Завладев рулем, Аро выключил зажигание. С этого места дорога просматривалась далеко в обе стороны. Быстро, но не суетясь, Аро перетащил Петренко на свое место, обшарил карманы его пиджака и вытащил красненькую шоферскую книжечку, талон технического паспорта и путевой лист, внимательно прочитал их. Осторожно поддел лезвием перочинного ножа фотокарточку удостоверения шофера, наклеил на ее место свою, с неразборчивой дужкой печати. Потом забрался под машину и оборвал заводной рукояткой трос спидометра.
Развернуться на узкой горной дороге оказалось делом не легким, но Аро удалось это, и вскоре он полным ходом мчался обратно. Безжизненно сползая вниз, шофер полулежал в кабине рядом с ним.
Возле мшистого утеса Аро снова развернул грузовик и открыл задний борт.
Дорога оставалась пустынной.
Вставив два пальца в рот, Аро тихонько свистнул. Сверху посыпалась земля, зашелестели листья. Николай Иванович и Михайла перебежали дорогу, быстро устроили в кузове среди досок узкий лаз и юркнули него, Аро закрыл задний борт, завязал крючки проволокой и сел за руль.
Час проходил за часом, а грузовик, не останавливаясь, бежал на запад, к железной дороге. Смерклось. Выглянули звезды. Лучи автомобильных фар шарили по дороге, на поворотах перескакивали через реку и терялись в белесом тумане, поднимавшемся с воды. Из зарослей выпрыгнул заяц. Испуганный зверек скакал в световом тоннеле, пока машина не накрыла живой комочек толстой резиновой лапой.
Глубокой ночью фары грузовика осветили полосатый черно-белый шлагбаум контрольного поста с красным фонариком посредине. Чувствуя, как у него учащенно бьется сердце, Аро затормозил, поправил тело шофера и дал сигнал. Из будки, жмурясь, вышел автоинспектор в милицейской фуражке.
- Что везешь?
- Доски.
- Откуда?
- С Тазовского лесозавода.
- Права. Путевку.
Аро подал документы в окно, не открывая дверцы кабины. Инспектор просмотрел их.
- Долго едешь.
- Дорога плохая, - извиняющимся тоном сказал Аро.
- Леваков нет?
- Что вы, товарищ начальник!
- А кто это у тебя в кабине?
- Сцепщик со станции. Рабочий человек. Попросился доехать. Как не взять?
Автоинспектор встал на подножку, посветил фонариком.
- Разбуди. Пусть предъявит документы.
Аро потряс шофера за плечо.
- Спит. Он где-то на свадьбе крепко поднабрался. А документ…
Аро покопался в карманах Тимофея.
- Вот какая-то бумажка.
Автоинспектор развернул ее. Справка удостоверяла, что предъявитель ее Иван Алексеевич Таращук действительно работает сцепщиком, имеет троих детей. Справка была выдана для предъявления в детский сад.
- Семейный человек, а так напивается! - неодобрительно сказал автоинспектор, подозрительно нюхая воздух в кабине. - Все спиртом провонял. Да ты сам-то пьян? А ну-ка, дыхни!
- Как можно за рулем пить! - обиженно сказал Аро, выполняя требование автоинспектора. - Или я порядок не знаю?
- Нет, не пахнет, - удивился инспектор. Заглянул в кузов, обошел вокруг машины, потрогал крючки и вернул документы Аро.
- Езжай!
Полосатый шлагбаум пополз вверх, открывая дорогу.
Признание шофера
Зеленые, красные, синие огни станции вынырнули из тьмы как-то сразу. Издалека донесся свисток паровоза. Аро остановил грузовик, откинул задний борт кузова. Две тени скользнули и растаяли в темноте.
Аро поправил доски, снова заменил фотокарточку. Потом сунул удостоверение в карман шоферу, поднес к его носу флакон. Петренко глубоко, с хрипом втянул в себя воздух, с трудом разлепил глаза.
- А? В чем дело? Где я? - бестолково забормотал Тимофей, озираясь вокруг, шаря руками по коленям.
