А через два дня я встретился с Шаронем. Как договорились. В том же кафе. И он прямо объяснил мне, что хочет, чтобы я работал на разведку Гелена в Польше. "Эти пятьсот долларов - пустяк, небольшой аванс. Вы у нас не такие деньги заработаете. Хватит и на виллу, и на машину. А если вдруг какие-то неприятности - мы вас сразу же перебросим сюда. И будете жить по-королевски. Я, например, неплохо устроился. И не жалею". Показал бумажник, набитый долларами.
Я отказался. Продать, купить, заработать пару злотых - это другое дело. А шпионаж! Головой рисковать? А он говорит: "Тогда мы откроем вашим властям глаза на все ваши махинации с квартирами и с долларами". И начал перечислять. Он все знал. От Зелиньского, конечно. Я думаю - господи, как же мне выбраться из этой истории?! Из этих пятисот долларов я истратил сто. Где их взять, чтобы вернуть? Шаронь, прощаясь со мной, сказал, будто прочитал мои мысли: "Обратно дороги нет. Вы взяли деньги при свидетеле. Если не подпишете договора о сотрудничестве с нами, я обвиню вас в краже. Полиция мне поверит". Я знал, что так и будет. Притворился, что хочу подумать, и договорился еще раз встретиться с ним.
В гостиницу я вернулся чуть живым от страха. Что делать?! Пытался поговорить с Зелиньским. Тот молчит, как проклятый. Я понял: они его купили. В случае чего - он будет против меня.
Я решил, что единственное спасение - добыть какой-нибудь козырь против них. Чтобы они были у меня в руках. С тех пор я стал, как тень, ходить за Зелиньским. Однажды шел за ним до Пратера. Он сел на скамейку, прикрылся газетой. Рядом с ним сидел Шаронь. Тоже с газетой в руках. Я спрятался за деревьями. Увидев медленно идущего седого мужчину среднего роста, Шаронь встал и пошел за ним. Шел метров двести. Потом они остановились, заговорили. Шаронь показал на Зелиньского. Тот посмотрел и сразу отвернулся. Вдруг вижу, Зелиньский встает и подходит к ним. Заглядывает тому в лицо и протягивает руку. Тот, новый, сразу же ушел. Будто ветром сдуло. Я пошел за ним. Тоже хотел посмотреть на него поближе. Может, это и есть мой козырь, думаю. Незнакомец сел в такси, я тоже. И за ним. Видел, как машина остановилась у огромного здания, он вошел в него, у входа с кем-то поздоровался. Мне удалось запомнить его фигуру. Я был уверен, что ухватил какую-то ниточку.
Перед возвращением в Польшу я еще раз встретился с Шаронем. Вернул ему деньги, сунул прямо в карман, чтобы он не мог сразу разобраться, что там не все пятьсот долларов. И сказал, что если они меня заложат в Польше, то я заложу Зелиньского и того, которого видел с ним на Пратере. И сразу же ушел, он и слова не успел сказать.
На том дело и кончилось. От них никто ко мне не приходил. Я молчал. Только перестал встречаться с Зелиньским. И никаких дел с ним больше не имел. А потом он меня заложил. После того, как его арестовали. Рассказал про мои махинации с квартирами. Только про это. Я его здесь встретил. На прогулке дал ему сигарет. И все.
Он замолчал, глубоко вздохнул. Закрыл лицо руками.
- Вы защитите меня от них? - голос его дрожал.
- Будьте спокойны. И никому ни слова.
Покидая тюрьму, Врона насвистывал.
ГЛАВА 17
"Несчастный случай или убийство, замаскированное под несчастный случай?!" - Бежан не в состоянии был думать ни о чем другом с той минуты, когда, словно гром, поразило его страшное известие о смерти Яна Видзского. Покора ждал его в условленном месте два часа. Потом доложил Бежану, что Видзский не пришел. Бежан встревожился. Янек никогда не подводил. Наоборот, он был известен своей необыкновенной пунктуальностью. Всегда являлся с точностью до минуты. Значит, что-то случилось. Он тут же позвонил жене Видзского. Но и она ничего не могла сказать. Муж предупредил ее, что вернется поздно, должен был с кем-то встретиться в городе в шесть часов. Все правильно. В шесть Видзский договорился встретиться с Покорой. Но не пришел и в восемь. Может быть, задержался в Управлении? Бежан позвонил в дежурку охраны. Но там сказали, что в Управлении никого нет, а секретарь директора уехал на служебной машине около пяти часов. "Сегодня все ищут секретаря, - добавил дежурный, - директор уже два раза звонил, спрашивал, когда он ушел, потому что его до сих пор нет".
Здесь след обрывался. "Автомобильная катастрофа?" - мелькнуло в голове майора. Он снова взял трубку, набрал номер городской комендатуры. Дежурный прочитал ему список фамилий. Среди людей, пострадавших в тот день, Видзского не было.
- Позвоните после полуночи, - посоветовал дежурный офицер. - Еще поступят рапорты от патрулей.
Он не лег спать, ждал. Ходил из угла в угол по своей скромно обставленной комнате, поглядывал то на часы, то на черный телефон. Минуты тянулись бесконечно. Сначала он хотел послать оперативников в город, чтобы они нашли водителя и установили адрес, по которому он отвез Видзского, но раздумал. Если тревога окажется необоснованной, допрос водителя демаскирует Янека в Управлении. Бежан снова посмотрел на часы: двадцать два тридцать. Еще полтора часа. Присел на тахту, взял лежащую на ночном столике книгу. "Чума" Камю. Он любил книги такого рода. Книги, показывающие человека перед лицом смерти. Но сегодня он не мог читать. Отложил книгу. Сел за письменный стол, нервно постукивал пальцами. И сидел так до полуночи... Еще один разговор с дежурным. И вдруг, как гром, известие: "Погиб". Задохнулся в лифте в доме на Новогродской. Тело забрали в отдел судебно-медицинской экспертизы.
Бежан немедленно доложил Зентаре. Тот тоже был потрясен. На рассвете они уже были на службе. Группа из нескольких человек отправилась на место происшествия для выяснения обстоятельств смерти. Бежан поехал с ними. Он долго осматривал кабину лифта, пол, стены. Его острый глаз сразу же заметил нацарапанные ножом буквы. Большое "С", маленькое "у", потом "з" и еще начало какого-то слова, не то "ке", не то "ко". Видзский что-то хотел сообщить им. Бежан был уверен в этом. Буквы нацарапаны совсем недавно перочинным ножом. Рядом с телом Видзского нашли перочинный нож.
Ясно, что Видзский узнал что-то важное, настолько важное, что перед смертью слабеющей рукой нацарапал эти буквы. Для них. И не успел. Последние буквы, "ке" или "ко", вышли кривые. Линия шла вверх, потом вниз и прерывалась. Именно в этот момент он упал. Потерял сознание. "Понимал ли он, что умирает? - думал Бежан. - Ловушка это или несчастный случай?"
Версию о несчастном случае поддерживали прежде всего показания дворника, который утверждал, что мусор на дне шахты лифта лежал давно.
- Туда сбрасывали мусор еще до того, как установили лифт, - объяснил он. - Когда лифт поставили, мусор никто не убрал. А сейчас вот уронил кто-то окурок или спичку - и готово несчастье. - Он развел руками.
На вопрос, кто мог поджечь мусор, дворник пожал плечами:
- Откуда мне знать... Может, дети... Они любят играть в подъезде и в подвале... Или тот, кто последний ехал в лифте... В кабине лежали обгоревшие спички. А может, сигарету уронил...
