- Я мало с ним знаком. Иван Иванович был адъютантом Корнилова, работал в ОСВАГе, подвизался без успеха не то у Раевского, не то у Богнара. Ну-с... Там, дорогой князь, бишь, Алексей Алексеевич, работают люди с железными нервами и живым умом, а Иван Иванович... Это не то... Он возглавил комиссию по расследованию "Клуба самоубийц" и тут окончательно потерпел фиаско и был назначен воспитателем в Крымский кадетский корпус. Теперь его переводят в Донской, преподавать французский язык в младших классах. Чудненько, а? - В словах Мальцева звучала досада. - Связи у человека в верхах...
- А кто это, Богнар и Раневский? - спросил Алексей, хотя отлично знал, что полковники Богнар и Раевский ведали врангелевской контрразведкой и разведкой. "Для чего он все это мне рассказывает? Уж не думает ли вербовать? Или просто не привык к этому банатскому вину, которое развязывает язык?"
- Не Раневский, а Раевский! Богнар и Раевский, собственно, заплечных дел мастера, "охранка" Врангеля, если хотите, "Тайная канцелярия". Страшные люди, не к ночи будь помянуты! - и Мальцев засмеялся. Потом с сожалением посмотрел на опустевший графин, нерешительно взглянул на официантку, махнул рукой, взял стакан, небольшими глотками выпил вино до дна, вытер усы и встал:
- Ну-с, молодой человек, не довольно ли? Это чертово вино действует...
- Как "рука Москвы", - подмигнул Алексей.
- Да, нагнали страху на нас большевики после дела Савинкова! Все в штаны наклали! - Мальцев неверными шагами двинулся к выходу.
Алексей понял, что сам войсковой старшина вряд ли доберется до гостиницы, взял его под руку.
2
На другой день Алексей просидел добрых два часа в городском саду, обдумывая дальнейший план своих действий, и все более приходил к убеждению, что из Белой Церкви ему срочно надо ехать в Белград. Вчерашний разговор полковника Павского с Мальцевым страшно его заинтриговал. Конечно, поверить в то, что случайно сразу напал на след готовившейся операции, связанной с документами, находящимися у Кучерова, он не мог. Мальцев был сильно пьян, Алексей проводил его до гостиницы, намереваясь еще и там продолжить беседу, но Николай Александрович умел держать язык за зубами. И все-таки на вопрос: "Будет ли Александр Павлович в Белграде?" - Мальцев, ничего не заподозрив, ответил: "Нет, генерал Кутепов выехал в Париж". И Хованский даже вздрогнул: Кутепов - это же начальник разведки РОВСа. А ведь Петром Михайловичем зовут Кучерова! Затем Мальцев сказался занятым, признался, что его скоро в гостинице навестит Павский, с которым они поедут в Белград.
В Белой Церкви у Хованского возникло удивительное чувство: городок напомнил ему родной Воронеж, детство, юность... Вот за воротами сада проходит парами класс институток в белых пелеринах с чопорной классной дамой в какой-то невероятной шляпе. Институтки исподтишка бросают на него любопытные взгляды с лукавинкой. "Что за офицер сидит на скамейке?" Проходит в черной рясе монах, смиренно опустив долу глаза. Продефилировали две дамы, эдакие "старые барыни на вате". Одна из них бесцеремонно оглядела его в лорнет.
Сегодня воскресенье, и в городе много кадет. Они разгуливают по улицам группами и парами. Вот по аллее сада идут три кадета. Они увлечены разговором. Один из них, среднего роста, с "Георгием" на груди, сутулый шатен, его узкое, похожее на щучью морду лицо, вытянутый нос с горбинкой и колючие зеленоватые глазки до боли напоминают кого-то из далекой юности. Алексей мучительно напрягает память. Тем временем один из кадет хлопает "щучью морду" по плечу и говорит:
- Пошли выпьем по стаканчику, тряхни мошной!
- И в самом деле, Околов, не будь сквалыгой! - берет его под руку другой.
