А в том, что генерал был ставленником Божьим, я лично, при всей неортодоксальности моей нынешней веры, - не сомневаюсь.
9
Заместитель начальника оперчасти действительно оказался зеленым салагой, на вид которому никак не дашь больше двадцати пяти.
Зашуганный и от того вечно сомневающийся, он не производил впечатление грозы уголовного мира, каким ему подобало быть по должности. Не знаю, кого можно расколоть с такой внешностью и таким нерешительным характером?
Он вызвал меня к себе сразу после обеда. Из карцера меня вывели, как полагается, по коридорам провели в наручниках, но в кабинете браслеты сняли и даже не подтолкнули в спину. А затем - в знак особого доверия, что ли? - оставили нас со старлеем вдвоем. Дверь, правда, оставалась открытой.
- Присядьте, пожалуйста, - предложил заискивающе заместитель начальника.
Я молча оккупировал скамью, на которой прежде восседали три "присяжных заседателя", и, развалившись на ней, всем своим видом постарался дать понять парню, кто здесь хозяин положения.
Впрочем, он и так это прекрасно знал. Оттого и выглядел таким робким и застенчивым.
- Знаете, мы вынуждены завести против вас дело по организации беспорядков в зоне и за соучастие в побеге…
- Мы - это кто?
- У меня такое задание от майора Мунтяна.
- Как вас звать? - спросил я, тоном подчеркивая доверительность.
- Антон… Антон Иванович.
- Давайте начистоту, Антон Иванович, вам хочется заниматься этим гнилым делом?
- Нет, но майор Мунтян…
- Что ты заладил: майор Мунтян, майор Мунтян… Он тебе что, отец родной? - Внезапный переход на "ты" иногда помогает сбить с заранее принятой роли.
- Он мой непосредственный начальник!
- Сам бы мною и занимался, а не подставлял младшеньких… Ты ведь знаешь - я человек буйный, неуравновешенный, могу откусить ногу…
Своевременное напоминание об угрозе, которую может таить разговор, привело парня в шоковое состояние. Минут пять он не мог вымолвить ни слова. Только таращил на меня, как на икону, невинные зеленые глазища и судорожно хватал спертый воздух широко раскрытым ртом.
- Да не волнуйтесь вы так, Антон Иванович, - решаю "дожать" молокососа. - Ничего страшного они вам не сделают, ну максимум понизят в должности или снимут звездочку с погон… А вот я…
- За что? Я ведь пока ничего не сделал! - в своей нерешительной манере промямлил замначальника оперчасти.
- А кто пытается пришить мне сразу две статьи?
- Я не сам… Я…
- Этот поганец Мунтян тебе прикажет топиться, и ты пойдешь?
- Нет, конечно…
- Тебе фуфло явное подсовывают, а ты и рад стараться… Посуди сам (я вспомнил Мисютина и применил его коронное выражение), повесить на меня побег ни ты, ни кто другой на свете не сможет. Да и как повесить, если я не виноват? Дрыхну, понимаешь ли, как младенец, а этот жлоб по вашему недосмотру вместо меня на волю выруливает, - и я еще крайним должен оставаться? Где такое видано?
Антон Иванович, соглашаясь, кивает.
Но я делаю вид, что вхожу в раж и уже не могу остановиться:
- А с вторым обвинением, с "организацией беспорядков", вы вообще порете чушь несусветную!
- Это почему же? Прапорщику Овчинову вы сломали руку, Мунтяну - изувечили ногу. Ему черт-те сколько швов наложить пришлось, какие-то сосуды вы перегрызли… Оба уже подали рапорты о неспровоцированном нападении на них. Вот я и должен разобраться…
- И, как всегда, останешься крайним. Нога у Мунтяна где повреждена?
- В самом низу, у щиколотки.
- Вот-вот… О чем это говорит?
- Не знаю! - почти выкрикнул старлей, но по его лицу ясно читалось, что все он прекрасно знает и понимает, и только выясняет, насколько четко я владею аргументацией.
