Пулат ехал, стоя в кузове. Тесемки от шапки развязались. Ветер рвал меховые наушники, свистел в ушах. Пулат не чувствовал холода. Глаза его, не отрываясь, смотрели вперед. Он хотел как можно скорее увидеть и боялся.
Они приближались к ущелью. Дорога сделала поворот и Пулат вскрикнул. Это был крик ужаса… и облегчения.
Там, где работала его бригада, лежала гора снега. Да, это была настоящая гора высотой с трехэтажный дом! Она заполнила зиявшую прежде рядом с дорогой расщелину и всю узкую часть ущелья. Но рабочие… рабочие стояли у ее подножья, опершись на лопаты, и был у них сейчас вид людей, только что избежавших смертельной опасности.
Машина резко остановилась. Пулат больно ударился грудью о кабину, спрыгнул в сугроб и имеете с Черновым и шофером побежал к рабочим.
Стояла мертвая тишина.
Ветер срывал мелкие снежинки и кружил их над ущельем. Все молча глядели на чудовищную массу снега и каждый боялся сказать первое слово.
- Спасибо, товарищ бригадир, - сказал, наконец, Пулату пожилой рабочий, - во-время ты нас отпустил отдохнуть, а то бы крышка! Как чувствовал. А вот Абибулаев с Рябцевым… не успели.
Раскапывать надо, а мы стоим, - горячо вскричал кто-то из молодых рабочих. - Может, они живы еще!
- Раскапывать, - горько повторил Пулат, - Да тут работы на месяц нашими силами.
- А где Быков? - спросил Чернов. - В Хатынарте сказали, что он ушел сюда. Разве он не приходил?
- Быков? Нет, не приходил.
- Не попал ли и мастер под эту шапку?
Все снова заволновались.
Чернов наконец овладел собой и собрался с мыслями. Распорядившись на всякий случай рыть тоннели в снегу, он вернулся с шофером к машине.
Люди дружно взялись за лопаты, хотя никто не верил, что можно остаться в живых под этой тысячетонной громадой.
Чернов приехал в Сарыташ поздно ночью. Там уже знали о несчастье. Савченко поднимал все население на расчистку обвала. Он молча посмотрел в осунувшееся лицо начальника участка.
- Я людей посылаю на подмогу, - сказал он. - Надо?
- Да, посылайте, - хмуро приказал Чернов. - Работы там… Ущелье засыпано почти на треть. Своими силами никак не обойтись.
- Абибулаев… там? - тихо спросил Савченко.
- Там… И Рябцев гоже.
- Вот как странно устроена жизнь, - с горечью продолжал Чернов. - Там погибли люди, а я сейчас думаю о другом: как бы дорогу открыть автоколонне. Не жестоко ли, Василий Иванович?
- Людей жаль, Владимир Константинович. Но и правительственное задание выполнить надо, - мягко отвечал Савченко. - Война…
Всю ночь сидели в маленьком кабинете Чернова. Думали, советовались, искали выход.
- Ну. гак что вы предлагаете, товарищи? - в который раз повторял Чернов, едва воцарялось молчание.
Бригадиры отводили в сторону уставшие, воспаленные глаза. Что можно предложить? Организовать расчистку ущелья собственными силами немыслимо - транспорта мало; рассчитывать на помощь машинами почти не приходится-ни погранзастава, ни Мургаб такой помощи предоставить не могут. К тому же много машин не удалось бы бросить сейчас в ущелье, они только загромоздили бы дорогу Нужны люди. Много людей! Без них ничего сделать нельзя. А где их взять?
- Все-таки надо послать машину на заставу, - предложил Савченко.
- Туда и обратно она проездит неделю, - угрюмо заметила Фатима.
При такой погоде - не меньше, - подтвердил мастер Аничкин.
Чернов рассуждал вслух.
Масса снега заняла по длине, примерно, метров двести и в высоту двадцать. Это тысяч шестьдесят кубических метров. Нужно не меньше пятисот человек, чтобы…
Пятьсот человек! - в отчаянии вскрикнула Фатима.
- Мы сможем мобилизовать человек семьдесят, - сказал Савченко.