- Силен ты спать, Тимоха! Всю дорогу проспал, - засмеялся Аро. - У меня аж руки замлели. Я твоего сворота не знаю, не взыщи - проскочил к станции. Садись за руль. А за то, что довез, дал со своей машиной крюку, нà тебе червонец.
Пока Петренко приходил в себя, соображал, как он очутился возле железной дороги, Аро исчез. Внезапная мысль пронзила шофера. В испуге он схватился за карман пиджака. Но нет, документы и деньги лежали на месте.
- Ф-фу-у!.. Хорошо, честный парень попался!
Только утром Петренко сдал груз, поставил автомобиль в гараж. Сильно болела голова. Тошнило. Временами даже познабливало.
Уйти домой не пришлось. Распахнулась калитка, на пороге возникла плотная фигура заведующего гаражом Чебышева.
- Где так долго пропадал? Уж ко мне хозяйка твоя прибегала, спрашивала.
Тимофей не сообразил заблаговременно придумать правдоподобное объяснение задержке. Вопрос застал его врасплох.
- Понимаешь, Максим Терентьич, баллон спустил, - промямлил Петренко первое, что ему пришло в голову.
- Ну и что? У тебя же запаска есть. Или ты шесть часов запасное колесо ставил?
Чебышев подошел к грузовику и ударил кулаком по запасному колесу. Оно отозвалось гулким звуком.
- Эге!.. У тебя и запаска накачена. Слушай, ты что врешь, Тимофей? Куда "налево" съездил, говори! Сколько у тебя спидометр намотал?
Чебышев сунул голову в кабину, включил щитковую лампочку и удивленно присвистнул. Потом заглянул под машину. Трос спидометра висел под коробкой передач.
- Где это тебе помогло трос оборвать? Тебя ж в лес не посылали. А ну-ка, иди сюда, к свету!
Заведующий гаражом подтащил шофера к окну. Сквозь пыльное зарешеченное окошко пробивались первые лучи солнца.
- Ты опух! Опять в рейсе напился?
- Скажешь тоже, "напился"! Ну, выпил стаканчик…
- Кто поднес? Где?
- Угостил один добрый человек. Попросился подъехать до Сухого лога.
- Знаешь что, Тимофей? Выкладывай все начистоту. Не крути, - решительно приказал Чебышев.
Не сразу, с недомолвками Петренко рассказал Максиму Терентьевичу, что произошло с ним в рейсе.
- Подвез попутно - это да, не отрицаю. А "налево" никуда не ездил, верь совести, - закончил Тимофей, обиженно оттопыривая толстые губы.
- Не нравится мне эта история, - с расстановкой сказал Чебышев, прикрывая веками воспаленные глаза. Морщины на сухом лбу поднялись вверх. - Говоришь, спидометр до Сухого лога работал?
- Работал. Точно. Я еще смотрю - стрелка около шестидесяти маячит. Думаю: тянет старушка, даром что мотор в капиталку пора.
Чебышев потер лоб, потом бросил под машину резиновый коврик.
- Дай-ка сюда переноску. Свети. Ближе…
Несколько минут Максим Терентьевич неподвижно лежал под машиной; вылез мрачнее тучи.
- Трос оборван насильно. По нему колотили. Колпачковая гайка смята. Ветки, коряги тут ни при чем. Будешь говорить, куда мотался? Ну и гад же ты, Тимоха! Готов машину изувечить, только чтоб десятку зашибить.
- Ах ты, бож-же мой! - с отчаянием в голосе сказал Петренко. - Что за напасть такая! Говоришь - тебе не верят.
- Да кто ж тебе поверит? Двести с гаком километров проспал, ничего не видел. Кто-то за него вел машину, кто-то оборвал трос спидометра… Малому ребенку скажи, не поверит. Не хочешь сознаться? Тогда буду звонить в ГАИ.
Чебышев снял трубку, ожесточенно продул ее, набрал номер.
