Прошло еще несколько минут. Вдруг Богдана потрясла мысль, что сигнал давно уже был, но он не заметил его. От этой мысли его бросило в озноб. Он решил: если сейчас там раздастся взрыв, он подожжет шнур у самого капсюля… Но взрыва не было. Снова посмотрел на часы. Прошло уже двадцать минут. Неужели что-нибудь случилось?..
Богдан не знал, что предпринять. Решил ждать еще три минуты, а когда они миновали, добавил еще три… Наконец, окончательно изнервничавшись, он уже решил больше не ждать, но в этот миг одна за другой мелькнули две робкие полоски света. Накрыв полой ватника зажигалку, Богдан зажег шнур и короткими перебежками бросился к люку: теперь все равно, пускай замечают! Конечно, его заметили. Не успел он добежать к своим, как длинная автоматная очередь разорвала тишину и пули пропели над головой.
- Ложись, дурень! - услышал Богдан голос Зарембы. Но пьянящая радость кружила голову. Богдан встал во весь рост, погрозил кулаками в сторону цистерн и что-то громко крикнул.
Снова затрещали автоматы. Богдан бросился к люку. Оттуда торчала голова Зарембы.
- Давай, бешеный! - крикнул он.
Спускаясь, бросил последний взгляд на склады. Темное небо покрылось красным заревом…
Когда достигли "базы", как окрестил Заремба пещеру Чапкиса, шел уже шестой час утра. Решили пока отсиживаться здесь. Сейчас гестаповцы и полицаи рыщут по всему городу. Лучше выйти между седьмым и восьмым часом вечера, когда стемнеет и можно будет успеть добраться домой до наступления комендантского часа.
Улеглись спать. Богдан долго ворочался с боку на бок. Евген Степанович толкнул его кулаком.
- Спи!
- Между прочим, - прошептал Богдан, - почему вы так задержались тогда возле складов?
- Я решил взорвать средний, чтобы от него загорелись и другие. Пристроился в углу под крыльцом, а тут вышли двое. Стоят и курят. Минут десять стояли.
- А-а… Понятно… - сказал Богдан, повернулся и тут же уснул.
…Натянув чистый плащ, Богдан приподнял крышку люка и выглянул на улицу. Темно, лишь снег поблескивает в лунном сиянии. Бесшумно отодвинул крышку, еще раз внимательно посмотрел вокруг. Тишина, ни одной живой души.
- Кажется, все в порядке! - шепнул он товарищам и выбрался из люка.
Но неожиданно что-то мелькнуло в садике напротив. Оглянулся и заметил немца в каске, прятавшегося между деревьями. Богдан упал на снег, хватаясь за пистолет. В саду затрещали автоматы.
- Бегите! - крикнул в люк. - Я их задержу!
Мысль о бегстве вместе с Зарембой и Ароном он сразу же отбросил, так как понимал, что фашисты успеют забросать их гранатами. Взял на мушку бежавшего на него эсэсовца и выстрелил. Тот упал. Та же участь постигла другого. Эсэсовцы спрятались под забором, усилив пальбу.
- Испугались, гады! - обрадовался.
Осторожно поднялся на локтях, чтобы осмотреться и попытаться отступить. Но пули подняли фонтанчики снега почти перед глазами. Черные фигуры мелькали все ближе. Положив пистолет на левую руку, Богдан стрелял, пока не кончились патроны. Поднялся и ударил рукояткой первого… Потом зазвенело в голове. Казалось, снова увидел небо в красном зареве - и темнота…
Петро почтительно поцеловал пальцы губернаторши и произнес патетически:
- В этот торжественный день я желаю вам цвести еще много и много лет на радость всем поклонникам. А чтобы пальчики ваши стали красивее, наша бедная фирма просит разрешения украсить их этим скромным подарком.
Дородная, полнолицая женщина лет сорока, но с претензиями на моложавость, засияла:
- Вы всегда так щедры на комплименты, господин Кремер? - сказала, манерничая.
Петро изобразил на лице отчаяние.
- Как можете вы, фрау Ирма, - пылко произнес, - хотя бы на миг взять под сомнение мою искренность!
