- Твои волосы, - сказал он, поняв наконец, что они другого цвета.
- Тебе нравится?
- Они тебе идут.
Лина улыбнулась.
- Нет, не идут. Арабские женщины глупо выглядят со светлыми волосами. - Она провела рукой по своему жесткому ежику и подмигнула Хофману. - Кстати, мне нужен ключ от твоего номера, а то швейцар внизу решил, что я пришла по вызову.
Хофман смутился. Он вручил ей ключ и сел на диван. Лина села рядом, и они немного посидели так, молча глядя в окно, не зная, что сказать друг другу. Из окна гостиной открывалась панорама Женевского озера. В темноте сияли неоновые рекламы ближневосточных авиакомпаний и японской электроники на высоких зданиях южного побережья. Казалось, Хофман опасается сидеть слишком близко от нее, словно она стала хрупкой после выпавших на ее долю испытаний и могла разбиться. Лина чуть-чуть приблизилась к нему, всего на несколько сантиметров.
- Как ты думаешь, они тебя здесь выследили?
- Нет. Я оторвался от этого типа в твидовом пиджаке где-то на шоссе, ведущем в Цюрих. Он думает, что я остановился на ночь в каком-нибудь мотеле у дороги.
- Вот он и ошибся, - сказала она. - Ты остановился здесь, со мной.
Хофман вопросительно посмотрел на нее, не зная, подбадривает она его или осторожно отстраняет. Лина и сама не была в этом уверена. Хофман взял ее за руку; глаза у него были на мокром месте.
- Я так счастлив, что ты жива, - сказал он. - Я боялся, что ты умерла.
Она погладила его руку: Хофман сам нуждался в утешении.
- Да, я жива, - сказала она.
- Они сильно навредили тебе?
- Нет. Они пытались, но только сделали меня сильнее.
Хофман ждал, что она сама скажет еще что-нибудь, но ей никак не удавалось найти нужные слова. Он же чувствовал непреодолимую преграду: все пережитое им теперь не шло ни в какое сравнение с тем, что вынесла она. Разговор о трудном не получался, поэтому они заговорили о легком.
- Как ты долетела из Багдада? - спросил он.
- Замечательно, - ответила она. - Прямо побег из ада! Это ты его устроил? Я все время думала, что ты, но там в аэропорту было столько этих ужасных саудовцев, я не знала, что и думать.
- Да, - ответил Хофман, - это я.
- Тебе это дорого стоило?
- Да, это стоило порядочно.
- Как тебе удалось?
- У меня есть приятель саудовец, у которого связи в Багдаде. Он неприятный человек. Но чтобы вытащить человека из ада, нужно договориться с дьяволом.
- Как ты узнал, что я в Багдаде?
- Мне сказал один человек. Не важно кто. Я тебе как-нибудь потом объясню. - Хофман замолчал, и его последняя фраза повисла в воздухе. Он тоже не находил многих нужных слов и протянул ей вторую руку. Они шли друг к другу на ощупь, как дети, играющие в темноте.
- Как это было, когда они приехали тебя спасать?
Она закрыла глаза. Ей хотелось бы сказать, что она была счастлива, что хлопала в ладоши, пела песни, но она должна была говорить ему правду.
- Сначала я ничего не чувствовала. У меня уже не было надежды. Думаю, это меня и спасло. Я перестала бояться. Я знала, что умру, и была готова к смерти. И вдруг все кончилось.
- А как было до того, в тюрьме? - Он не мог не спросить этого, пусть даже она не сможет ответить. - Там были и другие люди?
- Да, - ответила она, но потом вынуждена была замолчать. Ее глаза, остававшиеся сухими с тех пор, как она вернулась в страну живых, вдруг в одно мгновение наполнились слезами. И Сэм перешел пропасть боли и страданий, разделявшую их, и обнял ее. - О, Сэм, - проговорила она. - Это такой ужас. У меня даже нет слов сказать, какой это ужас. Меня мучает стыд, что я здесь, что я жива. Это невыносимо. - И она разрыдалась и рыдала долго и безутешно.
Хофман заказал ужин. После разговора и слез они были измучены и чувствовали какое-то головокружение; такое бывает у людей после похорон. Им необходимо было посмеяться, хорошо поесть, снова поговорить о своих чувствах. Прибыл официант с тяжело нагруженной тележкой. На самом верху в ведерке охлаждалась бутылка белого бургундского, а в самом низу в печке разогревались две порции камбалы по-дуврски.
Хофман не стал говорить тоста - просто поднял бокал. Лина поцеловала его. Раньше в ее представлении Хофман рисовался как человек с яркими гранями и острыми краями. Приятно было открыть в нем столько мягкого и печального.
За едой Лина начала описывать события прошлой недели. Она рассказала о своем побеге в Блэкхит к Элен; о внезапном отъезде в Женеву; о выпивке с Фредом Бэром и о хитроумном телефонном разговоре с бедным мсье Маршаном из "Организации швейцарских банков"; о компьютерном штурме файлов "ОШБ" и о его поразительном результате - исчезновении денег Правителя; наконец, о визите к частному банкиру Морису Мерсье. Хофман слушал ее с восхищением, в изумлении мотая головой, когда она описывала каждую свою очередную уловку для проникновения в тайник Правителя.
- Я собираюсь еще раз увидеться с Мерсье, - сказала Лина. - Завтра утром, в девять. Я позвонила ему сегодня и назначила встречу.
- Зачем? - спросил Сэм. - С какой целью?
- Он сказал, что разговаривал с доверенным человеком Правителя, который вел его счет. Они хотят меня видеть.
Хофман уставился на нее и снова с удивлением покачал головой.
- Ты все еще не сдалась? Ты охотишься на Хаммуда?
- Да. Я дала себе клятву. В Багдаде. Я хочу, чтобы ты пошел со мной, Сэм. Меня там опять могут караулить. Ты мне нужен.
Сэм кивнул - не потому, что понял, а потому, что выбора у него не было.
- Конечно, - сказал он. - Я буду твой "мухабарат".
- Нет, - быстро ответила она, - я не об этом; ты будешь моим адвокатом.
- Прошу прощения. - Сэм спохватился, что должен разговаривать осторожно. Произнесенное им слово воскресило в ее памяти следователей из Каср-аль-Нихайя. Эта рана еще не затянулась.
- Я хочу принять ванну, - сказала Лина. - Подожди меня.
Хофман положил ноги на кофейный столик и стал смотреть на мерцающие огни Женевы. Он выкурил почти полпачки сигарет - гасил каждую после нескольких затяжек, но через пару минут закуривал новую. Хотел прикончить бутылку вина, но услышал, как Лина после ванны чем-то зашуршала в спальне, и передумал. Он до сих пор не был уверен в том, чего она от него ждет или чего он ждет от нее, но надо было это выяснить. Она тихонько мурлыкала себе под нос детскую песенку, которую учила еще в детстве.
Он постучался в дверь спальни и спросил:
- Можно войти?
- Да, - ответила она. - У меня для тебя сюрприз.
Хофман открыл дверь. Она сидела на постели в гостиничном махровом купальном халате, который был ей велик. Белое полотенце она обернула вокруг головы, как тюрбан. Когда Хофман сел рядом с ней, она его с торжественным видом размотала. Ее волосы снова были натурального цвета. Черные как смоль, короткие и гладкие, они гармонировали с открытыми, королевскими чертами ее лица - губами, носом, глазами, - и все вместе вызывало в памяти древние изображения Нефертити.
- Как красиво, - проговорил Хофман. - Как красиво. - Он обнял ее. Она не отстранилась, но и не обняла его сама.
- Подержи меня так, - попросила она.
Хофман стал тихонько гладить ее по спине. Она подалась к нему, и махровый халат немного спустился с ее плеч, так что рука Хофмана трогала уже не материю, а ее кожу. Он продолжал гладить ее, двигаясь рукой ниже, как вдруг остановился.
- Господи, что это? - Он наткнулся на незаживший багровый рубец вдоль ее спины - там, где по ней прошелся металлический кнут.
- Это Багдад.
Она затихла в его объятиях. Ее голова покоилась на его плече. Потом она взглянула на него.
- Это вызывает отвращение?
- Нет. Это требует любви.
- Ты можешь любить меня после того, что они со мной сделали?
- Да, - ответил он. - А ты меня?
- Я еще не знаю. Думаю, что да.
Он потянулся к ночному столику и выключил свет. В темноте он разделся и снова повернулся к ней. Она уже сбросила купальный халат и лежала под одеялом. "Иди сюда", - позвала она.
Обнимая ее, он старался не трогать рубцы на ее спине, боясь, что это будет ее смущать. Но совсем не касаться их у него не получалось. Потом тела их переплелись. Прижав ее к себе сильнее, он ощутил своей грудью незажившие раны на ее груди, потом нащупал рубцы сзади на ее бедрах. Где бы он ее ни касался, всюду она была чувствительная и уязвимая. Ему надо было держать ее осторожно, прикасаться к ней нежно, целовать - словно залечивать бальзамом. Он долго боялся трогать ее между ног, опасаясь наткнуться на ужасные последствия пыток. Но она сама взяла его руку и спустила ее к низу живота. И ему показалось, что вслед за этим движением здесь же сконцентрировался весь жар ее тела. "Я хочу тебя", - прошептала она.
Через два часа Хофман проснулся от нежного, ласкового прикосновения ее руки. С тем восторгом, с которым новые любовники смотрят друг на друга в первые ночи любви, она следила за его пробуждением.
- М-м-м-м-м, - пробурчал он, наполовину проснувшись. - Кто это?
- Му ани, аль-уави, - сказала она, хихикая, как маленькая девочка, шалость которой обнаружена.
- Что-что?
- Я сказала: "Это не я, это уави". Так говорят маленькие дети в Ираке, когда их поймают.
- Что такое уави? - сонно спросил он.
- Это такой вымышленный зверек, вроде лисы. Он живет в пустыне. Вытворяет всякие шалости.
- Спокойной ночи, - пробормотал Хофман.
Через тридцать секунд она поцеловала Хофмана в губы.
- Я не могу спать, - сказала она. Прижавшись к нему всем телом, она стала ласкаться и ворочаться, пока не оказалась на нем верхом. От этого он моментально проснулся.
- Я хочу еще, - сказала она. - О’кей?
Глава 37
Когда на следующее утро Лина и Сэм добрались до женевского района банков, он был запружен сверкающими немецкими автомобилями. В этой толчее невозможно было определить, следили за ними или нет. Смотрели на них все, и в то же время не смотрел никто. Лина быстро провела Сэма от площади Бель-Эр по рю де Банк до одиннадцатого дома, где они постучали в дверь тяжелым латунным молотком. Дверь открыла все та же блондинка. "Доброе утро, мисс Баззаз", - сказала она.
Увидев Хофмана позади Лины, она хотела сразу же захлопнуть дверь, но Лина жестом остановила ее. "Это мой адвокат", - сказала она. Блондинка отошла к своему столу, сняла телефонную трубку и шепотом сказала в нее несколько фраз. Потом, видимо, на Хофмана навели видеокамеру. Сэму показалось, что на том конце телефонного провода кто-то расхохотался. Затем блондинка вернулась к ним. "Мне разрешено провести вашего адвоката", - сказала она.
Все вместе они пошли по лабиринту, мимо кремовых стен и плотно закрытых дверей. Миновали они и последнюю дверь и еще раз повернули направо, в коридор, куда выходила всего одна комната. Это была приемная директора-распорядителя. Секретарша постучала один раз и толкнула дверь, приглашая Лину. Войдя, они первым делом увидели банкира Мерсье. А рядом с ним сидел коротенький, коренастый мужчина в костюме-тройке.
- Хе-хе-хе, - весело захихикал толстяк. Втиснутый в свой костюм, он был похож на переполненный тюбик зубной пасты.
- О Господи! - произнес Сэм Хофман.
- Привет, голубушка, - сказал толстяк, повернувшись к Лине и приподнимая воображаемую шляпу. Он был само обаяние - церемонный, хитроватый, явно навеселе. Казалось, он заполнял собой всю комнату, почти не оставляя места остальным.
- Кто это? - спросила Лина. Она обернулась к Мерсье, бесстрастно смотревшему на нее, потом к Сэму.
Сэм Хофман ощутил внезапную сухость во рту. Где-то в дальних отсеках его мозга, наверно, всегда дремала мысль о том, что он в конце концов окажется в этой комнате с этим человеком; так спящий иногда понимает, чем кончится только что начавшийся сон. Но все же, когда этот день настал, он испытал сильнейшее потрясение. Откашлявшись, он сказал:
- К сожалению, должен сказать, что это мой отец, Фрэнк Хофман.
Банкиру мало что кажется смешным, и все же на губах Мерсье заиграло подобие улыбки. Он обратился к Лине.
- Этот джентльмен как раз и есть тот американский посредник, о котором я вам говорил при нашей прошлой встрече. Именно он обладает правом подписи на документах, касающихся данного счета, от имени Правителя Ирака.
Сэм закрыл глаза.
- О черт! - пробормотал он.
Хофман-старший проигнорировал его восклицание.
- Не познакомишь ли ты меня со своей подружкой, сын? - сказал он, протягивая молодой женщине мясистую ладонь.
Лина посмотрела на Сэма и, не получив от него никакого знака, обернулась к его отцу.
- Я Сальва Баззаз, - сказала она.
- Неужели? - фыркнул Фрэнк. - Очень мило! Меня зовут Дональд Дак.
Она вспыхнула и снова взглянула на Сэма.
- Скажи ему правду, - сказал Сэм. - Он все равно знает. - Сэм отвернулся и уставился в окно на огороженный стеной садик. У него не было сил смотреть на отца.
- Меня зовут Лина Алвен, - сказала она.
- Счастлив познакомиться с вами, милочка, - сказал Фрэнк. - Вы гораздо симпатичнее, чем о вас пишут. Как вам понравилось в Багдаде?
Лина покраснела так, словно ее отхлестали по щекам; глаза ее горели. Она лихорадочно пыталась собраться с мыслями. Что все это означает? Какое отношение имеет этот старый толстяк к тому миру, из которого ей удалось бежать, - к миру Каср-аль-Нихайя? Сэм по-прежнему глядел в окно. Лина никогда не видела столько злости на его лице. Тут заговорил швейцарский банкир, до того наблюдавший всю эту сцену задумчиво и отчужденно.
- Ну, вот мы все и знакомы. Я очень рад, что сегодня мы будем жить под своими настоящими именами. - Он кивнул в сторону Лины, сверкнув своими лазурными глазами. - Так гораздо спокойнее. - Мерсье сложил ладони, соединив пальцы башенкой, и продолжал: - Я нахожусь в некотором затруднении. Когда мы в первый раз беседовали с мисс Алвен, она заявила, что представляет интересы семьи одного богатого клиента нашего банка, ныне покойного. Но, обсудив этот вопрос с мистером Хофманом-старшим, я понял, что мисс Алвен меня обманывала. Использование номеров конфиденциальных счетов с целью выдать себя за родственника клиента - дело серьезное. Я спрашиваю себя, не должен ли я вызвать полицию. Кто из вас хочет высказаться по этому поводу?
Все молчали. Наконец тишину нарушил голос Сэма. Он отвернулся от окна и пристально посмотрел на своего отца.
- Вызывать полицию было бы неразумно, - сказал он.
- Почему? Ваш отец сообщил мне, что Интерпол уже распространил требование выдать мисс Алвен британским властям. Передав ее швейцарской полиции, я просто выполню свой долг.
- Сто процентов! - вставил Фрэнк.
Сэм еще внимательнее поглядел на отца. Они сверлили друг друга глазами, стоя по разные стороны стола, разделенные несколькими метрами пространства и сорока годами времени.
- Это было бы неразумно, - медленно повторил Сэм, - потому что у нас есть два очень сильных союзника, и если вы не будете соблюдать осторожность, господин Мерсье, то вы и ваш банк можете пострадать.
Мерсье встрепенулся.
- Вы что, угрожаете мне?
- Ни в коем случае. Просто ставлю вас в известность.
- А ну, погоди-ка, крутой паренек! - вмешался Фрэнк. - Что это за херню ты несешь про своих союзников? Я знаю о твоем приятеле принце Желал-бы-обдуть-разок, все знаю! И вот что я тебе скажу: ни хрена он для тебя делать не будет! Кто следующий?
- Разведка Израиля. Они помогли мне вытащить Лину из Багдада. Если нас арестует полиция, они предпримут соответствующие действия.
- Что? - вмешалась Лина. - Ты никогда мне об этом не говорил. - Но ее слова потонули в громоподобном раскате голоса Фрэнка Хофмана.
- Ты что, сынок, с ума сбрендил? Говорил я тебе - держись подальше от этих говнодавов!
- Простите? - сказал Мерсье. Он откашлялся - видимо, не привык, чтобы в его приемной употребляли словечки типа "говнодавы".
- Вы что, плохо слышите, черт побери? - Фрэнк Хофман поглядел на банкира и жахнул кулаком по антикварному столу. - Я спросил своего сына, не спятил ли он, что работает с израильтянами. Господи! Поверить не могу, что ты выкинул этот номер. Да-а, это проблема. Тут такое начнется! - Он помотал головой, видимо, был расстроен по-настоящему.
- Могу ли я чем-нибудь помочь? - спросил Мерсье.
- Наверно, можете. Оставьте нас на несколько минут. Мне нужно поговорить с моим сыном и этой мисс Прибабах, как бишь ее. Вы не возражаете?
- Нет, отнюдь не возражаю. Понимаю вас. - Мерсье встал и направился к двери. - Когда закончите, позвоните мне: вот эта красная кнопка на телефоне.
Фрэнк дождался, пока Мерсье закроет за собой дверь, и обернулся к Лине и Сэму. Все его обаяние как рукой сняло. Он погрозил им коротким толстым пальцем.
- Вы эту херню кончайте. Вы что, сопляки, не понимаете, какое серьезное дело поганите?
- Только не надо нотаций. У тебя плохие карты, папа.
- Нет, именно поганите. Ваш Израиль - это предел всему!
- Так не пойдет, папа. Ты-то, оказывается, работаешь на самого отъявленного разбойника в мире. Так что не надо!
Фрэнк опять помотал головой.
- Но ты же ни хрена не знаешь. Ни хрена!
- Не надо, папа! - медленно повторил Сэм, вкладывая в эти три слова злость, накопившуюся в нем за всю жизнь.
- Очухайся, сын! Будь взрослым и протри глаза. Я, твой отец, веду самое сложное дело в арабском мире за последние двадцать лет, а ты решил здесь пококетничать с Моссад. Ты действительно ничего не понимаешь?
Сэм хотел еще что-то сказать, но его опередила Лина. Она молча смотрела на их перепалку, сдерживая собственную ярость.
- А что здесь понимать, мистер Хофман? - спросила она.
- Вот именно! Как ты думаешь, голубушка, из-за чего столько лет продолжаются эти игры? Кого мы облапошиваем?
- Какие игры?
- Только не строй из себя такую невинную дуру, сестричка! Именно игры! Спектакль! Я знаю, ты ведь уже заглянула в эти файлы Хаммуда - Бог знает, как тебе удалось их достать! - и прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я имею в виду "Линкольн трейдинг", "Гарфилд инвестмент", "Вильсон транспорт", "Адамс инвестмент", "Бухенен трейдинг". Почти десять лет я угрохал на то, чтобы создать эту сеть. Ты их помнишь?
- Да, помню.
- Вот и прекрасно.
Тут вмешался Сэм. В его голосе прозвучала едкая нотка.
- Ты забыл еще одну, папа. "Оскар трейдинг" - ту, у которой телефон в американском посольстве в Тунисе.
Фрэнк искоса взглянул на него и продолжал как ни в чем не бывало:
- Ну, если вы оба такие умные, может, скажете, зачем мы во все это ввязались, зачем устроили эту маленькую какофонию? Кто хочет ответить, мальчики-девочки?
- Я не хочу, - сказал Сэм.
- Потому что не знаешь. А я тебе скажу. Мы сделали это, чтоб водить за нос вашего иракского мудака, вот зачем!
- Теперь он мертв, - сказала Лина, - так что вы можете успокоиться.
- Верно, черт побери, мертв. А почему он мертв? Да потому что мы так решили и так сделали, вот почему. Ваши дружки-пидоры не сумели от него избавиться. А мы сумели.
- Погоди-ка, - сказал Сэм. - Кто это "мы"?