Сморчков со свойственной ему безапелляционностью уточнил:
- Я в этом был убежден еще тогда, когда только впервые ознакомился со статьей. Статья написана, в общем, бойко. Она ставит проблему, но очень поверхностно, без учета экономической целесообразности. Это так характерно для Рыбакова. Впрочем, я уже обосновал все в записке. Не стоит повторяться.
- Не могу не согласиться с вами, профессор. Мне вообще не хотелось возвращаться к вопросу, затронутому в статье, но я должен был иметь ваше заключение в связи с тем, что есть и другое мнение по этому вопросу, - сказал Андреев, положив перед Сморчковым американский журнал, раскрытый на страницах, где начиналась статья Роджерса и отзыв о ней. - Перед тем как вы прочитаете статью в журнале, я хотел бы задать вам еще один вопрос: "Где, по вашему мнению, может быть тот экземпляр статьи Рыбакова, который он дал вам в феврале месяце? Его не оказалось ни дома, ни в служебном столе Рыбакова".
Сморчков ответил с видимым раздражением:
- После того как я возвратил статью Рыбакову, дальнейшая судьба ее меня не интересовала.
- Мы еще вернемся к этому. А сейчас, прошу вас, читайте.
Сморчков погрузился в чтение, и на лице его сначала отразилось удивление, потом, еще раз пробежав глазами статью, он отодвинул журнал и сказал:
- Это статья Рыбакова. Я всегда считал его честолюбцем, но не мог предполагать, что он окажется таким прохвостом.
- Как вы думаете, каким образом могла попасть в американский журнал статья Рыбакова?
- Наверное, он увез ее с собой и там уже отдал, - сказал Сморчков.
- Нет, это не так. Рыбаков уехал в круиз в июне, а статья появилась в печати в апреле. Номер американского журнала - апрельский, - сказал Андреев. - По правде говоря, меня сейчас очень интересует первый экземпляр этой статьи, который вам Рыбаков отдал перед вашей поездкой за границу в феврале.
- Почему вы меня об этом спрашиваете? - почти закричал Сморчков. - Я сказал вам, что вернул ее тогда Рыбакову. Я не знаю и не хочу знать, куда он ее потом девал и каким путем она очутилась в журнале.
Андреев молчал.
- Вы что же думаете... подозреваете, что это я... Впрочем, конечно, это так похоже. Стечение обстоятельств, но ведь это нелепость. Я много раз ездил за границу.
- А почему Рыбаков вас боялся? - в упор спросил Андреев. - Он ведь одно время даже хотел уйти из института. Вам это известно?
- Боялся? Хотел уйти?
- Да, об этом знали многие ваши сослуживцы. Но потом он все же передумал и остался, и отношения у вас по-видимому, наладились. И эта перемена взаимоотношений совпадает со сроками появления в печати статьи, которую вы отвергли, якобы отвергли.
- Ах! Боже мой, - сказал Сморчков. - Боже мой, - повторил он, взявшись руками за голову. - Я, конечно, виноват. Но совсем не в этом. Признаюсь, я боялся огласки. Но вы стали подозревать... Я вам все расскажу. Все как есть, поверьте... Только, - он бросил взгляд в сторону Савченко и снова посмотрел на Андреева.
Андреев понял и кивнул Савченко. Тот, собрав свои бумаги, вышел из кабинета.
Минут через пятнадцать Андреев подписал пропуск и, вызвав Савченко, попросил его проводить Сморчкова к выходу. Возвратясь, Савченко с нетерпением спросил:
- Признался? Такое впечатление, что после него остались лужи на полу.
Андреев рассказал:
- Сморчков действительно, как говорил Рыбаков-старший и Малов, зажимал Олега. Но к побегу Рыбакова это не имеет прямого отношения. Профессор долгие годы занимал ведущее положение в научном мире. Авторитет его держался на старых заслугах. Слово Сморчкова было решающим для судеб многих людей и многих дел.
"Сморчков сказал нет!", "Сморчков не согласен!", "Сморчков не утвердил!" Это было плотиной для всех течений и потоков. Они превращались в тихое водохранилище, из которого только иногда кому-нибудь удавалось "выплеснуться", если Сморчков открывал шлюз. Сам он уже давно потерял правильную ориентацию, чувство нового, стал консерватором и уже тормозил развитие той отрасли науки, которую представлял. Ему было спокойно в тихой заводи. Приличная зарплата, постоянные гонорары. Ни о чем другом он больше не помышлял. Больше всего он боялся утраты своего авторитета. Защищенный им, как панцирем, Сморчков так бы и тянул еще долгие годы до самой пенсии. Работа Олега Рыбакова беспокоила Сморчкова. Она опровергала некоторые положения, давно высказанные им и принесшие ему известность в научном мире. Ну вот, он правдами и неправдами не давал Рыбакову работать над темой, которую тот избрал.
Вначале Олег решил не обострять отношений - уйти из института. Затем передумал. Самостоятельно, без ведома Сморчкова, провел ряд экспериментов и статью с выводами, основанными на этих экспериментах, вручил именно Сморчкову. Так сказать - пошел на пролом. Вот поэтому и выходит, что не Олег боялся Сморчкова, как думают его отец и Генка Малов, а Сморчков боялся Олега Рыбакова, который уже понимал, что, располагая результатами экспериментов, он в споре со Сморчковым выйдет победителем. Докажет правильность своей точки зрения.
И доказал бы, если бы... Если бы не случилось что-то, побудившее Олега стать на путь измены.
Ну, а когда Рыбаков сбежал, Сморчков торжествовал. Еще бы: ведь он давно утверждал, что Рыбаков честолюбец, искатель славы. И вдруг дело приняло неожиданный для него оборот. Костромцов обнаружил статью Олега в американском журнале. А мы заподозрили Сморчкова в том, что он передал ее.
Когда я положил перед ним на стол статью Рыбакова-Роджерса и Сморчков понял, какие у нас возникли подозрения, он чуть не помер от страху. В этом, впрочем, его нельзя винить. Еще не так давно подобного стечения обстоятельств было бы достаточно, чтобы обвинить человека в государственном преступлении. Смекнув, в чем дело, Сморчков был вынужден рассказать все, как оно есть на самом деле. Сморчков действительно не знал, что статья эта появилась в американском журнале. Потому что сам он давно перестал быть ученым, за специальными журналами не следит, и занимается не столько наукой, сколько тем, как сохранить свое положение, усидеть на высоком месте.
- Ну, а другие, - спросил Савченко. - Неужели никто не читал той статьи?
- Читали, конечно, но ведь никто не знал, что Олег работает в этой области, и поэтому не могли сопоставить две работы... Видел бы ты, как профессор тут каялся, просил не предавать гласности, не позорить его седин.
- Каяться можно и для отвода глаз. Статья-то была напечатана сразу после его поездки за границу. И первого экземпляра нету.
- Сморчков много раз бывал за границей. А эта поездка просто совпала с появлением статьи Олега. Что же касается первого экземпляра, то Сморчкову совсем не обязательно было везти его с собой. Наоборот, он мог, сняв копию или сделав конспект, возвратить Олегу этот экземпляр. А там, за рубежом, передать для публикации любую копию или просто изложить своими словами суть нового, рыбаковского эксперимента. Это было бы гораздо безопаснее для профессора. Человек он, конечно, непорядочный, - продолжал Андреев, - но в этом пусть разберутся сами ученые, партийные органы, общественность. А у нас своя забота: разобраться - в чем причина поступка Олега Рыбакова. Вперед мы не продвинулись ни на шаг. Наоборот, как говорят, - пошли по ложному следу.
ДУБЛЬ ИКС
Дело Олега Рыбакова оказалось гораздо сложнее, чем выглядело поначалу. Потому что побег молодого человека был только одним звеном огромной цепи событий, на первый взгляд не имевшими ни малейшего отношения друг к другу. Да и большинство из них пока не только не были известны Андрееву, со всей их сложной подоплекой, но даже не попали в его поле зрения.
Отпала версия о соучастии Сморчкова. Каким же образом еще задолго до побега Олег Рыбаков отправил свою статью за рубеж?
Для чего вообще понадобилось печатать ее под чужим именем в американском журнале? Кто побудил молодого, способного ученого Олега Рыбакова стать на путь предательства?
Остался он в Турции. Поначалу это казалось странным. Почему именно там, а не в какой-либо другой стране, например во Франции? Вспомнился недоуменный и горестный вопрос Рыбакова старшего: "А что же он там у турок делать будет?"
Сейчас кое-что немного прояснилось. Турция случайно оказалась тем берегом, на который его выбросило, как баркас, потерявший управление.
Отправляясь в путешествие, Олег знал, что останется за рубежом. Может быть, он осуществил бы свой замысел в начальных пунктах путешествия, но любовь к Гале, внезапно начавшаяся во время круиза, заставила колебаться, тянуть до последнего момента. Где он сейчас? Наверное, там, за океаном, где была напечатана статья. Что переживает он сейчас? Что думает о преданной им Родине? О своем старом отце? Наконец, о женщине, которую он полюбил? Вынужденная разлука со стариком отцом - трагическое обстоятельство в его жизни. Даже если Олег сознательно стал на путь измены, то и в этом случае он не может оставаться безучастным к своему отцу. Не может не думать о нем. Не может забыть его. Не потянутся ли нити через Рыбакова в нашу страну? Олег может пытаться установить связь с отцом или с Галей. Не прямо, а через близких людей.
Неутешный в своем горе Рыбаков-старший, все еще не желая верить в реальность случившегося, не раз встречался с Галей, надеясь от нее что-нибудь узнать новое о сыне. Он, как было известно Андрееву, отнесся к Гале с большой теплотой. Называл ее дочкой, просил навещать его. Их объединило одно горе - утрата Олега.
Друзей, как мы уже знаем, у Олега Рыбакова не было. Ближе всех к нему был Геннадий Малов. Его нельзя сбросить со счета. Именно через него Олег может наладить контакт с отцом. Достаточно ли знаем мы Малова? Придет ли он к нам, если к нему потянутся паутинки от Олега? Старик Рыбаков, безусловно, придет. Но придет ли Малов?
- Савченко, займитесь Маловым. Все о нем подробнее!
- Ото Савченко затычка на вси дирки, - послышалось в ответ, но Андреев знал, что его указание будет самым тщательным образом выполнено.
На следующий день с утра Савченко уже был на телецентре, где работал Малов. Но там мало что могли рассказать о Геннадии. Работал он совсем недавно и еще никак не успел зарекомендовать себя. Только непосредственный начальник Малова сказал хмурясь:
- Случайный успех вскружил ему голову. Получилось так, что задание по съемке сюжета он сделал лучше, чем снимавший с ним оператор. Вначале удивились, а затем разобрались. Малов снимал новейшей кинокамерой "Боллекс" с широким диапазоном возможностей. Такой камеры на вооружении наших операторов пока еще нет.
Савченко не видел в этом ничего интересного для себя, но все же продолжал беседу.
- Что же, фирма специально для Малова создала эту камеру? - пошутил он.
- Нет, не для Малова, конечно, - отвечал режиссер. - Эту камеру ему дал поснимать какой-то иностранный журналист. Он и пленку новую ему дал. Особой чувствительности. Дубль Икс называется. При самых неблагоприятных световых условиях хорошо экспонируется. Малов снял на ней хорошие кадры. А вообще он посредственных способностей.. Журналист уехал - камеру увез, пленка вся вышла. Малов и не справляется.
- Как пленка называется, говорите? - спросил Савченко.
- Дубль Икс, - повторил режиссер. - Новая пленка. У нас еще не было такой.
Поблагодарив режиссера, Савченко вернулся в управление.
