Так Георгий Марченко познакомился с чекистом Яном Раудом - в прошлом политическим ссыльным, эмигрантом, который состоял в партии большевиков со дня ее основания. Рауд не бросил на произвол судьбы неопытного деревенского парня, который не имел никаких средств к существованию и в большом городе мог или умереть с голоду, или стать преступником. Рауд знал лучше других, что, например, Савка-Ухарь особенно охотно вербует в свою шайку молодых, не знающих жизни парней. Савка постепенно втягивает их в "дела", превращает в закоренелых преступников, которым нет возврата в общество. И Ян Рауд, коль скоро это зависело от него, не имел права допустить, чтобы хоть одного человека постигла подобная судьба. Юноша ему понравился. Рауду казалось, что парень напоминает его самого, каким он был много лет назад в маленькой латышской деревушке, затерянной среди высоких сосен. Сосны росли на дюнах мелкого, как пыль, бело-кремового песка. Когда дул ветер с моря, песок с сухим шелестом струился меж толстых древесных корней…
Марченко прожил у Рауда три дня. Эти три дня, впоследствии часто вспоминал Марченко, дали ему больше, пожалуй, чем вся предыдущая жизнь. У себя в селе Георгий окончил четыре класса, и не довелось ему потом прочесть ни одной книги. Интересы его ограничивались кругом насущных житейских забот: прокормиться, помочь отцу. Мечты не шли дальше собственной хаты, лошади, клочка земли. Однажды он подумал: хорошо бы найти клад, купить собственную шхуну, вроде "Святого Николая", но тут же рассмеялся: клады находят только в сказках. Знал Егор: была гражданская война, красные победили белых и хотят теперь сделать счастливыми всех бедняков. Как это будет сделано, он не представлял и никогда не думал, что и сам может участвовать в строительстве новой жизни.
В тот вечер, когда Марченко покинул шхуну, Ян Рауд много рассказывал юноше о революции, о своих скитаниях, обо всем, что происходит в молодой Советской республике. Огромный мир раскрывался перед парнем из глухого приморского села, мир, где сражались и, если нужно, отдавали жизнь за великую идею коммунизма, мир больших чувств и больших подвигов, мир, который должен принадлежать и будет принадлежать трудящимся. Вздрагивал оранжевый язычок коптилки, в окна бился холодный ветер, а Георгий не видел и не слышал ничего, кроме спокойного, неторопливого рассказа Рауда. И стены неуютной холодной комнаты раздвигались, и Марченко видел всю свою родную страну с ее тысячеверстными просторами, полями, лесами, величавыми реками, с Кремлем, где жил и работал Ленин. Ленин! Его Ян Рауд встречал не раз и рассказывать о нем мог без конца.
Так продолжалось три вечера подряд. На четвертый Рауд не вернулся домой. Егор прождал его всю ночь напролет. А утром пришел человек в длинной кавалерийской шинели.
- Пойдем, - не здороваясь, сказал он. - Товарищ Ян хочет тебя видеть.
Больше он не сказал ничего, но у Марченко тревожно забилось сердце.
Они сели в открытый тупоносый автомобиль. Разболтанная старая машина на ходу то дребезжала, то грустно попискивала. Георгий впервые ехал в автомобиле, и необычное путешествие отвлекло от мыслей о Рауде.
Остановились у трехэтажного дома с широкими окнами. Спутник Марченко знаком позвал за собой юношу. Они шагали по длинным коридорам, в которых стоял неприятный, не знакомый Георгию запах лекарств.
У двери в конце коридора их ждала женщина в белом халате.
- Ну? - отрывисто спросил спутник Марченко.
Она молча покачала головой.
- Неужели?..
- Да… - опустила глаза женщина.
Егор порывисто отстранил своего спутника и ворвался в комнату.
На железной койке, под полинявшим байковым одеялом, лежал Ян Рауд. Он с трудом повернул голову.