- Алло! Автоинспекция? Кто у телефона? Говорит завгар кирпичного завода Чебышев. Чебышев, говорю! Че-бы-шев. Тут такое дело, товарищ начальник…
Окончив разговор, Максим Терентьевич сердито сказал Петренко:
- Завтра приедет, разберется. Пока велел машину на линию не выпускать. Иди спать. Наломал дров, кошкин сын!
Рассказ шофера настолько заинтересовал автоинспектора, что он посадил Петренко и Чебышева в свою машину и повез обоих к уполномоченному госбезопасности лейтенанту Маркушу.
Встревоженный Петренко говорил все без утайки.
Связались по телефону с контрольным пунктом на Черном ручье. Выяснилось, что машин в ту ночь было немного, и дежурному инспектору запомнился грузовик ГАЗ-51 с досками, горбоносый смуглый шофер с усиками и пьяный пассажир в кабине.
- А удостоверение шофера вы проверяли? Или только путевку? - добивался Маркуш, стройный молодой офицер в новой форме. - На фотографию не обратили внимания? Та-ак…
Дело явно осложнялось.
Чебышев написал подробное объяснение и уехал домой. Маркуш вместе с Петренко, проклинавшим в душе недавнего щедрого попутчика, сел в "победу".
Автоинспектор на Черном ручье повторил свой рассказ. Лица пьяного пассажира, сцепщика, не видел: тот непробудно спал. Этого шофера, Петренко, не припоминает.
На том месте, где незнакомец остановил машину Петренко, на глинистой обочине обнаружились перекрестные отпечатки шин. Тимофей без труда опознал характерный рисунок протектора своих покрышек с вулканизационной заплатой на левой задней шине. После долгих поисков удалось разыскать и пустую бутылку, выброшенную Тимофеем из кабины.
Картина начинала проясняться.
По телефону Маркуш связался с Хабаровском и подробно доложил обо всем начальнику краевого управления госбезопасности.
Квартирант
В Хабаровске много горбатых улочек. Мощенные булыжником, а то и просто посыпанные шлаком, они взбираются на холмы, круто падают вниз, опять карабкаются вверх. На одной из таких улиц, спускавшихся к Амуру, на скамейке сидел человек в мешковатом зимнем пальто, плохонькой кепке и грубых ботинках. Это был Михайла.
Наступила ночь. Изредка моросил холодный мелкий дождь. С тополей в сквере облетели все листья, и голые прутья сиротливо чернели на фоне темного неба.
Глядя в тяжелом раздумье на груду мокрых желтых листьев под ногами, Михайла решал свою судьбу.
Со станции, куда их группа добралась на грузовике Петренко, он выехал ночью первым же пассажирским поездом. Один. Куда исчезли Николай Иванович и Аро, Михайла не знал. Следуя наставлениям своего шефа, железнодорожный билет взял до Хабаровска. В очередь у ярко освещенной кассы не встал, приютился в темном уголке. Дал старику в фуражке с малиновым околышем денег, попросил оказать небольшую услугу геологу. "А то еще билетов не хватит, застряну тут".
За все время пути в общем вагоне Михайла не задремал ни на минуту. Особенно напрягла его нервы проверка билетов. Рюкзак лежал на верхней полке, заставленный чемоданами попутчиков, но Михайле казалось, что контролер непременно обратит внимание на острые углы американской портативной рации.
Конечно, риск был очень велик. Вдесятеро благоразумнее было бы закопать рацию ночью где-нибудь в лесу, близ станции. Но следовало немедленно покинуть опасный район. Приказ шефа не допускал никакой задержки на маленькой станции, где наверняка чуть не все жители знают друг друга в лицо. Но какие неприятные минуты пришлось пережить Михайле в накуренном, переполненном вагоне, когда на правах соседа проклятый старик железнодорожник затеял громогласный разговор о геологической разведке в горах Сихотэ-Алиня!
- А где вы там ходили? Кто начальник партии? Моего Никиту не знаете? Тоже геолог.
Хорошо, что железнодорожник вскоре же уснул. Михайла не представлял себе, как он вытащил бы при нем свой рюкзак и сошел на станции Корфовской, не доезжая Хабаровска, куда старик взял ему билет!
Ох, как приятно было подняться с колен, стряхнуть с них налипший песок, когда рация оказалась наконец под толстым слоем дерна, уложенного аккуратными квадратами! Оставшуюся землю Михайла отнес далеко в сторону и высыпал в старую лесную колдобину, а потом еще, для верности, замаскировал ее опавшими листьями. Так, как учили в разведывательной школе в Кауфбейрене.
Отыскав в лесу глухой овраг, Михайла провел в нем трое суток, из предосторожности не разжигая костра, жестоко страдая по ночам от холода. Лишь по истечении этого срока он снова появился на станции.
Пригородным поездом Михайла приехал в Хабаровск. На вокзале долго копался в книжном киоске, перелистывая иллюстрированные журналы, поглядывая вокруг поверх страниц. На привокзальную площадь вышел только через полчаса после того, как схлынул поток пассажиров. В автобус не сел. Пошел в город бодрым уверенным шагом человека, которому тут все хорошо знакомо. Дважды заходил во дворы, затаивался в них, чтобы удостовериться, нет ли слежки.
Самый трудный вопрос разрешился неожиданно просто. На воротах одного из дворов Михайла прочел объявление о сдаче комнатушки на втором этаже флигеля.
Заросший травой двор имел два выхода. Флигель примыкал к толстой каменной стене - брандмауэру. Окно комнатушки открывалось как раз над этой стеной. Никакого труда не составляло в случае опасности спрыгнуть на нее, соскочить на улицу и скрыться в переулке.
Разговаривая с квартирной хозяйкой, Михайла видел, что все складывается как нельзя лучше. И однако глухая тоска не оставляла его. С той памятной ночи, как он ступил на песок морской бухты, ни разу, даже во сне, Михайла не чувствовал себя спокойно. Даже тогда, когда втроем они шли по тайге через сплошные заломы по звериным тропам.
Хозяйка долго выспрашивала, откуда он приехал, где намерен устраиваться на работу, какую имеет профессию, не курит ли (долго ли до пожара!), не собирается ли, упаси боже, водить к себе приятелей, выпивать с ними.
- Я, мамаша, человек одинокий, тихий, - заверил Михайла хозяйку, - непьющий. От меня вам никакого беспокойства не будет. И без дела болтаться не намерен. Вот осмотрюсь немножко, похожу, почитаю объявления и устроюсь.
- Оно и ладно, - согласно закивала головой старушка. - А поступить на работу в нашем городе проще пареной репы. Эвон, сколь строек вымахало! И, почитай, на каждой монтеры требуются.
Разговор шел именно в таком плане, как хотелось Михайле. Это было куда приятнее расспросов. Когда же Михайла отсчитал хозяйке вперед за месяц двадцать рублей, старуха совсем расчувствовалась.
- Ежели тебе утром кипяточку потребуется или еще чего, ты, батюшка, только скажи. Я женщина старая, сырая, но для своего квартиранта всегда потружусь. Вот мы с тобой для начала и попьем сейчас чайку.
За чаем старуха говорила без умолку. Похвалилась внучатами, рассказала, как ездила летом в гости к невестке и там вставила себе золотой зуб, пожаловалась на соседку, что обирает квартирантов, а заботиться о них не хочет ни на грош. Михайла поддакивал, изредка вставлял осторожные вопросы. Бессонные ночи, постоянное нервное напряжение вконец измотали его. После горячего чая в тепле потянуло ко сну с такой силой, что временами Михайла переставал слышать хозяйку. Наконец даже старуха заметила состояние своего квартиранта.
- Да ты, никак, дремлешь, батюшка? Совсем я тебя заговорила. Беги-ка в милицию, пропишись, да и ложись почивать.
Сон как рукой сняло! Михайла рассчитывал дня три-четыре прожить без прописки.
- После, бабушка, успеется.
- Нет, батюшка! У нас с этим строго. Участковый наказывал: станет человек на жительство, сей же час его прописывать. Не сделай по-ихнему, еще жучить меня начнут, старую.
- Ногу я растер, ступить больно, бабушка!
Кончился разговор тем, что старуха согласилась сама съездить в паспортный стол и оформить прописку.
Отдав паспорт, Михайла в волнении зашагал по комнатушке.
Старуха удивилась, застав квартиранта бодрствующим. Не желая расспрашивать хозяйку, Михайла пытливо вгляделся в ее морщинистое лицо. Оно сохраняло свое обычное благодушное выражение.
- Так и не ложился, батюшка?
- В баню надо сначала. Помыться с дороги.
- Тоже верно. На вот, милый, мочалочку.
В бане Михайла соскабливал с себя многодневную грязь, жадно прислушиваясь к разговорам вокруг; потом побрился и почувствовал прилив бодрости. Но мысли все время возвращались к саквояжу, спрятанному на чердаке под печным боровом. Пистолет бесшумного боя, шифровальные блокноты, деньги, чистые бланки для разных справок и удостоверений, документы - все находилось там.
Домой Михайла вернулся не сразу. Сначала, не замедляя шага, прошел мимо входа, длинным туннелем тянувшегося во двор. Потом, зорко поглядывая вокруг, обогнул квартал, вышел из переулка к каменной стене и только тогда вошел во двор. Вручив хозяйке червонец, Михайла отправил ее за баранками, а сам перенес саквояж с чердака в свою комнату и спрятал его под расхлябанными половицами.
Наставления инструктора разведывательной школы Майкла-"верзилы" требовали провести хотя бы первые две-три ночи на стороне, пока не станет ясно, что прописка не вызвала никаких подозрений. Но Михайла так изнемог, так манила к себе мягкая чистая постель, что он махнул на все рукой. Положив под подушку пистолет, тщательно проверив дверной запор, Михайла выключил свет и мгновенно уснул.
Утром Михайла отправился позавтракать в маленькую столовую за углом.
По комбинезонам, испачканным известкой и цементным раствором, во многих посетителях столовой легко угадывались строители. Трое из них сели за столик Михайлы: чернявый парень со шрамом на щеке, степенный старик с узкой бородкой и молоденькая девушка в спортивных шароварах, ситцевой косынке на пыльных белокурых волосах.
Старик развернул чистую тряпочку, достал оттуда несколько головок ядреного чесноку.
- Незаменимая овощь к борщу! Вася, Тома, берите. И вы, молодой человек, угощайтесь.
Михайла начал отнекиваться, но старик потчевал так искренне, что пришлось взять дольку аппетитно пахнущего чеснока.
Не прошло и пяти минут, как Михайла оказался втянутым в общий разговор. Узнав, что он приезжий, нигде еще не работает, Тамара заволновалась:
- Поступайте к нам в УНР-28. Право! Нам все профессии нужны: и каменщики, и сантехники, и электрики. Работа на воздухе, на высоте. Чудо! Хотите, я поговорю с прорабом?
Тамара даже ложку положила, будто готовясь немедленно бежать к прорабу хлопотать за Михайлу. Ее милое курносенькое лицо выражало такое участие в судьбе незнакомого человека, что у Михайлы внезапно подступили к глазам слезы. Как давно никто не говорил с ним так душевно!
- У меня еще квартиры нет, - пробормотал он первое, что пришло ему в голову.
- Пустяки, - убежденно пробасил Василий. - Семейный? Ах, холостой! Тогда какой разговор? Найдем в нашем же общежитии койку. А женишься - комнату дадут. Вот как нам с Томой.
Еще до того как встали из-за стола, Михайла уже знал некоторые подробности жизни молодоженов. Старик оказался бригадиром каменщиков. Он дал свой адрес, вызвался сам переговорить с прорабом, если Михайла надумает поступить к ним. На прощанье все пожали ему руку, пожелали успеха, уже как знакомому. На улице разошлись в разные стороны. Скрываясь в воротах стройки, Тамара обернулась, приветственно помахала косынкой. Поднял кепку и Василий.