В чертополохе - Иван Дорба 6 стр.


- Лышенько мое! Ивась! Выдкиля ты? И такый брудный! - Она обняла Бойчука. Потом повернулась к Олегу и Анке и, подозрительно на них глядя, процедила: - Здоровеньки булы и вы, панычу, и ты, дивчино! Айда в хату!

- А де дядько Петро? - заинтересовался Бойчук.

- Подався процюваты до Снятына. Шось там будують, чи що? Да заходьте, а я до сусида за самогоном пийду.

Ни банька, ни самогон не помогли, они все трое заболели. Тетка Параска оказалась предобрым существом. Она лечила их своим домашним способом, поила мятой и татарским "зиллячком" и выходила всех.

Слободка, где они жили, пользовалась дурной славой и называлась Злодийвкой. Была она на отшибе, далеко от проезжей дороги, и в эту зимнюю пору даже днем редко можно было увидеть прохожего. А по вечерам спозаранку гасли огни, все погружалось в густой мрак и тишину, лишь изредка, то ли почуяв волка, то ли какого другого зверя, пришедшего за добычей, брехали и ныли собаки.

На душе у Чегодова было тоскливо, и если бы не Анка, с которой он по настоянию хозяйки поселился "молодоженом" в светлице, не ее преданная и какая-то экзальтированная любовь, он, наверно, ушел бы куда глаза глядят. И еще: по вечерам Анка, пощипывая струны гитары, пела мелодичные украинские песни. Знала она их великое множество. И когда наступали сумерки, Олег ждал той минуты, когда, поужинав "чем бог послал", садились поближе к печке, в которой горели дрова, и Анка, чуть прищурясь, глядя в огонь, негромко и задушевно запевала. Первые звуки ее голоса были едва уловимы, словно доносились издалека, потом она переводила взгляд на него, и ее чуть надтреснутый, полный затаенной страсти, хватающий за сердце голос крепчал и ширился, а глаза мерцали манящим блеском.

Пели они и хором. Так и коротали долгие зимние вечера.

И наконец, провожаемые ласковой улыбкой Параски, уходили к себе в светличку и после жарких объятий и ласк, крепко обнявшись, засыпали молодым, здоровым сном.

Страстная, преданная и жертвенная любовь Анки увлекла и Олега, Он видел, как менялась эта молодая и неудачливая женщина, хорошела с каждым днем, становилась мягче, ласковей и, казалось, любила весь мир. В ней проснулся интерес ко всему, что волновало ее "коханого", и она жадно слушала и запоминала все то, что он ей рассказывал.

Зима в этом году в Залещиках выдалась на редкость снежная и студеная. Особенно морозно было у них, в долине Днестра. Морозно и ветрено. Свирепая поземка выдувала до полуночи из хаты все тепло. Приходилось вставать и не давать угаснуть огню в печке. Стало не хватать дров.

Бойчук с Олегом притащили на санках сухостою, благо лес рядом. Потом привезли соседке, одной, другой, третьей. А там уже каждый день ходили в лес по дрова для всей Злодийвки, получая взамен хлеб, сало, самогон, а то и деньги. Так и перезимовали. Незаметно подкралась весна, зазвенели ручейки, широко разлилась река, зазеленела травка, прилетели птицы, зацвели подснежники и фиалки. Под ярким солнцем на сырых лугах распустились нежно-голубые, как бирюза, лепестки незабудки.

Как-то уже в конце мая Анка подбежала к работавшему в огороде Олегу и поманила его к себе:

- Мий коханочку! Ось тоби незабудка, - прошептала она, - щоб не забув!

Он понял, что это ворожба, что, когда дают незабудки своему суженому, девушка твердит про себя: "Вот синий цветочек, его зовут незабудкой. Положи его на сердце и думай обо мне". Он прижал букетик к груди и увидел, как в ее голубых глазах заблестели слезы.

