом выходя из машины. На дрожащих, ватных ногах он двинулся к "Москвичу", из-под которого в его сторону текло что-то темно-красное. Кровь! - догадался Евгений Александрович, приседая от страха и стараясь понять, откуда она течет. Почти в упор на него смотрели, наверно, еще живые, но уже кроваво-мутные глаза Пашутина, оказавшиеся почти у асфальта, потому что ни лба, ни шапки густых русых волос не было - половину черепа словно кто-то срезал огромной бритвой.
- Н-нет! нет! - зашептал Евгений Александрович, икая и давясь, опустился на четвереньки и попятился к своим "Жигулям". Уткнувшись в бампер, он вздрогнул, вскочил на ноги, посмотрел вперед на пустую дорогу, потом оглянулся назад, постоял, словно ожидая, что эта картина исчезнет, и вдруг решительно сел в машину, завел мотор, вывернул на левую сторону шоссе и, не оглядываясь, дал полный газ.
Через полчаса после аварии, покружив по городу, он заехал в поликлинику, у нескольких врачей спросил, где можно найти Пашутина, куда он скрылся, а потом окружной дорогой вернулся домой и спрятал в тайнике гаража восемь тысяч.
Эдгара похоронили через два дня. В черном костюме, легком черном свитере и темно-синем плаще, Евгений Александрович стоял у его могилы рядом с Людочкой Пашутиной, миниатюрной красавицей, державшей на руках трехлетнего сына.
- Прощай, друг незабвенный! - сказал Евгений Александрович и следом за Людочкой бросил в могилу ком точно такой же светло-коричневой глины, какая маленьким барханом еще долго лежала возле труб, о которые разбился Эдгар. Большого труда стоило Евгению Александровичу уговорить Настеньку не ездить с ним на похороны, чтобы не травмировать душу. У Эдгара, оказывается, оставалось на книжке еще почти тысяча рублей, завещанных Людочке, так что Евгений Александрович с чистым сердцем помог ей поставить на могилу мужа красивую ограду и памятник.
Некоторое время он напряженно ждал повестки от следователя, но экспертиза ГАИ, вызванная через час водителем междугороднего автобуса, установила, что происшествие случилось по вине погибшего, и дело закрыли.
Людочка пригласила на сороковины только узкий круг товарищей мужа, в том числе и Евгения Александровича. С сухими от горя глазами она рассказывала ему, что в тот роковой день Эдгар позвонил ей и предупредил, что домой вернется к шести, потому что задержится по делу. А по какому делу и почему он вдруг оказался за городом на скользкой трассе - об этом теперь никто никогда не узнает.
Евгений Александрович хмурил широкие брови, вытирал влажные от слез глаза чистым платком, который Настенька непременно по утрам трогала спичкой, смоченной во французских духах, и молчал.
С того времени прошло без малого три года, и странное дело: из памяти Евгения Александровича, которая была уникальной и фиксировала даже мельчайшие события десяти-пятнадцатилетней давности с такими подробностями, словно это было вчера, из этой феноменальной машины он смог без какого-то усилия воли вычеркнуть события того дня и свою причастность к ним. Сейчас он был убежден, что катастрофу, гибель Эдгара видел кто-то другой, кто очень детально рассказал, как это случилось, а он просто запомнил.
И теперь, проезжая с Настенькой тот самый поворот, Евгений Александрович без труда сделал скорбное лицо и нажал на клаксон. О чем-то задумавшаяся Настенька вздрогнула и посмотрела на него с удивлением:
- Что ты, Женя?
- Так положено, - назидательно сказал он и кивком головы показал на поворот, где сбавлял скорость. - На этом месте разбился Эдгар.
- Да-да, я помню, - равнодушно покачала головкой Настенька, - ты мне как-то говорил. Но разве обязательно именно сегодня было ехать мимо этого поворота? - Она капризно искривила губы.
- Извини, я почему-то не придал этому значения, - пробормотал Евгений Александрович, - просто отсюда ближе до моего заветного места. - Он свернул вправо на проселочную дорогу и минут через десять спустился с довольно крутого склона оврага в маленькую долину, которую надвое разрезала серебряная полоса безымянной речки. Левый ее берег был скрыт со стороны поля высоким склоном, а на правом, более пологом, всего в полусотне шагов стояли на прочных, стройных золотистых ногах высокие сосны.