- Пришли… Спасибо, товарищ Фомин. И тебе спасибо, Георгий… Хотел повидать тебя… Я, вот видишь… Всё… Пять пуль… Не выберусь… - Он говорил не спокойно и веско, как всегда, а торопясь, невнятно. - Товарищ Фомин… Сведи его… к комиссару… пусть пристроят… В городе никого нет… никого у него нет…
- Не надо, Ян, - сказал Фомин, - ты непременно выберешься. Комиссар приказал привезти профессора.
- Профессор был… Я знаю… Всё…
Фомин посмотрел на медицинскую сестру и по взгляду ее понял: раненый не ошибается.
- Георгий, подойди сюда…
Марченко приблизился к койке и встал, вытянувшись, как солдат у знамени.
- Помни… Надо жить так, чтобы не было страшно умирать… Помни это, Георгий… Дай руку.
Он хотел протянуть руку Марченко и не смог - чуть-чуть зашевелились худые длинные пальцы. Марченко неловко и нежно пожал их.
Раненый закрыл глаза. Оказывается, стоит только сделать это, и превратишься в молодого парня - сверстника Георгия. Вот Ян идет с Велтой по дюнам. Ноги увязают в мелком белом песке, перешептываются над головой сосны. У Велты ласковые глаза, от солнечных лучей ее волосы светятся, как янтарь, который выбрасывает море после шторма. Велта хочет ехать в Ригу, поступить на фабрику. Ян поедет с ней, в Риге они поженятся. Согласна, Велта? Она пожимает Яну руку. Вот и хорошо, Велта! Все будет хорошо…
Трое, стоявшие у койки, слушали отрывистые, бессвязные слова на незнакомом языке.
- Велта, - тихо сказал Фомин. - Наверно, деревня, где он родился?
- Нет, - так же тихо ответила медицинская сестра. - Это латышское женское имя.
- Велта, - последний раз позвал Рауд и замолк. Это было очень страшно. Но еще страшнее стало Георгию, когда вдруг всхлипнул Фомин - седой крепкий человек. Слезы медленно текли по небритым щекам, и Фомин не старался утирать их.
Властным материнским движением женщина обняла Фомина за плечи.
- Перестань. Этим не вернешь, - сказала она.
Фомин наклонился, поцеловал Рауда в лоб:
- Прощай, товарищ Ян.
Георгий тоже прикоснулся губами ко лбу человека, которого мало знал, но полюбил на всю жизнь.
Оставив медицинскую сестру в комнате умершего, Фомин и Марченко опять зашагали по бесконечному коридору.
- Кто его? - спросил Марченко, когда садились в машину. Он не мог выговорить "убил", гнал от себя мысль, что Рауда уже нет. Фомин понял вопрос и без этого последнего слова.
- Савка-Ухарь во время облавы. А сам бежал.
За всю дорогу больше не проронили ни слова. Марченко думал, что Фомин отвезет его обратно в тот дом, где он жил с Раудом, но машина поехала в другом направлении и остановилась.
- Идем, - приказал Фомин.
В большой накуренной комнате, на подоконнике, на деревянном, с поломанной спинкой диване сидели люди.
- Где комиссар?
- Там, - указал один на полуоткрытую дверь. Фомин осторожно постучал. Когда ответили: "Войдите", - толкнул Марченко вперед.
- Товарищ комиссар! Вот парень, о котором просил позаботиться товарищ Ян. Его фамилия Марченко.
Комиссар выглядел бы не старше тридцати пяти - сорока лет, если бы не седые виски и не усталое лицо.
- Здравствуй, - он энергично пожал руку Георгия. - Что думаешь делать дальше?
Юноша почувствовал: сейчас решается его судьба и именно сейчас надо высказать мысль, которая родилась у койки умирающего Рауда. С той минуты она все больше овладевала всеми помыслами Георгия.
- Я прошу… - от волнения Марченко не мог говорить, и прошло какое-то время, пока он овладел собой. - Прошу вас взять меня к себе… Мне надо отплатить за Яна Арвидовича. Я все равно убью того бандюгу.
- Правильно! - вырвалось у Фомина.