- Успокойтесь, мой друг. - Фрау Вайганг кокетливо дотронулась до его руки. - Бог мой, какая красивая вещь!
Перстень был подобран с учетом вкуса губернаторши: массивный, украшенный большим рубином. Фрау Ирма сразу же надела его и показала мужу.
- Правда, чудесно?! - И, получив его одобрение, она обратилась к гостю: - Вы всегда знаете, что мне нравится, господин Кремер.
Петро склонил голову и подумал: "Не так уже и сложно это знать…", но вслух сказал:
- Ваш утонченный вкус приводит меня в восхищение, фрау Ирма.
Петро знал, что делал. Губернатор группенфюрер СС Зигфрид фон Вайганг был женат второй раз. Его жена была много моложе его и вертела стариком, как хотела. Когда в губернаторском доме впервые появился молодой и элегантный коммерсант, он сразу же привлек внимание фрау Ирмы. Несколько вовремя сказанных комплиментов довершили дело. Комплименты, а главное - щедрые подарки скоро помогли Петру стать желанным гостем в доме фон Вайгангов. Перед ним заискивали даже влиятельные чиновники, и сам шеф гестапо Отто Менцель приветливо пожимал руку при встрече.
Сегодня день рождения фрау Ирмы. Правда, праздник омрачен вчерашней диверсией на военных складах. Хотя губернатор приказал распространить официальную версию, согласно которой ущерб оказался совершенно ничтожным - дескать, пострадал один барак и сгорело несколько тонн горючего, - но все знали о подлинных размерах катастрофы. Шептались по углам, испуганно говорили о сильном партизанском отряде, якобы организовавшем налет на склады. Кое-кто предсказывал конец карьере штандартенфюрера Менделя - армейская контрразведка постарается свалить вину за диверсию на гестапо. Однако когда явился сам Менцель, как всегда самоуверенный и нахальный, о нем заговорили иначе. Узнав о сегодняшних арестах, стали превозносить таланты Менделя, якобы сумевшего разгромить крупную подпольную коммунистическую организацию, которая, собственно, и осуществила диверсию.
Улучив минуту, когда Менцель остался один, Петро подошел к нему.
- Вас можно поздравить с большим успехом, штандартенфюрер. Говорят, в нашем городе покончено с коммунистическим подпольем.
- Абсолютно точно! - самодовольно подтвердил тот. - Мы поставили точку на деятельности враждебных элементов. И еще, скажу вам по секрету… - Шеф гестапо придвинулся к Петру, и тот понял, что Менцель хочет доверить ему тайну, про которую говорят: "Совершенно секретно - копия на базар!" - И еще скажу вам по секрету: мы задержали того самого диверсанта, который пытался взорвать склады.
"Пытался! - усмехнулся в душе Петро. - А то, что до сих пор горит, разве иллюминация?" Громко же сказал:
- Неужели? Кто же он такой?
Петро был уверен, что шеф гестапо просто бахвалится, чтобы укрепить свое пошатнувшееся положение. Но секрет Менделя поколебал эту его уверенность.
- Мы еще не установили. Впрочем, это не такое уж сложное дело. Хотя этот богатырь - сроду такого не видел! - пока что держится, мы ему скоро развяжем язык…
"Неужели взяли Богдана?" - оборвалось сердце у Петра. Разговаривал с гостями, шутил, щедро сыпал комплиментами, а мысль о Богдане все время сверлила мозг.
Едва дождавшись утра, бросился к Фостяку. Тот ничего не знал. Петро заперся в подсобном помещении магазина, приказав никого к себе не пускать. К вечеру зашел Фостяк. Петро взглянул на него и все понял.
- Богдана взяли… - подтвердил Фостяк. - Были и другие аресты… Взяли товарища Ковача и еще несколько членов организации, которые выпускали листовки. Есть строгий приказ: до выяснения обстановки - никаких встреч.
"А как взяли Богдана?" - хотелось спросить Петру, но язык не поворачивался. Однако Фостяк прочитал этот немой вопрос в его глазах.
- Кто-то заметил, как наши спустились под землю. Эсэсовцы устроили засаду. Богдан вышел первым. Заметив солдат, открыл огонь. Спас товарищей - они успели отступить и вышли в другом районе города.
"Ты всегда был таким, Богдан! Ничего не жалел для товарища. Рискуя жизнью, вытащил меня из плена. И теперь отдал жизнь за друзей. Отдал?.. Неужели ничего нельзя поделать?.."
Однако знал: гестапо не отдает своих жертв…
Богдана допрашивал Харнак. Гауптштурмфюрер уселся в кресле перед маленьким столиком с кофейником и чашками. Предложил Стефанишину место напротив, придвинул к нему чашку с кофе и любезно сказал:
- Угощайтесь.
Такое начало игры вызвало у Богдана усмешку - он ясно сознавал, чем она кончится, но чувствовал в себе силы выдержать любое испытание. Все же от кофе не отказался - когда еще доведется пить его? Глотнул ароматный напиток и посмотрел гауптштурмфюреру в глаза.
Посторонний человек, зайдя в кабинет, мог бы подумать: добрые знакомые мирно проводят время за чашкой кофе.
- Как-то неудобно, - приветливо говорил Харнак, - пьем вместе кофе, а я до сих пор не знаю, что вы за человек…
Такой стиль Харнак применял к людям, как он выражался, с размягченным мозгом, то есть к интеллигентам. Считая врачей, учителей, ученых неполноценными людьми, он старался усыплять их бдительность, расположить к себе, вбить им в голову, что ценою совсем мелких, несущественных признаний можно откупиться от пыток и сохранить жизнь. Иногда это ему удавалось, и гауптштурмфюрера считали в гестапо лучшим специалистом по делам "интеллектуалов". Эту же уловку Харнак применял, стараясь добиться признания у людей сильных и мужественных. Ведь обычные гестаповские методы в таких случаях вообще не дают результатов, и он считал, что лучше иметь хотя бы один шанс из ста, чем ни одного.
Харнак не тешил себя надеждой, что с Богданом все будет просто и легко. Совершить такую смелую диверсию и отстреливаться до последнего патрона мог лишь человек большой воли и мужества. Ясно было, что этот богатырь вряд ли испугается пыток. И Харнак решил немного поиграть с ним.
Богдан оценил ситуацию почти сразу. Он понимал, что в гестапо есть люди с большим опытом, умные и коварные. Этот следователь, неплохо знающий русский язык, вероятно, из этого сорта. Серые глаза смотрят насмешливо и испытующе, хотя гауптштурмфюрер и старается быть любезным. Губы сжаты в прямую тонкую линию; длинные пальцы, держащие чашку с кофе, едва заметно дрожат. "Должно быть, алкоголик или наркоман, - подумал Богдан, обратив внимание на это дрожание и нездоровые синяки под глазами. - Впрочем, черт с ним! Все равно ничего он от меня не добьется".
Не дождавшись ответа, Харнак поставил чашку на столик. Закурил и, пододвинув сигареты Богдану, сказал:
- Вы человек с головой и понимаете, зачем вас сюда привели. Уж, конечно, не для того, чтобы распивать кофе со следователем… Итак, ваши фамилия и имя?
- Петренко Микола Миколаевич, год рождения двадцать первый, место рождения - Москва.
- Чудесно! - Харнак что-то отметил на клочке бумаги. - Документы, конечно, потеряли?
- Откуда вы знаете? - с притворной наивностью воскликнул Богдан.
- Догадались, - усмехнулся Харнак. - Что ж вы делали в канализации?
- Спал. На дворе, знаете ли, холодно, вот я и залез туда.
- Прекрасно. - Еще более любезная улыбка появилась на лице гауптштурмфюрера. - Зачем же вы потом стреляли в солдат?
- Испугался спросонья. - Лицо Богдана виновато вытянулось. - Вижу, бегут на меня, ну я и выстрелил… А потом и они стреляли… Таким образом, считаю, мы квиты.
- Ай-ай-ай! - поднял брови Харнак. - Значит, испугались? А там, в канализации, вам не было страшно? Все же темно и, наверно, крысы.
- А крыс я не боюсь, - с идиотской наивностью ответствовал Богдан. - Я больше солдат боюсь…
Но Харнака нелегко было вывести из равновесия.
- Неужели? А я, например, почему-то больше боюсь крыс.
- Каждому - свое, - вздохнул Богдан.
- Где же вы потеряли документы?
Харнак взял карандаш, как бы собираясь записать.
- Не помню. У меня дырявая память. Где-то потерял.
- Как попали в наш город?
Богдан начал сочинять какую-то фантастическую историю. "Я его недооцениваю, - подумал вдруг, - нервы у него все-таки есть…" Действительно, гауптштурмфюрер выслушал его болтовню, не перебивая. И только когда Стефанишин умолк, весело заметил:
- А вы мне нравитесь! Шутник, не так ли?
- Люблю пошутить, - притворно вздохнул Богдан. - Но ведь в этом нет ничего дурного.
- Конечно, - согласился гауптштурмфюрер. - Пошутили - и хватит.
- Я вас не понимаю, - сказал Богдан с нарочитым удивлением.
- Оставьте, - сказал Харнак, - вы же умный человек. Я тоже не последний дурак. Давайте забудем эти детские забавы.
- Хорошо…
- Чудесно! Я почему-то верил, что мы легко договоримся. Итак, ваши фамилия и имя.
- Петренко Микола Миколаевич.
- Мы же условились прекратить шутки.
- А почему вы думаете, что я шучу?
Харнак начал терять терпение. Поднялся, постоял у окна. Потом промолвил, не глядя на Стефанишина:
- А вы более серьезный противник, чем я думал.
- Воспринимаю это как комплимент, - нагло развалился в кресле Богдан. - Но и вы более умный следователь, чем я думал.
Харнак снова сел. Налил себе кофе и молча стал прихлебывать.
- На что же вы рассчитываете?
- На силу духа! - твердо ответил Стефанишин.
- Значит, вы готовы к смерти? А ведь вы, собственно, еще не жили, ничего не видели в жизни.
- Понимаю. Теперь вы начнете рисовать мне прелести жизни, пользуясь голубыми и розовыми красками. Будете говорить, что у меня все впереди, а живем на свете только раз, что обидно разлучиться с жизнью навсегда. Господин следователь будет убедительно доказывать, что жизнь, какая она ни есть, все же остается жизнью и… лучше смерти. А потом добавит, что почти ничего не требует от меня - этак, мелочь, несколько имен, адресок… Ведь так?
Богдан умолк. Харнак смотрел на него с нескрываемым любопытством.
- И вы думаете меня поймать на этот крючок? - сжал кулаки Богдан. - Нет, тысячу раз нет! Я уверен, вам уже не раз приходилось слышать, что жизнь, купленная ценою подлости и предательства, для нас не жизнь. Сначала вы считали эти слова лишь красивой фразой, потом убедились, что мы не любители фраз. И все же стараетесь запутать нас, обмануть, залезть в душу с помощью чашки кофе. Примитивно, господин следователь! И…
- Вы недооцениваете нас, - перебил Богдана Харнак. - У нас есть куда более эффективные методы.
- Заимствованные у святейшей инквизиции? Это, дорогие господа, действительно испытанные методы. Герр гауптштурмфюрер их имел в виду? Признайтесь, однако, часто ли вам удается выколачивать признания из ваших узников?
- Какое это имеет значение? - безразлично пожал плечами Харнак. - Если бы даже я знал, что из ста арестованных все сто ничего не скажут, я попробовал бы вытянуть признания у сто первого.
- Логика вандала! - заскрежетал зубами Богдан.
- Это уж, простите, такое дело… - развел руками Харнак. - Итак, в последний раз спрашиваю вас: будете говорить?
Богдан сверкнул глазами.
- Неужели вы до сих пор ничего не поняли, господин палач?
- Вам не удастся вывести меня из равновесия, господин большевик, - ответил Харнак, хотя губы у него нервно подергивались.
