Так получилось, что в свои двадцать три года Александр Павлов был в ресторане два раза, после увольнения из армии, когда возвращался с товарищами в поезде Берлин - Москва домой. Но говорить об этом Глазову не стоило, потому что Витька, который был немного старше, сразу бы обозвал его салагой, а Павлову больше всего на свете хотелось казаться взрослым и самостоятельным, многое повидавшим в жизни. Вот почему через два часа после продажи золота в черном, свадебном еще костюме с белой рубашкой и красным галстуком он со скучающим видом человека, для которого вечернее посещение ресторана так же привычно, как утреннее бритье, вошел в полутемный зал, пропахший табачным дымом, и, остановившись у столика метрдотеля, небрежно похлопал по тучному плечу женщину в синем платье:
- Нам бы отужинать, мамаша, скромно, но со вкусом.
Метрдотель повернулась, встала и оказалась молодой женщиной с мощными формами и низким голосом. Глянув на Павлова сверху вниз, она вспыхнула:
- Я тебе не мамаша, сынок, а ты мне не дедушка. Топай за любой стол и жди!
Павлов передернул плечами, что должно было, по его мнению, означать полную бестактность собеседницы, и пошел в зал. Глазов, чуть нагнувшись к нему, прошептал:
- Саня, не обращай внимания. Они все тут дуры невоспитанные. Не то, что за границей.
- Вот именно! - Александр выбрал столик в самом углу, откуда хорошо просматривался зал, сел, ослабил узел галстука, закинул ногу на ногу, небрежным движением бросил на скатерть пачку сигарет и спички, согнул руки в локтях так, чтобы были видны красивые запонки, подаренные на свадьбу Верой.
- Саня, - Глазов ласково хлопнул его по спине, - ты молодец, это ж мое любимое место. - И громко щелкнул пальцами: - Светик!
К ним подошла худенькая официантка. Глазов подмигнул ей и показал пальцем на Павлова:
- Сегодня это - мой шеф. Знакомься - Александр.
Павлов привстал, тряхнул чубом, пожал официантке руку и хотел поцеловать пальцы. Девушка, смутившись, отступила на шаг:
- Вот еще глупости. Вы случайно не родственник Есенину?
- Точно! - громко засмеялся Глазов. - Прямой внучатый племянник. Ладно, с этим потом. Нам, Шаганэ, для начала двести водочки, поскольку больше Указ не позволяет. К ней салаты, заливное, пару пива. Ну и что-нибудь горячее. А потом видно будет.
- У нас вообще-то ругаются, - сказала официантка Павлову, который чиркнул спичкой и прикурил сигарету.
- Мне, милая, можно, - Александр вздохнул и прикрыл глаза, - я - оттуда, - он показал большим пальцем себе за спину. - Скажите, оркестр будет? "Цыганочку" заказать, к примеру, "Одессу", или "Тонкую рябину"?
- Будет, мальчики, все будет, даже милиция, если напьетесь. - Официантка записала заказ и ушла.
- Ну как? - спросил Павлов.
Глазов тоже достал сигареты, закурил, поглядывая в зал:
- О чем речь, Саня? Ты - высший класс! Сразу видно, что бывалый парень. Пока дама на кухне, скажи, сможем мы с тобой еще раз песочком разжиться? Три сотни - это, сам понимаешь, для нас мелочь. Так, три вечера в кабаке посидеть.
- Не знаю, Витя, не знаю. Теща - человек кристальный, к ней так просто не подступишься. Сразу отрубит.
- Но ведь муж-то у нее в Магадане работал. Неужели он ничего ей не оставил? Почему-то не верится мне.
- С мужем она жила плохо. Он уехал туда после развода. Алименты не присылал, мне Вера говорила, что мать отказалась. А потом она получила извещение, что он умер. Нет, Витя, это - не вариант. Тот порошок, который я случайно нашел, она просто по забывчивости своей из халата не вынула.
- Но если через целую неделю этого песка на заводе не хватились, значит, он там плохо лежит? Значит, еще взять можно?
- Ишь, деловой какой! В тюрьму захотел? Да там такая охрана, что за щекой леденец не пронесешь через проходную. Что я, не знаю? У меня там Вера работает, правда, на другом участке. Хватит об этом. Вот и заливное пожаловало. Давай, Витя, за дружбу. Видимся мы редко, но все-таки не зря на курсах шоферов познакомились.