- Нету монеты! - блеет тот, как козел, и тут же, заметив сидящего на скамейке офицера в морской форме, показывает глазами на него товарищам. И они, поправив пояса и одернув рубахи, лихо откозырнув, проходят мимо.
"Черт! Каким образом? Да, несомненно, сын Околова, жандармского ротмистра Сергея Околова! Человека из той страшной ночи..." Хованский смотрит вслед удаляющимся трем кадетам, а перед глазами живо встают картины из далекой юности.
...Снежная, на редкость лютая зима 1905/06 года. Сугробы в Воронеже достигали крыш. Свирепые бураны выли как волки, крутили мелкий снег. Серые дни сменялись беспросветными сумерками, а за ними полз мрак. В городе шли аресты. Реакция торжествовала.
Алексей, в ту пору Лешка, приехал домой на каникулы. В новенькой форме. Неуклюжий подросток, ученик Севастопольского мореходного училища. Старался говорить басом, хоть и часто давал петуха, выставлял вперед грудь, разворачивал плечи, задирал нос и щеголял, иногда невпопад, морскими терминами.
На богоявление впервые за много дней проглянуло в морозной утренней дымке зимнее солнышко. Низовок сдул за ночь со скованной льдом реки снег. И с высоты Хазарских урочищ река казалась среди белой долины ультрамариновой лентой, а сверкающие всеми цветами радуги ледяные кресты и голубцы у Иорданской черной проруби напоминали большую агатовую брошь в алмазной оправе.
Дождавшись конца службы, Лешка пошел домой, как вдруг увидел отца. Тот подавал рукой знак какому-то высокому мужчине в суконном кафтане, смазных сапогах и теплом картузе. Получив ответный знак, отец повернулся и быстро зашагал прочь.
Лешка растерялся. Отец, преподаватель словесности воронежской гимназии, в бога не верил и никогда в церковь не ходил, а тут явился на водосвятие. И потом этот явный признак волнения - вытянутая шея отца. А мужчина в суконном кафтане, с виду рабочий, потоптавшись с минутку на месте, двинулся вслед за отцом. Здоровенный мордастый парень поглядел воровато вслед рабочему и вдруг подморгнул стоящему в пяти шагах от него еще одному человеку, кивнул головою в сторону шедшего отца и направился следом. И мордастый парень, и его приятель были одеты одинаково. Оба в длинных пальто с мерлушковым воротом и таких же шапках. И даже лица, верней, их выражения, были такие же. Оба напоминали ищеек. Их цепкие взгляды, словно принюхивающиеся к чему-то носы, настороженные уши вызывали в Лешке чувство гадливости, он угадал, что они следят за отцом и опасны для него. Это и заставило его пойти за ними.
Так они и шли: впереди - Хованский-старший, за ним рабочий, потом два шпика, а следом незаметно продвигается Лешка.
У ворот Митрофановского кладбища рабочий свернул в сторону, за ним последовал один из шпиков, а отец, второй шпик и он, Лешка, вошли в ворота на территорию кладбища.
Отец остановился у могилы Кольцова. Лешка как-то приходил сюда летом. Тогда было зелено, пели птицы. На цоколе из серого мрамора лежал небольшой венок из красных маков и васильков.
Теперь кругом бело и голо. Тишину нарушал лишь перезвон монастырских колоколов да скрип снега под ногами.
У памятника Кольцову отец прислонился к стволу плакучей березы. Мордастый спрятался шагах в пятидесяти за можжевеловый куст. Лешка тоже остановился и присел за оградой, и вдруг отчетливо понял: "Надо выручать отца!" И когда за поворотом показался мужчина в шубе, он выбежал на середину дороги и громко крикнул прячущемуся за кустом шпику:
- Эй, дядя, чего там делаешь? Сейчас сторожа позову! - И, сложив рупором ладони, повернулся и заорал во все горло: - Дядя Андрей! Тут вор прячется! - и кинулся в сторону домика кладбищенского сторожа.
Человек в шубе с поднятым воротником и в надвинутой на глаза меховой шапке резко повернулся и зашагал прочь, все ускоряя шаг...