Нажал на кнопку звонка и приказал коренастому эсэсовцу, который появился в дверях:
- Господина коммуниста необходимо познакомить с процедурами… Пока что по программе номер один… Пожалуйте в соседнюю комнату, - с издевательской вежливостью обратился он к Богдану, - там у нас все готово… - После короткой паузы Харнак добавил: - Впрочем, пожалуй, пройдем вместе. Знаете, когда наблюдаешь процедуры, кофе кажется вкуснее…
Петро шел по темной улице. Мороз крепчал, но Петро не поднимал воротника, только зашагал быстрее.
Город притих и молчит. Молчит, хотя Петро хорошо знает, что за окнами радостно шепчутся и поздравляют друг друга, словно наступил большой праздник. Праздник и есть! Правда, на улицах вывешены траурные флаги, но ведь потому и праздник. Трехсоттысячная гитлеровская армия разгромлена советскими войсками под Сталинградом. А еще две недели тому назад фашистское радио горланило, что Красная Армия разгромлена и Советам пришел конец…
Карл Кремер вынужден ходить с постным лицом, но с тем большим удовольствием Петро наблюдает, как радуются жители оккупированного города. Вчера даже на центральных улицах появились листовки. Даже на дверях его магазина налепили одну. На, мол, и тебе, фашистская сволочь, Карл Кремер! Замечательная листовка! Написана горячо, с пафосом. Вот вам, господин Менцель! Хвалились, что уничтожили подполье, но разве можно преодолеть сопротивление народа!
Свернув в темный, глухой переулок, Петро замедлил шаг и оглянулся. "Хорошо и вперед смотреть, но еще лучше назад оглядываться", - вспомнилась ему поговорка. Хотя Карл Кремер и вне подозрения, однако береженого и бог бережет.
Заремба еще не пришел. В квартире была только Катруся. Петро едва узнал девушку - от нее остались одни лишь глаза. Щеки впалые, уголки губ скорбно опустились, в глазах застыла такая безнадежность, что Петру стало страшно.
Девушка улыбнулась ему вымученной улыбкой, закуталась в свой любимый шерстяной платок и прислонилась спиной к печке.
- Холодно, - пожаловалась. - Топить нечем.
Петро сел возле Катруси на стул, глядя на нее снизу вверх, думал: "Как пришибло ее несчастье с Богданом… Бедная девушка…"
- Катрунця, - так ласково он еще ни разу к ней не обращался, - у меня есть деньги. Возьми, пожалуйста, и купи дров.
- Для кого топить? - ответила она вяло. - Возвращаюсь поздно, сразу же в постель…
Петро понимал, что она думала о брате: глаза налились слезами, а губы горестно сжались. Петро не стал утешать девушку - это только еще больше растравило бы рану. Он начал рассказывать ей о последних радиопередачах Москвы, посвященных окружению армии Паулюса. Лицо Катри оживилось.
- Погоди, - остановила, - придет Евген Степанович, обоим расскажешь.
Долго ждать не пришлось. Заремба вошел красный от мороза, с сосульками на усах и бороде. Его появление как-то приободрило Катрусю. Она подставила ему щеку для поцелуя и побежала на кухню ставить чайник.
- Без меня ни-ни… - выглянула оттуда. - Может, вы, Евген Степанович, есть хотите? Борщ вам оставила. Пустой, но горячий. Господину Кремеру, - не удержалась от шпильки, - не предлагаю, потому что он у нас, извините, буржуй.
"Жизнь остается жизнью, - подумал Петро, - смех и слезы рядом…" Он вышел в переднюю, взял оставленный им там портфель, набитый продуктами, вытряхнул их на стол. Заремба воскликнул:
- Вот так, значит, живут Кремеры!
- Я - что… - смутился Петро. - Мне бы этого век не видать. Для форса нужно, сами же наставляли…
- Помолчи! - прикрикнул Заремба. - Разве тебя попрекают? По мне, хоть каждый день шампанское пей, лишь бы с умом.
Катруся вернулась из кухни, неся закипевший чайник. При виде яств на столе она ахнула, прижав в растерянности руки к груди:
- Ой, что же это делается?
- Вот так роскошествуют коммерсанты, не считаясь с трудностями военного времени, - усмехнулся Петро.
Евген Степанович и Петро вскрыли банки с консервами, нарезали колбасу, сыр, белый хлеб. В центре высилась горка конфет.