- Вечером вы ничего подозрительного не заметили? Может, муж был взволнован?
- Пятнадцатого пришел поздно и подвыпимши! Все пивом наливается.
- Ну ладно, на днях повидаемся, а его скоро отпустим, надо, чтобы он помог нам установить личность одного человечка! До свидания!
Женщина открыла было рот, чтобы что-то спросить, но передумала. И только улыбнулась:
- Всего добренького!
Они вышли на улицу.
- Поверила или нет? Как ты думаешь? - спросил Ольшевского Колков. - О чем ты с ней разговаривал? Нигде не сорвался?
- Кажется, все в порядке. Я ей вскользь бросил, будто я работник органов безопасности Ростова, что мы поймали крупную птицу. Конечно, к-к-комплименты сыпал. Аппетитная баба, н-ничего не скажешь!
Пройдя до угла, они свернули в переулок и вскоре очутились на футбольной площадке, где около беседки их поджидали Чепурнов, Бережной, Дурново и Блаудис.
- Ян Кришевич, дорогой, - взяв Блаудиса под руку, сказал Колков, - в ту дождливую ноябрьскую ночь разговор в этой беседке происходил в моем присутствии. Я стоял у задней стены и слышал все от слова до слова. Не вздрагивайте! Мы не работники ГПУ. Мы ваши друзья. Не верите? - Колков шепнул на ухо Блаудису пароль, потом привел несколько подробностей: первые произнесенные Околовым фразы, где стояла бутылка с водкой, какой колбасой они закусывали.
- У меня безвыходное положение. Делаю что могу. Дозвонился, когда ваш поезд уже отбыл. Я ведь советовал вашему другу сделать пересадку. Жена секретный осведомитель... - он безнадежно развел руками.
- Была, - сказал Ольшевский.
Блаудис отшатнулся от него и вытаращил недоуменно глаза.
- Таков приказ центра. Вы сегодня же уедете вместе с нами, чтобы вам больше не дозваниваться.
- У меня тайник, надо взять оттуда документы и...
- Надеюсь, не в доме?
- Нет, конечно.
- Тогда успеете. Утихнет все, приедете и возьмете, что нужно. Поселитесь в Армении, неподалеку от границы. Вот паспорт, деньги и все такое прочее, - и сунул ему в руку толстый бумажник. - Придется только краситься и сбрить усы. Все это просто, а сегодня в семь двенадцать покатим в Орджоникидзе. Молочница к вам утром ходит?
- Мы берем молоко в магазине.
- А соседи утром заглядывают?
- Как будто нет, я ведь рано ухожу на работу, - механически, как автомат, отвечал явно потрясенный и сбитый с толку Блаудис. - Вы жену убили?
- Да, вам туда ходу нет! За все будете в ответе, - сказал Колков и подумал: "Если она нам поверила, то дня три звонить и поднимать тревогу не станет. А в НКВД решат, что Блаудиса утопили в реке, после того как найдут его шапку у моста". - Вам надо бросить пить пиво. Похудеете килограммов на десять-пятнадцать и все будет хай лайф!
Блаудис опустил голову, потом поднял ее, окинул всех взглядом и с какой-то тоской в голосе сказал:
- Молодые вы все, зеленые, не знаете, что такое советская разведка. Делать нишиво нельзя, трудно!
- Не ковегкайте язык! Вы можете говогить пгавильно, - заметил Чепурнов. - Кое-что все-таки мы сделаем как-нибудь! Чегт!..
Вечером они были в Орджоникидзе, на следующий день любовались красотами Военно-Грузинской дороги, бурным Тереком, древними развалинами и красавцем Казбеком. А еще через день были в Ленинакане. Тут Блаудису и предстояло снять квартиру.
Послонявшись по городу и убедившись в том, что Блаудис устроен на местожительство, можно было ехать в Тбилиси.
Но едва они оставили Блаудиса на квартире, как за ним пришли два милиционера и повезли в Краснодар.
7
Колков шел по улице Мачабели и, заглянув в духан, встретился глазами с Авчинниковым. А спустя минуту тот пожимал ему руку, просил прощения за историю в Феодосии и чуть не со слезами на глазах рассказывал, что у него в вагоне вытащили деньги и пистолет.