- О том, что я либо ползал по полу, либо он бил меня ногами по лицу! Логично?
- Ага… - убедившись окончательно, что слова мои - не случайная оговорка, а ясно аргументированное обвинение, наконец согласился заместитель Старшего Кума.
- И то и другое - могло произойти только по подсудным, для них подсудным, причинам, - продолжил я ровным голосом с легким оттенком превосходства. - Посуди сам: с чего бы это я стал ползать по полу, а? - ну, скажем, без тяжкого физического принуждения? Недоказуемо и чревато… Поэтому ты, милок, убедишь товарищей забрать свои рапорты обратно и выпустишь меня на волю…
- Ладно, я попробую поговорить с ними! - обреченно вздохнул Антон Иванович и поднялся с табурета…
10
В декабре 1991 года случилось то, что давно предсказывал Иван Иванович. Союз Советских Социалистических Республик приказал долго жить.
Шумели и шумят до сих пор по поводу неправедной тройки, которая в угоду своим амбициям развалила великую страну. По-моему, все не так. И эта троица вместе, и каждый в ней в отдельности на таких великих исторических личностей не тянут, и получили они в результате развала и суверенизации куда больше, чем заслуживали. Беловежские соглашения не инициировали этот разрушительный процесс, а только подытожили волеизъявление народов некоторых "братских" республик, где к тому времени уже прошли референдумы с гамлетовской дилеммой: "Быть или не быть".
Впереди перед всеми новоиспеченными президентами независимых государств и сворой их присных маячил вопрос Чернышевского: "Что делать?", но это их совершенно не угнетало. Ибо ответ и так был ясен: "То же, что всегда! Красть!"
Бизнесмены стремительно "сращивались" с депутатами, бандиты - с чиновниками. В результате такого симбиоза могли получиться только криминальные государства. И они стали расти, как грибы после дождя.
Среднеазиатские монархии, законспирированные под парламентские республики с пожизненными президентами, ничуть не отличались от демократий, возникших на Европейской части некогда великой страны.
Власть смело вмешивалась в бизнес, бизнес - в политику, мафия - и в политику, и в бизнес, и во власть.
Я еле успевал отправлять в Центр шифровки с анализом ситуации в городе:
"Возникла такая-то ОПГ. Столько-то бойцов, столько-то денег в обороте, контролируют такой-то бизнес. Лидеры К., Б., П. покровительствует Т."…
"Ленинградский обком КПСС, МГК КПСС и ЦК КПСС Казахстана учредил три коммерческих банка, в том числе и банк "Р" в Санкт-Петербурге. Уставной фонд… миллионов долларов США"…
"Чиновник С. приобрел по балансовой стоимости комплекс правительственных учреждений на острове К."…
"Мэрия превращена в филиал КГБ"… - и т. д.
Девяносто второй, девяносто третий, девяносто четвертый… В эти годы Ведомство провело целый ряд ликвидаций преступных авторитетов нашего города. Кто непосредственно исполнял заказы - мне не известно. Я только определял кандидатуру для устранения и высылал ее координаты в Москву.
Тем временем сообщения из столицы стали напоминать боевые сводки. Глобус, Бобон, братья Квантришвили, Фрол, Султан - все получили порцию свинца. У меня не было сомнений в том, что к этой череде смертей причастны парни, которых я готовил в самом начале 1991 года.
Как сейчас помню каждого из них.
Худощавый, но жилистый, никогда не сдающийся и не признающий своего поражения Петух, весельчак Пампушка, кривоногий и необыкновенно работоспособный Грек, робеющий и вечно чего-то стесняющийся Вишня, жесткий, метко бьющий с обоих рук Рог, не дающий проходу ни одной юбке Рысак, спокойный и интеллигентный Профессор, задиристый, но никогда не утрачивающий самообладания Лорд, все просчитывающий на сто ходов вперед Цыпленок, небрежный и самоуверенный, но вместе с тем самый смелый и самый сильный в группе Мореман. Думаю, они не сидят без работы и сейчас.
Старшим я выбрал Цыпленка, хотя от его клички меня коробило. Парень он невысокий, метр шестьдесят, но сметливый, страшно выносливый и неуступчивый. Хоть я проводил для "Белых стрел" занятия только по боевой подготовке, а не по тактике устранения, чтобы не накликать на себя подозрения в сотрудничестве с Ведомством, тем не менее сумел разглядеть в Цыпленке черты характера, свойственные настоящим стратегам: дотошность, стремление все предусмотреть и проконтролировать, учесть каждую мелочь.
Именно на мелочах киллеры прокалываются чаще всего. И тогда их устраняют другие киллеры.
Провалов в нашем деле быть не должно!
В 1995 году мы с женой побывали на ее родине, во Львове. Виз, слава Богу, не требовалось, но наслушались мы о том, что теперь Украина вовсе не прежняя и никакая не братская страна, а вовсе зарубежье, хоть и ближнее, со своими порядками и стилем жизни, предостаточно.
Чем отличается от нас ближнее зарубежье, я так и не понял. На речах дистанцируясь от Москвы, незалежные киевские политики раз за разом повторяют все ее шаги, в том числе и ошибочные. Как в строительстве суверенного государства, так и в организации деятельности спецслужб. Мы создаем налоговую полицию - и они (точно с такой же иерархией, целями и способами их достижения), мы - управления по борьбе с организованной преступностью, и эти - туда же. У нас решили укрепить внутреннюю безопасность - во всех областных УВД Украины тут же появились аналогичные структуры. Я не говорю о копировании деятельности наших спецподразделений - здесь, как и у нас, информация закрыта, но полагаю, что национальной специфики не так много!
Интересно, как у них называется "Белая стрела?"
Но разница все-таки замечалась. Если в России в последнее время все труднее провести грань между преступниками и гражданами из остальных состоятельных сословий, то на Украине первых сразу можно легко вычислить по автомобилям повышенной комфортности, по пейджерам и мобильным телефонам, по опрятному и подтянутому внешнему виду. Может, потому, что у нас в России такие навороты уже могут позволить себе не только бандиты, но и удачливые предприниматели, преуспевающие деятели науки и культуры, а здесь таких пока еще крайне мало, практически нет?
А может, потому, что на Украине люди хитрее и не спешат выпячивать свою обеспеченность? Или бандиты наглее и циничнее, потому что не встречают надлежащего отпора?
Ответов на эти вопросы я не знаю. Но зато знаю теперь точно, что при виде автомобильной техники львовских гангстеров у высокопоставленных деятелей местной администрации текут слюнки, а сотрудники милиции и службы безпеки (вот вам еще одна аналогия: у нас вместо КГБ - Федеральная служба безопасности, и у них, под названием СБУ!) с завистью взирают на средства связи братвы.
Если бы у нас одни бандиты так понтовались - мне бы было гораздо проще работать!
11
Видимо, "подогретый вертухай" сразу, как только сдал смену, дозвонился Олегу, поселившемуся у меня в квартире, ибо в тот же день Вихренко начал действовать.
В пресс-службу мэрии поступил сигнал о необоснованном преследовании правоохранительными органами известного петербургского художника Семенова; аноним умолял немедленно вмешаться, не то "гения", брошенного ни за что в мрачные застенки, непременно запытают, выбивая признания в не совершенных им, но не раскрытых нерадивыми сыщиками преступлениях.
Высокопоставленные чиновники всегда были в числе основных почитателей моего таланта. Самые любопытные из них начали осторожно прощупывать, правда ли, что К.Ф. Семенов находится в "Крестах", а когда выясняли, что правда, искренне возмущались:
- Представляете, ему сначала инкриминировали ношение оружия, а когда выяснилось, что художник невиновен - обвинили в организации беспорядков! Будто этот милый интеллигентный человек может наброситься без причины на охранников и кого-то при этом изувечить! Да они там сами кому хочешь почки отобьют!
Одновременно почти все редакции популярных периодических изданий получили исчерпывающие материалы по делу Семенова; пакет материалов получили и телевизионщики. Как водится, некоторые особо ретивые журналисты и телерепортеры сами вознамерились обследовать условия, в которых содержится "знаменитый живописец", и уведомили администрацию "Крестов" о своем намерении.
Робкие голоса в мою защиту подали "вражеские" радиостанции, в былые времена презираемые Ведомством, а ныне подкармливаемые им как финансами, так и информацией.
Все это привело к тому, что руководители правоохранительных органов (МВД и прокураторы) уже утром 22 января через соответствующие службы общественных связей выступили с "обращениями к нации", в которых заявили, что господин Семенов просто стал жертвой нелепой случайности. Мол, задержан он был в связи с незначительным инцидентом в ночь на Рождество, в ходе которого был нарушен общественный порядок на фоне употребления алкогольных напитков, а затем его отпечатки пальцев обнаружили на пистолете, из которого был застрелен один из уголовных авторитетов Санкт-Петербурга. Естественно, правоохранители добросовестно выясняли, каким образом они, отпечатки эти, попали туда, но в настоящее время претензий к Семенову К.Ф. не имеется. Более того, оказывается, следователь прокуратуры Перфильев Я.М. еще на прошлой неделе оформил все документы об отказе от преследования гражданина Семенова К.Ф. по статье 218 УК РФ. Почему его, то есть меня, в тот же день не отпустили домой, господа руководители не знают, но обещают разобраться. Хотя по данному делу всю ответственность несут не они, а администрация тюрьмы.
Последняя огрызнулась в вечернем эфире устами начальника "СИЗО-1". Мол, указание выпустить Семенова они получили не на прошлой неделе, а в понедельник утром, что и было сделано. Но художник спал, а вместо него камеру покинул особо опасный преступник Мисютин, на которого теперь объявлен всероссийский розыск. Гражданина Семенова К.Ф. пришлось ненадолго задержать, чтобы выяснить его истинную роль в этой истории. Это совершенно обычная практика в таких случаях, нечего обижаться. Оперчасть все быстро проверила, никаких претензий к данному гражданину у нее нет. Завтра выпустим - и точка!
Поскольку "Хозяин" не выступал с прямым обращением, а вел беседу с корреспондентом второго городского канала, то здесь его словоизлияния были прерваны. Непонятно как ("Хозяину", но не нам с Олегом) информированный корреспондент вдруг возьми да спроси, а как объясняются факты применения силы к заключенному и рапорты надзирателей о якобы нанесенных им увечьях.
"Хозяин", по уверениям зрителей передачи, быстро-быстро изменился в лице, но сумел изречь деревянным голосом, что о рапортах Мунтяна и Овчинова (корреспондент эти фамилии не называл) он ничего не знает. Скорее всего, таких документов просто не существует. Так что все разговоры о каких-то беспорядках в тюрьме и физическом насилии - не более чем досужие вымыслы нечистоплотных журналистов. Как и то, что Семенова содержат в карцере.
Сразу после этого интервью, о существовании которого я еще ничего не знал (в карцере телевизора нет), меня тихонько перевели назад в пятнадцатую. Под личным контролем Антона Ивановича.
- Вы были правы, - ворчал он при этом. - Те козлы свои рапорты порвали, а мне отдувайся!
- Я же предупреждал…
- Из-за вас в Питере такой хай подняли!
В том, что "шум на весь Питер" - не выдумка зашуганного опера, я убедился спустя какой-то час, когда ко мне в камеру, чуть ли не прямиком из телестудии, наведался сам "Хозяин" - начальник "СИЗО-1", немолодой, крепко полысевший полковник.
Зашел, отправил охрану в коридор и, прикрыв дверь, заговорил со мной вовсе не как с заключенным и потенциально опасным преступником, а прямо-таки по-приятельски и по-соседски. Попросил никому не рассказывать о нарушениях режима в "Крестах", особенно о карцере и моей потасовке с начальником оперчасти.
- Пойми, мне всего несколько месяцев до пенсии осталось, а тут - ЧП за ЧП. Мисютин сбежал, теперь с тобой проблемы. По всем телеканалам только и трезвонят, что про издевательства над известным художником. Выручи, не сдавай меня, быть может, я тебе еще пригожусь…
- Каким образом?
- Да мало ли как? Может, кто-то из знакомых к нам попадет… От сумы да от тюрьмы - не зарекайся! Пенсия - это само собой, а я пока что со службы уходить не собираюсь…
- И как вы поможете несчастным?
- Лучшая камера, телевизор, передачки, неограниченное общение с родственниками, адвокатами. Я еще не раз смогу быть полезен вам… даже лично вам! Представьте ситуацию: Барона поймают, доставят в "Кресты", и на допросах он станет утверждать, что именно вы его подбили на побег, запросив круглую сумму за содействие!
Что в такой ситуации должен сделать творческий интеллигент, впервые столкнувшийся с теневыми сторонами правосудия? Правильно, "сраженный такой убийственной аргументацией", я дал ему слово, что буду молчать. И слово сдержал! Когда ранним утром следующего дня меня выпустили из тюрьмы, под воротами "Крестов" толпилась ватага журналистов.
- Правда ли, что вас держали в одиночке и в карцере?
- Вас избивали охранники или офицеры?
- Верно ли, что вы искалечили начальника оперчасти?
Вопросов было много, но на все я отвечал коротко:
- Нет!
Хотя моя беззубая, с несколькими еще не сошедшими синяками и ссадинами физиономия свидетельствовала прямо о противоположном…
12
В августе 1993 года состоялась моя первая встреча с Андреем Андреевичем.
По утрам я имел обыкновение совершать пробежки до стадиона "Зенит" и обратно. Когда чувствовал, что физической нагрузки недостаточно, - добавлял несколько кругов по беговой дорожке стадиона.
В то летнее утро, предвещавшее редкий для Северной столицы знойный день, следом за мной в широко раскрытые ворота этого, с каждым днем все больше приходящего в упадок, спортсооружения шмыгнул невысокий неказистый мужчина чуть старше сорока лет, в неприметном сером костюме. Его глаза скрывались за темными очками. Человек присел на трибуне в первом ряду и стал наблюдать за мной.
На дорожках и в секторах разминался не я один, но слежку я чувствовал безошибочно. Опасений утренний наблюдатель не вызывал, но вычислить, кто такой и почему заинтересовался моей персоной, следовало.
Вариантов, впрочем, было не слишком много, и, намотав три круга по беговой дорожке, я решил, что это либо посланник от Ивана Ивановича (что менее вероятно), либо его преемник.
Я не встречался с Иваном Ивановичем уже почти четыре года, но никаких комплексов по поводу этого не испытывал - и раньше-то, в славные восьмидесятые, мы виделись всего три-четыре раза. В восемьдесят четвертом - в Ботаническом саду и в восемьдесят девятом - на Балхаше. Об этом я уже рассказывал. В промежутке между этими событиями состоялась мимолетная встреча здесь, в Петербурге, в скверике с памятником А.С. Попову. Тогда Иван Иванович просто поздравил меня с присвоением очередного звания и поставил задачи на "перестроечный период".
Нет, все же четыре. В восемьдесят третьем мы оба участвовали в подготовке "Вымпеловцев", но тогда Иванов не признался, что знает меня, и подал знак, чтобы и я не проявил излишних эмоций. В результате со стороны это выглядело так, словно встретились два незнакомых человека, занимающиеся одним и тем же делом, чуть ли не машинально пожали друг другу руки и растворились в толпе соратников. Взгляды же, которыми они обменялись, весьма трудны для описания сторонним наблюдателем…