- Именно того же хотел от меня немецкий штаб - номер части, фамилии командиров... Вы говорите, что каждая наша ошибка влечет за собой кровь наших людей. Я уже допустил несколько ошибок и повторять их не хочу и не могу. Номер части - не моя тайна, она принадлежит государству и не может сообщаться даже родным.
- Тогда придется посидеть...
- Жаль, у меня срочное дело.
Начальник штаба пожал плечами - разговор становился бессмысленным. Быков подумал, что может сослаться на Олю. А вдруг эти люди не те, за кого себя выдают? Да и кто поверит девочке? Он уже встал, чтобы идти, но вдруг вспомнил о своих конвоирах, как о последней возможности внести ясность в запутанный вопрос.
- Позвольте, у меня же есть свидетели...
- Немцы, - подхватил его фразу начальник штаба. - Знаю, конечно. Но ведь, если немцы и подтвердят большую часть вашей истории, то в наших глазах она едва ли станет достоверной... Кто поручится, что это не фокусы немецкой контрразведки? Впрочем, попробовать можно, сейчас мы их вытащим.
В ожидании, пока приведут конвоиров, Быкову дали закурить, и он почти опьянел от папиросы. Первым привели Эриха - он так и ходил в рваных носках с торчащими наружу пятками и пальцами. Монах фыркнул и зажал рот рукой, чтобы не расхохотаться. Эрих жмурился от света и переступал с ноги на ногу.
- Знаешь этого человека? - указал начальник штаба на Быкова.
- Знаю, знаю, - закивал Эрих.
- Кто он?
- Русский, поступил на немецкую службу. Разве мы иначе стали бы с ним разговаривать?
- Выходит, в лесу у вас мирная беседа была? А почему у него твои документы?
- Документы я передал случайно с папиросной бумагой, когда закуривали, - с готовностью разъяснил Эрих. - В лесу мы повздорили малость...
- А какого пленного вы конвоировали на станцию?
- Пленного? - побледнел Эрих. - Нашего пленного разбомбило. День искали, два искали - и никаких следов.
- А этот не похож на вашего?
Эрих энергично замахал головой.
Начальник штаба поморщился и коротко приказал:
- Увести.
Вошел Ганс. На лице - рыжая щетина, в ней - соломинки и крошки. Ганс в точности повторил то же самое, что сказал Эрих.
- Разбомбило нашего пленного, начисто разбомбило, - сокрушенно, словно о близком родственнике, закончил Ганс, - такой был хороший, важный пленный, и вот - разбомбило...
Начальник штаба молча ходил по комнате, монах что-то рисовал. Быков сидел окончательно подавленный.
- Вот видишь, - обернулся к нему начальник штаба, - эти немцы настолько перепуганы, что от них никакого толку не добьешься. Ладно, потом разберемся, а сейчас хватит...
Снова четыре ступеньки, кромешная тьма и стук капель, падающих с потолка, как монотонный ритм вечности.
- Разве виселицы еще не готовы? - окликнул Быкова Фридрих.
Быков не ответил и молча повалился на солому...
Глава восьмая.
ЧТО МОЖНО УЗНАТЬ В ГОСПИТАЛЕ
Дессен лежал, закрыв глаза и впервые за эти несколько дней наслаждаясь чувством полного покоя. Его только что принесли из перевязочной. Санитары ушли, а возле него хлопотала сестра Аня Маленькая - действительно очень миниатюрная девушка, с милыми правильными чертами лица и живыми карими глазами. Маленькой ее прозвали потому, что в соседней палате работала Аня Большая, высокая, красивая блондинка. Аню Маленькую пожилые солдаты называли дочкой, молодые поверяли ей свои нехитрые тайны, а влюблялись в Аню Большую. Аня Маленькая аккуратна и хлопотлива на редкость, такой чистоты, как у нее, нигде не найдешь. Но у нее есть одна странность - она до смерти боится всяких ревизий и обследований, и, когда они происходят, Аня ходит словно потерянная и часто вспоминает маму, которая живет где-то в Пензе, а иногда и всплакнет короткими и быстрыми, как весенний дождик, слезами.
