- Представьте себе, эта мысль и мне пришла в голову, - со смехом проговорил Земан. Он заметил, как у старика дрожат руки. "Стареет, - подумал он. - Или много пьет".
Бланка, не скрывая волнения, села за стол:
- Так ты, значит, женился, Гонза?
- А что мне оставалось делать, - шутливо проговорил он, - если ты мне тогда отказала? Какое-то время я переживал, но потом в Праге встретил Лиду, очень добрую и красивую девушку. Она учительница. Подожди, я покажу тебе ее фотографию... - Он вытащил бумажник и положил перед Бланкой фотографию. - Вот она. Красивая, правда? - спросил он не совсем кстати.
Бланка не ответила, она рассматривала портрет. Лицо ее вдруг стало серьезным и грустным.
Земан положил перед ней еще одну фотокарточку:
- А в прошлом году нас стало трое. Теперь у нас есть прелестная девочка, посмотри...
Старый Свобода снова взялся за бутылку, Карел молча смотрел куда-то вниз.
- Ну а как у вас дела? - спросил Земан.
Бланка положила фотографию на стол, глаза ее вдруг наполнились слезами. Ни с того ни с сего она повернулась и выбежала из комнаты.
Земан понял, что затронул такое, о чем здесь не говорят. Он в замешательстве положил фотокарточки опять в бумажник и повернулся к Карелу:
- Я, собственно, здесь по служебным делам, Карел. Проводишь меня в национальный комитет?
Карел молча встал и направился к дверям. Земан последовал за ним.
- Но вечером ты придешь, - тоскливо произнес старый Свобода, - Ты обязательно будешь спать у нас.
Земан только кивнул, а когда, уже на пороге, обернулся, то увидел, как седая голова старика тяжело легла на сложенные на столе руки. Наверное, это от сливовицы...
Когда они вышли на пустынную в эти часы деревенскую улицу, солнце скрылось за набежавшую тучу...
2
Бурное то было время - пятидесятые годы. Оно было похоже на упряжку из двух совершенно разных лошадей: буйного молодого полнокровного жеребца, которому не терпелось мчаться вперед, и старого ленивого мерина, который больше стоял, раздумывал и пятился, чем шел вперед. Поэтому повозка, на которой мы тогда ехали к социализму, вела себя довольно странно: она то бешено неслась, с грохотом подпрыгивая на ухабах, камнях и прочих препятствиях этого тяжелого пути, то едва тащилась, трещала и стонала, ежеминутно грозя развалиться от натуги, пока молодой конь не брал верх и снова не увлекал упряжку вперед.
Да, в городах, на фабриках и шахтах, в учреждениях и на театральных подмостках, на экранах кинотеатров, в книгах и газетах все тогда было оптимистично, просто и ясно. Это было время большого, восторженного строительства, время голубых комсомольских блузок, поющих на работе добровольных бригад и майских демонстраций, которые больше походили на латиноамериканские карнавалы, чем на серьезные политические мероприятия; это было время красных знамен и веселых красных флажков.
Однако это было время, когда деревня еще не была окончательно убеждена и перетянута на сторону социализма. Подобно старой женщине, отягощенной заботами и ничего не замечающей вокруг, она упорно и уныло шла своей дорогой, не доверяя царившему в городе оптимистическому веселью. Заплатанные рубахи, разделенные межами клочки земли, головы крестьян, забитые собственническими пережитками и упрямой гордыней, - вот какой была тогда деревня.
Это было время жестоких классовых схваток, и в марши энтузиастов-строителей иногда вплетались звуки стрельбы, текла кровь. Это было время агентов-террористов и агентов-ходоков, тех азартных игроков, которые точно летучие мыши перелетали ночью в Чехословакию через западную границу с одной лишь безрассудной мыслью: помочь более слабому в этой упряжке, тому колебавшемуся, упиравшемуся мерину, повернуть воз вспять и выиграть.
Вот в какое время поручик Ян Земан приехал в Планице для встречи с членами местного национального комитета. Он уже познакомился с несколькими прибывшими товарищами, пытающимися втиснуться в школьные парты почти новой школы, которая своей строгой архитектурой сильно отличалась от деревенских изб и нескольких небольших усадеб, выходящих на площадь стрельчатыми воротами. Здесь собрались Йозеф Бабицкий, 45-летний рабочий с тршемошницкой линейной дистанции, с большими руками, очевидно, более привыкший подбивать щебень под шпалы, чем выступать на собраниях, Карел Мутл и тршемошницкий старшина КНБ Матыс. Ожидали также прибытия председателя единого сельскохозяйственного кооператива Вчелака и какой-то Анны Шандовой. За ней побежали на поле.
Председатель местного национального комитета товарищ Томан, которого по традиции все называли паном управляющим, был типичным сельским учителем с гривой белых, кажущихся искусственными волос и спокойным лицом местного интеллигента, горячего патриота и просветителя. Он по привычке сел за кафедру и с ее высоты строго смотрел на своих слушателей.
Хотя были каникулы и из школы уже давно упорхнуло многоголосое эхо веселого гомона мальчишек и девчонок, здесь до сих пор держался знакомый запах, свойственный всем школьным классам: смесь аромата, исходящего от маленьких, перепачканных чернилами ладошек, на которых от трудных заданий и вопросов на уроках выступает пот, запаха завтраков и испарений влажной детской одежды.
Земан выбрал крайнюю парту в первом ряду и сел прямо на крышку, украшенную затейливыми иероглифами мечтательных резчиков по дереву, которые уже не одно десятилетие при помощи ножичка изображают на партах свои представления о мире. Все было так, как в его детские годы, только портреты на стенах висели другие.
Земан молча смотрел через открытое окно в сад, расположенный по соседству и принадлежавший священнику: стоящие в ряд улья, клумбы роз, своим ухоженным видом говорившие о том, что о них заботится педантично аккуратный, чувствительный и спокойный человек...
Наконец в помещение буквально вбежали высокая угловатая женщина, на ходу поправлявшая платок на вспотевшей голове, и коренастый молодой человек в вельветовых брюках, давно потерявших свой первоначальный цвет... Это были председатель сельхозкооператива Вчелак и член кооператива Анна Шандова.
Пан управляющий Томан по старой привычке бросил на них укоризненный взгляд, как на опоздавших учеников, и постучал по кафедре карандашом.
- Вот мы все и собрались, товарищ поручик. Это весь совет нашего местного национального комитета вместе с товарищем старшиной... И не смолите мне здесь, - добавил он строго, заметив закуривавших за партами мужчин, - Это школа, а не курилка. Кто будет за вами убирать пепел и окурки? - Он повернулся к Земану: - Можете начинать.
Земан немного растерялся. Неожиданно ему показалось, что он вызван к доске, как в школьные годы, и ему должны задать вопрос, на который он не знает ответа. Но он превозмог непонятную застенчивость и заговорил перед внушающей страх кафедрой.
- Я - поручик Земан, товарищи, - представился он прежде всего. - Меня послал сюда товарищ Калина из министерства внутренних дел, чтобы я разобрался здесь... с одной жалобой...
Он замолчал, долго и нервно роясь в карманах, прежде чем вытащил какое-то письмо и заглянул в него. Глаза сидевших напротив его за партами людей внимательно и с любопытством наблюдали за ним.
- Некий Вацлав Босак, - продолжал он, - лесник вашего участка, написал в министерство, что здешний национальный комитет и другие местные органы не уделяют должного внимания серьезным вопросам безопасности, игнорируют их, а преступные действия, по сути дела, скрывают. В качестве доказательства он приводит случаи частых пожаров в районе, причины которых не устанавливаются, и... - Он искал точную формулировку в письме Босака. - ...и нападение на лесную сторожку, в результате которого грабители в масках украли продукты питания и одежду. Якобы это ограбление, несмотря на многочисленные настойчивые требования и протесты, не было расследовано, и, что еще хуже, властями не были сделаны надлежащие выводы...
Земан еще не договорил, а в классе уже стоял такой шум, будто взорвалась бомба. Все повставали и кричали, перебивая друг друга.
- Это черт знает что!
- Все это чепуха, Гонза! - возмущенно протестовал Мутл.
- Пошел он к чертям собачьим! - вмешался Вчелак. - Посылать донос прямо в Прагу! - Он воспользовался суматохой и тут же закурил. - После такого я обязательно должен покурить, пан управляющий, - прогудел он Томану. - Когда меня разбирает злость, я всегда должен выпить чего-нибудь, что бы потушить огонь внутри, так что простите. - Он вытащил из кармана уже открытую бутылку пива и сделал несколько больших глотков.
- Я же расследовал этот случай, товарищ поручик, - защищался старшина Матыс. - Но ничего не обнаружил. Ни единого следа... Он выдумал это нападение. Подделал.
Однако все возмущенные голоса перекричала Шандова:
- И не стыдно вам надоедать честным людям, товарищ? Мы тут не знаем, за что хвататься, а вы морочите нам головы такой ерундой. Вы больше верите какому-то мерзавцу, чем честным и уважаемым представителям народной власти. Хороша же у нас тогда карающая рука рабочего класса!
- Замолчите, Шандова! - прикрикнул на нее Томан, которому были неприятны ее слова. - Вы не член комитета!
Бабицкий виновато посмотрел на Земана.
- Она с ним, - показал он на Вчелака, - всегда ходит на собрания и заседания. Тоже, так сказать, представляет кооператив и следит, чтобы он не голосовал за разные глупости.
- Она вообще-то золотая женщина, заботливая, - иронически отозвался Вчелак, - если бы не ее страшный язык.
Он снова вытащил бутылку с пивом и сделал несколько глотков.
Они поняли, что зря заговорили об этом, будто не знали Анку. Она тем временем выскочила из-за парты, вбежала на возвышение, на котором рядом с кафедрой стоял Земан, и, уперев руки в бока, защебетала ему в лицо:
- Пусть послушает, что люди ему скажут в лицо, а не в доносах!.. Мы здесь, товарищ, агитируем как сумасшедшие, чтобы убедить всех согласиться на обобществление скота, а коровник еще не достроен, потому что нет материала, да и строителей нелегко найти. Вот о чем надо было бы подумать в Праге. В кооперативе всего три тысячи крон денежного фонда, кооператив фактически у нас разваливается, потому что председатель, - она показала на Вчелака, - запутал нам все, что мог, а теперь хлещет пиво, запивая печаль. А единственный человек, который мог бы спасти дело, потому что он действительно имеет авторитет и, кроме того, является еще секретарем партийной организации, это сидящий здесь Карел Мутл, так он не хочет этого председательствования, потому что ему, видите ли, работа в деревне не подходит. Нам здесь хоть надорвись, а вам в Праге все равно, вы уже в Праге, наверное, живете в коммунизме!
Вчелаку с трудом удалось стянуть ее с возвышения.
- Молчи, Анка, ведь за такие речи тебя могут посадить!
Земан с интересом смотрел представление, вызванное его выступлением. Он не вмешивался, ожидая, пока все выскажутся. Наконец все успокоились, и он смог продолжать. Поручик говорил спокойно, без всякого волнения. Он знал людей, научился понимать их за семь лет работы в органах безопасности. Он видел разных людей - твердых и слабых, горячих энтузиастов и равнодушных, скромных тружеников и лодырей, честных и лгунов, говорунов и молчальников...
- Я с радостью взялся за выполнение этого задания, товарищи. Во-первых, я установил, что здесь живет мой друг, Карел Мутл, а во-вторых, этот Босак меня лично интересует. И наконец, ведь здесь же действительно часто случаются пожары!
В классе опять воцарилась тишина. Матыс обиженно бросил:
- Но не на моем участке. Здесь у нас порядок и спокойствие.
Земан потянулся за папкой, вытащил из нее карту, разложил на столе. Все столпились вокруг, даже пан управляющий и тот сошел вниз, чтобы посмотреть.
- Сами судите, - показал им Земан. - Горит вокруг вас. Здесь... здесь... здесь... Горят амбары, стога сена, хозяйственные постройки, сараи с машинами и инвентарем. Уже месяц ходит красный петух вокруг вашей деревни. И ходит он по правильному кругу. Заметили? Знаете, что это значит? Либо это спираль, и рано или поздно она закончится здесь. Либо это круг, и в таком случае поджигатель живет тут, в вашей деревне. Вот об этом, находясь в далекой Праге, мы думали, товарищи, - говорил он всем, глядя на Шандову, которая так же, как и остальные, озадаченно смотрела на карту. - И мы также знаем, что борьба за социализм гораздо упорнее и суровее, чем вы думаете. Поэтому я и приехал.
Первым пришел в себя Томан:
- Поджигатель? У нас? Это страшное подозрение, пан поручик, иначе не назовешь. Мы живем в порядочной спокойной деревне. Здесь нет даже обычных мелочных споров о межах и заборах. У нас хорошие и честные люди, я ручаюсь за них. И в период оккупации все здесь держались вместе, ни одного негодяя не нашлось. Нет, не верю! Тут никто не может сделать ничего плохого!
- Если не брать во внимание Эмана, - неожиданно подал голос Карел Мутл.
Земан насторожился:
- Кто это?
- Некий Эман Заградник, бывший кулак, забияка, пьяница и лоботряс.
- Ровно месяц назад я вынужден был задержать его за одно бесчинство, - вставил участковый. - Однако районные власти освободили его, так как якобы у меня не было достаточного материала. Знаете ведь, товарищ поручик, с прокуратурой у нас вечная проблема. Я уже тогда знал, что с ним мы хлопот не оберемся...
Когда они вошли, галдеж в трактире сразу затих. Завсегдатаи, обсуждавшие за кружкой пива различные проблемы, устремили на вошедших свои взгляды. Все здесь хорошо знали друг друга, и поэтому чужой человек, а именно такого привел сюда Карел Мутл, сразу возбуждал любопытство.
Помещение пивной было небольшим, стены посерели от дыма дешевых сигарет и сигар, который каждый вечер облаками возносился вверх и оседал на имевший когда-то зеленый цвет узор наката. Столы без скатертей были мокрыми, на них, как и на полу, лежали кучки пепла, а кружки с бурно пенящимся пивом, которые разносил трактирщик, отнюдь не выглядели чересчур чистыми.
В торце длинного стола, за которым обычно собиралась местная пивная и картежная элита, сидел гармонист. Он первым опомнился от растерянности, вызванной появлением незнакомца, и приветствовал вошедших песней.
Это был уже немолодой сухощавый человек с некрасивым, но выразительным лицом и насмешливыми глазами. Он пел визгливым, срывающимся голосом и ухмылялся, поглядывая на Мутла и Земана. Сидевшие в трактире тоже улыбались, ожидая, что последует за этим.
- Это он, тот самый Заградник. Провоцирует, скотина, - нахмурившись, сказал Мутл Земану, когда они садились за небольшой столик. Не сдержавшись, Карел крикнул: - Перестань, а то получишь по морде!
Эман Заградник сразу перестал петь и с деланной наивностью спросил:
- Разве ты не любишь новые прогрессивные песни? Я думал, что доставлю тебе удовольствие!
Трактир взорвался злорадным смехом: смотрите, вот так потеха, он осмелился пошутить с председателем партийной организации, а нам, сидя в сторонке, можно позабавиться за чужой спиной... Эман, ободренный успехом у публики, тут же запел другую песню. На этот раз ее подхватили все остальные. Наверное, здесь собрались сегодня одни весельчаки. Но трактирщик почуял недоброе и прервал их веселье. Он схватил Эмана за плечо и вытолкал вон:
- Пошел отсюда, негодяй! 1Йе хватало еще, чтобы из-за тебя конфисковали мое добро! - И он включил на полную мощь радио, из которого лилась скучная спокойная музыка в исполнении духового оркестра.
Не спрашивая Земана, Карел Мутл заказал две рюмки водки и два пива. Он считал это само собой разумеющимся. Однако Земан лишь из вежливости сделал один глоток, в то время как Карел опрокинул рюмку водки и пиво и тут же знаком попросил трактирщика повторить. Земан молча наблюдал за ним. Что происходит с этим человеком? Раньше он таким не был. И зачем Карел его сюда затащил? Чтобы посмотреть на людей? Конечно, не мешает познакомиться с ними поближе, в непринужденной обстановке, когда они веселятся. Видимо, пребывание в трактире - единственное развлечение в этом захолустье. Зайти сюда после тяжелого трудового дня, чтобы прополоскать горло плохим пивом, поболтать, попеть, поорать громким голосом "для разрядки". Но Карелу-то зачем это нужно? Ведь его ждут дела и Бланка... "Счастливы ли вообще эти два человека?" - мелькнула вдруг мысль у Земана.
Карел опустошал одну кружку пива за другой.
- Видишь их? - проговорил он вдруг отяжелевшим языком и показал на соседний стол, за которым шел разговор, несомненно касавшийся их двоих. В голосе Карела уже чувствовалась жалость к самому себе, которая приходит с алкоголем. - И из-за них я должен уйти с фабрики? Бросить работу, которую люблю, бросить рабочих, с которыми прошли лучшие дни моей жизни и где доброе слово было добрым словом, а пощечина - пощечиной? Связать свою жизнь с этими недалекими сиволапыми мужиками, которые никак не хотят расстаться со своей землей и признают только одну философию: что им солнышко покажет и куда ветер подует? Нет уж! Об этом не может быть и речи!.. Две водки и два пива, пан трактирщик, - попросил он.
- Ты уже забыл, как мы с тобой когда-то запоем читали "Поднятую целину", Карел? Неужели ты не хотел бы стать здешним Давыдовым, который... - Земан искал слова, чтобы говорить убедительнее, но ничего подходящего в голову не приходило. - Который ведет крестьянские массы и учит их рабочей правде?
Карел Мутл выпил очередную рюмку водки, запил ее пивом и сердито стукнул кружкой о стол, чтобы трактирщик принес еще.
- Нет, не хотел! Ты даже не знаешь, Гонза, как я здесь несчастен... - У него неожиданно дрогнул голос. - Не надо было нам сюда переезжать! Этот дом, который мы унаследовали, камнем висит на шее. Разве мне нужна была собственность? Да пропади она пропадом! Все мечты мои рухнули. Ты уже в Праге, ты поручик и еще можешь в жизни многого добиться... И я тоже хотел, по крайней мере заочно, хотел чего-то достичь. А в результате - ничего! Сейчас будущее страны решается на больших стройках, ребята получают ордена, а я здесь вожусь на дворе с курами, хлопочу насчет цемента, чтобы подремонтировать хлев. Да и Бланка стала здесь какая-то другая, чужая, будто эта сельская рутина обволокла ее душу. Представь себе, она даже ходит помогать нашему священнику, она, жена коммуниста, председателя партийной организации!.. А какая это была раньше девушка, помнишь ее в феврале сорок восьмого? Твердая! Сильная! Настоящая комсомолка! Ведь ты же мне тогда завидовал, ну признайся, что завидовал... Все вы тогда мне завидовали... А здесь она стала на себя не похожа...
Так Карел прерывающимся голосом изливал накопившуюся в нем горечь и пил, пил, пытаясь утопить свою боль на дне рюмки и пивной кружки.
Земан молчал, слушал, грустно смотрел в отсутствующие глаза Карела, которые все больше и больше угасали и блекли... Когда Земан днем осматривал с пригорка этот райский уголок, окруженный зеленью прелестных рощиц на холмах, любовался гладью реки, поверхность которой волнует слабый, напоенный ароматом ветерок, лугом и полями, он думал, что здесь должны жить только счастливые люди. Увы, ожидание его не оправдалось. Такие люди здесь не живут, к сожалению.
И ему стало очень жаль чего-то...
Когда Земан с Карелом дотащились до дома, было уже довольно поздно.