На стене висели олеографии Беклина - "Остров смерти" и засиженный мухами календарь какой-то фирмы мыла.
- Вы давно уже прибыли? - спросил Мууконен, оставаясь стоять около двери.
- Около месяца тут, - ответил я, любуясь атлетической фигурой красного офицера.
- У меня там остались жена и двое детей. Обещают все сюда их доставить… А как я тоскую по ним, - горестно произнес Мууконен, и светлая улыбка озарила его грубое, скуластое лицо.
- Ну как там, вообще? Хорошо, не правда ли? Пролетариат строит новый мир. Великое это дело. Да, великая победа. Как вы думаете, скоро тут будет то же самое, что и в России? Наши все готовы… Я уже имею роту молодых пролетариев. Учу их по вечерам, между шахматами, боевой тактике. Молодцы ребята. Горят жаждой сразиться с капиталистами. Да, - промолвил сапожник, мечтательно глядя куда-то в даль.
- Теперь стало лучше. Понятно, в конечном счете победит коммунизм, - солгал я Мууконену и подумал, что бедняга напрасно ждет жены и детишек - они заложники.
- А вот и товарищ Фишман, кажется, пришел, - произнес Мууконен, кивнув в сторону входной двери.
Закрыв дверь комнаты, он кинулся отпирать дверь на двор.
В кухне закартавил голос Фишмана.
В вошедшем типе, в потертом пальто, финской меховой шапке и пестром шарфе вокруг шеи, трудно было узнать Фишмана.
- Добрый вечерок, - приветствовал меня Фишман, снимая шапку и садясь на край постели.
- Здравствуйте, товарищ, - ответил я и невольно рассмеялся.
- Вы чего, а? - спросил он.
- Вы неузнаваемы, товарищ Фишман, - пояснил я причину смеха.
- Я-то? О, да! Надо, товарищ, шкуру менять, а то глаз намотают шпики. Это что еще! Раз я нарядился финским попом и от Ганге до Або проехал по железной дороге, - самодовольно улыбаясь сказал Фишман и, сняв шерстяной шарф, бросил его на кровать.
- Товарищ Мууконен, дверь заперли? - спросил он сапожника.
- Да, - ответил тот почтительно.
- Идите сюда и слушайте. Есть дело, - продолжал он, расстегивая пальто.
Сапожник покорно сел около окна, из которого была видна узенькая улица, слабо освещенная кривобоким фонарем.
- Ночью к вам придут два товарища - эстонцы. Устройте их во второй комнате. Рано утром за ними придет Якко. Они устали. Дайте им выспаться, а сами караульте, слышите? Ящик, который они принесут, надо спрятать куда-нибудь подальше. В нем оружие и обмундирование для эсткомпартии. Поняли? - предписал Фишман и, мельком бросив на меня взгляд, добавил: - Там готовят восстание. Товарищи Ганс и Мустлане поедут через границу в Ленинград и оттуда уже в Ревель. Они скрывались тут с осени. Следы заметали. Ящик перешлем через полпредство. Черт знает, сколько разных дел, а работать некому.
Сапожник кивнул коротко стриженной головой и сказал:
- Верно, товарищ! Работы тьма, а работников мало. Трусы все, шкурники.
- Как ваша жена, едет? - спросил Фишман.
- Да. Ждет ваших распоряжений, - ответил я, скрывая нарастающую неприязнь к Фишману.
- Хорошо. Что вы знаете относительно Игельстрема? - спросил Фишман.
- По мною собранным сведениям, он не особенно надежен. Вращается среди белых и выдает тайны редакции. Агентство "Норд-Ост" тоже неблагополучно. Пока что собираю сведения, - умышленно "обелил" я советчиков из "Норд-Оста".
- Я так и знал! Я так и знал, - заволновался Фишман, - скоты, паразиты! Тысяч сто денег сожрали и толк какой! Я не раз говорил идиоту Розенталю: не давайте им ни одного пенни. Ладно. Соберите об этой сволочи материал и я пошлю доклад в президиум ВЧК. Пусть ликвидируют эту белогвардейскую богадельню. Канальи!