- Да, Саня, свела нас судьба. Только тебе повезло больше. Ты после этих курсов в армию пошел, за границу попал, а я на Север умчался не по своей воле.
- Дурак потому что был. Кулаками надо было меньше размахивать, не попал бы в колонию. И не платил бы сейчас алименты.
- Спокойно, Саня, - зеленые зрачки Глазова налились злостью. - Ты мои северные три с половиной года лучше не замай. Для меня это тоже школа. Не дай бог тебе ее пройти. А про алименты ты вообще зря вякнул. Прошу больше на эту рану соль не сыпать. Лучше скажи, может, друг твоей тещи что-нибудь умеет? Ну, в смысле песка золотого? Машина-то у него есть?
- А-а, Виктор, брось. Ну, чего пожарники умеют? Спать по двадцать пять часов в сутки. А он в пожарке водителем. Сутки дежурит, трое дома. Он может разве что пятерку на своем старом "Жигуленке" заработать, пассажиров подвезти пару раз из одного конца города в другой. Нет, давай-ка лучше думать, как на уборку поехать. Вот где можно хорошо заработать.
- На целине? А ты там был? Не был. А у меня ребята знакомые были. Ты знаешь, как там вкалывать надо? Сутками! Просто так хорошие деньги нигде не заработаешь. Но подумать можно. Давай еще по одной. Вон уже музыканты садятся. Сейчас кэ-эк врежут!
Странное дело: голова ясная, а ноги почти не идут. Ничего, еще немного, и я буду дома. Я правильно сделал, что попросил таксиста остановиться раньше. Бинокль уехал. Сколько я дал ему на такси? Кажется, пять рублей. Вдвое больше, чем надо. Ничего, пусть знает, что я не жадный, что я для друга на все готов. А он все-таки не понял, что я раньше не был в ресторанах, конечно, не понял. И официантка не поняла. А хорошо ребята из оркестра "Тонкую рябину" играли. Культура: пятерку отдал, и будут играть все, что пожелаешь. И звучит приятно, когда они в микрофон на весь зал объявляют: "По заявкам друзей для Александра исполняется популярная песня "Ах, Одесса, жемчужина у моря". Интересно, пожарник уже ушел или нет? И за что его теща любит? Ну, здоровенный, ну, сильный, но ведь не красавец же и не очень-то умный. Да и женат, кажется. Дети у него взрослые. Впрочем, это не мое дело. Мое дело - моя семья, моя Вера и мой Максим. У-у, Максимка, маленький мой! Что должен сделать мужчина? Как там? Ага, вспомнил. Построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Значит, одну треть я уже выполнил: сын у меня есть. И я его ращу, выращиваю. Нет, выращивают всякие овощи, а детей воспитывают. И я тоже воспитываю. Я же не какой-нибудь там бузотер или пьяница. Ну, сегодня - это случайность. Можно было и не ходить в ресторан, а просто дать Витьке пятьдесят рублей, пусть делает с ними что хочет. А так я истратил почти сотню, ну, официантке переплатил пятерку и на такси. Ну и что? Трудом моим, что ли, эти деньги заработаны? Так, шальные. Как пришли, так и уйдут. Это Витька сказал. Нет, шалишь, Глазов. Я не допущу, чтобы они просто так ушли. Я их на какое-нибудь дело истрачу. Ладно, потом видно будет. Зачем мы в конце вечера шампанское заказывали? Это все Глазов. Каких-то девчонок и ребят за стол пригласил, на кой черт? Нам уже уходить надо было. Ничего, пусть знают, что Павлов - человек с размахом. Опять в коридоре лампочка не горит. Наверно, ребята специально вывернули, чтобы целоваться в темноте. Ну, правильно, вон стоят, шушукаются.
- Это ты, Надька, с Димкой тут затаились? Смотри, матери скажу, она тебе задаст трепку.
- Ладно, ладно, Павлов, - раздался ломкий басок, - выпил, так иди домой и не приставай. Мы тебе разве мешаем?
Александр удовлетворенно хмыкнул, крепко вцепился в поручень, одолел лестничный марш в четыре ступени, позвонил в квартиру. Дверь открылась сразу, как будто его ожидали. В тесном коридоре стояли одетые теща и ее пожарник.
