1
- Вам кофе, месье? Боюсь, что огорчу вас сегодня. Вы же знаете, как трудно достать сейчас натуральный. В Европе война, месье. И кофе у нас не растет. А чтобы привезти его из-за океана, надо избежать встречи с субмаринами бошей. В Европе убивают, а в Швейцарии тихо. Только нет натурального кофе… Старые запасы, увы, подошли к концу. Конечно, конечно, вы старый клиент, аккуратно платите по счетам. Я понимаю вас, месье, но я согласен совсем отказаться от кофе, только бы они… Знаете, я никогда не любил этих соседей. Их и сейчас слишком много в Швейцарии. Нужна валюта, месье, кофе можно найти на черном рынке. Возьмите этот пакетик. Только для вас, месье, ведь вы старый клиент…
Выходя на улицу, покупатель кофе осторожно придержал дверь, услыхал, как нежно звякнул колокольчик, и улыбнулся. Поправил неопределенного цвета мохнатую кепку, сунул руки в карманы светлого плаща и, ощупывая сквозь бумагу кофейные зерна, медленно двинулся по тротуару.
Бакалейщик был прав, когда говорил, что в Швейцарии тихо… Окруженная со всех сторон дивизиями вермахта, эта страна банкиров и часовщиков была ареной других, тайных битв, которые вели между собой разведчики воюющих государств.
Внешне спокойно было сейчас и в Женеве, по улицам которой шел неторопливо человек с пакетиком бразильского кофе в кармане плаща. Главный город одноименного швейцарского кантона, Женева, известная уже в 58 году до нашей эры и укрепленная в свое время Юлием Цезарем, переживала сложные времена. Резко сократилось число иностранцев, оставлявших здесь в прежние времена свою валюту в любое время года. Обезлюдели красивые бульвары и сады, сократилось число студентов университета, основанного еще Кальвином. Некому было любоваться городской ратушей шестнадцатого века, древним собором Святого Петра и образцом готики - церковью Сен-Жерве, обсерваторией, музеями Рота и Фоля с их изумительными художественными и антикварными коллекциями. Опустел и квартал Сен-Жерве, который давно облюбовали для постоянного проживания иностранцы - до войны они составляли в Женеве добрую половину жителей города.
Человек вступил на мост через Рону, прошел его и оказался на левом берегу, где располагался Старый Город.
Через пятнадцать минут он подошел к небольшой площади, купил в киоске газету, развернул ее и пробежал глазами заголовки. Последнюю полосу рассматривал, может быть, несколько дольше и пристальней.
Часы на башне ратуши пробили четыре раза. Человек в светлом плаще свернул газету, сунул ее в карман и быстро пошел по тенистой аллее, ведущей к городскому кладбищу.
Метров за триста до главного входа он замедлил шаги. Выражение скорби появилось на его лице.
Потом он долго, незаметно посматривая по сторонам, выбирал цветы у пожилой расплывшейся торговки, которая даже не глядела на него, занятая спицами, клубками разноцветной пряжи и чем-то невообразимо пестрым, создаваемым ее проворными руками.
Даже не глянув на букет, торговка равнодушно назвала цену, и человек осторожно положил монету в массивную фаянсовую тарелку с идиллическими пастушками на дне.
На кладбище было пустынно. Две старушки в черных одеждах встретились ему по дороге.
Листья еще не начали опадать, но осень уже тронула их своим дыханием. Они потеряли часть изумрудных красок, зарделись горячим румянцем, а солнце, все еще горячее солнце, наполняло их радостным светом, и деревья словно смеялись, забыв о неизбежном завтра. Деревья смеялись. Они не знали, что это неуместно здесь, на кладбище, куда попали они волею человека, чтобы создать ему иллюзию умиротворенности и покоя, помогать предаваться размышлениям о бренности мира и тщетной суете сует.