Поправив у раненого подушку и натянув до подбородка одеяло, хотя надобности в этом не было, потому что в палате тепло, Аня Маленькая ушла. Пока она находилась здесь, в палате стояла полная тишина, казалось, все спят глубоким сном, но едва затихли за дверью ее легкие шаги, как на соседних койках одеяла приподнялись, на подушках появились стриженые головы и несколько пар глаз принялись изучать нового раненого. На языке у каждого вертелось добрых десятка два вопросов: кто, из какой части, где и при каких обстоятельствах ранен, не слыхал ли про "наших", что делает "он", то есть немец? Но раненый лежал тихо, и вопросы поневоле приходилось отложить.
- Ох, не то у меня температура, не то я его знаю, - сказал пехотинец Семен Кругляков соседу. Его открытое курносое лицо с веселыми и вечно любопытствующими глазами выражало такую уверенность в себе и такую жажду деятельности, что, очевидно, койка, на которой приходилось лежать, представлялась ему орудием изощренной пытки. - Ты вглядись внимательно, может, тоже признаешь? - обратился Семен к соседу.
- Нет, не знаю, - ответил тот.
- Сразу видно минометчика, - вознегодовал Семен. - Где уж вам знать героев нашего фронта! Ходите около своих самоваров и воображаете, будто только вы и воюете.
- Да нет, мы что ж, - замялся сосед. - Лицо в самом деле будто знакомое.
- Знакомое! - уже совсем возмутился Семен. - Ну откуда оно тебе будет знакомое, если вы все время во рвах торчите на закрытых позициях? Вы даже и немцев никогда не видите, палите минами в белый свет. А куда мины попадают, только мы, пехота, и видим... А раненый этот - разведчик Быков, командир роты у них капитан Омельченко с орденом Александра Невского. Ох и боевые ребята!.. Только похудел он очень, Быков-то.
- Похудеешь, - сочувственно отозвался сосед. - Погода чертова, а работка у них горячая.
Семен ранен в руку. Похожая в бинтах на белую куклу, она лежала поверх одеяла. Но очевидно, рана мало беспокоила его, потому что он ни минуты не мог оставаться неподвижным. Именно он больше всех доставлял хлопот Ане Маленькой. В палате его любили и всегда за него заступались, поэтому Семен чувствовал себя как на хорошо укрепленной позиции. Он мастер поговорить: то разведет дискуссию, как снимать немецкую противотанковую мину, то поднимет шум из-за того, что опоздала газета.
"Ох, подведет он меня под ревизию!" - со страхом думала о нем Аня.
- Это уж точно, - подхватил Семен мысль соседа. - Работа нынче горячая, удар готовится такой, что придется немцам без штанов бежать до самого фатерлянда. Да и там дадим ли остановиться - это еще вопрос, покрытый неизвестным мраком.
- Тебе кто, сам командарм докладывал? - ехидно спросил раненный в ногу артиллерист сержант Попов. - Немцы так только в кинокартинах бегают, а на войне дерутся, подлые, возни с ними еще не оберешься. А Берлин, он пока за тридевять земель.