Это отпадало. Видзский не мог уронить сигарету. Он не курил. Друзья частенько шутили, что именно за это его так любит начальство и жена. Он женился всего несколько месяцев назад. Они очень любили друг друга. Жена Видзского, студентка четвертого курса юридического факультета, хорошо понимала, что значит для него его работа, и никогда ни о чем не спрашивала, не обижалась, что поздно возвращается домой, а то и вовсе исчезает на несколько дней. Каждый вечер, рассказывал он, ждала она его с ужином допоздна. Как она перенесет это известие? Как сказать ей? "Уж лучше быть холостяком, - подумал Бежан. - Если бы я погиб... - И тут же представил себе отчаяние отца. - Хуже всего тем, кто остается..." Его мысли снова вернулись к Янеку Видзскому. Янек любил свою работу. Всегда просил, чтобы ему дали самое трудное задание. Старательный, добросовестный, всегда готовый помочь. И его нет. У Бежана сжало горло. Смерть на войне - это дело обычное, почти естественное. Сегодня ты, завтра я, думал каждый. И вот... Ежедневный риск в их работе вдруг стал явным, видимым... Каждую минуту это может стать его судьбой, судьбой его друга.
Но через минуту он взял себя в руки. Огонь мог возникнуть по вине кого-то иного, кто ехал в лифте до Янека. На полу лежали обгоревшие спички. Да! Расстояние между дверью и полом кабины достаточно широко, в шахту могла бы провалиться целая пачка сигарет. Но тогда Видзский почувствовал бы запах гари и поднял тревогу. И наверняка не поехал бы на лифте, тем более, что у него была какая-то важная информация, которую он должен был передать. И еще эта неожиданная остановка. Удалось определить, что лифт был остановлен при помощи выключателя, находящегося снаружи. Было выбито стекло в дверях, ведущих в подвал. Там помещалась прачечная, и жильцы дома возили белье на лифте. Может быть, кто-то из них нечаянно разбил стеклянную дверь?
Когда было разбито стекло? Дворник снова пожал плечами:
- А мне откуда знать? Я в подвал не езжу. А когда хожу туда, то в лифт не заглядываю. А зачем? Никто ведь кабину не украдет. Детишки, наверное, разбили. Может, вчера, а может, неделю назад. Кто за ними уследит? Тоже мне, велико дело, стекло разбили! Позвоню в контору, придут, вставят. Дети могли и дверь разбить, и спички бросить...
Из показаний жильцов следовало, что в промежутке 16.45-17.50 почти все дети были дома. По телевизору шел фильм "Граф Монте-Кристо". Единственный отсутствовавший пятнадцатилетний сын одного из жильцов был в это время у приятеля. Вернулся после семи вечера. Версию "дети" следовало отбросить еще хотя бы потому, что отверстие в стекле находилось слишком высоко, стекло мог разбить только человек ростом не ниже метра семидесяти.
Дети не достали бы до выключателя, находящегося на той же высоте, что и дыра в стекле. Впрочем, как оказалось, ни дети, ни их родители не знали, что есть выключатель лифта, скрытый глубоко в нише. Бежан тщательно его осмотрел. Немедленно приказал снять отпечатки пальцев, но на результаты особенно не надеялся. И, как оказалось, был прав. К выключателю прикасались дворник, пожарные, приехавшие для тушения пожара, и черт знает кто еще, так что отпечатки на выключателе ложились друг на друга, размазались, об идентификации не могло быть и речи.
Итак, заранее запланированное убийство? Бежан решился на эксперимент. Он спрятался в нише и какое-то время наблюдал за входящими в подъезд людьми. Идеальное место для этой цели. С секундомером в руке он нажал на выключатель, сбежал вниз, сделал вид, что разбил стекло, бросил спичку... Вернулся обратно в подъезд. Вышел. Все заняло у него полминуты. "Да, так и могло быть", - решил он.
Версия "убийство, замаскированное под несчастный случай" все больше обрастала фактами. Если предположить, что преступник хорошо знал все закоулки подъезда и подвала, знал о мусоре в шахте лифта, знал, в какое время появится Видзский... Только человек, который знал все это и чей рост не меньше метра семидесяти... Кроме того, он должен был знать, что Видзский догадался о чем-то важном и представляет серьезную угрозу. И потому решился убрать Янека.