- Я был в Воронеже, потом хотел попытать счастья в Тифлисе и вот на тебе! По пути обворовали, уехать не на что! Помоги! А где ребята? Где Кацо?
Что оставалось делать? Колков согласился выручить товарища.
Вскоре все шестеро сидели на берегу Куры и под журчание ее вод обсуждали, как жить дальше. Обсуждение перешло в спор. Колков советовал разъехаться и порознь устраиваться на работу. Чепурнов настаивал, чтобы уехать всем в Турцию.
- Вася съездит за оружием, - предложил он, не глядя на Дурново, - имея одиннадцатимиллиметровые пагабеллумы, бомбы - пробьемся силой! Чегт! Иначе нас ского переловят как куропаток! Мы достаточно уже наследили. ГПУ наступает нам на пятки... а до гганицы рукой подать...
- Делать тут, конечно, нечего, но, уходя, следует хлопнуть дверью. Мы же ради диверсии ехали. Ты, Вася, поезжай за оружием, а мы покуда махнем в Москву. И дай мне свой пистолетик, - щурясь на Дурново, сказал Авчинников.
- Если дверью хлопнете, то попадем прямо в рай, - засмеялся Дурново. - Но я поеду с вами в Москву.
- А у меня брат в лагере, - губы Ольшевского продолжали что-то шептать, он побледнел, потом начал наливаться кровью. - Старуха мать уборщицей работает за кусок хлеба... Ненавижу!
Колков хотел что-то возразить, но счел удобным помолчать и подумал про себя: "Как я раньше не замечал? Ольшевский настоящий псих! Чепурнов - пьяница. Авчинников - неврастеник". Потом поглядел на Бережного, который спокойно смотрел на Мцхетский замок:
- Каждому из нас дали по восемь-десять тысяч рублей, и мы за два месяца ухитрились почти все растранжирить! - вдруг жестко заговорил Колков. - А что мы сделали? Да ничего! Одно пьянство.
- Мы хотели заявить о себе широчайшим массам, - многозначительно произнес Чепурнов. - Какого черта ты, Шура, отвалил столько деньжищ этой рыжей сволочи, Блаудису? Надо было экспроприировать его "тайник", а самого шлепнуть там же под мостом и пустить по реке. А то вон друг в беде, - он указал рукой на Авчинникова, - а ты, мон шер, хоть бы хны!
- Где же я возьму? Нет у меня денег! Пусть каждый на себя рассчитывает! Я не вор, чужих денег присваивать не буду. Ясно? - Колков свирепо оглядел товарищей и продолжал: - Кто за то, чтобы разъехаться и устраиваться на работу?
- Я еду в Москву, а вы как хотите! - упрямо заявил Ольшевский.
- И я, - ощерился Авчинников. - На последние!
- Я тоже поеду с вами, - подал голос Дурново. - Надо действовать! Стрелять! Взрывать!
- Хе-хе! Была не была! Руку, друзья! - воскликнул Чепурнов. - Поеду с вами! Бережной молчал.
- О чем задумался, детина? - толкнул его локтем Ольшевский. - Страшновато? Ты в "благоразумных" не ходил в ка-а-а-детском корпусе?
- Нет, не ходил! - сказал спокойно Бережной и улыбнулся. - Но зима на носу, а мы без денег, без жилья...
- Ладно, черт с вами! - вдруг сказал Колков. - Поедем в Москву, погибать, так с музыкой!
7 ноября утром с Павелецкого вокзала они направились по Новокузнецкой к центру и вышли к Устинскому мосту. Дальше не пускали. По Раушской набережной они дошли до Москворецкого моста.
Военный парад заканчивался. Шли с грохотом танки, с гулом проносились над крышами домов самолеты.
С раскрытыми ртами смотрели они на могучую боевую технику и ничего не понимали. Еще недавно поляки утверждали, что советские танки сделаны из фанеры.
- Показуха! - выдавил наконец неуверенно Авчинников. - Откуда взялись танки?
- Для иностранцев, - вздохнул Чепурнов.
- Согласен с вами, - поддержал их Бережной, - это большевики бывшим интервентам зубы показывают.
Все пятеро удивленно взглянули на него, но промолчали. Площадь заполнялась колоннами демонстрантов. Доносились отдельные возгласы, приветствия, где-то впереди играл оркестр.
