8
Война еще владела мыслями людей. И ее участники при любом удобном случае с волнением перебирали в памяти пережитые ими события.
- Здесь, - рассказывал Хранич, - между Билечей и Гацко, мы упорно сопротивлялись, но уже одиннадцатого января шестнадцатого года трусливое правительство во главе с Миюшковичем запросило пардону. Условия перемирия, предложенные Австро-Венгрией, были до того унизительны, что король Никола не мог их принять. Армию распустили по домам, а король с первым министром убежали. Страна же была оккупирована. Вот так-то! А сербам все же удалось спасти свою армию... частично...
- Черная рука! - провочал кафанщик, скручивая цигарку.
- Что за рука? - спросил Алексей, глядя, как чика Драгутин берет целый стручок маринованного перца, кладет его в рот и с удовольствием жует.
- Начальник разведки генерального штаба полковник Димитриевич, по кличке Апис. Ему удалось раздобыть план австро-венгерского наступления на Сербию. В ночь на 29 мая 1903 года он повел офицеров-заговорщиков во дворец, и ненавистная династия Обреновичей была свергнута. Поэтому его можно назвать спасителем ядра сербской армии. Аписа поддерживала весьма влиятельная и сильная офицерская группа "Черная рука".
- Короля и королеву сбросили с третьего этажа, - заметил Чегодов. - Дело, кажется, не обошлось без русской разведки.
- Наверно, Обреновичи были австрийскими ставленниками, - подтвердил кафанщик. - Апис, кстати, организовал и убийство эрцгерцога Фердинанда в Сараеве. С расчетом вызвать войну.
- И какова судьба этого Аписа? - спросил Алексей.
- В 1916 году, после разгрома, остатки сербской армии очутились в Салониках, - опершись подбородком на трость, сказал чика Васо, - и нынешний король, воспользовавшись сварой в верхах, при поддержке вождя радикалов Пашича и при помощи Петра Живковича, возглавлявшего группу офицеров "Белая рука", сменил руководство верховного командования и арестовал Аписа.
- Главная причина таилась в том, - откашлявшись, начал кафанщик, поднимая стакан и глядя на отливающее рубином вино, - что австрийский император Карл, вступивший на престол после смерти Франца-Иосифа, вел разговоры с Антантой о сепаратном мире и соглашался оставить на престоле династию Карагеоргиевичей при условии, что главный виновник террористического акта на его брата будет казнен. Аписа - Димитриевича расстреляли. Регент Александр отказался подписать помилование. - Он затянулся, выпустил струю дыма, потом поглядел на Чегодова и подытожил: - Курица ряба, да перешиблена нога. В то время я был в России. В Первой Сербской добровольческой дивизии. И состоял в Югославском комитете. После революции сербские, хорватские, словенские, черногорские и наши, далматинские, социал-демократы держали крепкую связь с русскими большевиками. И мы в Одессе выступили с декларацией за создание Югославии на принципах демократии и равноправия народов.
- А у нас, - попыхивая трубкой, сказал чика Васо, - как только стало известно о революции в России, по всей лоскутной империи прокатилась волна митингов, демонстраций, забастовок. И пошло! Забеспокоились и начали кампанию за объединение под Габсбургами сербский митрополит в Сараеве Летица, и католический епископ Люблян Еглич, и лидеры народной и национально-прогрессивной партии Словении, и ряд буржуазных партий Далмации, Боснии и Герцеговины. Вот так-то!
- Как же согласился на это Николай Черногорский? - спросил Алексей и подумал: "Молодцы! И у них тут в каждой кафане свой политический клуб. И как деликатно вводят меня в курс своих дел".
- Самое главное, - сказал чика Васо, поглаживая ус, - по решению избранных после освобождения Черногории народных представителей, собравшихся двадцать шестого ноября восемнадцатого года, Черногория объединялась с Сербией. Во-вторых, черногорцы думали, что король Александр, родившийся в самом сердце Черногории, в Цетинье, вместе с молоком матери-черногорки всосет любовь к родине и будет по-отечески заботиться о бедном и вечно голодном народе. И в-четвертых, мы, черногорцы, кровно связаны с Россией. Александр был русский воспитанник, кончил Пажеский корпус. Ну а насчет того, что он подставил ножку дяде, заставил старшего брата Георгия отказаться от престола и отойти от дел отца Петра I, на это мы закрывали глаза, за что и поплатились... Поверили скрепя сердце и напрасно.
- Не поверили! Просто у обнищавших и лишившихся от голода воли народов не было сил бороться за федерацию республик, демократию, свободу и равенство. Не пошли люди за левыми социал-демократами, не созрел плод... - прохрипел Драгутин и закашлялся.
- А теперь, друзья, наполните бокалы и давайте выпьем до дна за свободу...
- Можно к вам, Алексей Алексеевич? - вдруг послышался воркующий голос Ирен Скачковой, она переступила порог, за ней вошли Кучеров, Берендс и Скачков.
- Если здесь чика Васо, то речь идет, конечно, о политике, - сказал Кучеров, делая общий поклон.
- Когда собираются мужчины за стаканом вина, они обычно говорят либо о войне, либо о нас, женщинах, - улыбнулась Ирен, глядя Алексею прямо в глаза. - Не правда ли?
- Речь шла о свободе, - сказал Алексей. - Прошу, садитесь, пожалуйста.
- О свободе или "самодрале"? - вмешался Скачков, глядя на Чегодова.
- Всяк воспринимает свободу по-своему, - кланяясь и расшаркиваясь, заметил Берендс, пропуская вперед есаула Скачкова. - О свободе слова? Действий? Мысли? Все зависит от точки зрения и зрелости индивидуума. Кадет проявляет свободу своей личности, когда убегает в "самодрал" и тем самым мучает нашего дорогого детерминистра Петра Михайловича - как отнестись к этой "неосознанной необходимости"? Подчиниться чувству долга и потребовать у кадета показать свой отпускной билет или, следуя закону вежливости, такта и ханжества, замять этот вопрос?
Все засмеялись, понимая, что Берендс целит в есаула. Понял это и Скачков и сердито буркнул:
- Долг... закон... Полагаю, что задавать неуместные вопросы в чужом доме - невежливо, а ставить в неловкое положение его хозяина - бестактно.
- Совершенно правы, - закивал головой Берендс, - вы углубили мою мысль. Понятие о такте и вежливости, как и понятие о свободе, тоже бывает разное, в зависимости от зрелости человека, да и не только зрелости. Сюда входят многие компоненты. Вежливость - нечто благоприобретенное, лишь соблюдение бытовых приличий, благовоспитанность. А такт - это нечто от господа бога, чувство меры, подсказывающее, как держать себя человеку в том или ином случае. Потому и говорят: "У него врожденное чувство такта..."
- Людвиг Оскарович, миленький, - прервала его Ирен, - лучше расскажите что-нибудь веселенькое. Ну пожалуйста!
- Хорошо! Француз открывает дверь в ванную и при виде раздетой женщины восклицает: "Тысяча извинений, мадам!" Англичанин при той же ситуации лишь цедит: "Простите... сэр". Вежливость и такт.
Тем временем на столе появились тарелки, стаканы, блюдо со сладостями и крашеными яйцами, кусок окорока и еще какая-то снедь; кафанщик разлил по стаканам вино, поднял свой, чокнулся с графином, прохрипел: "Живили!" - и отпил глоток. Все посмотрели на Алексея. Он встал и сказал несколько приветственных слов.
- И Христос воскрес! - сказала Ирен, поднимаясь и подходя к Алексею. Она была бледнее обычного, ее большие зеленые глаза, казалось, были подернуты влагой.
- Воистину воскресе! - ответили все хором.
- С вами всеми я уже христосовалась, а вот с Алексеем Алексеевичем нет. - И потянулась к нему. Губы у нее были влажные. От нее пахло крепкими духами и виноградной водкой.
Скачков криво улыбнулся и уставился в окно, черногорцы тихо заговорили о чем-то своем, видимо собираясь уходить, Чегодов стоял в сторонке и явно чувствовал себя неловко. И только Берендс, оглядев всех, заулыбался и, наклонившись к Кучерову, скороговоркой выпалил:
- Если двадцатилетний молодой человек или девушка ведут себя так, как в период полового созревания, это значит, что они еще не созрели. Я бы, пожалуй, назвал первой ступенью созревания человека способность полюбить своего ближнего, а не самого себя. Нарцисс любит в своем партнере только себя, или то, что сидит в нем сейчас, или свое прошлое, или то, каким он видит себя в будущем. А с таким миропониманием не может быть ни настоящей семьи, ни гармоничного общества, - закрыв глаза, продолжал Берендс.
- Мне кажется, - задумчиво начал Алексей, напряженно вспоминая то, что говорил Ленин, - умственная зрелость человека, а точнее, его интеллигентность начинается со "святого недовольства собой, с душевной чуткости, умения уважать другого человека и обязательного участия в делах общества, то есть гражданской активности, и еще многое другое...
- Милые мои философы, - заворковала Ирен, - однажды две молодые девушки, проскучав в гостях добрый час в обществе пожилого господина и кое-как от него отделавшись, спросили кого-то: "Кто этот скучный старичок?" - "Сократ!" - ответили им. Людвиг Оскарович, конечно, сейчас скажет: "Не в коня корм..." или еще что-нибудь в этом роде, а за меня, я надеюсь, заступится Алексей Алексеевич. Правда?
"Что ей от меня нужно?" - подумал Алексей и, глядя, как Берендс допил стакан и наполнил его снова, сказал:
- Конечно, Ирина Львовна, заступлюсь, и если кто-то сейчас на коне, то это не значит, что он может не оказаться под мухой!
- Под мушкой, под мушкой... - начал Берендс и умолк.
- Разрешите войти! - рявкнул громкий голос с порога. Все обернулись. На крыльце стояли три кадета: Жорж Гатуа, сын старого генерала, по прозванию Кинто, правофланговый первой сотни двухметровый богатырь Яковлев, по прозванию Букашка, и обезьяноподобный Петр Бережной. Кинто пришел по поручению отца пригласить Ирину Львовну, господина генерала и господ офицеров на обед, "а также и вас, господа". - И он поклонился в сторону черногорцев.
А Букашка и Петр пришли по поручению врача отвести Чегодова в лазарет.
Кадеты попрощались и ушли. Алексей, глядя им вслед, думал о Чегодове: "Неглупый парень. Надо обязательно в ближайшие же дни зайти к нему в лазарет и до конца разработать версию нашего знакомства".
Трое черногорцев, попросив передать привет и благодарность за приглашение генералу Гатуа, удалились. И вскоре с лужайки, где они устроились, понеслась старинная юнацкая песня:
Уранила Косовка девойка,
Уранила рано у неделю,
У неделю прийе ярка сунца,
У неделю прийе ярка сунца...
Песня неслась, неторопливо повествуя о событиях давно минувших лет, и навевала грусть.
- Да, у каждого народа и человека есть свое Косово, - задумчиво сказал Кучеров. - Ну что ж, господа, пойдемте!
* * *
У Гатуа к тому времени собралось большое общество во главе с директором. Речь шла о том, как встречать прибывающего через два дня генерала Врангеля. Директор корпуса уговаривал старого Гатуа командовать парадом.
Все были возбуждены, и горячо обсуждали неожиданный приезд, и с беспокойством думали, уж не последуют ли опять какие смещения и перемены.
Кадеты в тот же день узнали о предстоящем прибытии главковерха и комментировали его по-своему. Молодые, неискушенные, они наивно полагали, что Врангель едет неспроста, что грядут важные события. Они еще во что-то верили, на что-то надеялись.
Генерал Кучеров с тревогой думал о том, что с Черным бароном разговор предстоит весьма неприятный и, вероятно, чреватый последствиями.
Алексей смотрел на всю эту кутерьму и невольно вспоминал, какое удручающее впечатление произвел на него захолустный городок, заброшенный среди гор, обнесенный колючей проволокой лагерь-крепость, персонал кадетского корпуса с его устарелыми, словно покрытыми мохом, философскими концепциями, с чуждым умничающим цинизмом, пустой светской болтовней и непривычным жизненным укладом.
До последнего времени ему казалось, что он бродит в ином мире, мире теней, в огромной комнате, откуда вынесли мебель, с оцепеневшими белыми тенями на стене. И будто его самого охватывает какое-то похожее на смерть оцепенение.
Но эти последние дни показали, что в этом мертвом царстве пробиваются ростки жизни. Намечалась работа с кадетами. Был установлен контакт с Кучеровым. И Алексей надеялся в ближайшее время понять окутывающий генерала шпионский клубок, поговорить с Петром Михайловичем начистоту. Но приезд Врангеля мог внести путаницу. Даже сорвать операцию. Он понимал, что за Кучеровым сегодня же будет установлено наблюдение и откровенный разговор с ним небезопасен.
"Придется ждать! - решил он. - Врангелю Кучерова не переубедить! И все-таки ухо надо держать востро и, если потребуется, - вмешаться. Но как?"
Алексей все больше убеждался, как правы были московские товарищи, порекомендовавшие сделать все возможное, чтобы остаться на неопределенное время при кадетском корпусе и сколотить крепкое звено истинных патриотов родины, непредвзято относящихся к СССР.
Такие люди могли бы сыграть немаловажную роль среди русской молодежи, группирующейся преимущественно в университетских городах, среди юношей, напичканных идеями реванша, неустойчивых и склонных к авантюрам, их завлекают в свои ряды всевозможные белоэмигрантские контрреволюционные организации и вербуют для шпионской деятельности против Советского Союза различные иностранные разведки.
Глава четвертая
"За единую, великую, неделимую"
1
Барон Врангель вызвал Кучерова, тогда еще полковника, накануне так называемого Улагаевского рейда в августе 1920 года. Тогда представлялась возможность раскрыть глубоко законспирированную агентуру Интеллидженс сервис с его резидентом на Дону и Кубани. В своем докладе по этому делу начальник контрразведки полковник Богнар сообщал, что атаману "Всевеликого войска Донского" генералу Богаевскому известно об английской шпионской сети на Дону если не все, то почти все, и что сведения эти, видимо, дошли до них из ведомства полковника Гаевского.
Черный барон не верил ни Богнару, ни начальнику разведки Гаевскому и понимал, что они чуют гибель его корабля и готовы как крысы бежать с него. Понятна была заинтересованность Богаевского и Улагая. Следовало теперь перехитрить их всех. Поэтому главковерх, пересмотрев послужные списки и характеристики командиров полков, отправлявшихся в рейд, остановился на донском казаке Потемкинской станицы полковнике Петре Михайловиче Кучерове.
Встреча с главковерхом, которого Кучеров привык видеть на коне, среди блестящей свиты, с горящими глазами, высокого и статного - настоящим орлом, не окрылила полковника.
Правитель Юга России принял командиров полков предстоящего рейда, стоя за массивным двухтумбовым столом с темно-коричневой полировкой, и, широким жестом пригласив господ генералов и господ офицеров усаживаться, опустился в глубокое массивное кресло, обитое тисненым хромом. Окна в кабинете были занавешены салатного цвета портьерами, вдоль глухой стены висели карты Крыма, Северного Кавказа, Дона и Кубани. На совещании при обсуждении последних деталей рейда барон казался старым и усталым. Его широкие плечи опустились, огненные глаза потухли, в них залегла тоска, и весь он как-то ссутулился. Сделав несколько ничего не значащих замечаний, главковерх вяло одобрил разработанный генералами Шатиловым и Улагаем план высадки у Приморско-Ахтарской станицы десанта отборных сил армии, состоявших главным образом из офицеров, с таким расчетом, чтобы каждый полк мог бы развернуться в дивизию.
Порученец правителя, генерал Анин, поставил на стол стакан почти черного чая.
Врангель сделал глоток, другой.
- Я твердо верю, - его голос окреп, плечи распрямились, глаза заблестели, - дело наше правое! Сейчас произошло важное событие: на Кубань наложена разверстка, виноват, продразверстка. Казакам приказано сдать шестьдесят пять миллионов пудов зерна. Объявлена и принудительная закупка шестидесяти тысяч лошадей для Западного фронта Красной Армии. Это раскроет глаза казакам. Разруха, голод, отсутствие культурных сил и, наконец, блокада поставят Совдепию на колени, - он указал рукой на север, - заставят просить пощады. И тогда мы скажем свое последнее слово! И наконец - нам необходимо организовать надежную разведывательную сеть на случай неудачи. Береженого, господа, бог бережет. Поэтому при каждой воинской части будут находиться наши офицеры ОСВАГа. Прошу оказывать им всяческое содействие. - Барон встал. За ним поднялись все. - Желаю удачи! С нами бог! До свидания, господа! Поздравляю с походом! Генерала Кучерова прошу остаться.
Кучеров слушал главковерха с недоумением и тревогой. Он все же не думал, что конец так близок. Особенно врезались в память жест и угроза барона сказать свое слово, когда разруха, голод и блокада поставят Совдепию на колени. Кого? Их братьев и сестер, отцов и матерей! Заставят умирать от голода их детей, близких?.. И ради чего? Ради расплывчатой, половинчатой и лживой идейки о "единой, великой, неделимой", как изволил выразиться сам правитель Юга России? Разве мало было пролито крови? Не разрушена экономика страны? Не придушены культура, мораль? Мало! Нужна еще блокада? Интервенция "союзников"?
- Генерал, - сказал Врангель, усаживаясь и приглашая Кучерова жестом занять место в кресле напротив, - не удивляйтесь, уже подписан приказ о вашем производстве. Мне характеризовали вас как умного молчаливого человека - болтунов я терпеть не могу, - отличного разведчика и следопыта, и потому решил вам поручить весьма деликатную миссию. - Он потер лоб и продолжал: - Как ни стыдно признаться, но наша разведка хромает на обе ноги. Провал следует за провалом. Все попытки организовать в советском тылу ударные силы неизменно терпят неудачу. Увы, в отличие от коммунистов наши господа офицеры нестойки, а порой даже продажны. Который раз терпит фиаско даже такой опытный подпольщик, можно сказать, бог конспирации, как господин Савинков. Мало того, Богнар и Гаевский по долгу службы в той или иной мере связаны с английской, французской, американской, немецкой, польской, румынской, японской разведками, и в случае невзгоды никто не знает, как они себя поведут. Вам должно быть понятно, почему я решил обратиться к вам. - Барон поглядел на дверь.
Кучеров тоже невольно оглянулся и подумал: "Никому не верит".
- Ваше высокопревосходительство, - начал он не решительно, - я солдат, болтливостью не отличаюсь. Не ходил и в трусах. Не раз доводилось на германском фронте брать "языка", но в шпионских делах, извините, не мастак, не знаю, как и приступиться. Потому буду просить...