- Олдос, я очень сожалею, что не возглавил это расследование ранее. Когда я вмешался, этот дурак Пратт уже заразил публику кровавым помешательством. - Лайонс покачал головой: - Боюсь, юный господин Маршалл стал несчастной жертвой этой истерии.
- Пратт должен заплатить за это.
- О, он заплатит. Я позабочусь об этом. Я уж расстараюсь, чтобы смешать его репутацию с грязью! И не успокоюсь до тех пор, пока его не изгонят из Бостона.
- Впрочем, сейчас это уже не важно, - тихо проговорил Гренвилл. - Норриса больше нет.
- И это дает нам некоторые возможности. Есть способ уменьшить урон.
- Что ты хочешь сказать?
- Господину Маршаллу уже не нужна наша помощь, никто больше не сможет навредить ему. Он уже выстрадал все, что выпало на его долю. Можно сделать так, чтобы этот скандал просто тихо забылся.
- И не возвращать ему честное имя?
- За счет имени твоей семьи?
До этого момента Венделл хранил молчание. Но последняя фраза так потрясла его, что он не смог удержаться:
- Вы допустите, чтобы Норрис сошел в могилу Вестэндским Потрошителем? Зная, что он невиновен?
Констебль Лайонс взглянул на юношу:
- Господин Холмс, мы должны подумать и о других невиновных. К примеру, о юном Чарлзе. То, что его мать решила закончить свою жизнь таким образом, да еще при свидетелях, и без того тягостно для него. Вы хотите принудить его жить в позоре из-за того, что его мать была убийцей?
- Но это ведь правда, верно?
- Общество не заслуживает правды.
- Зато Норрис ее заслуживает. Его память.
- Он все равно не сможет извлечь пользу из этого оправдания. Мы не станем бросать обвинения в его адрес.
Просто умолчим обо всем этом, и пусть публика придет к собственным выводам.
- Даже если они будут ложными?
- Кому это навредит? Ни одному из ныне живущих. - Лайонс вздохнул. - В любом случае, впереди суд.
Господина Джека Берка почти наверняка повесят за убийство Билли Пиггота, и это лишь самое малое, что может произойти. Тогда же наверняка откроется правда, и мы не будем сдерживать ее. Но и гласности предавать не станем.
Венделл посмотрел на хранившего молчание Гренвилла:
- Сэр, вы позволите, чтобы с Норрисом случилась такая несправедливость? Он заслуживает лучшего.
- Знаю, - тихо ответил Гренвилл.
- Если честь семьи заставляет вас очернить имя невинного человека, то эта честь притворна.
- Нужно подумать о Чарлзе.
- Только это имеет для вас значение?
- Он мой племянник!
- А как же ваш сын, доктор Гренвилл? - внезапно спросил чей-то голос.
Венделл в изумлении обернулся и увидел Розу, стоявшую в дверях гостиной. Горе стерло все краски с ее лица, и теперь юноша с трудом узнавал эту когда-то энергичную девушку. Вместо нее явилась прямая и решительная незнакомка с окаменелым лицом, в упор глядящая на Гренвилла, - уже вовсе не девушка, а женщина.
- Вы наверняка знали, что у вас есть еще один ребенок, - сказала она. - Он был вашим сыном.
Страдальчески застонав, Гренвилл уронил голову на руки.
- Он так и не понял этого, - продолжала Роза. - Зато я поняла. И вы, доктор, тоже наверняка поняли. В тот момент, когда впервые его увидели. Скольких женщин вы использовали, сэр? Сколько у вас внебрачных детей, тех, о ком вы даже не подозреваете? Детей, которым и теперь едва удается выживать?
- Это все, других у меня нет.
- Откуда вы знаете?
- Я знаю наверняка! - Он поднял взгляд. - То, что было между мной и Софией, случилось много лет назад, и мы оба сожалели об этом. Мы предали мою дорогую жену. Я больше никогда не совершал ничего подобного, пока
Абигейл была жива.