Станиш. Рост сто семьдесят пять. Много лет бывает у Янковских, которые живут в этом доме. Наверняка знаком с расположением всех подсобных помещений. И Станиш знал, что Янек придет сюда, ведь он сам назначил время. Станиш признался, что дал Янеку такое поручение. Но с другой стороны, признался бы он в этом, если бы был преступником? У Видзского нашли листок с адресом Янковских и другими заметками, сделанными рукой директора, - распоряжения на двенадцатое октября. Перед лицом таких доказательств запираться не имело бы смысла. Впрочем, директор мог рассчитывать на то, что смерть Видзского будет признана несчастным случаем, а он сам, в этот момент игравший в бридж с друзьями, окажется вне всяких подозрений.
Однако алиби Станиша идеальным не было. Супруги Янковские, а также инженер Язвиньский, четвертый партнер за карточным столиком, дружно утверждали, что после четвертого роббера Станиш спускался вниз за сигаретами. Его не было почти полчаса. Они ждали его и шутили, что он, похоже, отправился в Пиньчов или не может добраться до киоска, который находится напротив дома. Точное время они не помнят, но это было примерно около пяти, потому что Станиш, выходя, попросил, чтобы секретарь его подождал, если они вдруг разминутся.
Он вернулся взволнованный. Объяснил, что киоск был закрыт и пришлось искать сигареты в другом месте. Киоскерша, с которой разговаривали люди Бежана, утверждала, что в тот день вечером она не отлучалась ни на шаг, киоск все время был открыт. Значит, Станиш солгал. Но зачем?
Вернувшись, директор спросил про Видзского и, узнав, что секретарь не приходил, несколько раз звонил в Управление.
На официальном допросе Станиш объяснил, что, когда он возвращался, лифт не работал, поэтому пришлось идти наверх пешком. На лестнице он почувствовал запах дыма, но решил, что у кого-то пригорело на кухне, а может, просто печь дымит. Дом старый, с печным отоплением. Объяснение звучало правдоподобно.
Все это происходило в то время, когда Видзский уже лежал в лифте, остановленном с помощью выключателя.
Мотивы преступления в данном случае лежали на поверхности. Станиш, видимо, боялся Видзского. Может быть, узнал что-то от своих друзей-военных об истинных причинах перевода Кобельской и появления нового секретаря. Может быть, Янек сам себя чем-то выдал. Если верить информации, которую Покора получал от Видзского, к Станишу в Управлении относились без особой любви, говорили, что он окружил себя "своими" людьми, а "чужим" не дает возможности продвигаться по службе, обращали внимание на его связи на Западе с людьми, враждебно настроенными по отношению к Польше.
Кто именно все это говорил, Видзский не установил. Покора тоже не знал источника этой информации.
Факты, мотивы - все сходилось, все говорило против Станиша. Все - кроме того мнения, которое составил о нем Бежан.
ГЛАВА 18
Офицеры, прибывшие на совещание, молча занимали свои места. Обычно, пока секретарша вносила чай и кофе, Зентара обменивался парой слов с каждым, шутил, рассказывал забавные случаи, и только когда она исчезала за дверью, полковник становился серьезным и приступал к делу. Сегодня он даже не поднял головы от бумаг, а в ответ на приветствия бормотал что-то, жестом указывая на кресла.
- Ну, буря идет... - прошептал Врона Бежану на ухо, садясь рядом.
- Мы должны обсудить результаты работы, - начал Зентара, в его голосе чувствовалась сдерживаемая ярость. - Каковы же результаты? Ползаете, как сонные мухи, и все без толку. Видзский погиб из-за нашей нерадивости! Или потому, что оперативный план не был продуман как следует, - это было сказано явно в адрес Бежана.
Бежан молчал.
- Когда вы, наконец, начнете действовать? Если и дальше так пойдет... - Зентара запнулся, у него перехватило голос. Помолчал и добавил спокойнее: - Капитан Покора доложит о фактах, которые на сегодняшний день удалось установить, и дальнейшем плане работы. Потом обсудим.
Покора разложил перед собой листки с записями. Два дня он готовился к этому совещанию, скрупулезно собирал необходимые сведения, факты. Ездил в Управление, наводил справки о Гонтарском.
- Ничего особенного он из себя не представляет, - заявил ему генеральный директор. - Недисциплинирован. Пренебрежительно относится к указаниям руководства. Все делает по-своему, ни с кем не советуясь. У него просто мания величия. Вечные конфликты, скандалы. Впрочем, подробную характеристику вы можете получить в отделе кадров, у Гулинского. - И он приказал кому-то по телефону: "Немедленно зайдите ко мне с личными делами руководителей Центра".
В дверях кабинета появился высокий плотный мужчина. Бледное, землистое лицо, резко выделяющийся на нем большой красный нос. Маленькие глазки осторожно глянули на Покору и остановились на директоре.
- Личные дела у тебя? - спросил директор, указав кадровику на кресло.
- Так точно, - отрапортовал тот, протягивая стопку папок.
- Проинформируй товарища капитана, - он указал на Покору. - Он ведет следствие по делу о диверсии в Верхославицах. Ему нужны сведения о Гонтарском и Язвиньском.
Гулинский заглянул в глаза начальника, как бы проверяя, все ли тот сказал. И, получив знак, что может говорить, осторожно начал:
- Директор Гонтарский - бывший военный. Перед войной закончил школу подхорунжих. Во время оккупации был за границей, служил в дивизии генерала Мачека. Вернулся в Польшу в 1946 году. В 1954-м закончил Варшавский политехнический институт, защитил кандидатскую диссертацию и перешел на научную работу. Два года назад, по рекомендации директора Станиша, был назначен руководителем Центра, который принял от тогдашнего директора Вольского и от меня. Тогда и пропала часть планов важного изобретения. Вольский эти документы Гонтарскому передал, он сам мне об этом говорил. Но новый директор свалил всю вину на своего предшественника. Тогда считали, что Вольский несет ответственность за беспорядки в Центре. А я думаю, Гонтарский - человек ненадежный. Но что делать, - он бессильно развел руками, - не мы решаем...
Покора слушал с интересом.
- Вы считаете, что взрыв - дело его рук?
- Да, товарищ капитан. И не только я так считаю. Сам директор...
- А инженер Язвиньский? Что вы о нем думаете?
Гулинский посмотрел на директора. Тот, помолчав, начал:
- Хороший специалист, это несомненно. Но его моральный облик... - он развел руками. - Не ведет никакой общественной работы. Как-то мы обратились к нему с пожеланием ускорить сборку действующей модели. А он, - директор поджал губы, - рассмеялся мне в лицо: "Ускорить можно выпуск кочерги, а не монтаж установки". Так и сказал. Это был явный намек. Дело в том, что по моей инициативе одно из наших предприятий недавно начало выпуск бытовых товаров из отходов основного производства...
- Асоциальный тип. Директор прав, - поддакнул Гулинский. - Политически ненадежен. Поддерживает связи с Западом. Все время получает какие-то письма из Парижа, Вены, Лондона, Нью-Йорка. И никому их не показывает. Бог его знает, какую он информацию отправляет на Запад?! Там-то ему все нравится. А вот у нас - нет. Беспрестанно критикует работу Управления, отрасли, да что там! Однажды на совещании принялся критиковать самого министра! Я думал, вылетит он с работы. Но нет, Гонтарский и Станиш его всегда покрывают. И Язвиньский, и Гонтарский - это ведь люди Станиша, что хотят, то и делают, а тот, не задумываясь, поддерживает любое их решение.
Покора тогда все это подробно записал и сейчас докладывал.
- По моему мнению, дело совершенно ясное. Группа людей из Центра, на которых мы должны обратить наше внимание, - это Станиш, Гонтарский и Язвиньский.
- Докладывайте факты, а не выводы, - прервал его Зентара.
- Гонтарский и Станиш знакомы еще с довоенных времен, со школы подхорунжих. Во время оккупации Гонтарский был в дивизии Мачека. Станиш воевал на Востоке.
- Я же сказал - докладывайте факты, а не рассказывайте биографии, - голос Зентары приобрел металлическое звучание.