- Боже мой! - ахнула Настенька, выходя из машины. Она тут же сбросила туфли, расстегнула костюм и осталась в купальнике, который без труда Евгений Александрович мог спрятать в своем небольшом кулаке. - Какой райский уголок!
Повизгивая от восторга, она побежала к речке пробовать воду, а Евгений Александрович, потянувшись, словно со сна, быстренько расстелил одеяло, поставил на него портативный магнитофон, нажал клавишу. Прозрачная, медленная мелодия догнала Настеньку, окутала ее и соединилась с ласковым, чуть грассирующим говорком речки.
- А пить ее можно? - спросила жена, черпая ладошкой воду. - Она такая прозрачная.
- Можно, - разрешил Евгений Александрович, - это грунтовая, из отработанных шахт понемногу откачивают. - Он достал из машины две сумки с надписью "Мальборо", стал раскладывать завтрак, приготовил две изящные мельхиоровые рюмочки, поставил около них высокую коробку коньяка с именем любимого полководца. Однажды, разглядывая себя в зеркало, он обнаружил с ним сходство и был приятно удивлен и обрадован.
- Фи, - сказала Настенька, глядя на его приготовления, - опять твой "Наполеон"?
- П-понимала бы, - бормотнул Евгений Александрович и махнул рукой. - Иди, хозяйка, хватит п-прохлаждаться, не дома, чай.
Настенька вернулась к нему, прохладными влажными ладонями полезла под рубашку к груди и спине, он шутливо поежился и чмокнул ее в подбородок.
- А можно я без купальника плескаться буду?
- Попозже, пусть солнце нагреет воздух.
- А это твое место и больше ничье? А почему ты раньше меня сюда не привозил? Признавайся!
- Я н-недавно его обнаружил, совсем случайно, когда возвращался окружной дорогой, - ответил Евгений Александрович, и слукавил, потому что это место он отыскал давно и не раз приезжал сюда и до, и после знакомства с Настенькой. Но разве можно было огорчать ее такими пустяками? Разве у него нет сердца?
Давно не было у Евгения Александровича так хорошо на душе, так беззаботно и радостно, словно не он, а кто-то другой, похожий на него человек, воровал и скупал золото и по ночам просыпался в холодном, липком от страха поту...
Они купались в ледяной речке, ловили вилками огольцов под камнями, собирали маслята в бору, жарили их на костре. А потом он попросил Настеньку повесить на сосне две банки.
- А это еще зачем? - Она брезгливо посмотрела на пустые консервные банки.
- Фокус покажу, - загадочно улыбнулся Евгений Александрович, решив продемонстрировать жене меткость глаза и твердость руки, а заодно показать ей наган.
Она чуть обиженно пожала плечами и неохотно пошла через ручей на тот берег. Когда Настенька подошла к сосне, такая же бронзовая под теплым солнцем, и, повернувшись боком, спросила: "Повыше или пониже?", он крикнул: "Повыше!" и подумал о том, что, если вдруг она изменит ему с кем-то, если это прекрасное тело будет принадлежать не ему, а кому-то другому, он застрелит ее.
Настенька вернулась поскучневшая, вытерлась махровым полотенцем, надела купальник и стала собирать посуду:
- Вода уже совсем холодная. Собираемся, что ли?
- Сейчас, - ответил Евгений Александрович, - успеем. Вот теперь я покажу тебе настоящий фокус, - он шагнул к машине, зачем-то полез под сиденье и достал оттуда наган. Настенька видела такие в кинофильмах о гражданской войне.
- Ух ты, - удивилась она, - как настоящий!
- Вот именно, - Евгений Александрович ласково погладил наган, посмотрел на противоположный берег, прищурился. - Здесь до сосны метров тридцать, так? Теперь смотри, - он картинно заложил одну руку за спину, другой поднял оружие и дважды подряд выстрелил.
Настенька, зажав уши руками, увидела, что обе банки, которые она повесила на маленькие сучки, подпрыгнули и слетели в траву.
- Здорово, молодец! - она захлопала в ладоши. - А можно, я тоже попробую, Женечка?
