18 лет спустя, 18 мая 1957 года, Томас Ливен, размышляя в ночной тиши апартамента люкс в Каннах, понял: в принципе все эти люди были на удивление похожи друг на друга. Все они выглядели удрученными, огорченными, разочарованными, больными. Казалось, им приходилось заниматься не своим делом. Все они были скорее трусоватыми и потому беспрестанно окружали себя смешными атрибутами своей власти, своих секретов, старались напугать. Все они беспрерывно что-то изображали, все мучились комплексом неполноценности…
Все это знал Томас Ливен в прекрасную майскую ночь 1957 года. Но 27 мая 1939 года это было ему еще неведомо. Он пришел в восторг, когда майор Лооз сделал ему предложение работать на германский абвер. "Таким образом я выберусь из дерьма", - думал он, не догадываясь, как глубоко он уже увяз в нем…
4
Когда самолет Люфтганзы пробил облачность, висевшую над Лондоном, у кресла номер семнадцать послышались какие-то странные звуки. К пассажиру поспешила стюардесса:
- Вам плохо? - спросила она участливо.
- Лучше не бывает, - ответил Томас Ливен. - Извините, я только что вспомнил кое-что смешное.
Он вспомнил разочарованное лицо гестаповского кладовщика в Кельне, возвращавшего ему его вещи. С золотыми часами тот прямо-таки не мог расстаться. Томас забрал любимую вещь и нежно погладил часы по изящной крышке. При этом он обнаружил краску под ногтем указательного пальца и вновь засмеялся при мысли, что его отпечатки хранятся теперь в секретной картотеке, так же как и фотография на анкете.
Некий господин Джон Смайт (пишется через вай-эйч-ти на конце) послезавтра придет к нему домой осмотреть газовую печь в ванной. Этому Смайту необходимо беспрекословно подчиняться, настоятельно предупреждал майор Лооз.
"Господин Смайт очень удивится, - думал Томас. - Если он действительно появится, я вышвырну его вон - вместе с вай-эйч-ти!"
Самолет пошел на снижение. Курсом зюйд-вест он устремился к аэропорту Кройдон. Томас спрятал часы, потер руки и с удовольствием потянулся. Снова в Англии! На свободе! В безопасности! Скорее за руль "бентли"! Горячая ванна! Глоток виски! Трубка! Друзья в клубе! Подробный рассказ…
Н-да, а потом, конечно, Марлок. Радость от возвращения настолько переполняла Томаса Ливена, что его гнев наполовину улетучился. Действительно ли нужно расставаться с Марлоком? Быть может, есть какое-то правдоподобное объяснение? Может, у него неприятности? В любом случае Марлока надо сперва выслушать…
Спустя семь минут наш герой быстро спускался по трапу самолета на мокрый асфальт перед четырехэтажным зданием аэропорта. Насвистывая, он шагал под зонтом к залу прибытия. Здесь было два прохода, разделенные шнурами. Над правым висела надпись: "Для британских подданных", над левым - "Для иностранцев".
Продолжая насвистывать, Томас повернул налево к стойке с табличкой "Офицер по делам эмиграции". Пожилой служащий с желтыми от никотина моржовыми усами взял немецкий загранпаспорт, который Томас с улыбкой протянул ему. Пролистав его, он взглянул на Томаса:
- Сожалею, но вам отныне запрещен въезд на британскую территорию.
- Что это значит?
- Сегодня вас вышлют, мистер Ливен. Пожалуйста, следуйте за мной, вас ожидают два господина, - и он зашагал впереди…
Когда Томас вошел в маленький кабинет, оба господина встали. Они выглядели озабоченными, как будто страдали желудком и к тому же еще и не выспались.
"Моррис", - представился один. "Лавджой", - сказал второй.
"Кого мне они напоминают?" - подумал Томас, но так и не вспомнил. Он был рассержен, очень рассержен, однако взял себя в руки, чтобы по возможности не выходить за границы вежливости:
- Господа, что все это значит? В этой стране я живу уже семь лет. И ни в чем не провинился.