Выслушав его рассказ, Андреев задумчиво произнес:
- Дубль Икс, Дубль Икс. Какой бы икс ни был, его всегда лучше найти. Придется встретиться с Маловым еще раз.
Вскоре Малов сидел перед Андреевым. Беседа с ним оказалась несложной. На вопрос Андреева, какой журналист дал ему кинокамеру "Боллекс", Геннадий сказал:
- Это Тейлор. Из компании "Теле Ньюс". А что в этом плохого? Он дал мне на несколько дней свой аппарат поснимать. Это что, преступление? - спросил Геннадий с вызовом.
- Нет, конечно, - успокоил его Андреев. - Нас просто интересует, как он оказался вашим знакомым.
- Да я сам с ним познакомился совершенно случайно: ехал на машине, а он стоит на дороге и голосует.
- Разве у вас есть машина?
- Нет, я напрокат брал.
- А зачем вам понадобилась машина напрокат? И часто вы берете машину?
- Да, несколько раз брал, - почему-то смущаясь, сказал Геннадий.
- А сколько именно и на сколько дней? - поинтересовался Андреев.
Сначала выходило, что Малов брал машину всего два раза на пару дней. Потом признался - брал машину семь раз, когда на день, когда на три, а один раз на целую неделю.
- Но ведь это, наверное, дорого? А вы недавно демобилизовались из армии, и денег у вас не так много.
Малов замолчал.
- Ну ладно, - отвел свой вопрос Андреев, - как все-таки произошло знакомство?
- Очень просто, - оживился Малов. - Смотрю, на обочине машина. Капот открыт. Со мной еще в машине знакомый сидел, Николаев, Василий Иванович. Глянул и сказал: "Помочь бы нужно".
Я и помог. Быстро нашел неисправность. В армии механиком был. Он поблагодарил меня и предложил билеты в кино на французский фильм. Я билеты взял. На эти фильмы всегда полно народу, билеты не достать. Ну вот, значит, - продолжал Генка, - пришел в кино, гляжу, рядом журналист этот садится. Разговорились, а он, оказывается, на телевидении работает в американской компании "Теле Ньюс". "Новости", значит. Он про кино, и я про кино. А после сеанса вместе вышли. Мне на его камеру взглянуть любопытно. Она в машине лежала. Домой вместе поехали. Подвез он меня. Ну и познакомились. Потом он мне пленку дал. Вот и все. Да, если не верите, можете Василия Ивановича спросить, он подтвердит.
- А кто такой этот Василий Иванович?
- Знакомый мой. Николаев его фамилия.
- Да нет, зачем же. У нас нет оснований вам не верить.
Савченко еще в начале разговора Андреева с Маловым вышел в соседний кабинет, чтобы позвонить на автостанцию. Там подняли документы и дали сведения, когда и на сколько дней брал машину Малов. Они совпадали с тем, что сказал Геннадий.
Теперь Савченко, снова войдя в кабинет, положил листок со сведениями перед Андреевым. Андреев бегло взглянул на него, потом снова посмотрел на Малова.
- Скажите, Геннадий... - Он немного помедлил, вспоминая отчество Малова.
- Да чего там. Просто Геннадий, - махнул рукой Малов.
- Ну ладно, - улыбнулся Андреев. - Вы мне действительно в сыновья годитесь. Скажите мне вот что. Справка с места работы, которую вы представили, когда брали напрокат машину, была выдана Лагутвинским комбинатом бытового обслуживания Тульской области. В ней значилось, что вы работаете там приемщиком заказов. Вы же москвич. Каким образом оказалось, что вы работаете в Тульской области?
Генка немного смутился, но рассказал, что справку получил от Василия Ивановича, который работал приемщиком заказов на фотопортреты в комбинате бытового обслуживания в Тульской области и оформил его своим помощником на временную работу. Он и правда помогал ему. Николаев был как бы главным приемщиком, а Малов отвозил готовые портреты.
- Для этого и машина была нужна, - признался он. - Расходы, связанные с прокатом, оплачивались Василием Ивановичем Николаевым.
И вообще Василий Иванович дал ему возможность подзаработать денег, помог в трудное время после прихода из армии, когда Геннадий долго не мог устроиться на телевидение.
- Что же, он такой добрый? - спросил Андреев.
- Он и добрый, и коммерсант большой, - пояснил Генка. - И вообще он мужик хороший. Душевный. Вот и тогда он мне сказал: помоги, мол, человеку. Это когда Тейлор на дороге застрял. Но вообще вы не думайте, что Тейлор какой-нибудь такой... Он так уважительно относится к Советскому Союзу. Хотя сам он не коммунист, но он, как бы это выразиться?.. - задумался Генка.
- Прогрессивный человек, - подсказал Андреев.
- Вот именно - прогрессивный.
- Сколько раз вы виделись с Тейлором и где это происходило? - продолжал расспрашивать Андреев.
- В кино виделись. Потом дома у него был три раза или четыре, кажется. Три раза сам. И один раз с Олегом был, - сказал Генка, задумавшись.
- С Олегом? с Рыбаковым? - быстро спросил Андреев, переглянувшись с Савченко.
- Ну да, с ним, - подтвердил Генка.
- А он зачем ходил к Тейлору? - будто невзначай спросил Андреев.
- Да я же его и привел к Тейлору, - продолжал Генка. - Сижу это я у него как-то в гостиной. Брился он в ванной. А я, значит, журналы пока просматриваю, что на столике лежали. Голливудский один - про кино, а другой технический, про химию. Я и спросил Тейлора, для чего он про химию выписывает. А он и говорит: "Знаете ли, мне тема такая заказана от редакции, написать статью о проблемах химии в Советском Союзе. Вот бьюсь с ней, а сделать не могу. Материал специальный. Разобраться трудно". Я взял да и сказал ему, мол, у меня приятель есть химик. Тейлор и говорит тогда: "А нельзя ли с ним познакомиться? Мне помогли бы вы здорово". Я и привел Олега к нему. Весь вечер проговорили они, и все про химию. Мне даже скучно стало.
- А дальше что, дальше что было?
- А дальше ничего не было, - ответил Генка. - Больше Тейлора я не видел. Уехал он скоро.
Савченко намеревался что-то сказать, но вовремя перехватил предостерегающий жест Андреева. Андреев продолжал беседу с Маловым.
- Вы до этой встречи с Тейлором, когда увидели у него журнал по химии, говорили ему что-либо об Олеге?
- Нет, ничего не говорил, - отвечал Генка.
- А кому-нибудь говорили?
- Нет, не говорил. Вот только разве Василию Ивановичу, вскоре как познакомились мы с ним, говорил про то, как Сморчков заедает Олега. А так никому больше.
- А с Тейлором знаком был Василий Иванович? - спросил Андреев.
- С Тейлором? Нет. Для чего он ему? Портрет увеличивать, что ли? Мое дело другое. Я съемками увлекаюсь. На студию поступал. Аппаратом интересовался, пленкой новой. А ему что, Николаеву, в Тейлоре? Я когда рассказал ему про него, так он слушал без интереса.
- А как вы познакомились с Николаевым? - поинтересовался Андреев.
- Да тоже случайно, - сказал Генка. Не очень хотелось ему рассказывать об обстоятельствах этого знакомства, хотя, впрочем, ничего особенного не было. Если бы какой-нибудь посторонний наблюдатель проследил бы в тот день за Геннадием, он бы рассказал вот что.
Осень стояла на редкость теплая. Тихие прозрачные дни, согретые неярким солнцем, следовали один за другим И шумная, пропыленная за лето столица тоже, казалось, стала спокойней и тише. Словно смягчился быстрый стремительный темп, в котором обычно привыкли жить москвичи. Люди не стремились поскорей нырнуть в метро, не осаждали автобусы и троллейбусы. Густая толпа гуляющих заполняла нарядную улицу Горького.