Радостный и возбужденный Лешка побежал домой. Вскоре пришел отец. Раздевшись, он обнял сына и повел в кабинет.
- Ты спас это! - Отец вынул из кармана пакет и положил в ночной столик...
В тот вечер Лешка долго лежал в постели, не смыкая глаз прислушивался, как завывает в трубе ветер и хлещет ветками ивы по стеклам окна, как заливисто с хрипотцой лает собака. Во сне ему не давал покоя мордастый шпик. И вдруг его будто кто-то толкнул. Он в тот же миг проснулся и сел. Была глухая ночь. Ник злобно лаял у крыльца. Тревога охватило все существо Лешки, перерождаясь в липкий, отвратительный страх. Лешка не выдержал и тихо позвал мать. Никто не откликнулся. Тогда он вскочил, босиком, в одной рубашке кинулся в спальню матери. Кровать была пуста.
"Что-то случилось! Не трусь! Возьми себя в руки!" И Лешка неторопливо, осторожно направился к спальне отца. Его тоже не было. Из-под закрытой двери в кабинет пробивалась полоска света. Лешка подошел, взялся за ручку и услышал чей-то неприятный блеющий голос:
- Ну вот, милостивый государь, доказательства налицо! Как только вам не стыдно. Почтенный отец семейства, бывший офицер, преподаватель гимназии и занимаетесь такой мерзостью!.. В революцию играете! Марксистом заделались... Позор!
- Мне, господин Околов, быть марксистом и, как вы изволили выразиться, играть в революцию не стыдно. Увы, не сгорают от стыда и душители этой революции...
- Погодите-ка меня пропагандировать, господин Хованский! Эй! - позвал он кого-то из другой комнаты.
- Что прикажете, ваше благородие? - рявкнул зычный голос из гостиной.
- Возьми двух понятых и обыщи остальные помещения.
Лешку словно жаром обдало: "Пакет! Большой полотняный конверт лежит в ночном столике!" Он кинулся к столику, схватил конверт, сунул его под рубаху и побежал к себе, юркнул под одеяло. Сердце учащенно билось, отдавая в виски. Леша закрыл глаза и постарался успокоиться.
Вскоре он услышал шаги, разговор в отцовской спальне. Еще несколько томительных минут, и голоса переместились в комнату матери.
- Если вы настаиваете на обыске комнаты сына, то я разбужу Алешу, - сказала мать.
- Таков наш тяжелый долг. Благодарите мужа. А мальчика можно и не будить. Мы тихо...
Они вошли на цыпочках. Кто-то, тяжело ступая, приблизился к его кровати и грубо сорвал одеяло. Лешка невольно вскрикнул и сел, и тут же, ослепленный фонарем, прикрыл рукою глаза.
- Как вы смеете его пугать! - гневно крикнула мать и, оттолкнув жандарма, заслонила Лешу своим телом. - Вставай, Алеша, к нам пришли не разбойники, а просто невежливые люди. Они что-то ищут. Оденься, сядь в сторонку и не отвечай на их вопросы...
- Помолчите, мадам, не то я прикажу вас вывести, - проблеял, входя в спальню, жандармский ротмистр.
"Как козел! - подумал Лешка, натягивая кальсоны. Пакет под рубашкой сполз на живот и пришлось его спрятать за пояс. - Если заметят, выгонят из училища, или посадят в тюрьму для малолетних, или отправят в Вольский корпус".
Тем временем в комнатах дома шел обыск. Бесцеремонно выбрасывали из шкафа вещи. Заглянули в тумбочку. Разрыли постель. Обстучали стены.
В форме ученика мореходного училища Леша стоял перед жандармским ротмистром. Тот оглядел его с ног до головы:
- Вы Алексей Хованский?
- Так точно! - рявкнул Лешка, тараща на ротмистра глаза.
- Потрудитесь точно ответить на мои вопросы!
- Есть ответить на вопросы!
Мать удивленно посмотрела на сына. В ее глазах проглянула грусть.
- Кто бывал в последнее время у вас в доме?
- Не могу знать!
- Вы не видели отца в обществе человека с крючковатым носом, карими глазами и черными усами? - спросил Околов.
- Не могу знать! - гаркнул Лешка, догадываясь, что его спрашивают о рабочем, которого он видел на кладбище.
- А что вы знаете? - заорал, в свою очередь, Околов.
- Не могу знать! - в тон ему проревел Лешка.
- Довольно... Можете идти в гостиную. И вы, мадам, тоже. - Ротмистр отвернулся и позвал своих помощников.
- Эй, Стоянков, Мокрятин, и вы, понятые, проходите в следующую комнату.
Взяв под руку мать, Лешка направился с ней в гостиную. Там в кресле сидел отец. Взглянув на сына, он невесело улыбнулся.
Лешка приблизился к нему, поцеловал в щеку и прошептал на ухо:
- Пакет у меня под рубахой. Что с ним делать?
Хованский-старший удивленно посмотрел на сына, и в глазах его вспыхнула радость.
- Сожги его, Лешенька, и позабудь...
...Хованский поднялся со скамьи. Голоса веселых парней удалились за деревья. "Околов... Околов... Неужели здесь, в Белой Церкви, находится тот самый жандармский ротмистр, по вине которого преждевременно погиб отец? Пока судьба свела меня здесь только с его сыном".
Алексей медленно двинулся по аллее сада к выходу на улицу. Там по тротуару шли неторопливо люди. Если остаться в городке, то можно встретить и еще кого-нибудь из старых знакомых, а то и нарваться на неприятность. Мальцев по поручению Кутепова приехал за Павским. Они оба разведчики. Но что заставило интересоваться Кучеровым? Значит, генерал на подозрении. И вполне вероятно, что действия английской разведки уже замечены "внутренней линией" белоэмигрантской армии. Мысль перекинулась на Ирен Жабоклицкую и Скачкова. Скорее всего, охотясь за документами Кучерова, эта парочка действовала неосторожно. Надо спешить! Случай - великий комедиант!
Размышляя на ходу, он направился по главной улице, свернул в проулок и зашагал к небольшому одноэтажному домику за палисадом, чтобы распрощаться с хозяйкой, у которой пробыл всего лишь неделю. Алексей знал, что поезд на Белград отходит вечером.
3
В Белград Алексей приехал рано утром. Весь день он знакомился с городом, и вот к вечеру поднялся на западную стену древней, некогда грозной крепости - Калемегдан. Здесь согласно инструкции он должен встретиться с товарищем Иваном на последней или предпоследней скамье. Сегодня двадцатое апреля, первый день, когда на встречу выйдет товарищ Иван. Он должен быть в плаще, на голове у него будет тирольская шляпа с пером. Алексей узнает его по суковатой трости с серебряным набалдашником.
Алексей пришел сюда на час раньше, хоть делать этого нельзя: запрещено инструкцией. Огненно-красное заходящее солнце нависло над самой Савой, ее мутные воды смешиваются с темной синькой Дуная, чуть тронутой золотом у правого берега. Но вот все медленно блекнет, чтобы наконец слиться с наступающими с востока сумерками. Далеко за излучиной Дуная краснеют черепичные крыши Земуна.
Алексей стоит у парапета. Кругом ни души. И вдруг его ухо улавливает ритмичное позвякивание железа. Кто-то идет, ударяя наконечником трости о камни. Скоро к нему приближается человек небольшого роста, худощавый, на лбу шрам... - точно такой, каким должен быть по приметам "товарищ Иван".
- Вы позволите? - Он приподнимает шляпу с широкими полями и занимает место на скамейке.
- Пожалуйста! Дунаем и Савой можно любоваться и днем и ночью, - говорит Алексей слова пароля.
- Ночью ничего не увидишь! - отвечает незнакомец и протягивает для пожатия руку. - Будем знакомы... Я товарищ Иван.
- А, Иван Абросимович!
- Ну а теперь рассказывай! - говорит товарищ Иван.
- О чем? - удивляется Алексей.
- О чем хочешь! Все для меня интересно. Я здесь не первый год, изголодался по новостям с Родины...
Просидели они часа два. Никто не мешал их беседе. И чего только не коснулись в разговоре!
Алексей подробно изложил, как в кафе Белой Церкви невзначай подслушал беседу Павского с Мальцевым, и высказал Ивану Абросимовичу свое предположение:
- Мне кажется, Павский охотится за списками генерала Кучерова...
Иван задумался.
- Случая упускать нельзя, - проговорил он тихо. - Придется тебе немедленно ехать в Билечу вслед за Павским... Подробности твоего поведения еще обсудим.
- Генерал Кучеров там? - поинтересовался Хованский.
- Должен быть...
- Значит так, - резюмировал товарищ Иван, - завтра утром идешь к военному агенту, расскажешь свою легенду. Сошлешься на свое знакомство в Белой Церкви с полковником Павским, от которого ты узнал о том, что в Донском кадетском корпусе собираются налаживать старую австро-венгерскую гидростанцию, попросишь направить тебя в Билечу. А теперь пойдем. - Он посмотрел на часы. - Покажу тебе ночной Белград.
Была теплая весенняя ночь. Иван Абросимович снял плащ.
На улице Князя Михаила корсо было людно. Они двинулись с потоком гуляющих в сторону Теразии и очутились на площади возле оперного театра. Здесь шумно и весело. Часть площади занята столиками. Бегают как угорелые официанты, разносят лимонад, бозу, халву. Тут много учащейся молодежи, потому что близко университет.
- А рядом "Албания" - знаменитая кафана-ресторан, - рассказывает Иван Абросимович, - место, куда приходят писатели, купцы-тузы. Тут все чинно, спокойно. Но иногда кто-нибудь из толстосумов кутит с приятелями...
Алексей с любопытством смотрит на нарядных гуляющих. В ярко освещенных витринах ресторанов, кафе, кабачков выставлены огромные лангусты и омары в окружении салатов, в окна видно, как жарят на вертелах поросят, ягнят; прямо на улице на мангалах потрескивают над рдеющими углями чеванпчичи и ражничи. В просторных залах плачут надрывно скрипки венгерских и цыганских капелл, гремят тарелки, ухают барабаны оркестров, и под этот грохот на подмостках завывают полуголые певички. На улицу из открытых дверей и окон вылетают пьяные выкрики, веселый смех и громкая перебранка.
- Вон гостиница "Москва", - Абросимович кивает в сторону высокого шестиэтажного здания, облицованного зеленым и желтым кафелем и крытого какой-то необычной черепицей, - это излюбленное место "мышиных жеребчиков", то есть приезжих коммерсантов, в ресторане собираются шпики и шпионы всех мастей. Они не горланят, не напиваются и не объедаются, а спокойно сидят за кружкой пива или за чашкой кофе и поглядывают на проходящих по улице женщин, тихо перекидываясь словами. Одни сидят, точно на вокзале, и ждут, другие прислушиваются к разговору соседей, третьи будто за кем-то следят...
Миновали "Москву". Толпа поредела. Абросимович берет Алексея под руку:
- Если завтра военный агент даст тебе удостоверение и рекомендацию в Донской кадетский корпус, тотчас пойдешь к уполномоченному по русским делам, а от него в полицию, к Губареву: он ведает русским отделом. Завтра же вечером уедешь в Билечу, с тем чтобы в субботу быть в Требинье. Дело в том, что в Билече есть небольшая, но активная коммунистическая организация, ее возглавляет черногорец Васо Хранич. Я никогда его не видел. Говорят, большой чудак, отпрыск древнего рода. Мать у него русская, из семьи декабриста. Он может тебе пригодиться, поскольку дружит с каким-то грузином-генералом, которого в кадетском корпусе очень уважают. В пятницу и субботу у них конференция: готовятся к Первому мая, к маевкам или демонстрации...
- Ясно! А где я его найду? И каков он собой?
- Завтра я все уточню, а сейчас смотри: налево, где у будки стоит гвардеец-часовой, королевский дворец, а напротив, в этом сером одноэтажном здании, живет бывший царский посол Штрандман и военный агент, полковник Базаревич.