Человек по имени Лавджой поднял газету и показал на заголовок в три колонки: "Лондонский банкир арестован в Кельне!"
- Ну и что из того? Сегодня я уже здесь! Немцы меня отпустили!
- И почему же? - спросил Моррис. - Почему это гестапо отпускает человека, которого только что арестовало?
- Выяснилась моя невиновность.
- Ага, - сказал Лавджой.
- Ага, - сказал Моррис, и они обменялись значительными взглядами. После чего Моррис с чувством превосходства произнес:
- Мы из "Сикрет сервис", мистер Ливен. У нас своя информация из Кельна. Абсолютно бессмысленно что-то скрывать от нас.
"Теперь я знаю, кого мне напоминают эти двое, - внезапно осенило Томаса. - Бледного майора Лооза! Те же приемы. Тот же театр".
И он сказал гневно:
- Тем лучше, если вы оба из "Сикрет сервис", господа. В таком случае вас несомненно заинтересует: гестапо отпустило меня только потому, что я согласился работать на германский абвер.
- Мистер Ливен, вы нас считаете наивными простачками?
Томас потерял терпение:
- Я говорю чистую правду. Германский абвер шантажировал меня. Я не чувствую себя связанным моими обещаниями. Я хочу спокойно жить здесь.
- Однако вы ведь и сами не верите, что после такого признания мы пустим вас в страну! Вы высылаетесь официально, поскольку любой иностранец будет выдворен из Англии, если он конфликтует с законом.
- Но я же совершенно невиновен! Мой партнер обманул меня! Позвольте хотя бы увидеться с ним! Тогда поймете, что я говорю правду!
Моррис и Лавджой со значением посмотрели друг на друга.
- Почему вы смотрите так многозначительно, господа?
Лавджой сказал:
- Вам не удастся поговорить со своим партнером, мистер Ливен.
- Это почему же?
- Потому что ваш партнер уехал из Лондона на шесть недель, - сказал Моррис.
- Из Ло-ло-лондона? - Томас побледнел. - У-уехал?
- Именно. Говорят, отправился в Шотландию. А куда точно, никто не знает.
- Проклятье, и что же мне теперь делать?
- Возвращайтесь в свою фатерланд.
- Чтобы меня там посадили? Меня же отпустили только для того, чтобы я занимался шпионажем в Англии.
Оба снова обменялись взглядами. Томас знал, что продолжение не заставит себя ждать, и оно последовало незамедлительно.
Моррис заговорил холодно и деловито:
- Насколько я понимаю, для вас есть только один-единственный выход, мистер Ливен. Работайте на нас.
"Святые угодники, - подумал Томас, - расскажи я это в клубе, никто мне не поверит".
- Давайте вместе вести игру против немцев, и мы оставим вас в стране и поможем вам в истории с Марлоком. Мы защитим вас.
- Кто меня защитит?
- "Сикрет сервис".
Томас не смог удержаться от смеха. Затем он посерьезнел, поправил жилетку, галстук и поднялся во весь рост. С растерянностью и подавленностью было покончено. Теперь он знал: то, что он считал нелепым розыгрышем, было не так уж смешно. Нужно бороться. И он будет бороться. Мужчина не позволит так просто разрушить свою жизнь.
Томас Ливен сказал:
- Я отклоняю ваше предложение, господа, и уезжаю в Париж. С лучшим французским адвокатом я начну процесс против своего партнера, а заодно и против британского правительства.
- На вашем месте я бы этого не делал, мистер Ливен.
- А я это сделаю.
- Об этом вы пожалеете.
- Посмотрим. Отказываюсь верить, что весь мир - сумасшедший дом! - сказал Томас Ливен.
Через год он уже не был в этом уверен. А восемнадцать лет спустя, когда ночью в роскошном отеле в Каннах он вспоминал свою прошлую жизнь, он был просто убежден: весь мир не что иное, как дом для умалишенных. Эта мысль казалась ему единственной истиной, на которую только и можно опираться в этом безумном столетии. Можно и должно!