"Memento mori! - Помни о смерти! - подумал человек. - Эти слова могут быть нашим профессиональным девизом…"
Он свернул на боковую дорожку. Потом медленно шел мимо мраморных надгробий и, когда увидел хорошо одетого мужчину в шляпе, сидевшего на скамейке со склоненной на грудь головой, не изменяя ритма движения, прошел мимо.
Шагов через пятьдесят человек остановился. Он повернулся, внимательно, но внешне незаметно посмотрел по сторонам и пошел обратно. Когда садился на скамейку, мужчина в шляпе не шевельнулся.
- Красивая осень в этом году, - громко сказал человек в плаще, глядя в сторону.
Мужчина в шляпе не ответил.
- Оранжевая осень, правда? - сказал человек в плаще и повернулся к соседу.
Сосед безмолвствовал.
- Оранжевая осень, правда? - повторил человек в плаще и тронул соседа за рукав.
Мужчина в шляпе склонился в сторону. Человек в плаще вскочил на ноги. Его сосед медленно, неестественно медленно, упал рядом со скамейкой, раскинув в стороны руки. Шляпа покатилась по дорожке и застыла на обочине полями кверху.
Широко раскрытые глаза трупа удивленно смотрели в синее небо Швейцарии.
С дерева оторвался первый лист и, вспыхнув янтарным светом на солнце, кружась, опустился на черный мрамор.
2
Начальник шестого управления РСХА, ведающего заграничной разведкой, не любил солнца. Окна его кабинета выходили во внутренний двор здания и большую часть суток были закрыты шторами.
И сейчас в комнате царил полумрак. Свет небольшой матовой лампы освещал блестящую поверхность дубового стола и, отражаясь, падал на моложавое лицо шефа, делая его неестественно бледным.
На столе почти ничего не было. Лежали только несколько листков с отпечатанным на машинке текстом. И еще скромный чернильный прибор.
Бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг собрал листки, поднес к глазам и близоруко сощурился.
На панели вспыхнула синяя лампа. Шеф бросил листки и протянул руку к кнопке. Почти одновременно отворилась дверь. Вошел человек в таком же темном костюме, в какой был одет сидящий за столом Шелленберг.
- Есть новости, Шмидт?
- Да, экселенц. Из страны № 18 наш А-3244, псевдоним Маркиш, подтвердил сообщение о ликвидации Зероу.
- Давайте сюда. Дело принесли?
- Так точно.
Шмидт подошел к столу, подал листок бумаги, потом развязал тесемки объемистой папки в черном переплете.
Внутри лежала другая папка несколько иной формы и красного цвета. На переплете было написано: "Агент-0117-Зероу". Шмидт раскрыл ее и подал шефу.
- Ганс-Иоахим-Мария-Генрих фон Штакельберг, - прочитал вслух Шелленберг. - Вы знали его лично, Шмидт?
- Так точно, экселенц. Он работает, простите, работал с 1915 года. Находка полковника Николаи. Помните, знаменитое дело на русском фронте в 1916 году? Это его работа, Штакельберга.
Шеф перелистал страницы.
- Россия, Бразилия, Штаты, Испания, Португалия, Франция, Швейцария… И везде был натурализован?
- Он знал пять языков, как свой родной. Это был разведчик высшего класса, экселенц.
- И все же… Его больше нет с нами, Шмидт.
Шеф выпрямился в кресле и щелкнул пальцами.
- Пути господни неисповедимы, экселенц.
- Не сваливайте на бога. Рейхсфюрер оторвет нам головы, если не раскопаем этого дела. Вернее, оторвет мне, а уж о вашей голове позабочусь я сам. Гораздо раньше, гораздо раньше, Шмидт! Ваши соображения?
- Русские или англичане.
- "Или" в устах разведчика? Стареете, Шмидт… А почему не янки?
- Очень уж аккуратно сделано. Американцы работают грубее.
- Недооцениваете противника, штандартенфюрер.
- Я десять лет работал с ними, экселенц, - обиженно произнес Шмидт.
- Ладно, ладно. Поручите расследование "Лопусу".