- Эх ты, тюря-тетеря! - обернулся к нему Семен, искренне считавший пехоту заглавным родом войск и никогда не упускавший случая поддержать ее честь в любом споре. - Поглядишь на тебя - солдат, а послушаешь - чисто наш колхозный сторож, дед Ефим. Вот, братцы, до чего же неприспособленный старик, прямо удивление! День, скажем, стоит первоклассный, в стереотрубу ни одной тучки не сыщешь в любом секторе наблюдения... Говоришь ему: погода, дескать, хорошая, дед. А он и начнет рассуждать, что, мол, на данном отрезке времени действительно ничего, но опять-таки еще неизвестно, что происходит в атмосфере, и, может, через один момент такой дождь с градом ахнет, что не приведи господи... И все оттого, что барометр в избе-лаборатории, балбесы, разбили в прошлом году. А барометр, надо сказать, всегда врал, и разбили его не мы, а кот, которого он сам туда посадил, чтобы мыши не заводились. Или гонишь коней по прогону, изгородь кругом - таракан не пролезет, а дед и начнет зудить, что, дескать, нечего зевать и ворон ловить, так и клевера недолго потравить... А клевера те, между прочим, за пять километров... И, скажи ты, по всем статьям подходящий дед - работящий, ребятам всегда рад смастерить удочку или вертушку на ручей. Один недостаток имел - сомневаться и разговаривать любил немыслимо...
- Ну, поехал, дед Ефим! - усмехнулся Попов. - Ты про наступление начал, так и выкладывай свои соображения, доказывай.
- Доказывать тут глухому или, к примеру, слепому надо. Вот, скажем, дней шесть назад танки шли мимо всю ночь, спать не давали, а утром на окошках пыли на сантиметр... Для парада, наверное, а? Или артиллерийская бригада к нам подошла... салют давать по случаю выздоровления одного сержанта... А про деда Ефима ты брось, он в партизанах был, геройский старик!
В это время дверь тихонько открылась, и на пороге появилась Аня Маленькая. Обычно в таких случаях Семен натягивал на голову одеяло и притворялся спящим, но сейчас было поздно.
- Ранбольные, опять вы клуб устроили! - сердито сказала Аня, но в глазах ее не было ни капельки строгости и обиды, потому что она не могла, просто не в состоянии была обижаться на этих людей, каждый из которых был ей по-своему близок и дорог, людей, героическим подвигам которых она страстно завидовала. - Новому больному отдых нужен, а вы все тары-растабары.
- Это вы про Быкова? - спросил Семен.
- Про Быкова... А вы разве его знаете?
- Эх, вот отсталость тыловая! Ну кто же в нашей армии не знает разведчика Быкова? Он же на армейском совещании выступал, и еще один геройский ефрейтор Куприяненко из левофланговой дивизии, которая к нам месяц назад пришла. В армейской газете фотографии их были.
- Вон что! - удовлетворенно сказала Аня. - А мы не знали, из какой он части, прибыл без направления из медсанбата, в себя не мог прийти после дороги, только фамилию кое-как и записали... Пойду скажу, чтобы в часть сообщили, а вы, товарищи ранбольные, потише, очень прошу вас.
- Тогда давайте нам книжки, - сказал Семен. - Без книжек я все равно не могу молчать. Вон у нас на передовой...
Семен хотел пуститься в воспоминания о том, как на передовой к ним попала книга Шолохова "Тихий Дон" и как они ее читали посменно, даже поссорились крепко из-за героев, но его перебил Попов:
- А меня скоро выпишут, сестра?
- Как доктор прикажет - так и выпишем,
- Я уже здоров!
- Это доктору видней.
- Бюрократизм у вас тут... Наступление скоро, а они задерживают.
- А без вас там не обойдутся?
- То есть как так "обойдутся"? - обиделся Попов. - Не понимаете, товарищ сестра, солдатской натуры. Я на Дону в наступлении участвовал, на Донце участвовал, на Буге участвовал. Ни одного наступления принципиально не пропустил, вот как! Хоть на средний, хоть на капитальный ремонт в госпиталь ставили, а к наступлению я тут как тут. Конечно, кто и прохлаждаться по госпиталям любит, а мне без моих ребят скучно. Я тут от скуки килограммы свои теряю. И харч у вас не тот, жидкий харч, и горючее не положено. Мне это по характеру не подходит. Однажды вот тоже бюрократы попались, так я взял и самосильно убежал домой.
- Как это так "домой"?
- Да очень просто. Достал вещички - и прямо к своим в блиндаж...
Аня рассмеялась: чудные эти ранбольные. И лечат их, и ухаживают за ними, а они все канючат, а некоторые и убежать норовят. И называют это смешно - "домой". Хорош дом - холодно, дымно, пушки бьют день и ночь... К нам вот тоже однажды попало в соседний дом два снаряда, так это ж ужас как грохает!
- Ну ладно, пойду книжки добывать...
Глава девятая.
НА ФРОНТОВОЙ ДОРОГЕ
Когда Дессен очнулся, была все та же тьма и, казалось, та же самая одинокая ракета висела справа. Солдат кончил перевязку, и к нему нагнулся Кассель.
- Печальный случай, - сказал он. - И обстрел, и дурак-солдат растерялся: зацепил винтовкой за ветку. Эти винтовки стреляют иногда совсем некстати. Надеюсь, вы сможете продолжать путь. Работе рана не помешает, она совершенно безопасная. Постарайтесь избежать медсанбата и направляйтесь прямо в госпиталь.
"Все врет, - подумал Дессен, - сам, собака, может быть, и стрелял. Дать бы в морду... Да черт с ним, все равно ничему уже не поможешь". На одну минуту у него мелькнула мысль: поскольку так произошло, вернуться назад, но тут же подумал, что пристрелят. Он хорошо знал основы немецкой дисциплины! И пополз под колючую проволоку, обдирая руки...
Путь был страшный, особенно он боялся мин. Правда, Кассель сказал, что на этом участке их нет, но он мог в лучшем случае поручиться за свои. А русские? Кто их знает... И ему вдруг представилось, как во тьме он натыкается на бугорок земли, под которым спрятана гремящая смерть в деревянной коробке, как земля под руками разверзается огнем... Некоторое время Дессен лежал неподвижно. Потом он постарался припомнить все, что преподавали у них в школе по подрывному делу, и, несколько успокоившись, пополз еще осторожнее, ощупывая землю дрожащими от страха и напряжения руками. Он не знал, сколько прошло времени, и был выведен из состояния полузабытья окриком на русском языке. Он выбросил компас и отозвался. К счастью, на этом участке работала вчера группа разведчиков, знавших об исчезновении Быкова и рассказавших об этом пехотинцам. И теперь те, порадовавшись, что ему удалось благополучно возвратиться, отпустили его без особых расспросов.
Уже в тылу он догнал группу легкораненых и вместе с ними вошел в город. На первом перекрестке, на горе, у старинных каменных ворот, группа разбилась на две части. Одна пошла направо, в госпиталь, расположенный в самом городе, другая двинулась дальше. С этими последними пошел и Дессен. Он попытался завязать разговор и спросил, не слыхать ли у них чего нового, но солдат, раненный в руку и с разбитыми губами - его взрывом швырнуло на вишневые деревья, - посмотрел на него с укоризной:
- Как тебе, братец, сказать... Толкуют, что готовится что-то, а где оно и чего будет дальше, узнаем потом. На дорогах об этом не распространяются.
Беззлобно отчитав Дессена, он снова стал шутить - по всему было видно, что это редкостный весельчак и бывалый во всяких переделках воин. Говорить ему было трудно, он шепелявил, но старался приободрить своих попутчиков.
- Вот, жначит, как штукнуло меня, так я шражу и подумал: "Эх, Иван Пахомович, вше это пуштяки, а вот человатча ж девками тебе и невожможно теперь... Ражве што доктора шпашут твою крашоту!"
Прошли город, высоко вознесший над рекой черепичные крыши и серую громаду тюрьмы.
КПП находился на окраине, у моста. Веснушчатая загорелая девушка-регулировщица проверила документы и направления у двух раненых, третьим был Дессен. Он побледнел и, сделав вид, что ему плохо, прислонился спиной к стене старой полосатой будки, в которой раньше был полицейский пост.
- Документы! - словно издалека донесся до него голос девушки.
- Да брошь ты, не видишь - швой брат-шолдат! - сказал пожилой раненый. - Человеку дурно, а она шо твоим бюрократижмом...