5
28 мая 1939 года, после полуночи, молодой элегантный господин делал заказ в ресторане "У Пьера", знаменитом среди гурманов:
- Эмиль, нам, пожалуйста, что-нибудь из закуски, затем суп из раковых шеек, за ним филе с шампиньонами. А на десерт - как насчет мороженого со взбитыми сливками и фруктами?
Старший официант Эмиль, старый и седой, рассматривал посетителя с улыбкой и симпатией. Он знал Томаса Ливена уже много лет.
Возле молодого человека сидела красивая девушка с блестящими черными волосами и веселыми кукольными глазками на овальном лице. Звали ее Мими Шамбер.
- Мы голодны, Эмиль. Мы только что из театра, смотрели Шекспира с Жаном Луи Барро…
- В таком случае я бы порекомендовал подогретые бутерброды с семгой, мсье. После Шекспира требуется восстанавливать силы.
Они рассмеялись, и пожилой метрдотель удалился на кухню. Ресторанный зал был длинным и темным, в старомодном стиле, но весьма уютным. Куда менее старомодно вела себя молодая дама.
На Мими было присборенное на боку белое шелковое платье с глубоким вырезом. Молодая актриса с грациозной маленькой фигурой была неизменно весела, даже по утрам после пробуждения.
Томас познакомился с ней два года назад. Он улыбнулся Мими, глубоко вздохнул:
- Ах, Париж! Единственный город, в котором еще можно жить, малышка. Мы проведем с тобой прекрасные дни…
- Я так рада, что ты снова в хорошем настроении, дорогой! Сегодня ночью ты спал беспокойно… говорил что-то сумбурное на трех языках, я поняла только французский… Что-то не в порядке с твоим паспортом?
- С чего ты взяла?
- Ты беспрестанно говорил о высылке и о разрешении на проживание… Теперь в Париже так много немцев, у которых проблемы с паспортом…
Тронутый, он поцеловал кончики ее пальцев:
- Не беспокойся. Дурацкая история. Но ничего действительно неприятного, - он говорил со спокойной убежденностью, сам веря в свои слова. - Со мной поступили несправедливо, понимаешь, малышка? Меня обманули. Но несправедливость иногда хоть и длится долго, но все же не вечно. Теперь у меня прекрасный адвокат. И в ожидании - уверен, недолгом, пока передо мной не извинятся, - я хотел бы отдохнуть у тебя…
Подошел гарсон:
- Мсье Ливен, там двое господ хотят поговорить с вами.
Ничего не подозревая, Томас поднял голову. У входа стояли двое в не совсем чистых плащах. Они смущенно кивнули ему. Томас поднялся:
- Я сейчас вернусь, малышка.
Он подошел к выходу: "Господа, чем могу служить?" Оба господина в мятых дождевиках отвесили легкий поклон. Затем один из них заговорил:
- Мсье, мы уже побывали на квартире мадемуазель Шамбер. Мы из уголовной полиции. Нам очень жаль, но мы должны вас арестовать.
- И что я такого натворил? - тихо спросил Томас, хотя ему хотелось рассмеяться.
- Вы все узнаете.
"Итак, кошмар продолжается", - подумал Томас. Он сказал дружелюбно:
- Господа, вы французы. Вы знаете, оторвать человека от хорошей еды грешно. Могу ли я попросить вас подождать с моим арестом, пока я не поужинаю?
Полицейские колебались.
- Вы позволите позвонить нашему шефу? - попросил один. Томас согласился. Мужчина зашел в телефонную кабину и быстро вернулся.
- Все в порядке, мсье. У шефа только одна просьба.
- Какая же?
- Нельзя ли ему прийти и поужинать с вами? Он говорит, за хорошей едой легче все обсудить.
- Прекрасно, я согласен. Но кто, простите, ваш шеф?
Полицейские сказали, кто. Томас возвратился к столу и подозвал старого официанта:
- Эмиль, я ожидаю еще одного гостя. Поставьте, пожалуйста, третий прибор.
- И кто же этот третий? - улыбаясь, спросила Мими.