Комиссар сел за стол. Может быть, в одном из ящиков этого стола среди других бумаг лежала и инструкция, в которой было предусмотрено, кого, как и по каким правилам зачислять в сотрудники Чека. Может быть, по этой инструкции следовало отказать этому парню. Однако комиссар знал, что нет инструкций на все случаи жизни, и еще он знал, что память о Яне Рауде всегда будет священной для Марченко и получится из него настоящий человек, если помочь ему сейчас. Комиссар принял решение:
- Ты будешь работать у нас…
Прошло около недели. Георгий впервые участвовал в выполнении оперативного задания. Стало известно, что сегодня Савка-Ухарь с несколькими приближенными ночует на Сахалинчике - в окраинном районе за вокзалом.
После полуночи чекисты оцепили длинное низкое здание. Окна его были завешены изнутри, поблизости не было ни одного постороннего. Марченко поставили у пролома обветшавшей каменной стены. От нее неприятно пахло сыростью. Прикоснувшись к камню, Георгий почувствовал под пальцами влажный, осклизлый мох.
- Он вряд ли пойдет сюда, но ты гляди в оба, - Фомин указал Георгию на пролом, ободряюще тронул Марченко за локоть и исчез в темноте.
Прямо перед Георгием белела стена дома, правее - бесформенное приземистое строение, наверное сарай. Почему так тихо и так темно? Хоть бы луна выглянула! На небе ни звездочки. Далеко, должно быть возле Чумной горы, залаяла собака. Сколько он стоит здесь? Четверть часа? Час? Почему так тихо? Вдруг Савки-Ухаря не оказалось дома, и все ушли! А Савка вернется сюда. Пять пуль! Он всадил в Рауда пять пуль!..
Георгий крепче сжал наган и, почувствовав тепло рубчатой рукоятки револьвера, немного успокоился. Вовсе не час он стоит на посту! Десяти минут не прошло с тех пор, как скрылся Фомин. Конечно, десяти ми…
- Руки вверх! Сдавайся! - разорвал тишину голос комиссара. Сразу пропали остатки страха. Георгий, прислонившись к стене, напряженно всматривался в темноту. В ответ комиссару защелкали револьверные выстрелы, разорвалась граната.
Затем наступила тишина. И в этой тишине Марченко внезапно услышал дыхание приближающегося человека, заметил темную тень, бегущую прямо к пролому.
Марченко никогда не видел Савки-Ухаря, а если бы и знал его в лицо, в такой темноте все равно не смог бы рассмотреть, кто бежит. Но, сам не зная почему, и ни на секунду не сомневаясь в правильности своей догадки, Георгий сразу понял: перед ним убийца Рауда. При этой мысли Марченко забыл о револьвере. Не пулей - своими руками он должен расправиться с Савкой-Ухарем! Марченко прыгнул бандиту навстречу, сшиб его с ног. Что произошло дальше, Георгий помнил плохо. Под его кулаками вздрагивало дряблое жирное тело, и, потеряв от ярости всякий контроль над собой, Марченко колотил по нему. Он бил не только Савку-Ухаря. Он бил хозяина шхуны, злого и наглого Паву Крысько, богатеев, издевавшихся над отцом Георгия, - весь ненавистный старый мир, с которым боролся Ян Рауд, самый дорогой для Георгия человек.
Сильная рука схватила Марченко за воротник, отбросила в сторону. Он прислонился к стене задыхаясь.
- Перестань! - сердито сказал неизвестно откуда появившийся Фомин. - Так нельзя… А ты, гад, вставай…
С тех пор прошло почти тридцать лет. И, глядя на Георгия Николаевича, одетого в скромный домашний китель, занятого шахматными этюдами - любимым развлечением, посторонний человек никогда бы не подумал, что этот самый Марченко один заставил сдаться целую шайку бандитов в Одессе, застрелив в упор их главаря Сеньку-Декольте. Что первый свой орден Марченко получил, раскрыв готовившуюся крупную диверсию на судостроительном заводе. Что под руководством Марченко ликвидирована крупная организация контрабандистов, раскинувшая сеть в нескольких портовых городах.