- Нам приказано... А то многим надо в город в госпиталь идти, а они не знают и путаются, только ноги зря бьют.
- Жнаем, жнаем, - сказал солдат и загородил собой Дессена. Девушка, поспорив для порядка, отошла. Дессен услышал в будке разговор начальника поста со сменившимся регулировщиком.
- Этой ночью артиллерия шла, а в следующую, кажется, танки надо ожидать. Вы смотрите, чтобы порядочек и маскировочка!
- Как часы...
- Раненые, на посадку! - крикнула девушка.
- Вот же въедливые девчата, - сказал пожилой раненый, когда машина тронулась. - Их бы у райских ворот ставить для проверки документов, ни один по блату не проскочил бы... Это вот когда меня ранило в первый раз, еще под Калачом, беру я ноги в руки - и в медсанбат, ловлю за полу врача. Так и так, говорю, прибыл, кладите меня на стол, на который следует, и тащите осколок, а то мне самому, как мине, выть хочется. А он говорит: "Сейчас, вот только анкету заполним". И пошел: как зовут, где рос, сколько учился, кто была бабушка?.. "Доктор, - говорю, - а для чего покойница? В великую французскую революцию она верила, богу молилась умеренно, предсказывала, что быть мне по всем статьям купцом и жениться на бубновой даме. А я вот завещания не выполнил, дернул меня черт на трефовую масть... Не надо бабушки, доктор!" А он: "Ранбольной, не отвлекайтесь посторонними мыслями, скажите, сколько часов назад вас ранило?.." А я что, будильник с собой таскаю? И так мне захотелось запустить в этого милого человека осколком, который под лопаткой сидел, да жаль - вытащить не мог...
- Врешь ты все, - сказал молодой боец, - не бывает так.
- Разве? - удивился раненый. - Стало быть, перехватил. Вот всегда так, начнешь по-хорошему, а потом что получается?
В машине становилось совсем весело, и, если бы не белые повязки, можно было подумать, что солдаты едут в отпуск и радуются предстоящим свиданиям.
В госпитале разговорчивый солдат снова выручил Дессена, когда речь зашла о направлении и документах. Сам раненный, он обо всех заботился, всем помогал и вообще выглядел заботливым папашей или напористым старшиной.
- Ну иди, - сказал он Дессену, когда все было кончено, - лечись, главное - хирургов уважай, это самое основное в нашей жизни...
Дессен до тошноты боялся операции, тем более что считал русскую медицину весьма примитивной. Но все оказалось как нельзя лучше. И удивился: извлекли из плеча не пулю, а всего-то осколок. "Не такой уж он и подлец, этот Кассель, - подумалось ему. - А я думал: специально устроили..." В палате он нарочно прикинулся спящим, чтобы осмотреться и освоиться в новой обстановке, - и как здорово получилось! Теперь он знал "свою" часть, фамилию командира, а кроме того, уже получил и некоторые сведения, ради которых прибыл. Семен со своей страстью поговорить оказался сущим кладом для него, и он решил попозже специально заняться им - узнать номера частей, откуда люди приходят. Таким сведениям цены нет!
После обеда у него завязался с Семеном разговор. Он рассказал, как был контужен, захвачен в плен, как его мучили. Семен, польщенный вниманием известного разведчика, сочувственно вздохнул, сжал здоровый кулак:
- Ну ничего, Быков, скоро мы им дадим прикурить от фитилька!.. Техника у нас подошла что надо. - И с увлечением начал рассказывать о самолетах, пушках, танках, нарисовав такую картину, что у Дессена стали закрадываться подозрения, что это - всезнайка или фантазер. Бывают такие оптимисты, что из одного танка делают четыре, а из самолета - десять.
- А какие части?
- Части? - словно споткнулся Семен. - Об этом мне не докладывали... Разные части, кто их сочтет... Да и зачем мне их номера? Главное - техника была бы.