- Вы отвернулись от собственного сына.
- София так и не сказала, что он мой! Все эти годы, пока он рос в Белмонте, я ничего не знал. Но в один прекрасный день он приехал в колледж, и я увидел его. И только тогда понял…
Венделл перевел взгляд с Розы на Гренвилла:
- Неужели вы говорите о Норрисе?
Роза попрежнему не сводила глаз с Гренвилла:
- Пока вы, доктор, жили в этом роскошном особняке и ездили на великолепном экипаже за город, в свой вестонский дом, он вспахивал поля и кормил свиней.
- Говорю же, я не знал! София ни словом не обмолвилась.
- А если бы обмолвилась, вы признали бы его? Не думаю. Бедняжке Софии ничего не оставалось, кроме как выйти замуж за первого же мужчину, который захотел взять ее.
- Я обязательно помог бы мальчику. Обеспечил бы всем необходимым.
- Но вы не сделали этого. Все, чего он достиг, - результат лишь его собственных усилий. Неужели вы не горды тем, что произвели на свет такого замечательного сына? Что за короткую жизнь он сумел так возвыситься над своим положением?
- Я горд, - тихо признался Гренвилл. - Ах, если бы София пришла ко мне несколько лет назад!
- Она пыталась.
- Что вы хотите сказать?
- Спросите у Чарлза. Он слышал, что сказала его мать.
Госпожа Лакауэй говорила, что не потерпит, если в семье появится еще один ваш ублюдок. И добавила: десять лет назад ей пришлось разделаться с вашими безобразиями.
- Десять лет назад? - переспросил Венделл. - Ведь тогда…
- Тогда исчезла мать Норриса, - продолжала Роза. Ее дыхание стало прерывистым, первый признак подступавших слез. - Если бы Норрис только знал! Для него это значило бы так много - знать, что матушка любила его. Что она не покинула его, а была убита.
- Мисс Конелли, мне нечем оправдаться, - признался Гренвилл. - Я много грешил на своем веку и хочу искупить грехи. - Он посмотрел на Розу в упор. - Кажется, и теперь где-то есть маленькая девочка, которой нужен дом. Я клянусь, у этой девочки будут все преимущества, все, что она пожелает.
- Я буду настаивать на исполнении этого обещания, - заверила Роза.
- Где она? Вы отвезете меня к дочке? Роза посмотрела ему в глаза:
- Когда придет время.
Огонь в очаге погас. Небо озарил первый проблеск рассвета. Констебль Лайонс встал со своего кресла:
- А сейчас, Олдос, я тебя покину. Что касается Элизы, это твое семейное дело, и тебе решать, что из этой истории ты признаешь публично. В данный момент общество сосредоточено на господине Джеке Берке. Именно его теперь считают чудовищем. Но я уверен, очень скоро их внимание привлечет кто-нибудь еще. Интерес публики к чудовищам неутолим - это я знаю наверняка.
Кивнув на прощание, он вышел из дома Гренвилла.
Минуту спустя Венделл тоже поднялся, чтобы откланяться. Он слишком долго досаждал этому семейству и слишком резко высказал свое мнение. А потому во время расставания с доктором Гренвиллом, который недвижно сидел в своем кресле и глядел на золу, в голосе юноши сквозило раскаяние.
Вслед за Венделлом в переднюю вышла Роза.
- Ты был настоящим другом, - сказала она. - Спасибо за все, что ты сделал.
Они обнялись, не испытывая никакой неловкости из-за того, что с точки зрения общества их разделяла бездна.
Их объединил Норрис Маршалл, и горечь потери связала их навеки. Собравшись было выйти за дверь, Венделл внезапно обернулся и поглядел на Розу.
- Откуда ты узнала? - спросил он. - Ведь даже Норрис не знал!
- О том, что доктор Гренвилл его отец?
- Да
Она взяла его за руку.
- Пойдем со мной.
Роза повела юношу вверх по лестнице на второй этаж. В полутемном коридоре она остановилась, чтобы зажечь лампу, а затем поднесла ее к висевшим на стене портретам.
- Вот, - проговорила она. - Вот как я узнала.
Венделл изумленно воззрился на картину. Она изображала темноволосого юношу, стоявшего возле письменного стола и опиравшегося рукой на человеческий череп. Его карие глаза в упор смотрели на Венделла, словно бросая ему вызов.
- Это портрет Олдоса Гренвилла в возрасте девятнадцати лет, - сообщила Роза. - Так сказала госпожа Фербуш.
Венделл не мог отвести взгляд от картины:
- Я никогда прежде не видел его.
- Я сразу все поняла. И нисколько не усомнилась. - Роза внимательно посмотрела на портрет юноши, и ее губы изогнула печальная улыбка. - Нельзя не узнать любимого человека.
36
Великолепный экипаж доктора Гренвилла ехал по Белмонтской дороге на запад, мимо фермерских домишек и унылых полей, которые теперь казались Розе знакомыми. День был безжалостно хорош, и под ясным небом сверкал снег - так же он блестел и всего две недели назад, когда она впервые шла этой дорогой. "Тогда ты шагал рядом со мной, Норри. И если закрыть глаза, я наверняка поверю, что ты снова здесь, рядом".
- Далеко еще? - осведомился Гренвилл.
- Еще немного, сэр.
Открыв глаза, Роза сощурилась от ослепительного солнечного света. И от тяжкой правды: "Я больше никогда тебя не увижу. Но каждый день буду тосковать по тебе".
- Он ведь вырос тут, верно? - спросил Гренвилл. - На этой дороге.
Роза кивнула.
- Скоро мы окажемся возле фермы Хеппи Комфорт. У нее был увечный теленок, которого она забрала в дом. И полюбила его настолько, что не смогла забить. А по соседству будет ферма Эзры Хатчинсона. Его жена умерла от тифа.
- Откуда вы все это знаете?
- Норрис рассказал.
И Роза никогда этого не забудет. Пока жива, она будет помнить каждое слово, каждое мгновение.
- А ферма Маршалла тоже стоит на этой дороге?
- Мы не поедем на ферму Айзека Маршалла.
- Куда же тогда мы едем?
Она посмотрела вперед, на аккуратный домик, который только что показался вдали.
- Я уже вижу этот дом.
- Кто же там живет? "Человек, который относился к Норрису добрее и великодушней, чем родной отец", - мысленно ответила она.
Когда экипаж остановился, дверь дома открылась, и на крыльце появился пожилой доктор Хэллоуэлл. По унылому выражению его лица Роза поняла: он уже узнал о смерти Норриса. Старик подошел поближе, чтобы помочь гостям выбраться из экипажа. Когда они поднялись по ступеням, Роза с удивлением увидела, что из дома вышел еще один человек.
Это был чрезвычайно постаревший Айзек Маршалл. Всего две недели назад он выглядел куда моложе.
Трех человек, стоявших на крыльце, объединяло общее горе, и слова давались им нелегко. Они молча разглядывали друг друга - двое мужчин, которые вырастили Норриса, и тот, кто должен был это сделать.
Роза проскользнула в дом, привлеченная непривычным для мужского уха звуком - тихим детским лепетанием.
Оно и привело ее в ту комнату, где, покачивая Мегги, сидела госпожа Хэллоуэлл.
- Я вернулась за ней, - объявила Роза.
- Я знала, что вы приедете. - Передавая ребенка, женщина с надеждой посмотрела на девушку. - Прошу вас, пообещайте, что мы снова ее увидим! Что мы примем участие в ее судьбе.
- О, конечно, мэм, - улыбнувшись, заверила ее Роза. - Как и все, кто любит ее.
Роза вышла на крыльцо с ребенком на руках, и трое мужчин обернулись. В этот миг Олдос Гренвилл впервые заглянул в глаза своей дочери, а Мегги, словно узнав его, улыбнулась в ответ.
- Ее зовут Маргарет, - сказала Роза.
- Маргарет, - тихо повторил доктор Гренвилл. И взял ребенка на руки.
37
НАШИ ДНИ
Джулия снесла свой чемодан по лестнице и оставила у парадной двери. А потом зашла в библиотеку, где в окружении коробок, уже готовых к отправке в Бостонский Атенеум, сидел Генри. До этого они вместе сортировали документы и запечатывали коробки, но письма Оливера Венделла Холмса аккуратно отложили в сторону, чтобы не потерять.
Теперь Генри разместил их на столе и снова принялся перечитывать - наверное, уже в сотый раз.
- Мне тяжело отдавать их, - признался он. - Может, стоит оставить их у себя?
- Вы уже пообещали Атенеуму, что пожертвуете их.
- Но ведь я имею право передумать.
- Генри, они требуют осторожного обхождения. Архивариус лучше знает, как их хранить. И потом, разве это не здорово, если об этой истории узнает весь мир?
Генри, ссутулившись, упрямо сидел в своем кресле и разглядывал бумаги с видом сквалыги, который ни за что не согласится расстаться со своим богатством:
- Они слишком много для меня значат. Это нечто очень личное. Подойдя к окну, Джулия взглянула на море.
- Я понимаю, о чем вы, - тихо призналась она. - Для меня это тоже личное.
- Вы все еще видите ее во сне?
- Каждую ночь. Уже несколько недель.
- И что же вам снилось прошлой ночью?
- Это были какие-то… картинки. Образы.
- Какие образы?
- Рулоны ткани. Ленты и лекала. Я держу в руке иголку и шью. - Покачав головой Джулия рассмеялась: - Генри, я совсем не умею шить.
- А Роза умела.
- Да. Иногда мне кажется, что она ожила и говорит со мной. Читая письма, я словно воскресила ее душу. И теперь ко мне приходят ее воспоминания. Я будто снова проживаю жизнь Розы Коннелли.
- Сны настолько яркие?
- Я вижу все, вплоть до цвета нитки. И это говорит о том, что я слишком долго думала о ней. "И о том, какой была ее жизнь", - добавила про себя Джулия.
- Похоже, мне пора отправляться на паром, - продолжила она вслух.
- Жаль, что вам приходится уезжать. Когда вы снова меня навестите?
- Вы в любой момент можете приехать ко мне.
- Может быть, когда вернется Том? Тогда за одну поездку я навешу вас обоих. - Генри помолчал. - Так скажите же мне. Что вы о нем думаете?
- О Томе?
- Знаете, он ведь хороший жених. Джулия улыбнулась:
- Знаю, Генри.
- А еще он очень разборчив. Я наблюдал за тем, как он менял девушек, и ни одна из них долго не продержалась.
Вы мопга бы стать исключением. Только нужно дать понять, что он вам интересен. Он считает, что это не так.
- Он вам так и сказал?
- Он очень огорчен. Однако Том - человек терпеливый.
- Что ж, он мне нравится.
- Так в чем проблема?
- Возможно, он нравится мне слишком сильно. И это меня путает. Я знаю, как быстро рушится любовь. - Джулия снова повернулась к Окну и посмотрела на море. Вода была спокойной и ровной, словно зеркало. - Сегодня ты счастлива и влюблена, и все вокруг кажется прекрасным. Ты считаешь, что беды не случится. А потом она обрушивается… Так было у нас с Ричардом. Так произошло и с Розой Коннелли. И все заканчивается тем, что приходится страдать до конца своих дней. Роза всего лишь раз глотнула счастья с Норрисом, а потом всю жизнь жила воспоминанием о том, что потеряла. Генри, я не уверена, стоит ли. Не знаю, смогу ли я выдержать это.
- Я думаю, из жизни Розы вы извлекли неверный урок.
- А какой же верный?
- Бери, пока можешь! Люби.
- И страдай от последствий. Генри фыркнул:
- Вы знаете, что означают ваши сны? Это послание, Джулия, но вы его так и не поняли. А она бы воспользовалась такой возможностью.
- Не сомневаюсь. Но я не Роза Коннелли. - Джулия вздохнула. - До свидания, Генри.
* * *
Джулия еще ни разу не видела Генри таким опрятным. Пока они сидели в директорском кабинете Бостонского
Атенеума, она то и дело поглядывала на него украдкой и поражалась: неужели это тот самый старик Генри из
Мэна, что слоняется по своему скрипучему дому в мешковатых брюках и фланелевых рубашках? Встретившись с ним в бостонском отеле, где он остановился, Джулия рассчитывала увидеть Генри в привычном наряде. Но в гостиничном вестибюле она обнаружила мужчину, одетою в черную тройку, в руках у него была эбонитовая трость с медным набалдашником. Однако Генри сменил не только одежду, но еще и вечно хмурое выражение лица и прямо-таки флиртовал с госпожой Заккарди, директрисой Атенеума.
Да и госпожа Заккарди, которой было лет шестьдесят, тоже с удовольствием заигрывала с ним.
- Не каждый день, господин Пейдж, мы получаем такие значимые пожертвования, - заверила она. - У нас образовалась целая очередь из ученых, жаждущих взглянуть на эти письма. Уже довольно давно не появлялось никаких новых материалов о Холмсе, и мы очень рады, что вы решили пожертвовать их именно нам.
- О, я долго и тщательно обдумывал это, - ответил Генри. - Рассматривал и другие организации. Но, несомненно, самая красивая директриса - в Атенеуме.
Госпожа Заккарди рассмеялась:
- А вам, сэр, нужны новые очки. Впрочем, я обещаю надеть самое сексуальное платье, если вы с Джулией придете сегодня на ужин, организованный нашими попечителями. Я уверена, они будут рады познакомиться с вами.
- Мне бы очень хотелось прийти, - признался Генри. - Но сегодня мой внучатый племянник прилетает домой из
Гонконга. И мы с Джулией собирались пробыть с ним весь вечер.
- Тогда, возможно, в следующем месяце. - Госпожа Заккарди встала. - Благодарю вас еще раз. Лить немногих сынов Бостона почитают так горячо, как Оливера Венделла Холмса. А история, которую он рассказывает в этих письмах… - Директриса застенчиво усмехнулась. - Она настолько горестная, что я немного всплакнула. На свете есть столько преданий, которые нам не суждено узнать, столько голосов, утонувших в веках… Спасибо, что подарили нам историю Розы Коннелли!
Когда Джулия и Генри выходили из директорского кабинета, его трость начала издавать громкое "тук-тук-тук".
Был четверг, и в этот ранний утренний час Атенеум пустовал - они оказались единственными пассажирами в лифте, единственными посетителями, бродившими по вестибюлю, и стук, производимый тростью Генри, эхом оглашал помещение. Когда они миновали выставочный зал, Генри остановился и указал на вывеску с названием текущей экспозиции - "Бостон и трансценденталисты: портреты эпохи".
- А ведь это Розина эпоха, - заметал он.
- Хотите взглянуть?
- У нас целый день впереди. Почему бы и нет?
Генри и Джулия вошли в зал. Он был пуст, и можно было подолгу разглядывать каждую картину и литографию.
Они изучили пейзаж 1832 года - вид на Бостонскую пристань с холма Пембертон, и Джулия задумалась: не этот ли вид открывался взору Розы, когда та была жива? Видела ли она эту красивую изгородь на переднем плане и вереницу крыш? Они двинулись дальше, к литографии, изображавшей элегантно одетых дам и господ, которые прогуливались под величественными деревьями на улице Коллонад, и Джулия подумала: а что если Роза тоже ходила под этими деревьями? Они задержались у портретов Теодора Паркера и преподобного Уильяма Чаннинга - Роза наверняка натыкалась на эти лица на улице или мельком видела их в окно. "Вот он, твой мир, Роза, мир, давно канувший в Лету. Как и ты сама".