- А их нельзя совсем убрать? - робко спросил Мууконен.
- Не стоить дряни трогать. Просто перестать давать деньги и баста, - буркнул Фишман и, обращаясь ко мне, спросил: - Относительно Горчакова ничего?
- Пока что ничего, товарищ, - ответил я.
- Поторопитесь с ним. У нас получены сведения, что он собирается совершить закупку гильзовой бумаги через посредство видного русского эмигранта. О Горчакове не собрали еще? Я понимаю вас, трудно, понятно, еще нет связей. Деньги у вас есть?
- Есть, - ответил я.
- Я все-таки захватил для вас сорок тысяч марок. Не стесняйтесь тратить на дело, товарищ. Работа без денег не работа. Напишите мне расписку и подпишитесь как хотите, - сказал Фишман и передал мне пачку кредиток.
- Мерси, - небрежно скомкав лист, вырванный из блокнота, мою расписку, и сунув ее в жилетный карман, процедил краем рта Фишман.
Отсчитал еще несколько новеньких тысячных кредиток и сказал Мууконену:
- Получайте ваше жалованье за удержанием суммы, выданной вашей жене.
- Спасибо, товарищ. Вот посылку надо бы переслать жене, - произнес, вставая, сапожник.
- Отлично! Заготовьте и пошлем, - согласился Фишман, положив на вымазанную варом ладонь сапожника деньги. Надел пальто. Намотал на шею шарф и напялил на глаза шапку.
- Я пошел, товарищи, - сказал он, протягивая нам руку. - За чемоданами я лично заеду. Следующее свидание после бала на квартире "Спортсмена" на Цирковой улице. Адрес не забыли? - уже в двери сказал он мне и, козырнув, вышел в сени.
- Вот идейный товарищ, - высказался сапожник после ухода Фишмана.
- О да, - согласился я с мнением Мууконена.
VIII
По совету Марухина, мы явились на бал без маскарадных костюмов и масок. Рискнули! "Жена" в великолепном вечернем туалете из лучшего модного дома, а я в смокинге… Заняли заказанный столик.
В зале - весь цвет гельсингфорсского общества. Финны, шведы, англичане, французы, американцы, итальянцы и те, кто в РСФСР были… вне закона - русские. Бывшие… Военные, ученые, адвокаты и просто эмигранты.
И в этой многоязычной, нарядной и оживленной массе гостей наше появление не привлекло никакого внимания.
В скромно одетом пожилом распорядителе я узнал благороднейшего человека из "прошлого" - полковника Балицкого; высокий и еще не надломленный вихрями жизни прошел между столиками элегантный господин с георгиевской розеткой в петличке смокинга - генерал Васильковский… Суетливый Баумгартен… "Простак любительских спектаклей" - полковник Кондырев… Директриса русской гимназии мадам Балицкая… И целый ряд лиц "старого", времен боевой страды Гельсингфорса.
Я не буду писать о высокой эстетической ценности обширной программы. Отмечу красивый жест устроителей бала. Кто-то из распорядителей под звуки туша передавал артистам, по окончании их номера, скромный букет живых роз, перевязанных русской национальной лентой…
На этом балу я возобновил связь с прошлым - к нашему столику присел как раз тот, кто считался самым злостным врагом пославших меня.
Это был капитан первого ранга Z. За его "изъятие" бывший в 1922 году большевистский комендант-чекист Сайрио предлагал финским партийцам десять тысяч долларов и свободный доступ в любую страну.
Я был очень рад присутствию Марухина - он все время поддерживал беседу, ему - неугомонному болтуну - удалось не раз вывести меня из положения принудительной лжи.
Мы уехали с бала до танцев: жена сослалась на мигрень.
Я вошел, таким образом, в сферу "белых"…
"Спортсмен", на квартире которого было Фишманом назначено свидание - штукатур лет 30–35, по-русски не говорил и по произнесению мною пароля молча провел меня в прилично обставленную комнату и указал рукой на кресло.
Я умышленно воздержался от разговора с ним на финском языке, - физиономия была неприятная и наглая. "Меньше таких знакомых", - решил я.
Этот штукатур был членом финской компартии, сидел за восстание 1918 года два года в тюрьме и теперь числился вице-председателем "рабочего" спортивного общества и казначеем Мопра.
"Спортсмен" оставил меня в комнате и вышел на кухню, где сидел какой-то человек в высоких сапогах и полушубке.
Я осторожно подошел к двери и подслушал их разговор.
- Русский? - спросил, очевидно, тот у хозяина.
- Да, новый, вместо Оскара, - ответил запрашиваемый.
- А где же Оскар теперь?
- Увезли осенью в Пиетари. Я заманил на моторную лодку и около маяка сдал на "Спартак".
- Как это так? Неужели Оскар изменил нам?
- Еще не успел, товарищ Шмидт, знаешь, монтер из "Аполло", уличил его. Каждый вечер сидел со шпиками в ресторане "Калева". Ну и дали мне задачу: напоить его и позвать покататься. Коренец литр виски отпустил, и готово. Хотел, собака, сопротивляться, а я ему раз наганом по черепу, - ответил хозяин.
- Наверно, расстреляли, а?
- Да, и в море. Старый якорь, говорили товарищи, на шею и за борт.
- А этот-то из офицеров, что ли?
- Черт его знает. Товарищ Саломан ничего не сказал. Знаешь, Пекка, есть дело, на котором можно заработать несколько тысяч марок.
- Какое же?
- Фишману надо найти парнишку среди солдат в Сантахамина. У тебя, кажется, кто-то там был.
- Как же, как же… Матти. А на что он?
- По офицерской части. Рядовой или унтер?
- Сержант. Толковый парень!
- Выпивает? Девку имеет?
- Еще как пьет! Наверно, и баба есть. Где же без бабы?
- Отлично! Ты поговори-ка с ним. Если он согласится давать нам сведения каждую неделю, тысячи полторы получит в месяц. Риску никакого. А у тебя как дела идут?
- Удалось стянуть копии приказов. Ведомости снаряжения купил за тысячу бумаг, теперь после отпуска постараюсь приобрести сведения о запасах ручных гранат. Я хочу попросить у Фишмана прибавки. За организацию ячейки надо бы прикинуть тысячу в месяц. У меня расходы большие: то ребятам на кино дашь, то купишь спирту на дело. Три тысячи, право, мало. Ты поддержи меня, Хейкки. Скажи ему, что я постараюсь доста…
Задребезжавший звонок оборвал их разговор.
Я вернулся к столу и сел.
В кухне раздался голос Фишмана:
- Пришел?
- Сдесь, уже тафно, - на ломаном русском языке ответил "Спортсмен".
- Ну, сержант, как дела? - очевидно, гостя спросил Фишман.
- Карашо, тавариш.
- Посиди, потом поговорю с тобой, - произнес Фишман и вошел в комнату.
- Добрый вечерок, товарищ, - сказал он входя и снял мягкую фетровую шляпу.
По обыкновеннию ткнул мне три пальца и развалился на диване.
- Как на балу? Кое-что есть, а? Что это вы чушь нагородили, товарищ? Мне всыпали из-за вас. Вы сообщили, что белые в Выборге имеют благотворительную организацию. Неправда. У них там шпионский центр. Кто такой профессор Цейдлер? Шпион, товарищ. Да-с, а вы пишете - благотворительные организации. Я-то понимаю - вы еще не успели собрать нужных данных. Не так ли? Жене не нужно ехать. Птичка уже улетела. Князь уехал в какое-то имение. Вернется - пошлю. Теперь ей новая работа. Тут есть такой дамский комитет. Эмигрантщина все. У них устраиваются вечерние работы по шитью одежды нуждающимся эмигрантам. Пусть идет и устроится работать. Мол, хочу помочь бедным жертвам большевизма. Ха-ха-ха! Работают там всякие буржуйки. Жены видных эмигрантов. Так за шитьем - тары-бары, и многое можно узнать. Бабы вообще болтливы, товарищ, - сказал Фишман барабаня пальцами по колену.
Закурил и, предложив мне сигарету, спросил:
- Списки подвигаются?
- Медленно, но точно. Я группирую по чинам, профессиям и настоящему положению, - ответил я.
- Отлично! Я на некоторое время еду в Москву. Меня заменит товарищ Муценек. Комендант наших зданий. Если узнаете что-нибудь вне директивы, немедленно передадите ему через товарища Петрова. Его можно видеть каждый вечер на Главной почте. Бородатый шатен. Сдать ему "дело" очень просто. В пять часов он сдает почту у окна 4. Подойдите и увидите наши пакеты, сдаваемые в окошко по книге. Узнайте Петрова и незаметно сделайте глазами "есть". Он будет знать. Потом идите за ним на Сенатскую площадь, в один переулок. Там общественная уборная - и готово! Понятно, все шифровкой, - произнес Фишман и протянул руку. - Идите, а жену пошлете немедленно в "дамский кружок". Товарищ Муценек вас вызовет, когда надо, - сказал он, вставая и направляясь к двери.
Позвал в комнату человека из кухни и кивнул мне головой:
- До свиданья.
Однажды вечером ко мне явился "комендант зданий" РСФСР - товарищ Ян Мутценек - Муценек - Кирман - Виленский. Высокий, бритый, лет тридцати пяти, блондин. Его появление было вызвано срочностью дела, заключавшегося в продаже 211 бриллиантов, полученных им для реализации и пополнения сумм разведывательных органов.
Бриллианты были разной величины - от половины карата до пяти с четвертью и, по словам коменданта, "церковного" происхождения.
Он сдал мне под расписку драгоценный товар и предложил обратиться к живущему в Тээле господину Ш., спекулянту драгоценными камнями.
Замшевый мешочек с бриллиантами оценил Муценек в 930 000 марок, в случае же если я получу больше, то прибыль поделить пополам.
По его словам, из этой суммы придется сдать Сайрио 500 000 марок и Бобрищеву 400 000 марок - остальные 30 000 предназначены для передачи портному Арвола.
Муценек передал мне поручения военного агента Бобрищева и спешно уехал в город, обещав прийти на второй день утром справиться о реализации "камешков".
Я поехал по указанному адресу к спекулянту.
В барской квартире меня встретил полный, краснощекий и с "курьезным" носом господин в японском халате - представитель какой-то иностранной фирмы по продаже бриллиантов.
- Кто вас направил ко мне? - спросил он, узнав причину посещения.
- Ваш адрес дал мне господин Марухин, - солгал я наугад, думая, что артист ему, вероятно, знаком.
- А, Александр Владимирович! - воскликнул коммерсант и, вооружившись лупой, разложил на письменном столе черный бархат.
- Покажите-ка камни, - предложил он, усаживаясь к столу.
Я дал ему часть бриллиантов, покрупней.
- Сколько их всего?
- Восемнадцать таких.
- А всего сколько?
- Двести одиннадцать.
Коммерсант вскинул голову и, испытующе взглянув на меня, спросил:
- Ваши?
- Понятно, мои, - "искренно" обиделся я, - это состояние, оставшееся от ликвидации имущества в Бессарабии.
- Вы румын?
- О нет! У меня было там имение. Продал и перевел леи на это, - ответил я.
- Все одной величины или есть и побольше?
- Нет, остальные меньше.
- Присядьте и закурите сигарку. Настоящие "Гаванн". А я изучу камешки, - предложил коммерсант и указал рукой на восточный столик около дивана.
Пока он измерял бриллианты, рассматривал, взвешивал и протирал, я задымил действительно хорошей рижской сигарой.
- Эти восемнадцать средней чистоты, вода желтовата, есть точечки в двух камешках. Один, правда, голубоватый, - сказал коммерсант повернувшись ко мне, - сколько стоит все?
- Двести тысяч марок.
Он повернулся на стуле - принялся что-то высчитывать.
- Много хотите. Теперь цена падает. Рынок велик. Дам вам сто восемьдесят тысяч. Хотите? - сказал он.
- Меньше указанной суммы я не уступлю, - решительно произнес я, помня указания коменданта.
- Покажите теперь другие, - сказал, видимо, расположенный к покупке коммерсант.
Вытряхнул на его стол из мешочка остальные.
- Ай, какая мелочь! Почти каратнички! Дешевый матерьял! - воскликнул коммерсант с нескрываемой радостью. - Сколько их всего? И какая цена?
- По моей расценке так: 50 штук по 5000 марок, 47 штук по 4000 марок, 20 штук по 1500 марок, 36 штук по 2000 марок, 40 штук по 6000 марок, а всего на сумму финских марок 980 000, - ответил невозмутимо я после подсчета в своей записной книжке.
- Почти миллион! Это, знаете, много. В переводе на доллары очень много. Не найти вам здесь покупателя. Ну кто может выложить сразу почти миллион, а? - засуетился коммерсант перебирая между пальцами бриллианты и рассматривая их.
- У меня уже есть, да разница в десять тысяч мешает сделке, - сказал я, уверенный в том, что уйду из квартиры коммерсанта без мешочка и с валютой в кармане.
И мог быть уверенным, что бриллианты будут куплены: цены были крайне дешевы, по тогдашним ценам половина действительной стоимости.
Но ввиду спешности и риска реализации, понятно, Муценек сбавил цену.
Наконец, мы договорились - я уступил пятнадцать тысяч марок и за 965 000 марок бриллианты остались в несгораемом шкафу коммерсанта.
С пачкой "долляров" в кармане я покинул квартиру коммерсанта, взявшего с меня слово не болтать о нашей сделке.
Утром явился Муценек.
Я доложил ему о удачной сделке. И каково было мое изумление, когда в беседе с ним выяснилось, что кто-то "болтнул" уже ему о сумме, полученной от продажи.
Тридцать три тысячи финских марок вручил мне Муценек - гонорар за совершение сделки. Пачка долларов исчезла в его желтой кожи портфеле.
Передав мне коммунистический привет от Павлоновского, он сообщил, что меня назначают с первого апреля заведующим агентурой девятого сектора, т. е. мне будут подчинены все агенты - осведомители армии, министерств и т. п.
Финляндия была тогда разбита на одиннадцать секторов с резиденциями "завагентов" в городах: Выборге, Таммерфорсе, Або, Гельсингфорсе, Ганге, Вильманстранде, Лахти, Тавастгусте, Бьернеборге, Раумо и Торнео. Все же резиденты подчинялись уполномоченным Разведупра в лице военного агента Бобрищева и его помощника - морского агента, фиктивно числящегося представителем Доброфлота.
Но это не означало еще разрыва с ВЧК, представители которого состояли в штате полпредства и числились первым секретарем - Коренец, завбюропечати - Рабинович, второй секретарь - Розенталь-Кирштейн, эконом - Фишман и казначей Сайрио.
Поблагодарив за оказанное доверие, я предложил Муценеку позавтракать у меня.
Ему было не до завтрака - надо было торопиться доставить деньги Бобрищеву.
- Комбриг посылает сегодня двух товарищей в Англию. Им надо отвалить почти полмиллиона. Едут к горнякам. Забастовку организовать. На днях вы получите инструкции работ, новые шифры и списки агентуры. Товарищ Бобрищев просил меня передать вам пожелание выяснить, как можно скорей, деятельность некоего морского офицера Пермана. Этот тип перешел нелегально границу с нашим проводником и посетил лиц, которых мы включили в списки раскрываемого нового заговора. Арестовать его пока нет смысла - надо установить, к какой группировке он принадлежит. Подыскивайте себе еще одну квартиру для свидания с агентами. Их не надо натаскивать на ваш след… Наше следующее свидание состоится на квартире "Сапожника" в субботу, в 10 часов вечера, - сказал, расставаясь, Муценек и, крепко пожав мне руку, оставил мою квартиру.
Зашифрованный приказ, присланный мне Павлоновским, гласил: