- Ну слушай, на тебя прямо не угодишь - то снимайте, то не снимайте, - обиделся Максим. - А дверь кривая, она не закрывается.
Антон встал, подошел к двери, потянул ручку на себя, но дверь, скрипнув, отворилась снова. Он стал разыскивать щепку, на которую можно зафиксировать дверь, потом все вместе искали, на что закрыть уличную дверь… Угомонились и улеглись только в три часа ночи. Под крышей с повешенным было намного лучше, чем вовсе без крыши.
Даша легла в серединку между молодыми людьми.
- Ребята, а вы не знаете про души повешенных?
- Я знаю, что если через покойника кошка перепрыгнула, значит, он в вурдалака превратится и будет приходить из могилы и у всех кровь сосать, - сказал Максим. - Серега, который в морге криминальном работает, - ну это там, где люди, которые не своей смертью умерли, содержатся, - много таких баек знает.
- Это с которым ты в одном доме жил? - поинтересовался Антон.
- Да, в одном доме, мы с детства дружим. Так вот он говорит, что из морга у них трупы крадут.
- Зачем? - еле слышно спросила Даша.
- А черт его знает, - тихо проговорил Максим. - Он говорит, что не только в их морг, но и в другие морги ходят покупатели. Правда, недорого покойников берут.
- С кавказским акцентом? На шаверму, что ли? - предположил Антон, зная, что Даша любит шаверму. - Или с американским акцентом - в Макдональдс.
- Дурак ты, Антоша! - сказала Даша и толкнула его локтем в бок. Антон притворно застонал.
- Покупатели в морг часто приходят. Только Сергей говорит, что это не покупатели никакие.
- А кто? - встряла Даша, приподняв голову.
- Агенты, потому что разные все время. Они даже дерутся из-за этих покойников. А потом, видно, сдают их куда-то.
- В приемный пункт покойников. Куда же еще? - сказал Антон.
Некоторое время лежали молча. Каждый представлял по-своему этот приемный пункт.
- А я слышал, - таинственным шепотом, еще больше напрягая обстановку, начал Антон, - что висельнику нужно в гроб положить веревку, на которой он повесился, и мыло, чтобы он за ней не возвращался после смерти. А то придет: "Отдай мою веревку!!"
- А мыло-то зачем? - давясь от смеха, спросил Максим. - Мыться, что ли? Или веревку стирать?
Все расхохотались, должно быть, представив моющегося в гробу повешенного. Потом хихикали и пугали друг друга еще, но страшно уже никому не было.
Антона разбудил Максим. Сквозь маленькое оконце рядом с печкой поступал свет - значит, было уже утро.
- Проснись, - легонько тряс его за плечо Максим. - Слышь, Антон.
Антон открыл глаза и не сразу вспомнил, где находится. Рядом на диване спала Даша. Максим стоял с вытаращенными глазами, прикладывая палец к губам.
- Только тихо, - шептал он на ухо. - Не шуми.
- Что случилось? - Антон, вспомнив вчерашнего покойника, тут же сел на диване.
- Кто-то ходит вокруг дома, - проговорил Максим одними губами. - Я его видел, он в окно заглядывал.
- Положение безнадежно, - заключил Антон, тихонько вставая с дивана и надевая кроссовки. - Теперь подумают, что мы его… - Он кивнул в сторону другой комнаты. - Положение безнадежно…
- А вдруг это убийца, - еле слышно проговорил Максим.
Глава 4
ФРЕДЕРИК РЮЙШ
Последние слова:
- Да не покинет меня Бог никогда!