- Из этих твоих слезинок тоже вырастут незабудки, такие же голубые и прекрасные, как твои глаза, - сказал он растроганно и подумал: "Бедная незабудочка, прилепилась ты к колючему перекати-полю, которое гонит ветром бог знает куда!"

А она прижалась к его груди и прошептала, опустив глаза:

- У нас будет сынок… - и метнула на него испуганный взгляд.

- А почему не дочка? - улыбнулся он, но предчувствие неминуемой беды легло ему на сердце…

* * *

А в мире нарастали грозные события. В апреле гитлеровцы напали на Югославию, Румыния примкнула к оси. Война шла совсем рядом.

В конце июня, после ожесточенного сопротивления небольшого воинского подразделения, которое в течение суток сдерживало натиск двух рот, немцы ворвались в Залещики. Глубокой ночью в их дом постучался раненый лейтенант. Его кое-как перевязали и уложили в светлице, с тем чтобы потом спрятать у соседа в хлеву, но до этого его следовало показать местному лекарю. Чегодов и Бойчук, убедившись, что бой кончился, пошли за лекарем.

- Немцы злые как черти, - заартачился фельдшер, - побили их тут много, сейчас рыщут по хатам, ищут раненых, многих пристреливают. Повесили нашего председателя. Звери какие-то! Боюсь сейчас идти! Загляну вечером. Куда он ранен?

- В живот.

Лекарь покачал головой и присвистнул.

- Ладно, пойдем. Поглядим, можно ли что сделать. Спрятать его надо. Ненароком немцы обнаружат. - Фельдшер вышел во двор. - Не у вас ли? - прислушиваясь к выстрелам, спросил он. У Олега екнуло сердце.

- Сейчас я сбегаю и погляжу, где там стреляют. - И кинулся задами по огородам к дому тетки Параски. Прежде чем зайти домой, постучал к соседу.

- Утикай, там всих пострелялы! - притворив дверь, тихонько сказал тот: - Воны ще там! Фашисты! Убьють!

Сжимая пистолет, Олег, пригнувшись, прокрался вдоль плетня в свой двор, кинулся к хате и заглянул в окно светлички. На полу в луже крови лежал лейтенант. Он был мертв. В руках он сжимал автомат.

Олег пробрался к крыльцу. Сквозь распахнутую настежь дверь увидел, что в глубине горницы на земляном полу, раскинув руки, ничком лежит тетка Параска.

"Где Анка? - Он заглянул в запечье, окинул взглядом комнаты и выскочил на крыльцо. - Может, на чердаке?" - и тихо позвал:

- Анка!

Никто не откликнулся. И вдруг из глубины огорода, где стояла банька, раздался приглушенный женский крик.

Олег бросился через огород. Когда был уже совсем близко, жуткий вопль повторился, и тут же раздался грубый мужской смех. Олег рванул дверь в предбанник.

В баньке на лавке лежала распростертая Анка, над ней склонились три здоровенных немца.

Шум открывшейся двери, ворвавшийся сноп света заставил их обернуться. В глазах солдат отразилось удивление и возмущение, но только не страх. Никто из них не успел опомниться. Олег стрелял уверенно, как в цель. Выстрел - смерть! Выстрел - смерть! Выстрел - смерть!

Двое свалились сразу, третий сделал два шага и рухнул прямо под ноги Олегу. Пересилив тошноту, Олег переступил через корчившегося в агонии немца, подбежал к Анке и только теперь увидел, что ее обнаженное тело сплошь покрыто кровавыми ссадинами, синяками и ожогами. На него смотрели расширенные от ужаса и боли глаза. Потом, как-то странно скривив рот, Анка пролепетала, с трудом шевеля распухшими искусанными губами:

- Опоздал, мий коханый!

Олег вытащил из ножен у одного из немцев тесак и разрезал полосу холщовой рубахи, которой ее связали. Анка села и бессмысленно уставилась в угол.

- Запизно, коханый! Запизно! - шептали ее губы. Олег огляделся по сторонам в поисках ее одежды.

Платье, все изорванное, валялось на полу вместе с затоптанным сапогами и окровавленным бельем.

- Посиди, родная, сейчас я принесу тебе что-нибудь из одежды. Надо уходить. Посиди и постарайся успокоиться. Постарайся, родная! - Он наклонился, поцеловал ее в лоб и побежал к дому.

Бойчук и лекарь стояли на крыльце, тупо глядя в глубь хаты. Лица их заливала бледность.

- Чего смотрите? Похоронить их надо. А с немцами я разделался. Анку, гады, мучили! - Он вбежал внутрь, отворил шкаф, схватил первое попавшееся платье. Потом подошел к комоду и начал рыться в белье. В этот момент донесся глухой выстрел. "Неужели опять немцы?" Олег опрометью бросился к бане.

Анка сидела на том же месте, прислонившись к стене, голова ее была запрокинута, кровь струйкой стекала с виска по щеке и капала на голую грудь, рядом на лавке лежал пистолет. Глаза ее еще жили, но из них уже уходило тепло. "Ах, незабудки мои", - прошептал Олег и заплакал…

Всех троих они похоронили за огородом и банькой, на бугорке, где часто сидели с Анкой, любуясь красавцем Днестром, дубами на том берегу и зелеными лугами. Над их общей могилой наспех водрузили крест: две доски, одна вдоль, другая поперек, подлинней и покороче, связав их полотняной полосой Анкиной рубашки.

- Ось, немов и усе! - Бойчук перекрестился. - А зараз, хлопци, треба втикаты, ненароком нимци заявлються! - и вопросительно поглядел на Чегодова.

- Погоди!

Олег спустился с пригорка в балку, нарвал там букетик незабудок и, поднявшись, положил на могилу.

- Есть предание, и я верю в него, - горестно сказал он, - незабудки обладают волшебным свойством закалять сталь. Для этого докрасна раскаленный стальной клинок охлаждают в их соке, и лезвие его будет резать даже точильный камень. Слышал я, будто бы так готовят знаменитые толедские и дамасские клинки. - Олег помолчал. - Так вот, пусть сок незабудок закалит крепче стали нашу память о здесь содеянном. Поклянемся, что никогда этого не забудем! Поклянемся, что будем карающей сталью! Они это слышат! - И указал пальцем в сторону могилы.

- Клянусь! - глухо и торопливо произнес Бойчук.

- И я теж! - прошептал лекарь.

- Клянусь! - строго заключил Олег и удивленно посмотрел на лекаря. Бойчук открыл было рот, чтобы что-то объяснить, но лекарь поднял руку и твердо и внятно произнес:

- Клянусь! Я, честный человек, буду дамасской саблей! Толедским клинком!…

Захватив с собой обмундирование, документы и оружие немцев, они подожгли баньку, потом зашли попрощаться "з ридной хатою", набрали побольше харчу и навсегда покинули милую их сердцу Злодийвку.

Глава третья.
БЕЛГРАД В ОГНЕ И КРОВИ

…Только человек есть чудо из чудес:

Захочет - он как бог, захочет - он как бес.

А. Силезиус

1

Конец марта 1941 года в Белграде выдался на редкость солнечным и теплым. На деревьях лопались почки, зеленели газоны, весело чирикали воробьи; Дунай и Сава после ледохода вошли в свои берега. Небо стало синим, прозрачным. Все живое с ликованием встречало весну.

Алексей Хованский неторопливо шел вдоль пристани к знакомому ресторану "У островитянина", смотрел на мутные воды Савы и невольно вспоминал свое "купанье" под баржей. У порога его встретил хозяин и, пожимая руку, заговорил:

- Пойдемте через черный ход, товарищ Алекса. В зале собрались офицеры, не надо, чтоб вас видели. У них тайная сходка. Не велели никого пускать. Сами понимаете, союз "Черная рука" запрещен. Аркаша Попов сказал: "Пусть товарищ Алекса послушает, что нас, офицеров, волнует". Пойдемте, - И Драгутин повел его в соседний с "офицерским залом" кабинет и усадил за накрытый стол.

Алексей знал, что, несмотря на запрет, в югославской армии - в офицерском составе - наметились еще в начале века два течения. Высшие чины входили в тайный союз под названием "Белая рука". Объединившись с некоторыми правыми политическими деятелями, они поддерживали короля Александра вне зависимости от того, какую политику он вел и какую поддерживал дворцовую камарилью. Союз "Черная рука", или "Воссоединение или смерть!", душой которого был в свое время Димитриевич, знаменитый Апис, который с группой молодых офицеров возвел в 1903 году на престол короля Петра Карагеоргиевича. Апис, организовавший убийство эрцгерцога Франца Фердинанда, Апис, выкравший план австро-венгерского наступления на Сербию, - такой Апис импонировал и сейчас молодым офицерам-сербам. Апис был расстрелян с санкции Александра, сына короля Петра, и союз распался. Однако в умах молодого офицерства идея югославской "твердыни" никогда не угасала. Они понимали, что агрессивные действия оси Германия - Италия - Япония серьезно угрожают Сербии, компромиссная политика принца Павла глубоко возмущала югославских военных.

Кое-кто из младших офицеров вошел в контакт с КПЮ , а некоторые даже вступили в ряды этой партии.

Хованский сел за стол возле заделанного фанерой и заклеенного обоями оконца, служившего, видимо, раньше для подачи гостям блюд из кухни. Напротив устроился Драгутин и, ткнув пальцем в сторону ниши, вполголоса сказал:

- Послушаем, зачем нас пригласил сюда Аркаша.

- Все время так было? - поглядывая на нишу, спросил Алексей.

- Нет. Тут обычно висит ковер. Вон он в углу.

Из соседнего зала доносились громкие голоса. Потом кто-то шикнул и, когда все умолкли, объявил:

- Сейчас выступит капитан Джордже Шантич.

- Господа! - громким басом подавляя шум, начал Шантич. - Вспомните чреватый для Югославии тысяча девятьсот тридцать седьмой год. Демонстрации в связи с приездами к нам министров иностранных дел, сначала итальянца Чиано, потом немца Нейрата; демонстрации протеста в связи с подписанием конкордата и с отравлением патриарха Варнавы . Вспомните загадочную смерть генерала Воислава Томича. Тогда, господа, на улицы вышли не только студенты, но и рабочие, и четники, и наша интеллигенция.

- И коммунисты! - громко добавил, судя по голосу, Аркадий Попов. - В ряде городов вчера и сегодня выходили на демонстрацию рабочие и студенты…

- Погоди, Аркадий, - прервал его прежний оратор. - Господа офицеры, сейчас нужны решительные действия. Одними демонстрациями не поможешь! Необходим переворот! Да! Переворот! Так поклянемся же бороться за честь и достоинство Югославии! Наш девиз: "Объединение или смерть!".

- Объединение или смерть! - дружно рявкнули собравшиеся.

- Господа! - продолжал Шантич. - Правительство Цветковича - Мачека решило присоединиться к Тройственному пакту , четвертого марта принц-регент тайно посетил Гитлера в Берхтесгадене, и тот потребовал, чтобы в случае войны Югославия участвовала на стороне сил оси. Мы, сербы, никогда на это не пойдем. У нас есть верные союзники, мало того, мы любим Россию и считаем ее исконным защитником славян. Политика же принца Павла ведет к капитуляции. Сегодня, двадцать пятого марта, в Вене подписан этот позорный договор. Не выйдет! Лучше умереть, чем стать сателлитом грязного фашизма!…

- Объединение или смерть! Долой фашизм! К черту Цветковича и Мачека! Да здравствует Советский Союз! Наша мать Россия! - кричали офицеры.

- Коммунистическая партия Югославии выпустила воззвание. Вот оно! Низвергнем правительство и станем на защиту чести и свободы. Партия обращается к рабочим, крестьянам, интеллигенции… - прозвучал чей-то молодой, звонкий голос.

- Тише, господа! - пробасил Шантич. - Поднимается народ. Завтра люди выйдут на демонстрацию под лозунгом: "Лучше война, чем пакт!" Нам, офицерам-летчикам, предстоит выполнить ради блага нашей отчизны тяжелый долг: свергнуть регента Павла и его правительство. Председателем Совета министров должен стать наш главнокомандующий военно-воздушными силами бригадный генерал Душан Симович. Да здравствует генерал Душан Симович!

- Живио! Живио! - закричали собравшиеся.

- Да здравствует Его Величество король Петр Второй! - громоподобным басом закончил Шантич.

- Коммунисты к этому не призывают, - покрывая жиденькое "живио", громко прозвучал уже знакомый молодой звонкий голос.

- Тише, господа! Завтра из казарм не выходить. Будьте готовы ко всему и проведите беседы с солдатами. А сейчас расходимся, - закончил Шантич.

- Значит, дворцовый переворот. Только и всего, - поднимаясь из-за стола и направляясь в угол за ковром, заметил с кислым видом Драгутин,- Это нас не спасет. Югославия остается в окружении врагов.

- Не спасет, - согласился Хованский. - Коммунисты еще недостаточно сильны, чтобы взять власть в свои руки. Сам понимаешь, страна разрывается внутренними противоречиями, - продолжал Алексей и подумал: "Серьезного сопротивления Югославия оказать немцам не сможет, слишком неравны силы. А Гитлер, конечно, не захочет иметь у себя за спиной весьма и весьма неприятельски настроенное государство. Он взбесится, будет жестоко мстить. К тому же ему нужен новый "блицкриг", новое торжество Третьего рейха. Тысячи шпионов, фольксдойчи, сепаратисты, фашистские прихвостни вроде летичевцев , белоэмигрантские союзы, как НТСНП, общества, братства, станицы… А мне предстоит срочно организовать еще две-три конспиративные квартиры; реализовать деньги, динар ничего не будет стоить. Выходить на связь со Стамбулом как можно реже - у немцев отличные пеленгаторы. Надо позаботиться о том, чтобы наши ребята сразу же могли перейти на нелегальное положение, и не забывать о Берендсе. Генеральный директор фирмы "Сименс" сидит в Гамбурге и наверняка наладит со мной связь. Трудиться придется не покладая рук, а здоровье уже не то…"

- Расходятся… Сейчас Аркадий придет сюда, - поглядывая на задумавшегося Алексея, предупредил Драгутин. - Помогите повесить ковер.

- Здравствуйте, Алексей Алексеевич! - широко осклабясь и одергивая свой майорский мундир, поздоровался Аркадий Попов, крепко пожимая Алексею руку. - Ну что скажете? Готовим переворот. Здорово?

- Не очень, Аркаша! Не очень. Опоздали. Не вы, англичане опоздали! Сначала проворонили Румынию. Теперь там уже стоит тридцать гитлеровских дивизий. Потом подарили немцам Болгарию. Туда тоже введены немецкие войска. Перевороты должны были произойти одновременно и в Югославии, и в Болгарии. В Болгарии сейчас действуют Крестьянская партия, офицерская группа "Звено" и протогеровисты . А здесь, как тебе известно, возродившиеся "Черная рука", "Белая рука" и некоторые вожаки оппозиционных партий. Случись переворот раньше, обстановка на Балканах была бы иной. Вот так-то.

- Да, если еще принять во внимание греков! Бьют ведь они итальяшек. Но как же обмишурился коварный Альбион?

- Некий молодой человек, сын министра из кабинета Черчилля, Юлиан Эмери… - начал было Хованский, но Аркадий перебил его:

- Помню! Вы мне его показывали в ресторане "Сербский краль", сидел с Джоновичем, нашим послом в Тиране. Простите, перебил…

Назад Дальше