Работал Марченко и на Черном море, и на Каспии, и в Ленинграде. На груди его краснел глубокий шрам - след от удара бандитским ножом; на предплечье и бедре оставили неизгладимую память пули маузера; спину в том месте, где когда-то была глубокая рана, нанесенная осколком гранаты, перечеркивал тонкий рубец. Эту гранату бросил в контрразведчиков начальник группы гитлеровских шпионов, арестом которых руководил Марченко. "Мне всегда, везло, - шутил Георгий Николаевич, если речь заходила об опасностях. - Убивали шесть раз, но до смерти - ни разу". В трудные и опасные двадцатые годы, работая в Чека, Марченко женился на сестре своего друга, тоже чекиста, убитого басмачами. Глаша Волкова оказалась настоящей подругой своему мужу. Несмотря на частые переезды из города в город, а может быть, благодаря им, Глафира Прокофьевна каждый раз устраивалась на новом месте так, как будто здесь предстояло жить долгие годы.
Вечера муж и жена любили проводить вместе в столовой, занимаясь каждый своим делом. Он - рослый, сильный, без малейших признаков приближающейся старости, несмотря на без малого пятьдесят лет, с характерными чертами лица: прямой, крупный нос, пристально глядящие из-под мохнатых бровей глаза, крепкий подбородок. Она - живая, энергичная, тоже казалась бы моложе своего возраста, если бы не глубокие морщины на лбу - следы постоянной тревоги за мужа. Но в такие вечера все забывалось, и казалось Георгию Николаевичу, что не было тревог и опасностей прожитых лет и сидит за столом против него та самая Глаша, с которой познакомился он в трудные годы своей молодости.
Не имел Георгий Николаевич оснований сетовать и на сыновей: один учился в медицинском институте, второй плавал штурманом на торговом судне.
В общежитии капитан первого ранга (каперанг иногда сокращенно говорят моряки) Марченко слыл человеком общительным, веселым.
Его считали интересным собеседником, и был он во многих домах желанным гостем. Он тоже охотно принимал у себя гостей.
В Энске Георгий Николаевич особенно сблизился с соседом - морским инженером-конструктором Василием Петровичем Борисовым. Борисов был вдов, жил с восемнадцатилетней дочерью Асей, студенткой института иностранных языков, и частенько Марченко и Борисовы проводили вечера вместе.
Мужчины играли в шахматы, Глафира Прокофьевна вышивала, а Ася рассказывала об очередном увлечении: то это была музыка, то парусный спорт. Сейчас ее заинтересовала вышивка "крестиком" - занятие хитрое, требующее сноровки. Глафира Прокофьевна была великой мастерицей этого дела и охотно делилась с Асей его секретами. Муж и жена Марченко в свое время мечтали о дочке, - веселая, бойкая Ася нравилась им. Сыновья были далеко, и, может быть, девушка в какой-то мере смягчала тоску о вылетевших из родительского гнезда птенцах.
Однажды вечером все четверо друзей были в сборе. Глафира Прокофьевна и Ася разбирали новый рисунок покрывала, раздобытый Асей у подруги, мужчины окончили очередную шахматную партию и беседовали.
- Георгий Николаевич, - неожиданно заговорила Ася, - скажите, был ли хоть один случай в вашей жизни, когда врагам удавалось уйти от вас? Мы поспорили с Глафирой Прокофьевной, и я говорю, что от вас не удрал бы даже самый ловкий шпион.
- Ты не права, Асенька. Враг ведь хитер. Чувствуя близкий провал, он не складывает оружия. Именно здесь начинается самая ожесточенная борьба, и, что греха таить, не всегда дело идет так, как тебе хочется. Иногда неудача постигала людей и потолковее меня.
- Кстати, что значит "потолковее" применительно к вашей профессии? - вмешался Борисов. - По-моему, чекистом надо родиться. Есть ряд определенных качеств, необходимых для этой работы, выработать которые, по-моему, нельзя. Например, самообладание, постоянная выдержка, храбрость наконец. Не все же могут стать храбрецами.
- Конечно, - Марченко ответил не сразу, а помедлив долю секунды, как бы предоставляя собеседнику возможность высказать мысль до конца. - Храбрость - качество, присущее далеко не каждому. Но выработать его возможно. У меня был подчиненный. Когда он пришел к нам, он был очень труслив но со временем из него выработался храбрый, надежный работник.