- Потопали, - сказал Авчинников, - там дальше вольемся в колонну.
Переулками, проходными дворами они добрались до Большой Бронной. Тут стояла длинная колонна.
- К вам можно присоединиться? Отстали мы, - подойдя к хвосту, спросил Чепурнов.
Один из демонстрантов, бойко разговаривавший с соседом, удивленно пожал плечами и ухмыльнулся. Другой что-то крикнул идущим впереди, а третий, окинув их внимательным взглядом, сердито бросил:
- Посторонних пускать в колонну строго запрещено. Ступайте-ка лучше домой, пока вас не забрали. Совесть надо иметь!
- Да они вроде бы и не пьяные, - заметил кто-то из колонны.
- Мы приезжие, не знали, что такие строгости, - сказал Бережной, - пойдемте, ребята!
Они быстро отошли, провожаемые настороженными взглядами притихшей колонны. Потом свернули за угол и вскоре очутились на Палашевском рынке. Побродив по рядам, вернулись на Москворецкий мост.
- Сейчас я все у-у-уст-трою, п-п-покажу к-к-крас-ную книжечку и нас пропустят, - сказал Ольшевский, ощупывая карманы, - где же она, черрт!
Книжки он так и не нашел.
- Сматываемся, и побыстрей! Кажется, за нами шпик увязался. Влипнем не за понюх табаку! - прошипел Авчинников и быстро зашагал прочь. Остальные, изредка опасливо озираясь, последовали за ним.
Через час они сидели на скамейке в парке Горького и, не глядя друг другу в глаза, обменивались короткими фразами. Обескураженные, не веря больше в себя и товарищей, подавленные мощью боевой техники. Они были полностью деморализованы, но еще представляли опасную террористическую банду. "Дальнейшее пребывание на свободе эмиссаров НТСНП считаю нецелесообразным", - докладывал Николай Николаевич.
...Первыми были арестованы Авчинников и Дурново. На следствии они показали, что в Днепропетровске проживают Волков-Войнов-Колков Александр Георгиевич и Андросов-Молодцов-Ольшевский, что Чепурнов уехал в Одессу, а Вихрев-Карпов-Бережной на Дальний Восток.
На первом допросе Волков-Войнов-Колков пытался покончить жизнь самоубийством, бросившись головой на отопительную батарею, получил тяжелое повреждение. Был отправлен в Москву и помещен в больницу Бутырской тюрьмы, где он пробыл до февраля 1941 года.
23 мая 1941 года он был приговорен к высшей мере наказания. Та же участь постигла и его террористов-сообщников.
Через месяц началась Великая Отечественная война.
Глава одиннадцатая
Железо и окалина
1
В годовщину столь нашумевшей операции "Кристалл - нахт" десятого ноября 1938 года, когда во всех городах Германии и Австрии запылали синагоги, а в витрины магазинов полетели камни и тысячи еврейских семей лишились своих кормильцев, барон Людвиг фон Берендс в Белграде на Крунской улице в особняке принимал комиссара гестапо при немецком посольстве Ганса Гельма.
Когда обильный завтрак с возлияниями близился к завершению и затылок майора достаточно покраснел, уши стали пунцовыми, язык болтливым, а глазки маслеными, Берендс завел разговор на скользкую тему, начав с анекдота о толстом Геринге. Ему хотелось спровоцировать Гельма на какую-то болтовню, чтобы можно было потом держать сына мюнхенского извозчика в руках. Тем более что Берендс прошел "школу" Канариса по разным уловкам.
А спустя пять минут, когда Гельм сам стал подшучивать над Герингом, Берендс заулыбался, защелкал каблуками, закланялся и, приложив руки к груди, залепетал:
- Тысяча извинений, но у меня неотложное дело. Не прощаюсь с вами, дорогой и многоуважаемый Ганс, надеюсь скоро вернуться. Ирен, позаботьтесь, чтобы наш гость не скучал. Я приеду часа через полтора. Прощайте, мой ангел, и берегитесь этого ловеласа!
Оставшись наедине с Ирен, и без того пьяный от вина и близости красивой женщины, сластолюбивый немец раскис окончательно и выболтал, неожиданно для себя, свое самое сокровенное. Поглаживая ей колено и все больше возбуждаясь, он, бахвалясь и пыжась, рассказал, что в свое время не раз захаживал с фюрером в "Парадиз", и "девочки", хихикая, шептались, будто Адольф страдает особой формой мазохизма. И пустился в такие подробности, что даже далеко не брезгливая Ирен заткнула уши и заставила его замолчать. Вся эта сцена, как и почти все разговоры, которые велись в этом особняке, записывались на магнитофонную ленту.
Прошло несколько дней. И вот, возвращаясь с Ирен поздно вечером из гостей, войдя в дом, Берендс почувствовал неладное.
- Майн гот! Выемка! - взвизгнул он не своим голосом, поднимая с пола оборванную нитку. И ринулся в фотолабораторию, где находилось записывающее устройство и был сейф с магнитофонными лентами.
Ирен последовала за ним.
- Стойте! - приказал он. - Зажгите всюду свет и обойдите комнаты.
Когда спустя минуту Ирен пришла обратно, он обернулся на ее шаги и простонал:
- Нет ящика с лентами! Доннерветтер! - и ударил кулаком по столу.
- Может, позвонить в полицию?! - неуверенно пробормотала Ирен.
- Дура! Безнадежная дура! Какого черта ты сегодня потащила меня в гости?! Будто чувствовал... Майн гот! - Он начал креститься мелким крестом. - Неужто и тайник обнаружили? - и как-то нерешительно протянул руку к задней стенке сейфа и нажал на незаметную пружину. Тайник был пуст. - Так и есть... Все пропало... - безнадежно прошептал он и весь обмяк.
- Разве я вам не говорила, что такую вещь, как магнитофонная лента с дурацкими высказываниями этого идиота Гельма, не следует держать дома! А теперь, оказывается, я виновата, я дура! - разъяренно накинулась на него Ирен.
- Кто мог это сделать? Кто? - не слушая жены, спрашивал самого себя Берендс, бегая по маленькой комнатушке, предназначенной, вероятно, для прислуги, где стол с записывающим устройством и фотоувеличителем занимал добрую ее половину. - Сам Гельм? Или югославские фашисты? Или Губарев? Нет! Но кто?..
- Хованский! И виноваты в этом вы, мой мудрый повелитель! Помните, когда пришел Алексей Алексеевич, вы включили магнитофон? В гостиной щелкнуло так, что только дурак мог не догадаться! Это он!
- А может, Павский решил взять реванш за прошлое?
- Ван Ваныч спелся со Скородумовым, а тот сотрудничает с нами. И уж конечно, не Ганс. Он ничего не помнит, что говорил.
- Проклятье! - простонал Берендс, ударившись ногой о стул и со злостью отшвырнув его в угол. - Дрек! - И вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.
Поглядев с каким-то мистическим ужасом на сейф, Ирен последовала за мужем. Он стоял у буфета в столовой и наливал коньяк в чайный стакан, руки его дрожали, лицо было искажено страхом, в уголках губ пузырилась пена. Осушив залпом стакан, он подошел к креслу и тяжело опустил в него грузное тело.
- Вы правы, только Хованский мог это сделать! Типичная работа американской Си-ай-си. - Он с силой сжал кулаки. - Надо действовать! И как можно скорей... пока тот не успел передать...
- Не надо было с ним связываться, - закричала Ирен. - К тому же он, наверно, заметил за собой наблюдение. Вот и хочет держать нас под прицелом.
- Чепуха, за ним сейчас никто не следит. Ребята только выяснили, что он раз в неделю бывает в Калеменгдане, обычно после работы. И раз в неделю, тоже вечером, посещает ресторанчик "Якорь", где столуются офицеры-летчики. Живет аскетом, у него нет постоянной женщины, нет близкого друга. Впрочем, этих болванов он мог обвести вокруг пальца. Но я не позволю держать себя под прицелом! - Его голос перешел в визг, глаза налились кровью. - Не позволю!..
- Они не болваны. Это прожженные бестии, и я заплатила этим бандитам немалые деньги. - Ирен невольно поежилась, вспомнив "верных людей" Берендса: гориллоподобного вожака по кличке Вихрастый и его дружков, из которых один, Доска, с приплюснутой головой и птичьей грудью, с ничего не выражающими водянистыми глазами убийцы и руками-клешнями воскрешал в ней воспоминания о той страшной ночи, когда убили семью и маленького брата.
- Что ж, пусть они встретят Хованского на пристани. Там вечером темно и безлюдно. И концы в воду. У него, наверно, связь с кафанщиком, которого тоже следует пощупать. Я пойду с ними.
- Вы сошли с ума!
- В качестве режиссера, только режиссера! А когда будет все кончено, мы с вами поедем к нему на квартиру...
- Ни за что! Ни за что! Не могу, не могу, не могу! - истерически закричала Ирен, и в ее глазах стоял ужас. - Какой кошмар! - И она разрыдалась.
2
После жаркого лета и теплой осени сезон дождей в 1939 году затянулся. Реки взбухли, заливая тысячи гектаров, Сава поднялась до восьмиметрового уровня, а Дунай перешагнул десять. Свирепая кошава срывала с домов крыши, валила деревья и телеграфные столбы и пронизывала холодом все живое до костей. В Белграде было неуютно и промозгло.
После съезда "нацмальчиков" Алексей каждую субботу бывал в салоне Берендсов и включился в игру, напоминавшую дипломатическую, где каждое сказанное и несказанное слово таило уловку, а каждый жест - скрытый намек. Публика собиралась здесь пестрая. В небольшом особняке на Крунской улице, то ярко освещенном и шумном, то темном и глухом, можно было встретить разных людей. Захаживал сюда и вождь югославских фашистов Летич, и какие-то сотрудники посольств, и начальник русского отдела тайной белградской полиции Губарев, и терский атаман Вдовенко, и пресловутый Шкуро, и вождь югославских фольксдейчей Йанко Сеп, и полковник Павский, и женоподобный испанский шпион Чертков, и будущий начальник "Русского охранного корпуса" генерал Скородумов, и какие-то подозрительные типы. Этих молодчиков люди Хованского видели поздно ночью за два дня до выемки, когда велось круглосуточное наблюдение за домом и четой Берендсов.
После удавшейся выемки Алексей понимал, что опасность придвинулась и подстерегает его, где-то таится. Учитывая и то, что Берендса интересует его окружение и его связи, приходилось проявлять максимальную осторожность, особенно когда ходил на встречу с Иваном Абросимовичем. Усложнялась и работа с новыми группами людей. Научить их "властвовать собой", уметь сосредоточиваться на одном, запоминать нужное и отбрасывать шелуху, отгонять от себя сон и засыпать по желанию, смешиваться с толпой или в ней выделяться, распоряжаться психическими и физическими взлетами своего организма.
Надо было обезопасить встречи с людьми таким образом, чтобы они оставались вне подозрения в случае слежки. С другой стороны, ввиду активизации "Закрытого сектора НТСНП" и перевода его в Румынию следовало обратить пристальное внимание на исчезающих под предлогом отпуска, болезни, переезда и т. п. лиц из поля зрения. Приходилось на случай ухода в подполье раздобывать документы, разрабатывать правдивые легенды, давать клички, обусловливать пароли и, наконец, налаживать бесперебойную связь с Центром.
Напряженная работа велась и по оценке поступающих, зачастую противоречивых, сведений. Кроме того, надо было ходить на службу, в гости, вести светский образ жизни. Недаром говорится, что разведчик должен работать сорок восемь часов в сутки. Алексей на это не жаловался, беспокоило другое: неблагополучно было у Хозяина, провалился, как он сказал, "наш хороший человек". И теперь окно на третьем этаже все чаще остается темным, его, Алексея, "окно на родину". Трудно Ивану Абросимовичу.
Ноябрь 1939 года перевалил за половину. Преодолевая томившее его с утра тяжелое чувство, Алексей тотчас после работы уехал на конспиративную квартиру и занялся прослушиванием магнитофонных лент. Наконец, замаскировав тайник и попрощавшись с хозяевами, он вышел на улицу и поспешил к стоявшему в ожидании встречного трамваю. Надо было доехать до центра, пересесть на "двойку" и прийти вовремя на встречу с Аркадием Поповым в ресторанчик "Якорь".