"А он скользкий сукин сын!" - сказал Хофман в экран компьютера. Сделав себе кофе, он обратился к базам данных по недвижимости, содержащим записи о налогообложении и информацию о сделках по большинству штатов. Он запросил здесь сведения о "Койот инвестмент" и Хаммуде как о собственниках, покупателях или продавцах собственности и получил еще несколько сообщений. Назир Хаммуд владел домом в Аспене и фермой с участком двести акров в Мидлбурге, штат Вирджиния. Два года назад некий Н. Хаммуд продал участок в два акра в Санта-Барбаре одной компании под названием "Джидда холдингс". Ну и что? У каждого богатого араба была такая собственность в Соединенных Штатах. Здесь дом, там ферма. Для любовницы, для престарелой матери, для капризного братца. Недвижимость в США служила для богачей Востока как бы страховочной подстилкой - тихая пристань на случай, если в их отечестве станет чересчур беспокойно. Потом Хофман запросил базу данных с библиотекой "Единого коммерческого кодекса", где были собраны сведения о должниках и о пострадавших сторонах в коммерческих сделках. Пусто. Он проверил еще одну сервисную систему - со сведениями об арестах имущества и судебных решениях в пользу федеральных и штатных налоговых ведомств, и опять ничего не получил. В заключение он проверил данные по федеральным и муниципальным судам, по судам о банкротстве, а также, на всякий случай, по Верховному суду штата Нью-Йорк и муниципальному суду округа Лос-Анджелес. Нет сведений. Никаких. Хаммуд нигде следов не оставил.
Хофман почувствовал раздражение. Он считал, что поиски в США окажутся самым легким делом. В других частях света базы данных были пока что примитивными. Он запросил британскую сервисную систему с данными о налогоплательщиках в разных районах Лондона; это дало некую информацию о "Койот", включая то, что эта компания арендовала все здание на Найтсбридж, а не только его шестой этаж. Затем он проверил европейский реестр корпораций, составленный в Брюсселе, но получил лишь ту же скудную информацию о совете директоров "Койот" и о регистрации в Женеве, которую он раньше нашел в печатном справочнике. Хофман начал злиться. Наградой за долгое сидение перед компьютером могла бы стать внезапная искра, которая бы связала интересующее его имя с какой-нибудь сделкой, однако здесь ни одной искры высечь не удалось. Назир Хаммуд разомкнул все цепочки, словно уже давно ждал какого-нибудь Хофмана, который начнет его разыскивать.
У Хофмана разболелись глаза. Он надел пиджак от костюма и отправился в свой любимый китайский ресторанчик в Сохо. Там царил полумрак и покой; еда была отличной, а официанты имели обыкновение не замечать посетителей. И то и другое Хофмана устраивало. Он заказал сычуаньский творог с острой фасолью. Вместо этого официант принес блюдо из цыпленка, которое оказалось очень вкусным, и пиво, которое Хофман не заказывал, но выпил. В сладком печенье была записка-сюрприз; Хофман развернул ее и прочитал: "Секрет жизни в том, что… Не могу сказать. Это секрет".
Да, так оно и есть. Невыразимая тайна вещей. Закрытая. Неведомая.
После ленча Хофман зашел в полицию. Вернее, к одному полицейскому из Кенсингтона, с которым был знаком и у которого при случае можно было навести справки о текущих расследованиях преступлений. Этот полисмен оказался заядлым болельщиком клуба "Арсенал", и Хофман подсуетился с парой абонементов. Они стали приятелями и часто выручали друг друга. Так что в тот день он безо всякого стеснения спросил полисмена, можно ли узнать что-нибудь о недавнем убийстве женщины-филиппинки по фамилии Пинта в Беркшире. Хофман сказал также, что его особенно интересует, не проходит ли подозреваемым по этому делу некий джентльмен-араб по фамилии Хаммуд. Полисмен сходил к своему другу в отдел регистрации и вскоре вернулся с ответом. Официально это дело числилось в разряде нераскрытых и было переведено в "неактивную" картотеку. Женщина по фамилии Пинта была изнасилована. Медицинский эксперт пришел к выводу, что она умерла от повреждений, полученных при сопротивлении. Расследование по Н. Х. Хаммуду началось в день убийства, но на следующий день было прекращено за отсутствием улик. Н. Х. Хаммуд не только представил алиби, но и пожертвовал полиции солидную сумму в качестве премии за успешное расследование.