- Да, пятьсот человек… - продолжал размышлять Чернов, - И работать им придется дней двадцать…
Чернов отложил карандаш и встал,
- Надо попытаться установить связь с Акбосагой, с мастером Розамамаевым.
- Но как же свяжешься? - недоумевал Аничкин. - Телефон не работает, очевидно, повредило обвалом, а пройти сейчас на ту сторону совершенно невозможно!
- Я это знаю. Надо поговорить с местными людьми, со стариками. Может быть, кто-нибудь знает дорогу в обход. Надо найти такую дорогу. И найти человека, который смог бы добраться до Розамамаева.
- Это очень трудная задача, - проговорил Савченко. - Но может быть, в самом деле…
- Всё, что нам сейчас предстоит сделать, - очень трудно. Но мы должны делать. Медлить нельзя ни минуты.
Вошел усталый, запорошенный снегом Пулат. Он только что пришел из ущелья. Все бросились к нему.
- Ну что?
Пулат безнадежно махнул рукой.
- Бесполезно. Еще копают, совесть велит…
Помолчав, Чернов спросил:
- Быкова до сих пор нет?
- Нет, - ответил Пулат. Когда рабочие садились в машину на перевале, он сказал им:
Вы поезжайте, а я через два часа тоже приеду к вам". Но он так и не приходил в ущелье.
- А на Хатынарте вы не спрашивали о нем?
- Спрашивал. Повариха говорит: был, взял узелок с едой и на лыжах пошел в ущелье.
- Странно. Может быть, вы разминулись с ним?
- Не могли мы разминуться… Дорога одна.
- Одна-то одна, а видать, всё-таки разминулись. Должно быть. тоже…
Савченко нахмурился и нервно зашагал по комнате.
- С рассветом - всем быть в ущелье, - приказал Чернов.
- Уже рассвет, Владимир Константинович, - заметил Аничкин.
Савченко сейчас был в таком состоянии, когда каждый нерв, каждый мускул были напряжены до предела. Ни спать, ни есть не хотелось. Он вышел во двор, вдохнул чистый морозный воздух. После прокуренной комнаты слегка кружилась голова. Было еще темно, хотя небо на востоке начинало бледнеть. Нигде не видно было огней, только в домике радиоузла сквозь ставни пробивался свет. "Что он там делает… этот тип? - с внезапно вспыхнувшим подозрением подумал Савченко. - Почему сидит ночами?"
Новый радист с первых же дней его приезда в Сарыташ не понравился ему. Молчаливый, угрюмый Пальцев почти ни с кем не общался. Он долго не мог наладить трансляцию последних известий и это многих злило.
ПАЛЬЦЕВ
Примостившись на табуретке возле приемника, Пальцев повернул ручку настройки. Всю ночь он провозился с трансляционной сетью и теперь, закончив работу, был как нельзя более доволен. Кажется, теперь уже не придется рабочим нарекать на него. Спать, собственно, уже было некогда и радист решил "пройтись" разок-другой по эфиру.
Среди хаоса звуков он улавливал станции разных стран. Вот говорит Москва… Плохо слышно. Забивают. А это Будапешт, Вена, София. Обрывки музыки. Чей-то низкий голос, подозрительно четко выговаривая русские слова, передает об окружении Москвы… Очередная утка немецкого командования, рассчитанная на то, чтобы сбить с толку людей. А вот выстукивает телеграф…
Пальцев повернул ручку настройки на более короткие волны. Приемник засвистел, послышались позывные. Шла перекличка шифрами, передача важных сообщений, неведомых никому, кроме людей, посвященных в особую, секретную азбуку. В этих звуках скрывался целый мир тайных взаимоотношений.
Но что это?
В комнате раздалась четкая, громкая передачи цифрового шифра. Для горных условий слышимость была настолько ясной и громкой, как будто передача проводилась где-то совсем рядом, не дальше семи - десяти километров от участка…
Да. Радист больше не сомневался. Где-то недалеко работал передатчик. А что, если это враг?
Пальцев схватил тетрадку и стал быстро записывать цифры, словно нанизывая их одну на другую… Долго сидел потом в раздумье, выключив приемник. Стало нестерпимо тихо, так тихо, что слышно было, как стучало и висках.
"Нервы, нервы, дружище! - успокаивал он сам себя. - Надо всё же об этом рассказать".
Ему вдруг стало душно в аппаратной, захотелось выйти на свежий воздух.
Савченко увидел появившуюся в дверях высокую и худую фигуру радиста.
Что это вы так налегке вышли, товарищ Пальцев, без шапки? - спросил Савченко, подходя ближе. Почему сидите так поздно? Или, вернее, рано…
Радист повернул голову в сторону приближающегося парторга и ничего не ответил на вопрос. "Странный тип…"-подумал Савченко, останавливаясь возле него, и тут только увидел действительно странное выражение его лица. При слабом свете электрической лампочки глаза на усталом лице радиста казались испуганными.
Вы нездоровы, товарищ Пяльцев?
Нездоров? Да. Впрочем, нет. Я-здоров. Вот только… зайдите-ка лучше в аппаратную.
Недоумевая, Савченко переступил порог вслед за ним.
То, что рассказал, сбиваясь и волнуясь, радист, вставило Савченко крепко задуматься… Да… В горах неблагополучно. Вряд-ли вблизи работала наша станция. Кажется, некому. Где-то затаились враги. Здесь, в глубоком тылу, тоже идет война. Надо быть настороже каждую минуту. Но кто? Кто? Неужели кто-то ходит среди них, может быть, разговаривает с ним, с Савченко, здоровается, шутит… Руки Савченко сжались в кулаки.
Он смотрел на цифровые записи в тетради. Сообщение врага. Как важно было бы расшифровать его. Надо немедленно сообщить Морозу.
Радист мучительно закашлялся, на лице его выступили багровые пятна. Савченко участливо посмотрел на него и словно почувствовал себя виноватым. Да ведь радист - совсем больной человек! Поневоле будешь хмурым и неразговорчивым.
- Вот что, товарищ Пальцев, - мягко сказал он, - перепишите мне эту шифровку и идите отдыхать. Нехорошо вы кашляете…
Радист махнул рукой.
- Я давно кашляю. Пойду в ущелье, немного поработаю. На воздухе мне легче.
- Э-э, нет. Лопатой вы не работник. Сделайте то, что я вас прошу, и идите домой.
- Нечего мне дома делать, - раздраженно пробормотал Пальцев.
В его словах Савченко неожиданно услышал прорвавшуюся тоску одинокого человека.
"Эх, не умею я еще распознавать людей! - сердито подумал Савченко. - Вот подозревал этого неприветливого человека, не расспросил, не узнал, что у него на душе… А он просто больной и, может быть, несчастливый человек. А кто-то другой, приветливый и добрый, творит у меня за спиной свои черные дела…"
- А еще скажу - думал я хуже о вас, Пальцев, признаюсь - ошибся. Как хорошо, что ошибся, - сказал он, пряча в карман листок с аккуратно переписанными радистом цифрами.
Савченко ушел, а удивленный Пальцев еще долго смотрел ему вслед и, может быть, впервые за свое пребывание в Сарыташе по-хорошему улыбнулся, как человек, вдруг почувствовавший, что он больше не одинок.
БАКИР ОТПРАВЛЯЕТСЯ К РОЗАМАМАЕВУ, А САВЧЕНКО - НА ФЕРМУ
На другой день после обвала Пулат поехал в Мургаб за людьми. Владимир Константинович понимал, что, посылая в Мургаб машину, причем ненадежную, он рискует остаться без транспорта. Но другого выхода не было. Привезти хотя бы человек тридцать - уже большая помощь. Люди в ущелье работали сутки, а расчистка, казалось, совсем не подвигалась, гора снега высилась по прежнему. Конечно, это только казалось - были выброшены уже сотни кубометров снега. Пока не удалось обнаружить никого из погибших-
Аксинья Ивановна перебралась со столовой на Хатынарт, поближе к ущелью. Тут было устроено временное жилье для прибывших людей. Ночевали на перевале, чтобы не терять времени на ходьбу.
Вечером, когда Чернов появился на участке, к нему подошел Бакир. Владимир Константинович завел его в контору, усадил, сам рухнул на стул, на мгновение закрыв глаза от усталости.
- Вот что, аксакал… Я. хотел тебя видеть. Ты старый человек - хорошо знаешь горы. Скажи, можно ли сейчас перебраться на ту сторону ущелья?
Бакир приподнял брови, внимательно посмотрел на Чернова.
- Об одном думаем, товарищ начальник. Затем и шел к тебе… Надо людей звать. С той стороны ущелья, людей Розамамаева.
- Но как звать? Связи нет.
- Знаю, товарищ начальник.
Бакир помял шапку, пожевал губами, не громко сказал:
Я пойду за людьми.
Владимир Константинович с сомнением посмотрел на него.
- Я пойду за людьми, - повторил спокойно старик.
- Трудная дорога, Бакир. Пройдешь ли?
- Товарищ начальник! Послушай, что тебе скажет старый Бакир. Я знаю горы. Полвека назад, еще мальчиком пас я отары богатого бая Каждую тропку, каждый камень знает Бакир. Я на лыжах коротким путем пройду перевалы, вон в ту сторону, знаешь, куда ходят искать себе корм кутасы Джабара. В три раза это будет короче. Я расскажу Розамамаеву про обвал. Он поедет в Суфи-курган, приведет людей.
- Ты сделаешь большое дело, Бакир, очень важное дело!.. - воскликнул Чернов. - Но хватит ли у тебя сил? Ты ведь немолод.
- Не бойся за меня, товарищ начальник. У Бакира есть еще силы. Пиши бумагу Розамамаеву. До первого перевала, по тропке, где ходят кутасы, дорога не опасная. Можно спокойно идти. Пока я доберусь до вершины, наступит и минет ночь, а тогда будет светло. Пока спустится снова ночь, я буду уже у Розамамаева.
Чернов обнял за плечи старика, крепко потряс ему руку.
Проводив Бакира в путь, Чернов забежал домой. После того, как он принес полузамерзшего Сережу к себе в дом, события так завертелись, что ему некогда было и подумать о мальчике. Тихонько, на цыпочках, вошел он в спальню, где на его кровати лежал Сережа. Мальчик тяжело и часто дышал. Рядом, сидя на стуле и склонив голову на подушку, спала Ирина, освещенная слабым светом лампы. Нежные, чуть припухшие губы; по щеке разлился румянец; пышные, светлые волосы немного растрепались…
Чернов остановился, задержал дыхание. На мгновение ему показалось, что так будет всегда, что это грустная светловолосая женщина не уйдет из его дома и что удивительное чувство теплоты, которое захлестнуло его сейчас целиком, тоже будет продолжаться всегда.
И он сразу вспомнил о жене. Нет, не такая она. У Лидии на первом плане ее собственная личность. Ей нравится, - ей не нравится, она хочет - она не хочет, а как другие - ее не касается. И всё же Чернов любил жену. Как она теперь? Наверное там веселее, чем в Сарыташе. Да… было грустно и перед глазами вставала маленькая Талочка, которую он так редко видит…
Владимир Константинович, осторожно повернувшись, тихо вышел в столовую. Здесь он снял валенки и, не раздеваясь, повалился на диван.
А в это время Савченко сидел у себя Дома и смотрел на маленький листок бумага, на котором были записаны два ряда цифр. Лицо его выражало крайнее напряжение и досаду: Как прочесть эту шифровку?
Савченко прикидывал, пробовал подставлять различные буквы, но ничего не получалось. Наконец, он в сердцах свернул листок и сунул его в карман. Видно, только в приключенческих романах легко расшифровывают послания врага! Нет, тут нужен специалист.
Парторг посмотрел на свою опустевшую, истопленную комнату, поежился от. холода. Варя, как и все, ночевала на Хатынарте. Он достал из кармана бумажку и просидел над пей до рассвета.
Наскоро протерев снегом лицо и руки, Савченко решил проведать Пальцева. Радиста он застал в постели. Голова его была обвязана мокрым полотенцем, лицо горело, глаза казались большими и блестели, как покрытые лаком. У изголовья стояла табуретка, на ней стакан остывшего чаю.
- Вы что. заболели, товарищ Пальцев?
- Да нет, так, немножко… Грипп, по всей вероятности. - Радист закашлялся.
- К врачу обращались?
- Нет.
- Почему? Вот это уже нехорошо… Хотите совсем свалиться?
- Я принимал аспирин. Да вы не беспокойтесь. У меня это бывает, Пройдет. Что же вы стоите? Садитесь. Я, собственно, не так давно и пришел…
- Работали?
- Да. Но сегодня позывных не слышал. Как видно, те передачи только в определенные дни.
- Вы не пробовали расшифровать передачу.
- Пробовал. Ничего не вышло.
Плохие мы с вами следователи, товарищ Пальцев.
- Мне никогда еще не приходилось этим заниматься.
Пальцев снял с головы полотенце, намочил его в тарелке и снова закашлялся. На его бледных и худых щеках выступили слабые пятна румянца. Савченко пощупал его лоб, нахмурился.
- Вот что. Я вам сейчас пришлю врача.
- Э, бросьте! - досадливо отодвинулся Пальцев. - Что он мне поможет, врач.
- Человеку надоела жизнь… - с добродушной насмешкой сказал Савченко, - Напрасно. Сейчас только жить да драться. Врача я вам всё-же пришлю.
Савченко вышел.
Послав к Пальцеву Елизавету Карповну, он опять вернулся к себе в комнату и лег на кровать, пододвинув под ноги табуретку, чтобы не испачкать валенками одеяло. Однако, сна не было. Вечером, возвращаясь с перевала он думал, что заснет на ходу. А сейчас нахлынувшие мысли отогнали сон. В ущелье уже двое суток работали люди. Те, кому еще не приходилось так тяжело и много работать лопатой, выбивались из сил. Они проваливались по пояс в снег, натирали на ладонях мозоли, обмораживали пальцы и лица. Был брошен лозунг: "На фронте трудней!". Бригады сменялись каждые шесть часов. И всё же работа продвигалась медленно. Дорога по прежнему закрыта. Как они пропустят колонну? Никого из засыпанных уже, конечно, не удастся спасти… Дойдет ли Бакир до Розамамаева? Долго-ли оступиться, свалиться в пропасть. Стар он для такого пути. Савченко ворочался с боку на бок. Постепенно мысли смешались, стали теряться. Радист… Байбеков… Бакир… Лица появлялись и уплывали, а потом всё словно куда-то провалилось.
Савченко проспал всего часа два. Его разбудил Чернов, с которым он уговорился идти вместе на перевал.
Они вышли на лыжах.
Снегопад прекратился. Под лыжами приятно поскрипывало. Очертания гор, выступы скал - всё потеряло свою первоначальную форму под плотной, белоснежной пеленой.
- Я очень тревожусь за Бакира, - сказал Владимир Константинович.
- Надо было не отпускать его одного. Годы не те…
Дальше скользили молча.
Впереди за поворотом показался домик на перевале. Чернов и Савченко зашли на кухню. Повариха вся красная от жаркой плиты, с засученными рукавами, стряпала. Черноглазая девушка, та, которую в первый день знакомства Аксинья Ивановна пристыдила за грязные халаты, сидела на скамеечке и чистила картофель. Сама Аксинья Ивановна наводила порядок в кладовой, расставляя ящики с табаком, спичками, макаронами.
Савченко помог ей перетащить мешки.
- Как вам тут, Аксинья Ивановна? Не тяжело?
- Что ты, милый! Тяжело! А кому тут легко? Вон бабы с работы на рассвете пришли. Повалились, как мертвые.
Савченко заглянул в соседнюю комнату.
- Это чья же женская бригада - спросил он.
- Да твоей же! Варина!
Керосиновая лампа слабо освещала комнату. Восемь женщин, как были одетые в тулупах, платках, валенках уснули в самых разнообразных позах. Варя лежала на топчане, свернувшись калачиком.
Савченко с нежностью посмотрел на усталое лицо жены. Тяжело тут.
Они осмотрели все помещения, проверили запас продуктов.
Я наверно, вернусь обратно, Владимир Константинович! - сказал Савченко. - Надо
заглянуть на ферму. Посмотреть, что там поделывают наши каменщики. Не дают мне покоя все эти загадочные события. Кажется, что сам в чем-то виноват.
- Подожди, сейчас подойдет трактор. Фатима подвезет.
- С уклона на лыжах я скорее доберусь.