Норрис попытался сосредоточить внимание на проповеди преподобного Чаннинга, но постоянно болтавшие девицы не давали ему слушать. Накануне вечером веселье придавало им очарование, сегодня же Норриса раздражало их пустословие: кто с кем сидит, какая девица глупая, а какая - ученая. Внезапно он вспомнил об одетой в лохмотья, обессиленной Розе Коннелли, которая, свернувшись клубком, лежала на полу, и подумал, как безжалостно могли бы отозваться о ней эти девицы. Стала бы Роза попусту тратить слова, обсуждая чужое платье или интрижку священника? Нет, у нее были другие, будничные хлопоты: как прокормиться, где спрятаться от бури - почти животные заботы. И тем не менее сестры Уэлливер считали себя более достойными только потому, что у них были красивые наряды и уйма свободного времени - они запросто могли скоротать воскресное утро на балконе в церкви.
Опершись на перила, Норрис понадеялся, что сосредоточенное выражение его лица послужит сигналом для
Китти и Гвендолин и те прекратят болтать, однако девицы продолжали беседовать через его голову.
- Откуда Лидия взяла эту ужасную шляпку?…
- Видишь, как Дикки Лоренс смотрит на нее?…
- Сегодня она сказала мне забавную вещь!..
- А почему все-таки брат Дикки примчался домой из Нью-Йорка?…
- Это все из-за юной леди…
Господи Боже мой, есть ли хоть один скандал, о котором не знают эти девицы? Или тайный взгляд, который они не перехватили?
Что они сказали бы, если б узнали, что Роза Коннелли ночевала в его комнате?
Когда преподобный Чаннинг наконец завершил проповедь, Норрис хотел немедленно ускользнуть от сестер, но они упрямо продолжали сидеть, даже когда паства потянулась к выходу.
- О, еще рано уходить! - воскликнула Китти, удерживая пытавшегося подняться юношу. - Отсюда все гораздо лучше видно.
- Что видно? - раздраженно спросил Норрис.
- Рейчел почти повисла на Чарлзе.
- Она с июня его добивается. Помнишь пикник в Вестоне? В поместье его дядюшки? Чарли пришлось сбежать в сад, чтобы спрятаться от нее.
- Почему они сидят? Обычно Чарли пытается тут же исчезнуть.
- А может, Гвен, он вовсе и не собирается сбегать. Может, она и вправду уже заполучила его. Как думаешь, вдруг он именно поэтому и не приезжал к нам в марте? Потому что она уже запустила в него когти!
- О! Они встают. Смотри, как она обхватила рукой… - Китти запнулась. - Что это с ним, скажите на милость?
Двинувшись по проходу нетвердым шагом, Чарлз споткнулся о край скамьи. Немного покачнулся. Казалось, ноги перестали слушаться его, и он медленно осел на пол.
Сестры Уэлливер, одновременно охнув, вскочили со своих мест. Внизу начался хаос - толпа прихожан обступила упавшего Чарлза Лакауэя.
- Пропустите меня! - крикнул Венделл. Театрально всхлипнув, Китти прикрыла рот рукой:
- Надеюсь, с ним ничего серьезного.
Когда Норрис, быстро спустившись вниз, пробрался через толпу, Венделл и Эдвард уже сидели возле Чарлза.
- Все хорошо, - бормотал Лакауэй. - Правда, все хорошо.
- Ты плохо выглядишь, Чарли, - возразил Венделл. - Мы послали за твоим дядюшкой.
- Не стоило говорить ему об этом.
- Ты белый, как полотно. Лежи спокойно.
- О Господи, - застонал Чарлз, - я ничем не смогу загладить это.
Вдруг Норрис обратил внимание на бинт, которым была обмотана левая рука Чарлза. Выглядывавшие из-под повязки кончики пальцев покраснели и опухли. Опустившись на колени, он потянул за бинт.
Чарлз завопил, пытаясь отдернуть руку.
- Не трогай ее! - взмолился он.
- Чарли, - спокойно отозвался Норрис, - я должен взглянуть. Ты ведь знаешь, что должен.
Юноша медленно снял повязку. Увидев под ней почерневшую плоть, Норрис в ужасе вскочил на ноги.
- Чарли, нужно немедленно отвезти тебя домой! - воскликнул он. - Твой дядюшка наверняка знает, что делать.
- С тех пор как он порезался на анатомическом показе, прошло уже несколько дней, - заметил Венделл. - Он видел, что ему становится хуже. Почему, черт возьми, он никому ничего не сказал? Хотя бы своему дядюшке!
- И тем самым признался бы, насколько он неуклюж и несведущ? - отозвался Эдвард.
- Он никогда в жизни не хотел изучать медицину. Бедняжка Чарли был бы абсолютно счастлив, если бы мог просто жить здесь и сочинять стихи. - Стоя у окна гостиной в доме доктора Гренвилла, Венделл наблюдал, как мимо проезжает экипаж, запряженный четверкой лошадей. Накануне вечером в этом доме звучали смех и музыка, теперь же царила зловещая тишина, если не считать доносившихся сверху шагов и треска огня в камине. - У него нет ни малейшей склонности к медицине, и мы все об этом знаем. Кто бы мог подумать, что его дядюшка не станет с этим мириться.
Наверняка это заметили все, подумал Норрис. Не было другого студента, который так неумело обращался бы с ножом, который был бы так не готов к суровой реальности, сопровождающей будущую профессию.
Анатомическая зала - это всего лишь первое представление о том, с чем придется столкнуться врачу. Самые серьезные испытания еще впереди: тифозное зловоние, крики пациентов на хирургическом столе. Препарировать труп - дело пустячное, мертвые не жалуются. Настоящий ужас - в живой плоти.
Они услышали стук в передней. Госпожа Фербуш, экономка, опрометью помчалась по коридору навстречу новому гостю.
- О, доктор Сьюэлл! Слава Богу, вы прибыли! Госпожа Лакауэй сходит с ума, доктор Гренвилл уже два раза пускал Чарлзу кровь, но лихорадка не прекращается, и он очень хочет услышать ваше мнение.
- Я не уверен, что мои навыки необходимы уже сейчас.
- Возможно, увидев его руку, вы решите иначе.
Норрис мельком увидел, как доктор Сьюэлл, неся свою сумку с инструментами, прошел по коридору мимо двери в гостиную, и услышал его шаги на лестнице, ведущей на второй этаж. Госпожа Фербуш собралась было подняться следом, но тут ее окликнул Венделл.
- Как там Чарлз?
Госпожа Фербуш взглянула на них из дверей гостиной и, ничего не ответив, только грустно покачала головой.
- Похоже, все и в самом деле плохо, - пробормотал Эдвард. Сверху доносились мужские голоса и рыдания госпожи Лакауэй.
Нам нужно уйти, подумал Норрис. Мы вмешиваемся в семейное горе. Однако ни один из его товарищей не собирался уходить, даже несмотря на то, что день клонился к вечеру, а горничная принесла очередной чайник чая, очередное блюдо с пирожными.
Венделл не притронулся к ним. Откинувшись на спинку кресла, он сосредоточенно глядел в огонь.
- У нее была родильная горячка, - произнес он вдруг.
- Что? - спросил Эдвард. Венделл перевел на него взгляд.
- Я имею в виду труп, который Чарлз препарировал в тот день, когда порезался. Это была женщина. Доктор
Сьюэлл сказал, что она умерла от родильной горячки.
- И что же?
- Ты видел его руку. Эдвард кивнул.
- Ужасное рожистое воспаление.
- Это гангрена, Эдди. Теперь он в лихорадке, а его кровь заражена тем, что Чарлз занес в нее, слегка поранившись ножом. Думаешь, эта женщина случайно умерла от молниеносной лихорадки?
Эдвард пожал плечами.
- Многие женщины умирают от нее. В этом месяце больше, чем обычно.
- И большинство из них лечил доктор Крауч, - тихо проговорил Венделл, а затем снова уставился на огонь.
Они услышали, как на лестнице загрохотали тяжелые шаги. В дверях гостиной возник доктор Сьюэлл, его мощная фигура загораживала весь проем. Оглядев трех молодых людей, сидевших в гостиной, он сказал:
- Вы, господин Маршалл! И господин Холмс тоже. Вы оба подниметесь наверх.
- Сэр? - не понял Норрис.
- Мне нужно, чтобы вы удерживали пациента.
- А как же я? - спросил Эдвард.
- Господин Кингстон, вы уверены, что готовы к этому?
- Я… я думаю, да, сэр.
- Тогда идемте с нами. Вы наверняка нам понадобитесь.
Трое молодых людей стали подниматься по лестнице вслед за доктором Сьюэллом, ужас Норриса усиливался с каждым шагом - он догадывался, что сейчас произойдет. Пока Сьюэлл быстро вел их по коридору второго этажа, мимо Норриса мелькали висевшие на стене семейные портреты - целая галерея выдающихся господ и красивых дам.
Они зашли в комнату Чарлза. Солнце уже садилось, в окне пылал прощальный свет зимнего дня. Вокруг кровати горело пять ламп. В центре лежал бледный, как привидение, Чарлз, его левую руку скрывал кусок ткани. В углу сидела напряженная мать - ее руки, лежавшие на коленях, были крепко сцеплены, в глазах светился ужас.
Доктор Гренвилл, устало и покорно склонив голову, стоял возле кровати племянника. На столе посверкивали выложенные в ряд хирургические инструменты - ножи, пила, шелковые нити, турникет. Чарлз захныкал.
- Матушка, прошу вас, - прошептал он. - Не позволяйте им. Элиза в отчаянии взглянула на брата.
- Нет ли другого способа, Олдос? Возможно, завтра ему станет лучше! Если бы мы могли подождать…
- Если бы он показал нам свою руку раньше, - отозвался Гренвилл, - может, я и смог бы остановить этот процесс. Пустив кровь с самого начала, я, возможно, отвратил бы заражение. Но сейчас уже слишком поздно.
- Он сказал, что порез был совсем маленьким. Ничего особенного.
- Я видел мельчайшие раны, которые начинали гнить и превращались в гангрену, - заметил Сыоэлл. - Когда это случается, больше ничего не остается.
- Матушка, прошу вас. - Чарлз перевел встревоженный взгляд на своих коллег. - Венделл, Норрис… не позволяйте им сделать это. Не позволяйте!
Норрис не мог ничего обещать - он знал, что придется сделать. Взглянув на нож и хирургическую пилу, он подумал: "Господи Боже мой, я не хочу при этом присутствовать". Однако не двинулся с места, потому что знал: его помощь необходима.
- Дядюшка, если вы отрежете ее, - проговорил Чарлз, - я никогда не стану хирургом!
- Я хочу, чтобы ты принял еще морфия, - сказал Гренвилл, приподнимая голову племянника. - Давай-ка, выпей.
- Я никогда не стану таким, как вы хотите!
- Выпей это, Чарлз. До дна.
Откинувшись на подушку, Чарлз тихо всхлипнул.
- Я всегда хотел только одного, - простонал он. - Чтобы вы мной гордились.
- Я горжусь тобой, мальчик мой.
- Сколько вы ему дали? - осведомился Сьюэлл.
- Уже четыре дозы. И больше дать не решаюсь.
- Тогда, Олдос, давайте приступим.
- Матушка, - умолял Чарлз.
Поднявшись на ноги, Элиза в отчаянии потянула брата за руку.
- Разве нельзя подождать еще день? Прошу тебя, всего один день!
- Госпожа Лакауэй, - обратился к ней доктор Сьюэлл, - через день может быть слишком поздно.
Он поднял ткань, обнажив невероятно распухшую руку Чарлза. Она раздулась, словно воздушный шар, и приобрела. зеленовато-черный оттенок. Даже со своего места Норрис ощущал запах гниющей плоти.
- Мадам, это уже не просто рожистое воспаление, - сказал Сьюэлл. - Это мокнущая гангрена. Ткань омертвела, и за то недолгое время, пока я был здесь, еще больше припухла, наполнившись ядовитым газом. Краснота уже поползла вверх по руке, к локтю, а это значит, что заражение распространяется. К завтрашнему дню оно наверняка перекинется на плечо. И тогда уже ничто, даже ампутация, не обезвредит его.
Не отводя пораженного взгляда от Чарлза, Элиза прижала руку ко рту.
- Значит, больше ничего нельзя сделать? Нет никакого другого способа?
- Я много раз сталкивался с подобными случаями. У меня были пациенты с раздробленными и простреленными конечностями. И я понял: если появилась мокнущая гангрена, времени осталось немного. Я неоднократно откладывал операции и всегда сожалел об этом. Я понял: лучше ампутировать раньше, чем позже. - Он немного помолчал, потом заговорил чуть тише и мягче: - Потеря руки - еще не потеря души. Будем надеяться, мадам, что сын останется с вами.
- Он мой единственный ребенок, - сквозь слезы прошептала Элиза. - Я не могу его потерять, иначе - клянусь! - я умру.
- Никто из вас не умрет.
- Вы обещаете?
- Мадам, наши судьбы - в руках Божьих. Но я буду очень стараться. - Умолкнув, доктор Сьюэлл взглянул на
Гренвилла. - Возможно, будет лучше, если госпожа Лакауэй выйдет из комнаты.
Гренвилл кинул.
- Иди, Элиза. Пожалуйста.
Она на мгновение задержалась, с тоской глядя на сына, под действием наркотика его веки медленно опускались.
- Олдос, не дай случиться беде, - попросила Элиза брата. - Если мы его потеряем, никто больше не утешит нас в старости. Никто не сможет заменить его.
Сдерживая рыдания, она вышла из комнаты. Сьюэлл обратился к трем студентам-медикам.
- Господин Маршалл, советую вам снять сюртук. Будет кровь. Господин Холмс, задерживайте правую руку.
Господин Кингстон - ноги. Господин Маршалл и доктор Гренвилл возьмут на себя левую руку. Даже четырех порций морфия будет недостаточно, чтобы облегчить боль, и он будет сопротивляться. Для удачной операции необходимо полное обездвиживание пациента. Единственный милосердный способ - действовать быстро и решительно. Вы поняли меня, джентльмены?
Студенты кивнули.
Норрис молча снял сюртук и повесил его на стул. Затем встал слева от Чарлза.
- Насколько это возможно я постараюсь сохранить конечность, - пообещал доктор Сьюэлл, подкладывая под руку Чарлза простыни, чтобы кровь не испачкала пол и матрац. - Но, боюсь, запястье сохранить не удастся - заражение продвинулось слишком далеко. В любом случае, некоторые хирургические светила - например, доктор Ларрей - считают, что предплечье лучше отнимать повыше, там, где оно мягче. Это я и собираюсь сделать. - Повязав фартук, Сьюэлл взглянул на Норриса: - Господин Маршалл, ваша роль будет самой важной. Поскольку вы кажетесь мне наиболее сильным и уравновешенным из всех, я хочу, чтобы вы удерживали предплечье чуть выше того места, которое я надрежу. Задача доктора Гренвилла - удерживать кисть. Когда я приступлю к работе, он будет осуществлять пронацию и супинацию предплечья, чтобы я мог добраться до всех структур. Сначала отрезаем кожу, потом отделяем ее от фасции. После разделения мышц нужно будет установить расширитель, чтобы я мог видеть кости. Все понятно?
Норрис с трудом сглотнул - в горле у него пересохло.
- Да, сэр, - пробормотал он.
- Спасовать будет нельзя. Если это выше ваших сил, говорите сразу.
- Я смогу.
Сьюэлл смерил его долгим, тяжелым взглядом. Затем, удовлетворившись, потянулся за турникетом. В его глазах не промелькнуло ни тени опасения, ни искры сомнения по поводу того, что он собирался сделать. Во всем Бостоне не было хирурга лучше, чем Эраст Сьюэлл, его уверенность чувствовалась во всем, даже в том, как умело он закрепил турникет на плече Чарлза, чуть выше локтя. Сьюэлл наложил подушечку на плечевую артерию и безжалостно закрепил жгут, прекратив приток крови в плечо.
Чарлз очнулся от своего наркотического сна.
- Нет, - застонал он. - Прошу вас.
- Займите свои места, господа.
Схватив левую руку Чарлза, Норрис крепко прижал его локоть к краю матраца.
- Я думал, что ты мой друг. - Чарлз печально посмотрел в лицо Норриса, нависавшее прямо над ним. - Почему ты делаешь это? Почему позволяешь им увечить меня?
- Крепись, Чарли, - подбодрил его Норрис. - Это нужно сделать. Мы пытаемся спасти тебе жизнь.
- Нет. Ты предатель. Ты хочешь убрать меня с дороги! - Чарлз попытался освободиться, и Норрис сжал руку сильнее, впиваясь пальцами в липкую кожу. Чарлз напрягся настолько, что на плече выступили мышцы, а сухожилия натянулись, словно веревки. - Ты хочешь, чтобы я умер! - заорал Чарлз.
- В нем говорит морфий. - Сьюэлл со спокойным видом потянулся за ампутационным ножом. - Это ничего не значит - Он взглянул на Гренвилла. - Олдос!
Доктор Гренвилл ухватился за гангренозную кисть племянника. Чарлз принялся упираться и изворачиваться, но всех победить не мог. Эдвард крепко прижал его лодыжки, Венделл - правое плечо. Ни сопротивление, ни жалобные просьбы - ничто не могло остановить нож.
Когда Сьюэлл сделал первый надрез, Чарлз завопил. Кровь, брызнув на руки Норриса, начала капать на простыни. Сьюэлл работал очень быстро - почувствовав отвращение, Норрис отвел взгляд всего на несколько секунд, и за это время доктор закончил надрезать кожу по всей окружности руки. Когда Норрис заставил себя вновь взглянуть на рану, Сьюэлл уже отделял кожу от фасции, чтобы сформировать кожный лоскут. Он работал с мрачной решимостью, не обращая внимания ни на кровь, брызгавшую ему на фартук, ни на неистовые крики, казавшиеся такими ужасными, что у Норриса шевелились волосы на голове. Рука Чарлза стала скользкой от крови, он сражался, как дикий зверь, и ему почти удалось ослабить хватку Норриса.
- Держите его, черт возьми! - прорычал Сьюэлл. Униженный Норрис ухватился сильнее. Сейчас не время нежничать. Оглушенный криками Чарлза, он безжалостно стиснул его руку, вцепившись в нее так, словно вместо пальцев у него были когти.
Сьюэлл оттложил в сторону ампутационный нож и взял инструмент побольше, чтобы разделить мышцы.
Действуя жестко, словно мясник, он сделал несколько глубоких разрезов и добрался до кости. Стихнув, крики
Чарлза превратились в рыдания:
- Матушка! О Боже, я умираю!
- Господин Маршалл!
Норрис бросил взгляд на расширитель, который Сьюэлл установив на рану.
- Держите!
Правой рукой Норрис продолжал прижимать Чарлза, а левой потянул за расширитель, раскрывая рану. Там, под частичками кровавой ткани, белела кость. Лучевая кость, подумал Норрис, вызвав в памяти анатомические иллюстрации из учебника Вистара, которые он так тщательно разглядывал. Вспомнил он и скелет, который не раз изучал, - он висел на стене анатомической залы. Но скелет был сухим и хрупким, совсем не похожим на эту живую лучевую кость. Доктор Сьюэлл взял в руки пилу. Пока он распиливал лучевую и локтевую кости, Норрис ощущал, как расчленение отдается в удерживаемой им руке, как скрежещет пила, как расщепляется костная ткань. Норрис следил, как Сьюэлл, высвободив лучевую, локтевую и межкостную артерии, перевязал их шелковыми нитями.
- Надеюсь, вы внимательно наблюдали за операцией, - проговорил Сьюэлл, переходя к зашиванию кожного лоскута. - Потому что в один прекрасный день вам придется столкнуться с подобной задачей. И, возможно, ампутация уже не будет такой легкой.
Норрис взглянул на Чарлза - юноша лежал с закрытыми тазами. Его крики уступили место измученным стонам.
- Сэр, это было не так уж легко, - тихо проговорил Норрис.
Сьюэлл рассмеялся.