Вернувшись в офис, Хофман проверил телефонные звонки, ожидая, что надоедливый маленький филиппинец поинтересуется ходом дел. Но от Рамона Пинты не было ни слова. Хофману пришло в голову, что поскольку повар служил у Назира Хаммуда, у него могли забрать паспорт, чтобы быть уверенными, что он будет сидеть тихо. Это было бы неприятно, но Хофман не знал, что с этим можно поделать, поэтому ничего делать и не стал. Рано или поздно филиппинец должен будет позвонить, и Хофману придется сказать ему, что ничего не получилось.
Хофман был человеком упрямым. Некое тщеславие заставляло его доводить до конца любое начатое дело, даже самое маловажное. Вот приходил к нему филиппинец, и, стараясь от него избавиться, Хофман пообещал выручить его. Одно цеплялось за другое - и вот он уже часами занимался тем, что вначале казалось такой ерундой. Данное филиппинцу обещание значило для Сэма очень много. В этом смысле он был восточным человеком. Жизнь представлялась ему цепочкой встреч, пусть случайных, каждая из которых чревата для человека определенными обязательствами и ответственностью. И нельзя выкинуть из этой цепочки ни одного звена - все рассыплется.
Именно это упрямство, да еще растущее любопытство по поводу "Койот инвестмент" побудило Хофмана попробовать еще одно средство. Как всякому ведущему расследования, ему были известны кое-какие "задние двери", через которые можно было получить доступ к информации, скрытой от широкой публики. Больше всего пользы он ожидал от некой организации в Уэльсе, в Кардиффе, под названием "Бюро компаний", которая вела подробную регистрацию данных о налогах, взимаемых Национальным налоговым управлением.
Особенно ценно было приобрести в такой организации знакомого. В "Бюро компаний" Хофман завел подружку по имени Салли - молодую валлийку, работавшую с картотеками. По разным поводам он дарил ей золотые часы, жемчужные серьги и прочие знаки внимания. За это она проявляла феноменальную способность вытягивать документы из британских бюрократов. Хофману достаточно было сказать ей, что ему нужно, а остальное она делала сама. Вот почему Хофман всегда ездил в Кардифф сам, хотя поездка туда и обратно по шоссе М4 отнимала целый день. Накануне поездки вечером он позвонил Салли, сказал, что приедет, и попросил встретить его в десять тридцать на автостоянке.
Как Хофман и думал, Салли пришла туда ровно в назначенное время. На ней была юбка в обтяжку и блузка, которая на ней чуть не лопалась. Он поцеловал ее в щечку и передал листок бумаги с названием и адресом "Койот инвестмент". "Ты останешься?" - спросила она, что означало: "на ночь". Хофману стоило большого труда ответить, что ему днем необходимо уехать обратно в Лондон.
Он снова встретился с Салли в половине второго во французском ресторанчике, которым на самом деле владел грек-киприот. Она притащила толстую папку документов и царственным жестом возложила ее на стол, как львица, принесшая самцу новую добычу. Хофман поцеловал ее в губы. Когда они заказали коктейль, он вручил ей коробочку в яркой упаковке - большое циркониевое колье, которое он несколько минут назад купил в ближайшем ювелирном магазине. Оно блестело, как алмазное. Валлийка пошла в дамскую комнату, чтобы поглядеться в зеркало, и вернулась свеженапомаженная и надушенная. Она заказала самое дорогое блюдо из меню и весь ленч оживленно болтала о поп-музыке и кинозвездах. Хофман мечтательно смотрел на нее, кивал и под столом терся ногой о ее бедро. Принесенную ею папку он открыл только вернувшись в машину.
Перелистав страницы, Хофман подумал, что купил Салли слишком дешевое колье. Она принесла ему всю подшивку по "Койот" из Национального налогового управления; документы были приняты в Кардиффе по факсу за час до ленча. Из них явствовало, что "Койот" платила английские налоги с дохода, получаемого компанией в Соединенном Королевстве, вот уже восемь лет в постоянно возрастающем размере. Британские данные занимали много страниц и были несомненно интересными, но особое внимание Хофмана привлек занятный документ в нижней части подшивки. Это был очередной годовой отчет "Койот инвестмент", принятый женевским Registre du Commerce и переданный оттуда в налоговое управление. Аппетитная разбитная Салли сорвала настоящий джек-пот!
Годовой отчет был написан по-французски. На первой странице перечислялись пять директоров компании; кроме Хаммуда, все они жили в Швейцарии. После списка директоров на одной страничке шла записка председателя, в которой обсуждались результаты прошедшего года и планы на будущее. Это была обычная тарабарщина: большие надежды, широкие стратегии, обоснованные планы - словом, ничего особенного. Потом шли цифры - консолидированные прибыли и убытки "Койот инвестмент" за прошедший год и сводный баланс, обе цифры в швейцарских франках. Вернувшись к себе на Норт-Одли-стрит, Хофман, сверившись с "Файнэншиал таймс", перевел их в доллары с помощью калькулятора. Сначала он подумал, что ошибся, и повторил расчеты.
Цифры были поразительны. Никому не известная компания с глупым названием в прошлом году получила прибыль примерно 160 миллионов долларов при годовом доходе в 1,7 миллиарда долларов. Самыми впечатляющими были заявленные активы - 5,1 миллиарда долларов, преимущественно инвестиции в другие компании. Это казалось невероятным, но если цифры были точными, то владелец "Койот инвестмент" был одним из богатейших людей в мире.
Хофман продолжал листать страницы годового отчета. Среди приложений он обнаружил список дочерних организаций, занимавший две страницы. "Койот" владела компаниями почти во всех уголках земного шара. Финансы, недвижимость, промышленность. Завод по выплавке алюминия в Бельгии, новый шинный завод в Португалии, авиатранспортное предприятие в Канаде, фармацевтический завод в Таиланде. Не оставалось, кажется, ничего, что не хотел бы покупать Хаммуд. В примечании к этому приложению говорилось, что в некоторых случаях собственность "Койот" в дочерних организациях поддерживалась другими ассоциированными компаниями, которые здесь не указывались. В переводе на обычный язык это означало, что право собственности "Койот" скрывалось за подставными компаниями. Ничего удивительного, что в американских базах данных было так мало сведений.
Недоумение Хофмана вызвало одно место в сводном финансовом отчете - об изменении финансового положения. В рубрике "Источники средств" было показано, что доходы от операций обеспечивали лишь одну треть общего дохода; остальное поступило из "других источников", которые более никак не раскрывались. Для такой мощной компании это было странно; впрочем, у "Койот" все было странно.
В конце отчета Хофман обнаружил записку организации-ревизора. Она была составлена одной швейцарской фирмой, не связанной ни с одним из международных лидеров в сфере финансового учета и контроля. Этот факт сам по себе играл роль красной тряпки, содержание же записки производило скорее такое же действие, как красная полицейская мигалка. Хофман прочитал ее несколько раз, проверяя, правильно ли он перевел ее с французского; но ошибки не было.
"В течение года сотрудники компании, к сожалению, утеряли некоторые отчетные материалы в результате перераспределения функций сотрудников. Поэтому нам не удалось установить природу довольно большого числа поступлений и платежей. Нам, таким образом, не удалось составить мнение о том, дают ли финансовые показатели истинное и ясное представление о деятельности компании по состоянию на конец отчетного периода, т. е. о ее прибылях и об источниках и способах размещения ее средств в завершившемся году. Во всех остальных отношениях отчетные материалы компании соответствуют международным стандартам финансовой отчетности".
Абсолютно бессмысленная записка! Как могла такая мощная компания, со всемирным охватом и миллиардными активами, просто потерять отчетные материалы? А если так, то почему фирма-ревизор не отклонила весь отчет? И если, как можно было понять из записки, "Койот инвестмент" подделывала документы, то почему швейцарские власти - а потом и британское налоговое управление - ничего по этому поводу не предприняли? Озадачивала Хофмана и еще одна загадка "Койот инвестмент", и чем дальше, тем больше. Очевидно, что компания контролируется ее председателем Назиром Хаммудом. Но во всем годовом отчете не было ни слова о том, кто ею владеет.
Наконец Хофман дошел до последнего документа в папке, которую раздобыла Салли. Это был краткий финансовый отчет по аренде компанией здания на Найтсбридж. Оно было подписано лондонским финансовым экспертом Хаммуда, неким Марвеном Дарвишем, имевшим офис в Саут-Кенсингтоне. Когда Хофман увидел эту фамилию, у него вырвался вздох облегчения. Он знал Марвена Дарвиша! Они познакомились, когда представляли две соперничающие компании в долгой войне за контракт на установку новой телефонной системы в Дубай. Можно даже сказать, они были приятелями.
В тот же вечер Хофман позвонил иракскому финансисту домой, осведомился о благополучии его супруги и семьи, посетовал на то, как летит время, и выразил надежду на скорую встречу. Как Хофман и ожидал, Дарвиш пригласил его к себе. Как раз в ближайший уик-энд он устраивал вечеринку для своих иракских друзей и клиентов в честь покупки им нового дома. Безусловно, он будет рад Сэму, очень рад! Хофман заметил мимоходом, что недавно на какой-то из вечеринок встретил одну женщину, с которой очень хотел бы увидеться снова. Ее зовут Лина Алвен.
- Йа, хабиби! - ответил иракский финансист. - Она будет у меня.
Все время до вечеринки у Дарвишей Хофман ждал, что позвонит его клиент-филиппинец. Но ни звонка, ни известия от него не было, и Хофман начал подозревать, что он уже может не услышать о мистере Пинте никогда.
Глава 6
Дарвиши устроили вечеринку в первых числах апреля. Их новый дом в Хэмпстеде - большое кирпичное здание - оформлял модный дорогой дизайнер, и каждая комната в нем буквально источала запах "новых денег". Кремово-белые стены; громоздкая мягкая мебель, обитая шелком; на стенах в искусно сделанных рамах - картины в восточном стиле с искусной индивидуальной подсветкой; на столиках со стеклянными покрытиями - композиции из экзотических цветов; прекрасные ковры из Кума и Исфахана. Среди всей этой роскоши сновали официанты с подносами, на которых можно было видеть продукты от самых дорогих ливанских поставщиков в Лондоне.
В дверях гостей встречала жена Дарвиша, Сальва, тоже как будто оформленная модным дизайнером. На ней было усыпанное бисером длинное платье сочного темно-зеленого цвета с низким вырезом. На груди красовалось алмазное ожерелье, подвески которого гнездились в ложбинке ее декольте. Казалось, что перед вами гигантское разукрашенное блюдо с традиционным арабским кушаньем "кусса махши" - фаршированные кабачки. Все новые арабские богачи одевали своих жен как на эстраду - это был одновременно вызов старым исламским обычаям и крикливая пародия на современную моду.
Здесь были все "молчаливые" - молодые арабские бизнесмены, художники, модельеры, юристы, журналисты, - на ком зазеленела денежная патина. Столпившись в дверях, они восхищались богатым убранством дома и толковали про обретенное Дарвишем богатство. Как быстро выбился Марвен в богачи после долгих лет поденщины! Никому не надо было объяснять, откуда взялись деньги. В мире иракских эмигрантов все понимали, что внезапное богатство может прийти из одного-единственного источника. У Дарвиша были близкие контакты с "определенными кругами в Багдаде", как выразился один из гостей. У него "хорошие связи", сказал другой. И все принимали его хлеб-соль с удовольствием, даже те, кто втихомолку осуждал багдадский режим. Как говорит арабская пословица, если обезьяна стала царем - пляши перед ней.
Хофман приехал пораньше, чтобы познакомиться с возможно большим числом иракских друзей Марвена Дарвиша. Он надел свой обычный серый костюм без галстука, застегнув по торжественному случаю верхнюю пуговицу рубашки, гладко зачесал темные волосы назад по моде киноактеров тридцатых годов и выглядел почти франтом. Он занял удобную позицию в общем зале лицом к входным дверям, чтобы видеть каждого входящего. В случае появления Назира Хаммуда Хофман собирался представиться ему финансовым консультантом, поделиться какими-нибудь интригующими соображениями о возможном вложении денег и предложить встретиться еще раз за ленчем. О чем он может беседовать с Линой Алвен, Хофман пока не знал.
Проболтав около получаса с разными людьми, он увидел, как вошла молодая женщина около тридцати лет в коротком черном платье, на высоких каблуках, с ниткой жемчуга на шее. Она поздоровалась с хозяйкой, дважды поцеловав воздух возле щек Сальвы Дарвиш. Хофман двинулся в сторону молодой женщины и уже собирался представиться, когда другая женщина, пониже ростом и более полная, чем первая, крикнула "Лина!" и, обогнав его, ринулась к подруге.
- Йа, Ранда, - ответила Лина Алвен. Обнявшись с подругой, она отступила на шаг, чтобы разглядеть ее. - Quelle robe, хабибти! - На подруге было короткое нарядное платье, очень сильно открытое спереди и полностью - сзади.
- Да, ничего, - сказала Ранда Азиз, хищно улыбнувшись. Ранда была иракской христианкой и работала секретаршей в бухгалтерии. Она попала в число доверенных сотрудников благодаря своему дяде Элиасу, торговцу оружием, который жил в Париже и уже долгие годы обделывал с багдадским Правителем темные делишки. Бойкая, хорошенькая Ранда бывала на всех вечеринках и обожала развлекаться с самыми богатыми и испорченными арабскими плейбоями, заезжавшими в Лондон. Она вечно летала с ними на самолетах в Марбеллу или Канны и возвращалась с потрясающими рассказами об их кутежах и дебоширстве. Лине она страшно нравилась, потому что казалась ей одной из немногих сотрудников "Койот инвестмент", не испытывавших постоянного страха.
- Ты ее видела? - прошептала Ранда, кивая в сторону Сальвы Дарвиш. - Бьюсь об заклад, что она их нарумянила.
- Кого "их"? - спросила Лина, осматривая комнату. Ее взгляд скользнул по Хофману и прошел дальше.
- Свои сиськи! Видишь, они по бокам розовые? Наверно, она считает их недостаточно пышными.
- Не глупи. Даже Сальва не станет этого делать.
- И как это Марвен так быстро разбогател? - спросила Ранда, взяв у проходящего официанта с подноса "киббе". - Я думала, он простой бухгалтер.
- Друзья в Багдаде, - тихо ответила Лина. Прошел еще один официант, предлагая бокалы с шампанским; бутылка стояла тут же на подносе, чтобы все видели этикетку.
Хофман подошел к двум женщинам, чтобы представиться. Только не умничай, сказал он себе. Она наверняка уже наслушалась всяких приколов отсюда и до Басры.
- Привет! - сказал он Лине. - Меня зовут Сэм Хофман. Кажется, мы не знакомы? - Он протянул ей руку по-американски, открыто и дружелюбно.
- Меня зовут Лина. - Она сдержанно и корректно ответила на его рукопожатие. - А это моя подруга Ранда. - Хофман поздоровался с другой женщиной и снова обернулся к Лине. В черном платье, с коротко стриженными черными волосами и белым жемчугом она выглядела почти по-королевски, во всяком случае, красивей, чем ожидал Хофман, и это его слегка смущало.