- Добрый вечер, Елена Петровна. Службе тоже привет! - Александр пожал широкую ладонь мужчины и спросил почти шепотом: - А Вера где?
- Спит давно вместе с Максимкой. Ты что это, Саша, так поздно? Ай-яй-яй, зятек, нехорошо! Да еще с запахом!
- Елена Петровна, я был на дне рождения у Витьки Глазова. Вы же его знаете немного. Я и Веру звал, а она отказалась. Да и были там одни ребята. Но я ничего, Елена Петровна, я сам пришел. Голова чистая, только вот ноги подвели. Вы же знаете, что я вообще не пью.
- Знаю, поэтому и не ругаюсь, а только предупреждаю. Раздевайся, чаю крепкого выпей да спать ложись. Завтра рано вставать?
- Ой, чуть не забыл! Конечно, рано. Марью Алексеевну на областное совещание везти надо, на целый день.
- Так это хорошо. Я тебе денег дам, ты в магазине "Сапфир" кулончик мне купишь с цепочкой. Василий подарил. Ну, Вася, пойдем, я тебя провожу немного.
- Будьте здоровы, Василий Митрофанович, живите богато, - Павлов сел на скамеечку для обуви, чтобы развязать шнурки. В коридорчик вышла Вера в ночной рубашке, зябко передернула плечами:
- Ну, Саша, ты молодец! Обещал в десять вернуться, а уже двенадцать. Ничего себе, да ты никак пьяный? - Она удивленно расширила сонные глаза. - Вот смеху-то, муженек! И что мне теперь с тобой прикажешь делать?
Павлов наконец развязал шнурки, скинул туфли, с трудом поднялся на ватных ногах. Вера стояла перед ним, высокая, тонкая, уперев кулачки в бедра, в глазах - и смех, и жалость, и страх.
- Ты понимаешь, у меня голова совсем не болит, а вот ноги не слушаются. Но я все равно тебя люблю. Ты меня прости, ладно? Честное слово, Вер, я больше не буду. Ну, случилось так. Это все Витька. Ты помоги мне дойти в комнату, только тихо, чтобы Максима не разбудить. Как он, все у вас нормально?
Вера молча взяла мужа за руку и повела в спальню. Усадила на кровать, помогла раздеться, легла рядом, а когда Александр потянулся к ней, отстранилась и прошептала, глядя в потолок:
- Еще раз такой заявишься, я тебя прогоню.
- Ты, Вер, не говори этого, потому что я больше не буду. Вот сама увидишь. Потому, что у меня, кроме тебя и Максима, никого на свете дороже нет. Я вот что придумал на дне рождения у Витьки. Я летом поеду на целину, на уборку, куда-нибудь в Оренбургскую область. И хорошо заработаю. И тогда мы с тобой на частную квартиру уйдем, и будет у нас все отлично.
4
Оказывается, думал Николай Одинцов, сила воли - не что иное, как большое желание. Надо только очень захотеть сделать что-либо, а уж остальное - пустяки. Самолюбие, если, разумеется, оно у тебя есть, довершит остальное,
Эта мысль настолько поразила Одинцова, что он невольно рассмеялся, когда подъезжал к универмагу, где его должен был ждать продавец. Сегодня же вечером, решил Одинцов, надо обязательно сказать Наташе об этом своем маленьком, но таком важном открытии. Только бы не обманул этот парень. Вот сюда, к бордюру, можно прижаться. Здесь видны все подходы к универмагу. Сколько сейчас? Без одной минуты пять. Можно включить радио. Ага, идет. Значит, ждал, потому что идет медленно, не оглядывается. Уверенный парень. Но все равно какой-то неприятный. Глаза у него слишком наглые. Впрочем, к чему мне его глаза? Мне металл нужен. Бабушкино наследство. А на остальное плевать.
Продавец подходит к машине, к правой задней дверце, открывает ее, садится:
- Привет, доктор.
- Здравствуй. Я не опоздал?
- Все нормально. Ты за собой хвост не притащил?
- Какой еще хвост? - недоуменно усмехается Одинцов. - Ах, да! Не бойся, я тоже не из милиции.
- Тогда я сейчас, только ботинок сниму.
- Это еще зачем?
- Не задавай глупых вопросов, доктор. У меня правый ботинок жмет, ты понял?
Одинцов поворачивается и видит, что Виктор снимает ботинок, стаскивает носок и вытряхивает из него себе на ладонь желтый кусочек. Да, опытный парень. Наверно, жулик бывший. Тем более что на руке наколка.
- Деньги не забыл? - Продавец обувается, завязывает шнурок, зажав в кулаке золото.
- Как сказал, при себе.
- Тогда держи, - Виктор бросает на переднее сиденье желтый комочек. Одинцов достает скальпель, берет слиток, внимательно рассматривает его, царапает скальпелем.
- Чем докажешь пробу?
- А ничем, доктор, ты укуси его и узнаешь. Поверь мне на слово, я не трепач. И гони гроши.
- Держи, - Одинцов вынимает из кармана почтовый конверт. Виктор небрежно сует его за пазуху. Николай удивляется: - Не проверяешь даже?
- Если ты меня обманул, доктор, я тебя под землей найду. Усек?
- Договорились. И еще вот что: больше я тебя не видел и не знаю. И вообще забудь, что я есть.
- Э-э, доктор, а ты трусишь. Да я тебя уже давно забыл. Прощай и не пыли! - Продавец хлопает дверцей и так же неторопливо идет за угол универмага, где только что стоял красный "Москвич".
Все! Теперь подальше от этого места! Одинцов резко трогает машину вперед и едва успевает затормозить на красный сигнал светофора. Раздается противный переливчатый свист. У Одинцова замирает сердце. Милиция! Попался! Сейчас меня возьмут. И все узнают. Вот и инспектор. Маленький, с усиками, старшина. Кажется, знакомый. То ли Дима, то ли Гриша. Неужели дырку сделает? Я же ему зубы лечил, дьяволу.
Одинцов выходит из машины, идет к старшине, прижимая руки к груди:
- Товарищ командир, миленький, да это же я,
Одинцов.
- Вижу. Добрый день, Николай Иванович! - Старшина держит в пальцах сигарету. - Что же вы так неосторожно? Всегда такой аккуратный водитель. Ай-яй-яй! Ладно, дайте прикурить, у меня зажигалка отказала.
- Пожалуйста, Дима, для вас всегда пожалуйста. - Одинцов торопливо зажигает спичку, подает огонек в ковшике ладоней. Старшина прикуривает, внимательно, почти в упор смотрит холодными глазами на Одинцова. "Хитрюга! - догадывается Николай. - Проверяет, не выпил ли я. Вот тебе и приемчик. А может, он все видел?"
- Что за парень садился к вам в машину?
- Парень? - Одинцов замирает с горящей спичкой в руке. Огонь больно жжет пальцы. - Ой, черт! Да так, Дима, странный какой-то, я его первый раз вижу. Вдруг подошел, сел ко мне и говорит: "Телевизор подвезешь домой?"
- Телевизор, а не ковер? - почему-то улыбается старшина.
- Да-да, верно, ковер! - поспешно соглашается Одинцов, - А вы, значит, все слышали?
- Не только слышал, - на лице старшины вдруг исчезает улыбка, и он сдвигает светлые тонкие брови. - Я все видел, Николай Иванович. Вы меня не обманете. Не телевизор и не ковер просил вас подвезти этот парень. Он продал вам слиток золота за триста рублей, которые вы ему передали в почтовом конверте с рисунком музея-усадьбы Поленова.
- Да, но, товарищ старшина, миленький, я ж не хотел, я сомневался, понимаете, я в первый раз. Мне этот слиток вообще-то не очень нужен. Хотите, я вам его отдам? Вот, пожалуйста, мне не жалко, - Одинцов протягивает инспектору носовой платок, в который тщательно завернул золото.
- Нет, Николай Иванович, я его не возьму. Я вас обязан задержать и отвезти куда следует. Вы разве не знаете, что совершили преступление? Садитесь, гражданин Одинцов, в машину. И поедем, - старшина берет его за локоть.
- Нет! Я никуда не поеду! Люди, товарищи! Я не хотел, я же ни в чем не виноват! - закричал Одинцов, вырываясь, и проснулся.
В комнате было тепло и тихо. На кухне гудел холодильник, билась в стекло ветка рябины с черными горошинами ягод. Одеяло валялось на полу большой белой птицей. Из спальни неслышно появилась Наташа в короткой ночной рубашке.