- Уже сделано, экселенц. Он выехал в Женеву.
- Важно знать, почему произошел провал. Вы помните, к чему готовили Зероу?
- Разумеется.
- Значит, вам понятно, почему мы должны знать причины его провала. Кто-то докопался до нашей идеи. И наверняка знал, что Зероу мы перебрасываем в Кенигсберг.
Он снова раскрыл папку, с минуту смотрел на большую фотографию, наклеенную на первой странице, потом написал несколько слов на листке бумаги, положил сверху на фотографию, захлопнул папку и протянул ее Шмидту. Встал из-за стола, мягко потянулся, медленно подошел к окну и поднял штору.
- Скажите, Шмидт, как относился Канарис к покойному Штакельбергу? Ведь это его человек…
- Так точно, бригаденфюрер. Один из лучших сотрудников адмирала. Он называл Зероу "верной лошадкой", фаворитом, который всегда приходит первым к барьеру.
Не поворачиваясь к Шмидту, бригаденфюрер тихонько рассмеялся.
- Вот он и пришел к барьеру, Шмидт…
Штандартенфюрер укоризненно промолчал. Он был суеверен, как бывают суеверны люди опасных профессий и сейчас молчанием своим как бы упрекал Шелленберга: вовсе неосторожно смеяться над мертвецами, да еще если они, эти мертвые, твои товарищи по партии, общей борьбе.
Вальтер Шелленберг, выдвинутый на пост главы управления партийной разведки и контрразведки за границей самим Гейдрихом, с самого начала начал конкурировать с ведомством адмирала Канариса. Он создавал целые направления и резидентуры, которые фактически дублировали деятельность агентов абвера. Но Шелленберг не был, увы, профессионалом, не обладал основным достоинством разведчика - умерять свое воображение и опираться исключительно на факты, только факты и одни факты. Беда его была в том, что он постоянно корректировал донесения агентов, подправлял их в ту сторону, которая казалась ему более желательной, давая при этом безудержную волю своему воображению.
Когда 19 февраля 1944 года адмирала Канариса сняли с поста начальника абвера и подчинили эту организацию военной разведке и контрразведке РСХА, именно Вальтеру Шелленбергу поручил Гиммлер реорганизацию детища Канариса. Теперь бригаденфюрер мог делать с осиротевшей агентурой все, что ему хотелось. И этот болезненно самолюбивый дилетант устроил такую чистку, что эффективность работы германских агентов за пределами рейха заметно снизилась. Покойный Штакельберг был также зачислен начальником VI управления в разряд бесперспективных, он направлялся в Кенигсберг для проведения операции контрразведывательного свойства внутри службы СД, и вот его загадочная смерть заставила бригаденфюрера другими глазами взглянуть на А-0117 Ганса фон Штакельберга.
"Из переброски Зероу в Кенигсберг на новую работу особого секрета никто не делал, - подумал бригаденфюрер. - И убивать его в таком случае было ни к чему. Но кому-то очень не хотелось, чтобы Штакельберг оказался в Восточной Пруссии… Кому?"
За окном умирал день. Последние лучи спустившегося солнца проникли во двор и зажгли пожелтевшую листву кленов.
Сощурившись от непривычного света, Шелленберг смотрел на верхушки деревьев, потом сказал, не поворачиваясь:
- Кажется, уже осень?
- Так точно, осень, бригаденфюрер, - ответил Шмидт.
3
Второй день над городом висели низкие тучи, и самолет долго скользил вниз, выходя на посадку, пока вдруг не показалась в чахлых перелесках земля. Последние обрывки облаков, словно клочья ваты, рванулись вверх, исчезли, и майор Климов облегченно вздохнул.
Двухмоторный "Дуглас" подвернул влево, резко "притормозил", так, что пассажиров, сидящих на металлических скамейках, бросило вперед, качнулся из стороны в сторону, зазвенело пустое ведро в хвосте, мягко прикоснулся к земле и побежал полосой, разбрызгивая лужи.
Климов думал, что его встретят, но машины из управления не было видно. Подошла "санитарка", забрала восьмерых раненых. Четверо летчиков, прибывших пассажирами, подхватили свои вещички и, весело галдя, подались к низкому строению аэродромного штаба. Майор достал было папироску, потом вспомнил, что курить здесь нельзя, и положил ее обратно в портсигар. Забросил на плечи рюкзак и хотел идти вслед за парнями, позвонить или вообще что узнать, но услышал шум мотора и повернулся.
Черная "эмка" затормозила рядом с ним. Открылась передняя дверца, и сидящий рядом с солдатом-шофером человек в кожаной, военного образца фуражке, черной без погон куртке быстро спросил:
- Майор Климов?
- Да…
- Мы за вами приехали. Садитесь в машину.
…Худощавый, среднего роста человек с редкими блестками седины в темно-русых волосах вышел из-за большого письменного стола и шагнул Климову навстречу с протянутой рукой.
- Здравствуйте, подполковник. Удивлены? Да, майора Климова больше нет. Приказ о присвоении вам очередного звания подписан сегодня. Поздравляю. И благодарю за отличное выполнение задания.
Климов ответил на приветствие и продолжал стоять, не опуская руки и растерянно глядя на хозяина кабинета.
- Простите, - запинаясь начал он, - но я вас видел уже… Не может быть… Вы ведь товарищ Ян? Ян Милич?
Климов теперь окончательно узнал в этом человеке тяжело раненного советника испанской республиканской армии. Его привезли на рыбацкой шхуне к борту парохода, где находился Климов, уже получивший сообщение с приказом забрать человека по имени Ян Милич и доставить его в Советский Союз. Только перед Одессой Ян Милич пришел в себя. Климов не раз заходил к нему в каюту, но пассажир его был очень плох и разговаривать им не пришлось.
В порту Яна Милича встретили товарищи из одесского управления НКВД и бережно, на руках, перенесли в санитарную машину. Потом Климов получил благодарность командования и больше с тем человеком не встречался. Это было в тридцать девятом году…
- Откуда вы знаете Милича? - спросил генерал.
- Помните пароход "Красный Крым"? Я принимал вас на борт у тех берегов…
- Так это был ты? Спасибо, родной…
Генерал подошел к Климову и крепко обнял его.
- Значит, я должник твой, Климов, - сказал он, внимательно глядя подполковнику в глаза.
Потом он усадил Климова в кресло и, взяв стул, сел напротив.
- Житейскими делами займешься позднее. Подробный отчет напишешь завтра. Жилье для тебя приготовлено. Обедом покормили?
- Так точно, товарищ генерал.
- Меня зовут Арвид Янович. Кури.
Он протянул Климову пачку папирос.
- Надо бы тебе отдохнуть с дороги, да уж никак нельзя. Собственно, дело даже не в тебе, а в том товарище, который завтра рано утром должен уехать. Пейте с ним крепкий чай: работать придется всю ночь. Примешь у него дела. Для этого мы и вызвали тебя так срочно.
Арвид Янович отложил в сторону коробок со спичками.
- Так вот, Алексей Николаевич, решено оставить вас в Центре, - сказал, снова переходя на "вы", Арвид Янович. - Возглавите отделение по Восточной Пруссии. Ваш главный объект - Кенигсберг. Участок трудный, предупреждаю, весьма трудный, но интересный… Подойдите сюда.
Генерал подошел к стене, где висели закрытые шторками карты, и отодвинул одну из них.
- Вот Кенигсберг, - сказал он. - Оплот и твердыня пруссачества. Плацдарм для нападения на славянские земли, "железная перчатка к горлу России".
- И "пистолет, приставленный к виску России", - подхватил Климов.
- Да, да. Ведь вы историк философии, Алексей Николаевич. Я просматривал вашу диссертацию об исторических предпосылках двойственной природы философии Канта. Знаете, мне понравилась смелость ваших суждений…
- Читали мою диссертацию? Господи, да я и думать о ней забыл. Представить только: я занимался философией Канта! Гм…
- О Канте в следующий раз, - мягко остановил его Арвид Янович. - Перейдем к делу.
Он посмотрел на часы.
- Сейчас придет ваш предшественник, а я должен еще ввести вас в курс дела, хотя бы в самых общих чертах. Район у вас будет трудный. На местное население рассчитывать, понятное дело, нельзя. Правда, в сопредельных польских, литовских и белорусских землях это не исключено. Там можно найти друзей нашей страны, хоть какую-то опору. Впрочем, в самой Польше обстановка довольно сложная. Я имею в виду деятельность Армии Крайовой и те надежды, которые возлагают на нее эмигрантское правительство в Лондоне и стоящие за "лондонцами" англичане. Этим занимаются другие товарищи, вам придется работать с ними в контакте. Вопрос с Польшей, как вы понимаете, деликатный.
- Понял вас, Арвид Янович.
- Ну и отлично. Личная ваша задача - Кенигсберг, промышленные районы Пруссии, порты, секретные военные заводы, оборонительные объекты. Ваши сотрудники там: это, с одной стороны, кадровые, натурализовавшиеся работники Центра. Сюда я включаю и подлинных немцев, привлеченных к сотрудничеству в последнее время. С другой стороны - наши люди среди военнопленных и угнанных из России в Германию на работу. Между теми и другими поддерживается сложная многоступенчатая связь. Связь надежная, но процесс прохождения сведений следовало бы ускорить. Общая задача: сбор военной и экономической информации, нейтрализация немецкой агентуры, расширение наших связей, организация диверсионной работы в Восточной Пруссии и постоянные контакты с работниками штаба партизанского движения через отряды, действующие в районах Польши, Литвы и Белоруссии.
- Нас интересуют также, - продолжал Арвид Янович, - любые сведения о деятельности немцев по созданию нового оружия. У нас есть кое-какие данные. Они проверяются, и если подтвердятся - новое оружие по-настоящему опасная вещь…
Когда наши войска пойдут по территории Восточной Пруссии, их встретит ощетинившаяся оружием и укреплениями земля. Ваше отделение и вы сами, конечно, должны сделать все, чтобы облегчить нашим солдатам этот путь. Понимаете?
- Так точно, - сказал Климов. - Понимаю…
- И вот еще что. На конференции глав великих держав в Тегеране решено навсегда уничтожить опасность, которую представляет собой это гнездо германского милитаризма. Поэтому Кенигсберг и Мемель с прилегающими промышленными районами Тильзит, Инстербург, Гумбинен и так далее отходят к нам. К сожалению, информация уже попала в руки немцев. По каким каналам, вам это должно быть понятно. Впрочем, рано или поздно это стало бы известно. Так или иначе, но этот фактор в своей работе вы должны учитывать.
Он осторожно закрыл карту шторой и взглянул на часы. Открылась дверь. Вошел высокий, широкоплечий мужчина лет сорока. Светлые волосы, крупный с горбинкой нос и серые выразительные глаза. Отлично сшитый костюм, белая сорочка с тщательно завязанным галстуком придавали ему чуждый военной Москве вид.
- А, полковник, - весело сказал Арвид Янович. - А вот и твоя замена.
- Знакомьтесь, товарищи, - продолжал он. - И за работу. К утру все надо закончить.
Генерал вздохнул.
- Такова наша жизнь… За дело. Времени у вас немного. Желаю успеха.
- Пойдемте, коллега.
Высокий полковник обнял Климова за плечи и легонько повернул к двери.
- Устраивайтесь поудобнее, Алексей Николаевич, - сказал он, когда они вошли в кабинет, - теперь это ваши апартаменты.
Он жестом показал на письменный стол и удобное кресло за ним.
Потом подошел к большому сейфу и, трижды меняя ключи, открыл тяжелую дверцу. Полковник достал оттуда тонкую кожаную папку и положил на стол.