- Почему же он перестал бояться? - спроса инженер. - Откуда взялась храбрость?
- Попробую объяснить. Он, конечно, боится. Боится опасности, боли, смерти, да и вряд ли есть люди, которые не боятся этого. Но он знает: иногда нужно, не раздумывая, рисковать жизнью. Вот этому он научился, работая у нас.
- В этом и я с вами согласен, но я говорю о другом, - не сдавался инженер. - О тех качествам которыми должен обладать именно чекист. Педагог допустим, должен любить детей, иначе он не станет хорошим педагогом, летчик - не бояться качки. Такова специфика профессии. Есть она и в вашем деле. Меня например, поражает ваша способность замечать и запоминать все до мелочей.
- Привычка, - Георгий Николаевич начал расставлять шахматные фигуры на доске. - Иногда пустячной мелочи зависит многое. В какой руке? - Марченко протянул Борисову зажатые в кулаке фигуры. - Сыграем еще партийку? Или вы устали?
- Нет, отчего же. Давайте… Я даже последнее время решил подражать вам, попробовал столь же внимательно смотреть на все вокруг.
- И что же получилось? Ваш ход.
- Сейчас. Долго вообще ничего не получалось. А сегодня вот могу немного похвалиться: наверное, сказалась тренировка - заметил, что встречаю одного и того же человека трижды в течение дня, причем в разных частях города.
- Одного человека трижды за день? - каперанг сказал это совершенно спокойно, но Глафира Прокофьевна, за много лет совместной жизни изучившая значение малейшего оттенка в голосе мужа, подняла глаза от вышивки, пристально посмотрела на Георгия Николаевича и, не сказав ничего, снова занялась делом.
- Где же вы его видели? - спросил Георгий Николаевич.
- Конем мы походим сюда… Хотя нет, постойте, дайте подумать. А, была не была… Первый раз встретил у ворот нашего дома, потом, когда выходил из конструкторского бюро, - он шел по другой стороне улицы, а в третий раз в трамвае.
- Ваш конь может наделать мне хлопот. Пешку беру. Посмотрим, как теперь вы выйдете из положения.
- Без особых затруднений. Шах.
- Этот вариант я предусмотрел. Ухожу от шаха.
Несколько минут игра продолжалась в молчании, прерываемом только короткими возгласами: "Так!", "А вот так!", "А мы его сюда", - и односложными замечаниями женщин, занятых вышивкой.
- Да, - грустно сказал инженер. - Сдаюсь. А всему виною тот конь. Не надо было им шаховать. Сегодня вы из четырех партий три выиграли.
- Не огорчайтесь. Давайте лучше чай пить.
- Не возражаю.
Пока Глафира Прокофьевна с помощью Аси накрывала на стол, беседа продолжалась.
- Выработать в себе постоянную внимательность к окружающему не так сложно, как вы думаете, - сказал каперанг. - Нужна определенная система и тренировка. Чем привлек ваше внимание человек, о котором вы только что рассказывали?
- Ничем особенным. Когда я в первый раз его увидел, то подумал: могу ли я, как вы, например, угадать профессию первого встречного? Вгляделся в него получше, стал определять, что он собой представляет.
- И что определили? - улыбнулся Марченко, - улыбка очень шла к нему.
- Мужчина лет под сорок. Одет в потрепанный военный костюм, - инженер невольно стал подражать манере каперанга говорить короткими фразами. - Значит, демобилизованный. На ногах ботинки с обмотками. Значит, бывший солдат. Офицеры ботинок не носят. А дальше, как ни ломал себе голову, догадаться больше ни о чем не мог.
- Но были у него свои приметы, характерные черты?
- Нет, физиономия неопределенная, роста среднего.
- Поношенный военный костюм, - повторил Mapченко. - Ботинки с обмотками? Коричневые или черные?
- Не помню.
- На голове пилотка?
- Тоже не заметил.
- Короче говоря, - сказал Марченко, - вы по-настоящему не рассмотрели ничего. Сейчас на улицах можно видеть сотни людей в военных костюмах и ботинках с обмотками вместо сапог. Поэтому-то вам показалось, что вы снова и снова встретили одного и того же человека.