- Что случилось? Ты почему кричал? - Она шагнула к письменному столу, щелкнула выключателем настольной лампы. - И одеяло на полу. Ты не заболел? - Она укрыла Одинцова, склонилась к его изголовью. - Ой, Коля, да ты весь в поту. Ну, конечно, простыл, Я тебе сколько раз говорила, не ходи легко одетый! - Она вышла на кухню, вернулась с полотенцем, вытерла влажный лоб Одинцова. - Ну, почему ты молчишь? Горло болит?
- Нет, - хрипло прошептал Одинцов. - Я не простыл. Мне снилась какая-то гадость. Ты слышишь, Натка, мне приснилось, что меня забрала милиция. Ведь это неспроста. Ты же знаешь, все мои сны потом сбываются.
- Тебя кто-нибудь видел около универмага?
- Кажется, нет. Я, когда выезжал, выехал на красный свет, мне еще старшина знакомый жезлом погрозил, и я сдал назад. Но это знакомый старшина. Он даже не подошел ко мне. Просто погрозил, что нельзя так. И все. А сейчас приснилось, что меня забрали.
- За нарушение правил?
- За то, что я слиток купил. Он сказал мне, что все видел и слышал. И что это валютная сделка. Кошмар какой-то! Я же почти уверен, что никто не видел. Тот продавец буквально минуту был у меня в машине, потом ушел.
- Коля, отнеси этот слиток куда надо.
- В милицию, что ли?
- Куда угодно, хоть в КГБ, только отнеси!
- А может, лучше выбросить?
- Еще раз глупый ты человек! Ну, выбросишь, и с ним триста рублей. А так тебе хоть что-нибудь вернут. Можешь сказать, что нашел его, например. А тогда, я знаю, по закону четверть стоимости тебе, как за клад, могут возместить.
- Четверть? Но ведь слиток весь мой!
- Тогда почему ты кричишь? Почему среди ночи как ненормальный?
- Наташа, а если я никому ничего не скажу и спрячу его на годик? Все забудется, а потом спокойно начну с ним работать.
- Не будет у тебя спокойствия. Ты просто трус. И можешь не обижаться. Что завтра, что через год - разве не все равно? Вспомни Гришина. Жена умерла, дети от него отвернулись. Ты хочешь меня с ребятами одну оставить?
- Хватит ныть. Гришин монетами увлекался. Ну, погорел, ну и что? Зато пожил всласть. Теперь, правда, в горгазе работает.
- А тебе горько со мной живется? Да ты у меня, как у Христа за пазухой! Нет, Коля, лучше отнеси этот слиток куда надо. И черт с ними, с деньгами. Зато мы с тобой останемся чистыми. Есть поговорка такая: не жили богато, и начинать незачем. Ну, хочешь, я еще двух учеников возьму, буду дополнительно уроки вести? Неужели нам не хватит? А матери своей в крайнем случае из моего кольца коронки поставишь. Мне ведь ничего не жалко, лишь бы у нас все было нормально.
- Может, ты и права. Но я-то какой дурак! И зачем клюнул на эту приманку? Хотя золото хорошее, почти без примесей, и проба высокая.
- Не надо себя успокаивать. Ну-ка подвинься, я побуду с тобой, чтобы тебе больше ничего не снилось. - Наташа легла рядом, заботливо укрыла мужа одеялом, прижала его голову к груди, и Одинцов притих, слушая, как ровно и спокойно стучит Наташино сердце. На какое-то мгновение ему показалось, что он снова маленький и что не жена, а мама взяла его к себе, потому что ему приснилось что-то страшное. И гладит его волосы, и шепчет ему на ухо: "Все будет хорошо, вот увидишь. Только не надо бояться, я же с тобой".
Проснулся Одинцов поздно. Открыл глаза, с удивлением посмотрел на будильник - маленький, как спичечный коробок, заметил, что красная стрелка звонка стоит на цифре девять, хотя он вчера ставил ее на шесть. Наташа возилась на кухне. Странно, почему она не разбудила его? Ведь он должен был отвести сына в ясли. Значит, это сделала она и проводила Светку в школу. А он проспал. И голова тяжелая. Ах, да! Ему же сон приснился. И он, кажется, криком своим разбудил жену. Да, разбудил, она пришла, легла рядом, успокоила, и он забылся.