- Некий полковник Симеон.
- О, - только и сказала Мими, вопреки обыкновению ограничившись этим возгласом.
Полковник Жюль Симеон оказался человеком симпатичным. Своей ухоженной бородкой, римским носом и умным ироничным взглядом он отдаленно напоминал актера Адольфа Манжу, хотя и был выше ростом. Томаса он приветствовал вполне уважительно, Мими - как старую знакомую, что несколько обеспокоило Томаса.
Синий костюм Симеона был явно от первоклассного портного, хотя рукава и спина немного блестели. Ансамбль дополняли золотая булавка для галстука с жемчужиной и небольшие золотые запонки, однако каблуки были стоптаны.
За закуской и супом разговаривали о Париже. Когда подали филе, полковник перешел к делу:
- Мсье Ливен, прошу извинить, что мы среди ночи нарушили ваш покой, к тому же за ужином. Хрустящий жареный картофель просто чудо, вы не находите? У меня приказ сверху. Мы разыскиваем вас целый день.
Томасу показалось, будто откуда-то издалека он слышит голос Жана Луи Барро, игравшего сегодня вечером в шекспировской пьесе Ричарда III. Строфа слышалась неотчетливо. И он ее не разобрал.
- Так, - сказал он, - да, картофельные чипсы великолепны, полковник. Здесь в них знают толк. Дважды в кипящем масле, вот и все. Ах, французская кухня…
Томас коснулся ладонью руки Мими. Полковник улыбнулся. "Этот полковник нравится мне все больше и больше", - подумал Томас.
- Но вы ведь приехали в Париж не только из-за хорошей кухни, - сказал полковник. - У нас тоже есть свои люди в Кельне и Лондоне. И мы знаем, что вам пришлось пережить у достопочтенного майора Лооза, - кстати, он все еще страдает из-за желчного пузыря?
Томасу показалось, что он слышит голос актера Барро, декламирующего шекспировские строфы, однако понять снова ничего не смог. И почему улыбается Мими? Причем так нежно?
- Мсье Ливен, - сказал полковник, - вы мне симпатичны, уверяю вас. Вы любите Францию. Вы любите французскую кухню. Но у меня приказ о вашей депортации, мсье Ливен. Вы слишком опасны для нашей бедной маленькой страны, которой все угрожают. Мы доставим вас на границу сегодня же ночью. И отныне вы никогда больше не должны появляться во Франции…
Томаса охватил приступ смеха. Мими глядела на него. И впервые за все время знакомства не поддержала смех. Тогда и Томас посерьезнел.
- …впрочем, - продолжал полковник, накладывая себе на тарелку новую порцию шампиньонов, - впрочем, мсье Ливен, если вы смените курс и начнете работать на нашу разведку…
Томас насторожился. "Мне что, мерещится спьяну?" - подумал он и тихо произнес:
- Вы предлагаете мне работать на французскую секретную службу в присутствии мадемуазель Шамбер?
- А почему бы и нет, дорогой? - нежно сказала Мими и поцеловала Томаса в щеку. - Я ведь тоже из этой конторы!
- Ты… - Томас едва не поперхнулся.
- Немного подрабатываю себе на булавки. Не сердишься?
- Мадемуазель Шамбер - очаровательнейшая из всех патриоток, которых я знаю, - объявил полковник.
Внезапно в его ушах четко прорезался голос, давно уже мучивший Томаса Ливена, - голос актера Жана Луи Барро, и Томас разобрал теперь слова короля Ричарда III:
Раз не дано любовными речами
Мне занимать болтливый пышный век,
Решился стать я подлецом…
- Мсье Ливен, - вопрошал полковник с бокалом красного вина в руке, - хотите работать на нас?
Томас взглянул на Мими, очаровательную нежную Мими. Посмотрел на полковника Симеона, человека воспитанного. Оглядел вкусную еду. "Другого пути для меня нет, - подумал он. - У меня неверное представление об этом мире. Я должен изменить свою жизнь - и немедленно, если я не хочу погибнуть в этом потоке безумия!"
Голос Мими проникал в его уши:
- Ах, дорогой, будь паинькой и переходи к нам. У нас будет такая прекрасная жизнь.
И голос Симеона проникал в его уши:
- Мсье, вы решились?
И голос актера Барро: "Решился стать я подлецом"…
- Решился, - мягко ответил Томас Ливен.
6
Сперва германский абвер. За ним "Сикрет сервис". Теперь французское "Второе бюро". И все в течение девяноста шести часов. "Четыре дня назад, - думал Томас, - я еще жил в Лондоне, был уважаемым гражданином, преуспевающим банкиром. Кто мне поверит в моем клубе, расскажи я все это?"
Томас Ливен провел узкой красивой рукой по своим коротко стриженным черным волосам и сказал:
- Мое положение кажется безнадежным, но не совсем. Сижу на руинах моей обывательской спокойной жизни. Вот так. Исторический момент. Эмиль! - Старый официант приблизился к столу. - У нас есть повод кое-что отпраздновать. Принесите шампанского.
Мими нежно поцеловала его:
- Разве он не прелесть? - спросила она полковника.
- Мсье, уважаю ваш выбор, - сказал Симеон. - Счастлив, что вы готовы работать на нас.
- Я не говорил о своей готовности, у меня просто нет другого выхода.
- Это одно и то же.
- Конечно, вы можете рассчитывать на меня до тех пор, пока длится мой процесс. Если выиграю его, то вернусь в Лондон, ясно?
- Абсолютно ясно, мсье, - ответил полковник Симеон, улыбнувшись так, словно он был провидцем и уже знал, что Томас Ливен не выиграет свой процесс и на протяжении, и по прошествии мировой войны никогда не будет больше жить в Лондоне.
- Вообще-то для меня загадка, в какой области я могу пригодиться вам, - сказал Томас.
- Вы банкир.
- И что дальше?
Симеон подмигнул:
- Мадам рассказала мне о ваших способностях.
- Но, Мими, - обратился Томас к маленькой актрисе с блестящими черными волосами и веселым взглядом, - это с твоей стороны довольно бестактно.
- Мадам сделала это из патриотических чувств. Она - достойная личность, к тому же очаровательная.
- Полагаю, вы можете судить об этом не понаслышке, господин полковник.
Мими и Симеон заговорили, перебивая друг друга:
"Даю вам слово офицера" и "Ах, дорогой, это было задолго до тебя". Тут они замолкли и расхохотались. Мими прижалась к Томасу. Она была действительно влюблена в этого мужчину, который выглядел таким серьезным, а мог быть и таким несерьезным, который мог быть прототипом британского банкира-джентльмена и при этом был нежнее и изобретательнее всех мужчин, которых она знала. А знала она очень многих.
- Задолго до меня, - сказал Томас. - Ага, так-так. Ну, хорошо… Господин полковник, из ваших слов я заключаю, что могу рассматривать себя в качестве финансового советника французской секретной службы?
- Именно так, мсье. Вы будете выполнять особые поручения.
- Позвольте мне, - произнес Томас, - сказать еще несколько слов начистоту, прежде чем принесут шампанское. Несмотря на свою относительную молодость, у меня уже есть определенные принципы. Если вы посчитаете их несовместимыми с моей новой деятельностью, то попрошу лучше выслать меня из страны.
- И какие же это принципы, мсье?
- Отказываюсь надевать мундир, господин полковник. Вероятно, это покажется вам странным, но я не буду стрелять в людей. Не буду никого запугивать, никого арестовывать, не буду никого пытать.
- Ах, оставьте, мсье, было бы жаль использовать вас для подобных пустяков.
- Я также никого не граблю и никому не причиняю ущерба, разве что это связано с моей деятельностью, да и то в дозволенных пределах. И только тогда, когда убежден, что данное лицо это заслужило.
- Не беспокойтесь, мсье, никто не заставит вас нарушить эти принципы. Нам нужны только ваши мозги.
Эмиль принес шампанское.
Они выпили, после чего полковник сказал: