А мать ведь у нее судьей работает. Я рассмеялся негромко, но вслух. Как любит говорить один из героев моего романа, "положение безнадежное". Это значит не только надеяться не на что, но и стоит успокоиться - твоя судьба в руках Всевышнего. Он все решает, а тебе и делать ничего не надо. Я застегнул пиджак на все пуговицы. Ну ничего, зато со мной правда. Хотя правда и справедливость торжествуют только в кино и в романах. Ну и пусть! Положение безнадежно!
Я распахнул дверь. Марина так и стояла на прежнем месте в коридорчике. Мне почему-то стало ее жаль.
- Ну что, девочка? - Я обнял ее за плечи, она прильнула ко мне своим тельцем. - Ты хоть понимаешь, в какое меня положение поставила?
Она молча закивала раскрашенной разноцветной головкой мне в плечо. Что-то вдруг нежное к этой девушке поднялось внутри меня.
- Так. - Я резко отстранил ее, может быть, слишком резко. - Давай переодевайся, я тебя жду.
Она повернулась и медленно пошла в комнату…
Я отвернулся, нарочно не стал смотреть ей вслед… На уходящую фигуру.
Марина вышла через пять минут в брючном костюмчике, в башмаках на платформе неимоверной, со своим рюкзачком "Смерть попсе!"
- Ты не волнуйся. Мама тебе ничего не сделает, - сказал я, и голос мой слегка дрогнул. "А мне?"
Мы вышли на лестницу, я стал закрывать ключом замок, как вдруг дверь соседней квартиры открылась, и на лестницу, мерзко гавкнув, выскочил бультерьер соседки Клары Ивановны. За ним показалась и его хозяйка.
- Здравствуйте, Сергей Игоревич, - сказала она, окинув меня взглядом. - А ты, Мариночка, чего не здороваешься?
- Я вас в упор не вижу, - схамила Марина.
Я про себя одобрительно хмыкнул - я бы тоже с удовольствием так сказал.
- Фу! Невоспитанность сплошная.
Хозяйка гнусного барбоса по-собачьи фыркнула и, влекомая животным, поспешила вниз. Ну теперь-то уж вся лестница будет знать о том, что у меня ночевала… о ужас!.. заходила, ко мне заходила Марина.
Мы стали подниматься по лестнице.
- Слушай, это ты мне испортила телефон? - спросил я, слегка повернув голову.
- Да, - виновато опустив голову, ответила Марина.
- Это чтобы я в милицию не звонил?
- Да. Они бы все равно ничего не сделали.
- А что я теперь делать буду без телефона, ты не подумала?
- Там проводочек отсоединен, я приду сделаю, - сказала она, поравнявшись со мной и заглядывая мне в глаза.
- Нет уж! Теперь я сам. Ты с мамой разбирайся.
Мы остановились у ее двери. Марина полезла в рюкзачок за ключами. Я надавил кнопку звонка.
- Смотри-ка, дверь приоткрыта, - сказал я, заметив щель.
Я толкнул дверь и, отстранив девушку, вошел в квартиру. Квартира носила следы неимоверного бардака. Вещи из всех шкафов были вывалены на пол, ящики выдвинуты, подняты ковры… Чем-то напоминая египетскую пирамиду, на полу возвышалась груда книг из шкафа. Привычный глаз тут же вырвал из навала знакомую обложку своей книги. Зрелище разгрома впечатляло и подавляло. Я стоял посреди этого обыска, изумленно озираясь по сторонам, рядом со мной стояла Марина. Чрезмерное обилие форм обычно действует на меня угнетающе, я впадаю в гипнотическое состояние растерянности, начинает кружиться голова. Мы стояли так, озираясь, посреди развала несколько минут.
- Дядя Сережа, - негромко проговорила Марина, беря меня за руку. - Кто же этот бардак убирать будет?
Я пожал плечами. Слова девушки вырвали меня из оцепенения.
- Здесь ничего трогать не будем, пойдем сейчас ко мне, - сказал я, решительно поворачиваясь, и, держа девушку за руку, вышел из квартиры.
Мы сидели в гостиной за большим столом со стеклянной столешницей, молча. Марина курила, стряхивая пепел мимо пепельницы, я смотрел в сторону. То, что произошло, окончательно выбило меня из равновесия. Значит, девушка говорила правду, а я подумал черт-те что… Нужно срочно что-нибудь предпринять.
- Почему ты сказала, что вызывала милицию? - спросил я.
- Вы, дядя Сережа, не обижайтесь, но мама велела, чтобы я никому не говорила, кроме вас. Ну а раз вы не знали ни о чем, я и растерялась.
- Теперь хоть понятно, как нужно действовать.
- Как? - Девушка затушила сигарету и закурила новую.
Я поднялся, взял с базы телефонную трубку.
- Очень просто. - Я протянул ей трубку. - Ты исправляешь телефон, потом я звоню Николаю Николаевичу, они присылают опергруппу, осматривают квартиру, снимают отпечатки и начинают искать твою маму. Понятно?
- Понятно. - Девушка улыбнулась как-то натужно. - Но по-моему, не стоит вмешивать сюда милицию, сами разберемся.
- Какой "сами"?! - воскликнул я рассерженно. - Терпеть не могу запаха хабариков. - Я встал, взял пепельницу и отнес в туалет вытряхнуть в унитаз. - Ты хоть понимаешь, что это дело профессионалов? - вернувшись, сказал я. - Что мы с тобой сделаем?! Это в американских фильмах Шварценеггер всех побеждает. Где мы твою маму искать будем? Да и Шварценеггера где возьмем? И не забывай - ты свидетельница. Может быть, тебе придется в милиции пока пожить… или где они там свидетелей прячут.
- В пятизвездочном отеле они свидетелей прячут… Ну может быть, я у вас останусь, как мама сказала.
- Послушай, Мариночка. - Я сел напротив и насколько возможно приблизился через стол к девушке. - У меня тебе находиться опасно, они, возможно, будут тебя искать. И вообще, с каких это пор ты маму слушаться стала?
- Ну кто догадается меня у вас искать? Будут по родственникам, по друзьям разыскивать.
Пожалуй, в ее словах был резон. Что могут ей предложить в милиции? Отдельную камеру. А так она недалеко от своей квартиры, да и мать знает, как с ней связаться в случае чего. Не зря же она велела ей ко мне идти.
- Ну ладно, оставайся у меня, а там посмотрим.
Марина улыбнулась, но тут же подавила свою улыбку, хотя по глазам было видно, что она очень довольна.
- А чего ты так радуешься? - спросил я, глядя на ее довольную физиономию. - Милицию все равно подключать нужно. Тут профессионалы должны работать.
Я оставил Марину дома, а сам отправился в милицию к Николаю Николаевичу. Друзьями мы не были, скорее старыми знакомыми - наши жены дружили со школы.
Выходя из дома, я оглядывался и испытывал сильное подозрение к каждому встречному прохожему и, пока дошел до отделения, изрядно утомился.
Мы проговорили с Николаем Николаевичем около часа. Он обещал делом этим заняться прямо сейчас. Выслал опергруппу на место преступления и одобрил мое предложение, чтобы девушка пожила пока у меня, но сказал, что с ней обязательно нужно будет побеседовать и составить фотороботы похитителей, посоветовав быть поосторожнее.
Марину пришлось уговаривать отправиться в отделение милиции для составления фоторобота, и только к вечеру она согласилась. Я проводил ее, прождав около двух часов. Когда мы вернулись домой, я сел в кабинете за компьютер - нужно было продолжать роман.
Марина между тем отправилась в кухню готовить ужин.
Через час она постучалась ко мне в кабинет.
- Дядя Сережа, вас можно отвлечь?.. Ужин готов.
Как-то мило прозвучало это "можно вас отвлечь". Давно никто не говорил со мной так мило, с тех пор как уехала жена… Да, пожалуй, и она не говорила.
Я вышел в комнату и остановился на пороге. Из музыкального центра доносилась органная музыка, мои любимые токкаты Баха. Стол был сервирован, посредине стояла откуда-то взявшаяся бутылка вина, горели свечи… Прямо романтический ужин.
В загадочном мерцании свечей Марина выглядела пугающе очаровательно: хотя на ней и был атласный голубой халат, но в полумраке он выглядел вечерним платьем. Волосы она убрала назад, открыв лицо, и это лицо поразило и смутило меня.
- А что это за праздник сегодня? - прокашлявшись от некоторой неловкости, проговорил я, озирая обстановку.
- Просто захотелось поужинать с удовольствием, - сказала Марина. - А вам, дядя Сережа, не нравится?
- Да нет, отчего же. Очень мило, я тут отвык от сервиса, одичал немного, - проговорил я, садясь за стол. - А вино откуда? - Я взял бутылку в руки. - Ладно, я понимаю, что ты взяла первую попавшуюся кассету и поставила в музыкальный центр, - говорил я, открывая штопором бутылку вина, - но откуда ты могла узнать, что я люблю хванчкару, можно сказать, с детства, да и вообще… Откуда взяла эту бутылку?
- Можно я не буду отвечать на эти вопросы? У меня тоже есть маленькие тайны.
Марина закурила сигарету и выпустила тоненькую струйку дыма. Она курила, элегантно держа сигарету между указательным и средним пальцами. Как все-таки красиво, когда курит женщина. Зря моя жена курить бросила. Сколько, оказывается, достоинства и, пожалуй, даже элегантности было в этой девушке. Как я не замечал этого раньше? Я налил в бокалы вино.
- Давай выпьем за то, чтобы твоя мама поскорее нашлась и чтобы ей не сделали ничего плохого, - поднял я бокал.
- Найдется, - уверенно сказала Марина, глядя на меня голубыми глазами.
Мы выпили. Оказалось, что готовила Марина вкусно, во всяком случае из того, что разыскала у меня в холодильнике.
В другой раз я, конечно, отпустил бы какую-нибудь неуместную шутку по поводу того, что не рановато ли ей пить вино в мужском обществе и разрешает ли ей пить вино мама? Или еще что-нибудь в этом роде. Но сейчас, глядя через стол на Марину, не хотелось говорить ерунды, хотелось говорить глупости. Что-то поднималось внутри мальчишеское, неуемное, давно и накрепко забытое. Хотелось шалить, бузить, не только говорить, но и делать глупости… Вино, что ли, так действовало?!.. Но я удерживался, изо всех сил удерживался. Я человек все-таки разумный и должен держать… себя в руках. В глазах девушки я видел веселые огоньки… Черт, почему мы не в одном возрасте? Хотя мне сейчас казалось, что в одном. То ли она опустилась до моего возраста, то ли я опустился до ее. Но мне же не пятьдесят, я как раз на рубеже между сорока и пятьюдесятью. Как писал Виктор Гюго, "сорок - старость молодости, а пятьдесят - молодость старости". Марина смеялась и, сев за фортепиано, спела несколько песенок и даже мой любимый романс…
- …Не уходи, побудь со мною, я так давно тебя люблю, я поцелуями покрою уста и очи, и чело…. - Голос у нее был слабеньким, но приятным.
С ней было легко и весело. Я, увлекшись, даже позабыл и о похищенной Татьяне Владимировне, и о своем романе…
- А расскажите о своем новом романе, дядя Сережа, - напомнила Марина, подсаживаясь ко мне поближе.
Лицо ее раскраснелось от выпитого, глаза сияли, она была чертовски привлекательна. Сейчас это произнесенное ею "дядя" кольнуло меня. Да что со мной?.. Неужели она мне нравится?.. Да нет - чушь. Я, наконец-то, женат.
Я совсем не люблю рассказывать о незаконченных вещах: в этом есть некий мистический смысл. Но сейчас было наоборот. Я с каким-то вожделенным восторгом пустился рассказывать о своем новом романе, как будто бросился в омут. Эх, пропади все пропадом! Марина слушала, не перебивая, с восторгом глядя мне в глаза, и курила одну сигарету за другой.
- …Вот такой был великий анатом Фредерик Рюйш. Ну или приблизительно такой, - закончил я рассказ о своей новой книге, которую еще не написал. Но в рассказе этом удивительным образом сформировалось дальнейшее действие и повороты романа, появились новые краски и оригинальные ходы. Марина будила во мне что-то особенное, возбуждала фантазию, заставляя голову работать более активно.
- Интересно, - сказала Марина, глядя на меня восхищенными глазенками. - А я где-то читала, что если прийти ночью на кладбище и на могилу какого-нибудь писателя положить его книгу с ручкой, то утром можно забрать уже с автографом.
- Это верные сведения, - подтвердил я. - Но если говорить о кладбищах, то там лучше всего собирать грибы - они там самые вкусные. Подберезовики и опята, говорят, на "Литераторских мостках" лучше всего растут, а если за белыми, то это лучше на Богословское кладбище - там с белыми и подосиновиками хорошо.
- А как рассказывал мой знакомый, у папуасов Новой Гвинеи существует обычай…
Ее прервал телефонный звонок. Я поднял трубку.
- Идиот, кретин, подонок, раздолбай…
Я прикрыл трубку ладонью - человеку нужно было дать выговориться.
- Все, праздник окончен, - сказал я вполголоса. - Как раз полночь. Начинаются писательские будни.
Марина вопросительно посмотрела на трубку в моей руке.
- Это мой поклонник, - пояснил я, не выпуская трубку из рук. - Он мне всегда в полночь звонит, напоминает, что пора работать идти.
- Дядя Сережа. - Девушка как-то виновато смотрела на меня и вдруг повела плечами, будто поежившись. И так это вышло у нее очаровательно, что мне захотелось обнять ее, прижать к себе. - А отчего вы с первой женой развелись?
- Странный вопрос. Развелся и развелся.
- Ну а все-таки, - не отставала девушка.
- А все-таки? Ну, наверное, пожалуй… Из-за слов.
- Она сказала вам обидные слова?
- Нет, не обидные, просто другие слова… - Девушка смотрела на меня недоуменно. - Ну это было давно…
Я даже уже не помню, из-за каких именно слов… Хотя из-за "чушни"… Точно, вспомнил - из-за "чушни".
- Вам не понравилось это слово? - изумилась девушка.
- Не в этом дело. Попробую объяснить. - Я положил трубку на стол. - Сначала она начала задерживаться на работе. Ну это обычное дело, всякое случается. Поверь моему опыту, если женщина захочет обмануть мужчину, она сделает это без особенного труда, у женщины для этого существует множество способов. Ты еще молодая, но ты тоже постигнешь эти ухищрения. - Марина как-то двусмысленно пожала плечами. - Я, конечно, ни о чем не догадывался до того момента, пока в ее лексиконе не стали появляться новые слова. И тут я понял - у нее кто-то появился. Видишь ли, Мариночка, все люди живут в закрытом мире. Только кажется, что мир вокруг них велик, радио: телевидение, газеты, анекдоты… Вся эта информация проходит сквозь человека, он не запоминает ее - пропускает мимо ушей. Но слова - это тонкая материя. Каждый человек в обиходе употребляет ограниченное количество слов.
- И даже вы? - вскинула брови девушка.
- И даже я. У каждого человека есть ряд любимых слов, которые он употребляет чаще других, и это индивидуальность человеческой речи. Со временем их запас меняется, но новые слова приходят от людей, как правило, с которыми у тебя установилась духовная или физическая близость, или от людей, которые восхищают тебя, в которых ты влюблен… Понимаешь? - Марина молча кивнула, не отрывая от меня глаз. - Ну вот, у моей жены и появилась эта "чушня".
Я поднес трубку к уху и, услышав короткие гудки, отключил ее.
- Так, может быть, у нее на работе появился новый сотрудник?
- Нет, сотрудника не появилось, - сказал я. - Мне были известны все. У нее появился мужчина и его новые слова.
- Неужели из-за одного слова… расторгаются браки?
- Ну почему из-за одного. Их было несколько, но я их уже не помню. Это ведь было так давно. Интересно, я ведь не задумывался об этом никогда, а вот теперь когда ты спросила, сразу и понял.
- А сейчас вы счастливы в браке?
- Да, вполне.
- А вот Вудхауз сказал, что брак не продлевает жизнь любви, а только ее мумифицирует.
- Пелем Вудхауз - хороший писатель, но Свифт мне нравится больше, а он написал, что если на свете так мало счастливых браков, то только потому, что девушки уделяют больше внимания плетению капканов, чем строительству клеток. Понятно? - Я тронул указательным пальцем кончик ее носа. - А вообще истину в высказываниях великих людей найти невозможно - об одном и том же они могут говорить прямо противоположные вещи, они только соревнуются в остроумии.
- А в последних словах тоже остроумничают?
- Последних? Ты имеешь в виду, последних в жизни?
- Ну да.
- Ну здесь, я думаю, более серьезно относятся, хотя как можно серьезно относиться к тому, к чему не имеешь уже отношения. В предсмертном состоянии человек еще не имеет отношения к смерти, но уже не имеет и отношения к жизни. А почему тебя это интересует?
- Никому не скажете? - Марина придвинулась ко мне ближе, и глаза ее сделались загадочными и восторженными. - Я этого никому не говорю, это моя тайна. Только вам скажу.
- Век воли не видать, - заверил я ее.
Марину, как видно, удовлетворила моя клятва. Она бросилась к своему рюкзачку "Смерть попсе!" и достала из него толстую старую тетрадь, сильно потертую и помятую - засаленные уголки ее загибались. Марина положила перед собой тетрадь и, приблизив ко мне лицо, проговорила:
- Я собираю последние слова. - Она сделала паузу, давая мне время для осознания, а потом продолжала: - Вот в этой тетрадке собрано около тысячи последних слов умирающих. Этим занимался еще мой дед. Он прочитал у Льва Толстого, что "слова умирающего особенно значительны", и поставил эпиграфом к этой тетради. Когда-нибудь я соберу книгу и издам ее под названием "Последние слова". Представляете, как здорово!
- Да, интересная идея, - похвалил я. - А где ты их берешь?
- Ну, из книг разных. Но здесь не только последние слова великих, но и самых обычных людей. Они ведь тоже умирают.
- То, что умирают, я знаю. Ну и что говорят?
- Разное, по совести говоря умного мало. - Марина раскрыла тетрадь и стала ее перелистывать, вглядываясь в корявые письмена. - Ну это не очень… Ну вот, например, Бетховен, сказал: "Я снова буду слышать на небе", а последними словами американского актера Бинга Кросби были: "Это была отличная партия в гольф, ребята"… Почему в гольф, черт его знает. А вот кстати, Людовик IV сказал, умирая: "Почему вы плачете? Неужели вы думали, что я буду жить вечно?" Красиво, правда?
- Да, ничего, - сказал я, с интересом заглядывая в тетрадь. - А что еще?
- Но это последние слова великих людей, а здесь есть и простых. Вот, например, что мой дедушка записал за умирающим дядей Остапом: "Смотри, чтобы соседка Зинка табуретку вернула… сволочь такая".
Мы посмеялись.
- А вообще великих изречений мало. Сам мой дед, который эту тетрадь писал, умирая, сказал… - Марина торопливо пролистнула несколько страниц, найдя нужную страницу: - "Ох, ядрена вошь, тяжко! Ни хрена на ум не идет". Вы знаете, я даже хочу эти последние слова деда, начавшего собирать последние слова, сделать эпиграфом к книге. Как вы думаете?
- Я думаю, очень хороший эпиграф будет, прикольный.
- Значительных последних слов совсем мало, в основном бытовуха. Кстати, сам Лев Толстой, видно, тоже, как и мой дед, хотел изречь что-то великое, но у него получилось: "Истина… Я люблю много… как они…"
- И все? - спросил я.
- И все.
- Видно, он афоризм приготовил, но забыл. Слушай, Марина, это вообще замечательная у тебя тетрадь. А что если я у тебя попрошу ее на один вечер, для того чтобы выбрать эпиграфы для своего романа.