Блез Паскаль
Детство, отрочество, юность
Фредерик Рюйш родился в 1638 году в Гааге. С детства его тянуло к естественным наукам, и он с душевным трепетом и восторгом отрывал ножки мухам, вскрывал им животики маленьким ножичком, препарировал кузнечиков и ящериц, в более осознанном возрасте подобравшись к мышам и кошкам. Фредерик был любознательным и развитым мальчиком с хорошей памятью. Нередко отец наказывал его за излишнее усердие и интерес к внутреннему, но не к внешнему. Отец не мог уразуметь, что может привлекать Фредерика в Божией епархии - во внутреннем мире живых существ. И как вообще можно разобраться в этих переплетениях кишок и органов мертвой крысы, где сам черт ногу сломит. И казалось ему, что перепутано все это нарочно и бессмысленно, так чтобы заморочить честных людей. Но маленький Фредерик с интересом копался в этом добре, выискивая закономерности и соответствия, не оставляя своих занятий порой до позднего вечера. Кроме этого страстного увлечения, в праздничные дни Фредерик, как, впрочем, и многие мальчишки счастливого и беззаботного возраста, любил бегать смотреть на казни. Он приходил всегда заранее и, подобравшись поближе к эшафоту, с интересом наблюдал за приготовлениями и в особенности за самой казнью. Но делал это не как все мальчишки, с замиранием сердца, а с каким-то особенным затаенным вожделением и научным любопытством. Впитывая в себя каждую кажущуюся незначительной мелочь. Как ломается шейный позвонок под тяжестью повешенного, как конвульсивно вздрагивает и извивается его тело… и если тяжести тела осужденного недостаточно, палач обхватывает ноги преступника и виснет на нем, удвоив вес и сокращая страдания несчастного. И почему после этой нехитрой операции человек умирает почти мгновенно. Особенно же привлекали любознательного Фредерика казни через усекновение головы. Гильотин в то время еще не было. Предложенную парижским врачом-гуманистом Жозефом Гильотеном машину для безболезненного обезглавливания введут в эксплуатацию только в 1792 году. А до тех пор головы в Голландии рубили мечом. Фредерик тянулся к плахе, изо всех сил высматривая подробности отсечения головы, чтобы дома, уединившись, обдумать это действо, в деталях воспроизводя его в памяти.
Видя такой интерес сына к естественным наукам, отец решает отдать его в ученики аптекаря. Здесь, среди склянок со снадобьями, среди дурманящих запахов лекарственных трав, среди разноцветных целебных порошков, Фредерик обрел наконец счастье. Целыми днями перетирая в ступке целебные корневища и пахучие травы, диковинные цветы и лапки насекомых, он учится готовить лекарства от кровотечений и мужского бессилия, от радикулита и мигрени… Обучается готовить яды, которые могут убить человека мгновенно или, затаившись в организме, исподволь точить его, разрушая и еще при жизни превращая в разлагающееся тело. Там, среди склянок, он прикоснулся к тайне бытия. И эта тайна очаровала его.
Его острый ум и хорошая память, точность движений и прежде всего особое чутье, которое необходимо аптекарю, служили ему хорошую службу. При помощи отца у Фредерика появляется своя аптека, к нему идут за лекарствами, ему верят. Но молодому амбициозному Рюйшу уже недостаточно работы аптекаря - его влечет анатомия человеческого тела. Он поступает в знаменитый Лейденский университет, где прилежно изучает медицину.
Голландская анатомическая школа того времени приобрела в Европе огромную популярность, чему способствовало первое применение здесь микроскопа. Хотя изобретателем микроскопа и считался итальянец Мальниги, но широко применяться он начал именно здесь, в Голландии. Лейденский университет, куда поступил Фредерик, славился одним из лучших в Европе анатомических театров. В кабинетах театра хранилось удивительное собрание редкостей. Главное место в нем занимали экспозиции скелетов. Скелет осла, верхом на котором восседал скелет женщины, убившей своего ребенка. В бешеную скачку смерти на скелете быка отправился скелет мужчины, казненного за воровство домашнего скота. Тут же стоял обезглавленный скелет убийцы со своим собственным черепом в костлявых руках. В углу красовалась виселица с висящим на ней скелетом юного вора. Их были десятки, сотни - и все они были выстроены композиционно, создавая жутковатые картины смерти. Здесь же хранились заспиртованные препараты кистей рук, ног, забальзамированные головы, изготовленные знаменитым доктором Бильсом.
В семнадцатом-восемнадцатом веках анатомические театры и кабинеты украшали скелеты преступников верхом на скелетах лошадей, ослов, свиней… Это было нашествие скелетов на Европу, они мчались галопом в кровавый век девятнадцатый.
Рюйша, как и его современников, впечатляли эти собрания и, можно сказать, там, в Лейденском университете, определилось направление всей его жизни, которому он отдаст свои силы, которое сделает его великим и богатым, принесет ему всемирную славу, многочисленных и влиятельных врагов, а также сделает его глубоко несчастным и одиноким человеком. И в конце жизни, не зная, кому передать открытую им великую Тайну, понимая, что не может взять ее с собой в могилу и не может никому оставить, он будет умирать в муках, как умирают все, кто уносит с собой в могилу Тайну, которая была открыта только ему.
Глубину теоретических познаний Рюйша известные анатомы того времени ставили под сомнение, но в практической медицине он превзошел многих. Поэтому после окончания университета в 1665 году подающего большие надежды анатома Фредерика Рюйша приглашают в столицу, в Амстердамскую хирургическую школу в качестве демонстратора анатомии.
Здесь, в столице, перед двадцатисемилетним амбициозным молодым человеком открываются большие возможности. Он производит перед публикой анатомические вскрытия, приобретает широкую врачебную практику. И вновь ему несказанно везет, как везло всю жизнь. Как раз в это время освобождается место судебного медика, и Фредерик Рюйш благодаря связям, деньгам и в особенности одной любовной истории с дочерью городского палача получает это место. Должность судебного медика практически не приносила дохода, но она дает несказанно большее. У Фредерика Рюйша появился доступ к телам казненных и их жертвам. Он присутствовал на казнях преступников, констатировал их смерть, а затем ночью тело казненного отвозили к нему в мастерскую, где он производил свои опыты.
В те времена считалось, что казненные преступники не имеют права на христианское погребение, и анатомы со всего Амстердама, радостно потирая ручки, растаскивали покойников по своим кабинетам. В этом была и назидательная сторона - каждый преступник знал, что после казни тело его будут препарировать при большом скоплении народа, после чего части его с вывороченными внутренними органами выставят на всеобщее обозрение или, выварив в большом чане, смастерят скелет и усадят верхом на свинью в назидание другим преступникам на веки вечные. И этот посмертный позор должен был уберечь многих от совершения преступления… но не уберегал.
Не столько сами вскрытия увлекали Фредерика - он нарезался покойников еще в университете - сколько работа над изготовлением демонстрационных препаратов и изобретением снадобья, которое могло бы сохранять плоть от разложения, чтобы препараты могли долго храниться, радуя глаз. Этому он посвящал все свое свободное от врачебной практики время. Фредерик целыми днями пропадал в мастерской, пытаясь разгадать секрет бренности плоти, проводя множество экспериментов, препарируя сотни трупов казненных и жертв преступлений. Рюйш вставал в четыре часа утра и, засучив рукава, трудился над трупами, чтобы продлить их жизнь. Вернее, дать вторую жизнь уже в виде препаратов в своем музее. Покойники даже снились ему по ночам. Он экспериментировал.
Многие анатомы Европы изобретали способы консервации человеческого тела и изготовления музейных препаратов. Свои открытия они держали в строжайшей тайне, ведь это было и средство обогащения. Забальзамированных покойников и их части выставляли напоказ за деньги, а также их охотно приобретали любители редкостей. В то время это был хороший бизнес, и как всякий прибыльный бизнес он подразумевал большую конкуренцию. Нередко анатомы нанимали воров, для того чтобы они выкрали секрет у более удачливого коллеги, подожгли его дом или уничтожили препараты. Казненные, мертвые дети, уроды стоили хороших деньги. Те анатомы, кто не сумел, как Фредерик Рюйш, пристроиться к эшафоту, вынуждены были платить немалые деньги могильщикам, которые ночью тайно выкапывали тела недавно погребенных и везли их к анатомам. Власти преследовали похитителей мертвецов. Их казнили как воров, и их тела в свою очередь поступали на этот анатомический конвейер… но процесс было уже не остановить. Публика как с ума посходила - она жаждала острых ощущений, и она их получала.
Глава 5
ПОЛОЖЕНИЕ БЕЗНАДЕЖНО
Последние слова:
- Академик Павлов занят. Он умирает.
Иван Павлов
Я проснулся от запаха кофе. Первая мысль, пришедшая мне в голову: кто может готовить в моей квартире кофе? Неужели жена вернулась? Припомнился вчерашний вечер. Над романом я просидел до пяти утра и неудивительно, что проснулся только в двенадцать. Захотелось кофе и почему-то яичницу. И тут, как по-щучьему велению, дверь открылась, и в комнату вошла Марина. На ней был голубой шелковый халатик, в руках она держала поднос, на котором стояла чашечка кофе и тарелка с яичницей.
- Я приготовила вам завтрак, - сказала она, ставя поднос мне на одеяло.
- Спасибо, конечно, за заботу. Но лучше бы мне помыться сначала.
Я смотрел на нее спросонья другими глазами, утренними, не так, как вчера. Да и не было сегодня на ее лице идиотского вечернего макияжа, и вымытые причесанные волосы выглядели совсем не так тошнотворно. А она вроде ничего.
- Знаешь что, Мариночка, ты давай отнеси это в кухню. - Я поднял поднос и протянул ей. - Спасибо тебе за воплощение американской мечты, но я сейчас помоюсь и приду. Договорились?
- Как скажете, дядя Сережа.
Она покорно взяла поднос и вынесла из комнаты, я проводил ее взглядом… Тьфу ты черт! Уже три недели как уехала жена, неудивительно, что на молодежь заглядываешься. Я резво вскочил с постели, надел халат и пошел умываться.
- …Сейчас я позвоню начальнику нашего отделения милиции, - сидя за завтраком, говорил я. - Он мой старый знакомый - и выясню, как идет расследование похищения и что нам с тобой делать.
- Я думаю, не нужно звонить в милицию, - задумчиво проговорила Марина, помешивая ложкой в чашечке с кофе. - У них наверняка еще никаких сведений нет. Вы же знаете, как работает наша милиция.
А завтра видно будет.
- Нет, Марина, сидеть сложа руки нельзя: неизвестно, какие подонки выкрали твою мать.
- Дядя Сережа, а о чем ваша новая книга?
- Моя книга… Она о великом голландском анатоме Фредерике Рюйше - кстати, он открыл лимфатическую систему. Но особую известность ему принесли опыты с бальзамированием…
- Как интересно! - подперев подбородок кулачком, Марина с восторгом уставилась мне в глаза. - А расскажите, что там будет.
Я посмотрел в ее голубые как небо глаза и словно протрезвел. Я вдруг понял, что Марина нарочно выводит меня на рассказ о моей новой книге. Ведь любого писателя стоит только слегка подтолкнуть к теме, на которую он пишет, и его уже не остановить. У нее явно было что-то на уме. Что-то она скрывала.
- Я, кажется, слышала о Фредерике Рюйше, но вот где - не помню. Может, в школе проходили…
- Знаешь что, Марина, ты помой посуду, а я пока в милицию позвоню, - сказал я, поднимаясь из-за стола.
Я вышел в прихожую, взял трубку и пошел к себе в кабинет. Включив ее, обнаружил, что трубка не работает. Я вернулся к базе, подергал, потряс ее - телефон безмолвствовал.
- Марина, ты сегодня никому не звонила? - спросил я, входя в кухню с трубкой в руке.
- Нет, а что, телефон не работает?
- Почему-то молчит, - ответил я, глядя на то, как девушка моет посуду.
- Бывает. Может быть, отключили, у нас часто отключают.
- Может быть, - сказал я, выходя из кухни.
В прихожей я достал из внутреннего кармана куртки сотовый телефон, на ходу набирая номер отделения милиции, прошел в свой кабинет и закрыл за собой дверь.
- Здравия желаю, Николай Николаевич, - поздоровался я, услышав на другом конце провода знакомый голос. - Как жена, дети?.. Ну чудно, чудно. Да нет, пока ничего не выходило, сейчас новый роман пишу. Слушай, я ведь звоню по поводу похищения моей соседки из сто восьмой квартиры. Тут у меня ее дочка волнуется. Что-нибудь новенькое появилось?.. Как какого похищения? Тебе что, не доложили? Вчера дочка ее милицию вызывала, из вашего отделения приезжали, допросили ее… Как ничего не слышал?!.. Тут, может, недоразумение. Ладно, извини за беспокойство. Наверное, это я что-то напутал… Да нет-нет, все нормально. Не нужно никакой машины. Ну давай, обнимаю, дорогой. Созвонимся. Привет семье!
Я отключил телефон и минуту смотрел на него.
- Вот, значит, как! Старших обманывать нехорошо…
Я решительно рванул дверь. За дверью стояла Марина и молча смотрела на меня своими невинными голубыми глазами с удивительно четко очерченными зрачками.
- Ну и как это понимать? - спросил, я злобно улыбнувшись.
- Что, дядя Сережа?
- Ты вызывала вчера милицию? - Я с ходу взял сердитый тон.
- Да, вызывала.
- А чем ты тогда объяснишь, что они ничего про этот вызов не слышали?
Девушка пожала плечами.
- Ты знаешь, у меня такое чувство складывается, что ты меня дурачишь. Тебе так не кажется?
- Нет, я не дурачу. - На глаза ее навернулись слезы. - Не дурачу…
- Ладно-ладно, я ничего не скажу про это твоей маме, но давай переодевайся и иди домой.
- Я не пойду домой, - твердо сказала девушка, упрямо глядя мне в глаза.
- Ты что, с мамой поругалась? - догадался я. - Ну хочешь, вместе пойдем?..
- Вы ошибаетесь, дядя Сережа, - проговорила она, делая ко мне шаг и оказавшись почти вплотную, так что я почувствовал запах ее волос… Она, подняв голову, не мигая смотрела мне в глаза… Какие красивые у нее были глаза… Марина совсем не походила на свою полную, с грубыми чертами лица мать. Она мне даже нравилась сейчас в этом упрямом волнении.
- Хорошо, пусть я делаю ошибку, но я должен отвести тебя домой. Я поговорю с твоей мамой, она тебя ругать не будет. Иди собирай вещи, живо!
Я решительно закрыл перед ней дверь кабинета и стал переодеваться. Я был раздражен.
С какой стати эта девица взялась меня обманывать?! Мне как будто делать больше нечего, как возиться с ней. Она, видите ли, с матерью поссорилась, а я как дурак вынужден выслушивать ее сказки о похищениях. Сразу сказала бы, что идти некуда. Теперь перед Николаем Николаевичем как-то нужно будет оправдываться. Эх, неудобно!! Да и глупо как-то!.. Господи!!
Да она же у меня ночевала, подумают неизвестно что… Что я молодежь растлеваю… Неудачная ситуация складывается.
Я застегнул рубашку и остановился.
А что же я матери ее скажу? Скажу, что ее выкрали карбонарии в масках… Мне, значит, сорок пять - ей восемнадцать… Если подумать хорошенько, да если мои книжки полистать, уж чего там только не найдешь. Ведь со мной теща две недели не разговаривала, прочитав "Квадрат для покойников", одно название романа "Живодерня" чего стоит, а "День всех влюбленных" так и вовсе о каннибализме. Да если с пристрастием почитать мои книжки, то сложится впечатление, что для меня растлить малолетку - обычное дело. До соседей дойдет… До жены - не дай бог!! А до нее точно дойдет, уж ей соседи наверняка донесут… Ух, елки! От таких перспектив голова шла кругом.
Я надел пиджак. Может, галстук надеть? Как будто я в нем и спал всю ночь… Неубедительно. Но галстук все-таки надел. Чего же я, дурак, вчера ее не догадался домой отвести? И ничего бы этого не было, не было бы позора…