Дасько придвинулся ближе к Тыскиву, заговорил с жаром, убеждающе.
- Вот уже теперь в вашем буфете почти не бывает посетителей. Пройдёт ещё год-два и его совсем придётся закрыть. Куда вы тогда пойдёте? А я вам помогу пробраться за границу. У вас будут деньги, у вас будут все возможности стать хозяином, зажиточным самостоятельным человеком. Вот, смотрите...
Дасько вынул из кармана бумажник, раскрыл его, достал аккуратно обернутую в бумагу фотографию.
- Видите?
Тыскив вздрогнул, как от удара, но сумел быстро овладеть собой.
- Что?
- А, чёрт, - досадливо поморщился Дасько. - Да не валяйте вы дурака! Я вовсе не собираюсь вас шантажировать, так чего же вы боитесь признать собственного сына? Ведь и вы и я прекрасно знаем, что это - фотография вашего сына, унтер-офицера дивизии СС. Он сейчас в плену у американцев и чувствует себя превосходно. Он ждёт вас, вместе с сыном вы еще будете делать дела и сколотите себе состояние.
Тыскив судорожно проглотил комок, застрявший в горле.
- Я должен подумать, - сказал кабатчик. - Сразу нельзя принимать таких решений.
- Думать нечего. Я вам раскрываю заманчивые перспективы, вы должны были бы еще поблагодарить меня. Другой на моём месте, - Дасько многозначительно посмотрел на кабатчика, - просто пригрозил бы, что сообщит о ваших прошлых проделках советскому прокурору, и вы бы не стали колебаться. А я еще деликатничаю, даю вам задаток...
Дасько достал из кармана пачку кредиток, помусолил пальцы, начал отсчитывать.
- Пятьдесят, сто, двести, триста. Берите. Это ваши.
Тыскив почти машинально, как во сне, протянул руку.
- Хорошо, - сказал он. - Что я должен делать?
- Сегодня - ничего. Завтра - увидим. Расписки я не требую. Я вам доверяю.
Дасько аккуратно собрал корочкой хлеба остатки соуса с тарелки, допил пиво и, не прощаясь, вышел. Тыскив сидел без движения, устремив пустые глаза на захлопнувшуюся за неожиданным пришельцем дверь. Когда шаги Дасько на лестнице стали затихать, кабатчик поднялся, хотел подбежать к окну, крикнуть что-то, но, почувствовав в руке деньги, передумал.
Выйдя в соседнюю комнату, он сдвинул с места широкий дубовый шкаф. Взяв тонкий перочинный нож, Тыскив всунул его в щель между двумя плитками паркета. Открылось маленькое углубление-тайник. Там, тщательно завёрнутые в тряпку, хранились две золотые челюсти и с десяток обручальных колец. Тыскив присоединил к ним измятые, мокрые от его потных рук бумажки.
Всю ночь Семён Тыскив не мог заснуть. Страх мучил его. Гудки автомобилей, шаги прохожих, раздававшиеся особенно чётко в ночной тишине, бросали его в холодный пот - Тыскиву казалось, что идут его арестовать. Несколько раз он вставал с постели и подходил к окну, всматриваясь в темень двора. Там, в углу, под низкими сводами входа-тоннеля, чудились Тыскиву человеческие тени.
Забылся сном Тыскив лишь под утро. Сон его был тревожен и неспокоен. Он увидел своего предка Фридриха. Одетый в костюм средневекового бюргера, Фридрих стоял за стойкой и ободряюще подмигивал Семёну.
Этот сон, или розовые лучи солнца, разогнавшие ночные страхи, ободрили Тыскива. В конце концов, может быть, всё обойдётся благополучно.
Дасько тоже долго не мог заснуть. Он размышлял о том, как идёт выполнение порученного ему дела. Пока особыми успехами похвастаться нельзя. Некоторые из тех, кого знал Дасько в годы оккупации, или уехали с гитлеровцами или скрылись какими-либо другими путями. Те, кому не удалось бежать, были арестованы - население города деятельно помогало органам государственной безопасности вылавливать военных преступников и пособников оккупантов. Таким образом, восстановить старые связи Дасько не удавалось.
Но шпион не терял надежды. Он предполагал, что при энергии и настойчивости сумеет найти нужных людей.
Встреча с Тыскивом была только началом задуманного Дасько плана. Прежде всего шпиону нужно было найти безопасное место для встреч и свиданий, а что может быть лучше в этом отношении, чем пивная, куда приходит и откуда уходит кто угодно, не вызывая подозрений. Дасько намеревался использовать Тыскива как связного - через него передавать приказания своим людям.
Все эти соображения ободряли Дасько. Он считал, что не теряет времени даром.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЧЕКИСТЫ НИКОГДА НЕ СТОЯТ В РЕЗЕРВЕ
Кундюк с женой жил в квартире номер три. Четвёртую квартиру занимали брат и сестра - Михаил и Стефа Гнатышины.
Человек, склонный к высокопарным выражениям, сказал бы, что Кундюков от их соседей разделяла не лестничная площадка, а пропасть - так далеки они были друг от друга по своему характеру, прошлому, мыслям.
Декабрьской ночью 1941 года проходивший по железнодорожным путям полицейский увидел возле одного из вагонов тёмную фигуру. Полицейский подкрался ближе и окликнул неизвестного. Тот хотел бежать, но полицейский выстрелил и ранил его в ногу. Неизвестный оказался осмотрщиком вагонов Зеноном Гнатышиным. Он сыпал песок в буксы вагона с грузом для Восточного фронта.
Все старания гестаповцев найти сообщников Гнатышина ни к чему не привели - Зенон молчал под самыми жестокими пытками. Его расстреляли.
Когда гестапо явилось на квартиру Гнатышиных, то там никого не обнаружили. Товарищи-рабочие сумели предупредить Михаила и Стефу. Матери у них не было.
Пожив несколько недель в деревне у дальних родственников, брат и сестра ушли в партизанский отряд. Вернулись они в Кленов только тогда, когда город был освобождён от фашистов, и поселились в своей старой квартире. Михаил стал работать в том же депо, где столько лет служил его отец; Стефа, которой исполнилось уже восемнадцать лет, намеревалась поступить на курсы подготовки в медицинский институт.
Зенон Гнатышин был человеком общительным, имевшим много друзей. Стефа и Михаил характерами пошли в отца. У них дома всегда собиралась гурьба сверстников: одноклассники вместе готовили уроки, подруги прибегали к Стефе поделиться своими девичьими секретами.
- Правильно, ребятки, - говорил Зенон, наблюдая за молодёжью. - Так и надо. Не имей сто рублей, а имей сто друзей.
Это было до войны.
Возвратясь в родной город, Стефа не раз чувствовала себя одинокой. Михаил порой неделями не выходил из депо - приходилось срочно восстанавливать разрушенное гитлеровцами железнодорожное хозяйство. Возвращался он домой усталый, еле успевал переброситься несколькими словами с сестрой и тотчас засыпал, чтобы завтра до рассвета опять уйти на работу. Старые знакомые Стефы за время оккупации потерялись из вида - кто был арестован и погиб, кого увезли в Германию, кто бежал от фашистов из Кленова. В партизанском отряде жителей Кленова почти не было, и теперь Стефе не часто приходилось встречать кого-либо из своих боевых друзей. Стефа думала было поступить на службу, но курсы, где она собиралась учиться, должны были открыться с недели на неделю, и Стефа не хотела себя связывать работой, пока не выяснится положение с учёбой. Всё это привело к тому, что в часы, свободные от занятий и домашних дел, Стефа оставалась в одиночестве, тягостном для неё.
Когда встретивший Стефу на улице управдом сказал, что в пустующую после смерти отца комнату квартиры Гнатышиных поселится новый жилец, девушка была от души довольна. Обрадовался этому и Михаил.
- Всё тебе веселее будет, - сказал он. - А то ты целыми вечерами сидишь одна.
Новый жилец не заставил себя долго ждать. На следующее утро в дверь к Гнатышиным постучали. Михаила не было, открыла Стефа.
На площадке стоял мужчина лет тридцати, одетый в не новый, но аккуратно выглаженный и тщательно вычищенный костюм. С наблюдательностью бывшей партизанки, Стефа сразу успела заметить, что незнакомец должен быть очень ловок, силён, несмотря на свою тонкую фигуру; характер у него добродушный, покладистый - об этом говорил мягкий взгляд, весёлые лучики вокруг чёрных глаз, спокойная и уверенная речь.
- Здесь живёт Михаил Гнатышин? - спросил незнакомец.
- Здесь, - ответила Стефа. - Я его сестра. Проходите, пожалуйста.
- Меня направил к вам управдом. Сказал, что в вашей квартире есть свободная комната.
- Как же, как же, есть. Раньше в ней жил отец, а теперь она нам не нужна. Не зря же ей стоять!
- Вот и хорошо. Куда мне пройти?
Стефа показала новому соседу его жилище, дала ключ.
- Вот и хорошо, - повторил пришедший, ставя на пол небольшой фибровый чемоданчик, который держал в руках. - Теперь давайте познакомимся. Фамилия моя - Шостак. А зовите просто Василем.
- А меня - Стефой, - сказала девушка, протягивая Василю руку.
- Ладно. Теперь буду устраиваться.
У Стефы было в характере свойство, унаследованное от матери - склонность к хлопотам о порядке, уюте в доме. "Ох, и суетливая же ты, - частенько говорил ей Михаил. - Снуёшь туда-сюда. Успеешь пол подмести, посиди немного". Сестра обычно не обращала на эти речи внимания, не успокаивалась, пока в квартире не оставалось ни одной пылинки, даже в самых укромных местах.
Так и сейчас - Стефа немедленно забегала, засуетилась.
- Как же вам устраиваться, - ответила она Шостаку. - Ведь всё имущество ваше в одном чемоданчике. Ни кровати, ни матраца, ни мебели. Ну да не беда - сейчас уладим дело.
Василь, немного смущённый, не успел опомниться, как она уже собирала принесённую из кладовой раскладную кровать, вытирала пыль на подоконнике, выдвигала из соседней комнаты шкаф для платья и небольшой стол.
- Напрасно беспокоитесь, вам же самим все это нужно, - бормотал Василь.
- Молчите, - командирским тоном ответила девушка. - Купите себе мебель - отдадите эту обратно. Не купите - и так хорошо. Всё равно без толка стоит.
Лишь когда долго пустовавшая комната снова приобрела жилой вид, Стефа успокоилась и ушла к себе, добавив на прощанье:
- Если что нужно, - не стесняйтесь, говорите.
"Хорошая девушка, - думал про себя Дрига (это он под фамилией Шостака поселился у Гнатышиных, чтобы иметь возможность лучше следить за квартирой Кундюка), - очень хорошая".
Михаил пришёл в этот день с работы раньше обычного, и брат с сестрой позвали к себе нового соседа пить чай.
- Бросьте церемониться, - махнула рукой Стефа в ответ на отказ Василя. - Идёмте.
Шостак улыбнулся её решительному тону и пошёл в столовую, где его ждал Михаил.
Брат Стефы был юноша лет двадцати - на два года старше сестры, ниже её ростом, с характерными резкими чертами лица. Такие лица бывают у рано повзрослевших, рано узнавших горе, рано привыкших преодолевать жизненные препятствия. Но горе не сделало Михаила угрюмым, замкнутым. Протянув руку Василю, он улыбнулся широко и доверчиво. Эта улыбка как бы осветила его, и Василь понял, что Михаил, несмотря на многое пережитое, сохранил веру в людей и любовь к ним.
- Как понравилось на новом месте? - спросил Михаил, когда садились за стол.
- Лучше и не надо. Беспокойства только много вашей сестре причинил.
- Какое же беспокойство, - вмешалась Стефа. - Надо же помочь человеку.
- Да, она у меня хлопотунья, - рассмеявшись, сказал Михаил. - В партизанском отряде её так и звали: "сестра-хозяйка". Бывало в землянке увидит, что кто-нибудь не на место поставил сапоги - целый скандал поднимет.
- В партизанском отряде? - переспросил Василь. - А вы были в партизанах?
- С сорок первого по сорок четвёртый. Вместе с Советской Армией вошли в город.
- Молодцы. Обстрелянные, значит, хотя и молодые.
- Вы, наверное, тоже воевали? - спросила Стефа.
- Пришлось. Под Сталинградом был, под Москвой.
- Под Москвой! - вместе воскликнули брат и сестра. - И в самой Москве были?
- Был.
- Еще до войны мы со Стефой туда попасть мечтали. Отец в августе сорок первого года отпуск должен был взять, билет ему бесплатный полагался - он на железной дороге работал. Очень мы к этой поездке готовились, да вот... - глаза Михаила потемнели...
Стефа первая прервала молчание.
- Расскажите нам о Москве, - попросила она.
- Что же рассказывать... Тогда Москва необычная была - военная, суровая... С вокзала я пошёл прямо на Красную площадь. День был серый, холодный, по асфальту метёт снег, а я холода не чувствую - шутка ли: в Москву попасть удалось. Обо всём забыл. Стал против Кремля и думаю: а вдруг сейчас к окну сам товарищ Сталин подойдёт и я его увижу!
- Я тоже об этом мечтала! - воскликнула Стефа. - Помнишь, Михайлик, тебе рассказывала: как приедем в Москву, целыми днями буду у Кремля стоять - ждать, может, товарища Сталина удастся хоть на секунду увидеть.
- Значит, мечты у нас с вами одинаковые, - сказал Василь и смутился. Стефа, тоже не зная почему, покраснела.
- Не только у нас, - возразил Михаил. - Кто из советски людей не мечтает об этом... Ну, да рассказывайте дальше.
- Сталина увидеть мне не пришлось, но передумал я за час, что стоял на Красной площади, столько, сколько в другой раз на целый день хватит. Всю свою жизнь вспомнил, и о будущем сам с собой говорил, и о товарищах, и о всей стране нашей... Большой это был час для меня.
Василь замолчал, охваченный своими мыслями. Взглянув на часы, он поднялся из-за стола.
- Заговорился я с вами, молодые хозяева. Итти пора.
- Жаль, - искренне сказала Стефа. - Очень жаль.
Слова эти вырвались у неё от души, но, произнеся их, девушка покраснела, как тогда, когда Васнль сказал об общих мечтах.
- Устали, наверно, отдыхать ляжете, - быстро сказала Стефа, чтобы скрыть своё смущение.
- Нет, - ответил Василь. - В город надо сходить.
- В город? - удивился Михаил. - Поздно ведь.
- Дела есть, - коротко ответил Шостак.
- Что ж, раз надо, так надо. Ключ от парадной двери дай, Стефа.
- Симпатичный парень, - сказал Михаил сестре, когда они остались вдвоём.
Стефа привыкла делиться с братом всеми мыслями, но на этот раз не ответила ничего, хотя была полностью согласна с Михаилом. Что заставило её промолчать, девушка и сама не знала.
Убрав со стола, Стефа ушла в свою комнату. Она хотела позаниматься перед сном, но мысли отрывались от учебника. Думалось о Москве, о Красной площади, о том, как Василь стоял под холодным снежным ветром и, не отрываясь, смотрел на кремлёвские окна.
Девушка отложила учебник и взяла томик стихов. Читала она долго - так и заснула, не потушив лампы, положив руку на раскрытую книгу.
Сквозь сон Стефа слышала, что вернулся домой новый сосед за полночь. Вышел он из своей комнаты только часам к одиннадцати утра.
- Поздненько вы вчера загулялись, - шутливо сказала Стефа, когда они с Василем встретились в коридоре.
- Я не гулял... Впрочем - и погулять пришлось.
Он круто повернулся и ушёл в свою комнату. Стефа недоумённо посмотрела ему вслед, не понимая, почему Василь так резко оборвал разговор. "Обиделся он на меня, что ли? - думала девушка. - Но за что же? Вот чудак! А если не хочет со мной разговаривать, то и не надо".
Вечером, когда Михаил спросил, где Василь, Стефа только пожала плечами.
- Откуда я знаю, - ответила она, немного погодя. - Только мне и дела, что за ним смотреть.
Про себя Стефа решила, что если Василь явится и Михаил будет его приглашать, как вчера, то она уйдёт в свою комнату - заниматься. "Нечего зря время проводить, - уговаривала себя девушка. - Запустишь учёбу, потом не наверстаешь. Да и интересного в его рассказах ничего нет".
И всё же, против воли, Стефа прислушивалась к шагам на лестнице, гадая: не Василь ли это? А когда Василь, наконец, пришел, она тут же попросила брата:
- Пойди, Михайлик, позови его чай пить.
- Я и сам хотел итти за ним, - ответил Михаил. - Ему одному скучно в своей комнате.
И опять они просидели втроем весь вечер.
Так началась дружба Дриги со Стефой.
Ростислава привлекал открытый, прямой характер девушки. "Надёжным другом она должна быть, - думал Ростислав о Стефе. - Не даром боевую школу в партизанском отряде прошла".
Когда Дриге выпало несколько свободных часов, он предложил Стефе пойти погулять вместе. Девушка с радостью согласилась.
Они отправились на Княжью гору - старый парк, раскинувшийся по склонам холмов, возвышавшихся над городом.
В парке было тихо, безлюдно. В воздухе носился тонкий, чуть уловимый запах увядшей листвы. Бурые листья дубов, ржавые - каштанов, яркокрасные и желтые - клёнов шуршали под ногами. Этот лёгкий звук, обрывающийся при каждом шаге, навевал прозрачную, неясную, беспричинную грусть.
Ростислав и Стефа, безотчётно поддавшись очарованию осеннего парка, шли молча, изредка перебрасываясь короткими фразами.
Но печаль - недолгая гостья в молодом сердце. Когда Дрига и его спутница вышли на небольшую площадку почти у самой вершины, настроение их сразу переменилось.