- Можно, - он вложил наган ей в правую руку, повернул Настеньку к сосновому бору боком и, поддерживая револьвер своей левой рукой, предупредил: - Не спеши нажимать курок, придержи дыхание, целься спокойнее. Давай!
Настенька выстрелила, снова сказала "Ух, ты!", сбегала к соснам и разочарованно вернулась:
- Промазала. А ты здорово стреляешь. Значит, он настоящий?
- Конечно, - Евгений Александрович показал ей маркировку, и Настенька медленно прочитала вслух:
- "Тульский Императора Петра Великого оружейный завод, 1916 год". Смотри-ка, и даже номер есть - 159326. Надо же! Такой старый, а стреляет здорово.
- Да, умели в России делать чудеса. Работает, как часы. А вот немецкий - б-барахло. "Вальтер" сорок второго года. Им даже я стреляю плохо.
- Значит, у тебя еще один есть? А зачем столько?
- Как зачем? Хотя бы для милиции. Таких, как я, она не охраняет.
- Ты любишь мнить о себе как о крупном преступнике.
- Но-но, - нахмурился он, - аккуратней с т-терминами. Я не преступник, а д-деловой человек. Это большая разница. Поняла?
- Поняла. - Настенька вдруг снова стала скучной, и Евгений Александрович даже удивился, как быстро она потеряла интерес к оружию, а потом подумал: женщина, чего с нее взять?!
Собрались быстро. Солнце уже золотило только верхушки сосен, стало прохладнее. Выехали на проселочную дорогу. Настенька молчала.
- Ты что, устала?
- Нет, просто надоело все, скучно.
- Н-не понял. Это тебе скучно? - опешил Евгений Александрович.
- Вот именно. Ну что мы с тобой никуда не ходим и к себе никого не зовем?
- У меня работы много. А ты, пожалуйста, приглашай.
- Я свою работу ненавижу. Неужели тебе не надоело в гнилых зубах ковыряться?
- Может, и надоело, так что из того? Это я умею лучше, чем в-все остальное. И, кажется, неплохо з-зарабатываю. Почему тебе скучно? Чего тебе н-не хватает? Дача - есть, яхта - есть.
- Не яхта, а катер, - возразила она.
- Ну да, к-катер двухпалубный, ну и что? Тряпок полно, видеомагнитофон е-есть. Р-разве этого мало?
- А кто об этом знает? Кто мне завидует? Я же всегда одна, ни подруг, ни друзей.
- П-позволь, а я? - обиделся Евгений Александрович.
- Ты - муж, куда от тебя денешься, хочешь не хочешь - всегда под боком.
- Ах, т-тебе уже надоело? Н-ну сходи, залейся в гости куда-нибудь. Подергайся в так н-называемом танце среди нищих интеллектуалов, которые глушат б-бормотуху, потому что ни на что другое у них в-вечно нет денег, перекинься в покер, а потом заночуй с кем-нибудь. Так, что ли, ты понимаешь веселье? - Евгений Александрович чувствовал, что его понесло, но не мог остановиться.
- А что ты на меня разорался? - хищно прищурилась Настенька. - Если мне этого захочется, ты думаешь, я буду спрашивать твоего разрешения?
- Ах, д-даже так? - у него от возмущения перехватило дыхание.
- Да, Женечка, мне не пятнадцать лет, а двадцать девять, и я, слава богу, обрела право на самостоятельность желаний.
- Тогда выходи отсюда! - Он резко остановил машину и распахнул ее дверцу. - На все четыре!
- Пожалуйста! - Она дернула плечиком, изящно вынырнула из машины и, плавно покачивая бедрами, прошла метров тридцать, обернулась, подняла руку.
- К-как же, дожидайся! - прошипел Евгений Александрович, закуривая сигарету. - Ножками дотопаешь, здесь рядом, километров десять.
И вдруг его обогнали голубые "Жигули" и ткнулись носом почти в самые колени Настеньки. Она моментально, не успел Евгений Александрович даже вытолкнуть дым из легких после первой глубокой затяжки, села в них, хлопнула дверцей, и они рванулись с места в карьер.
Евгений Александрович побледнел. Чего другого, но такой прыти от Настеньки он не ожидал.