Наконец, почти в одно время умерли от тифа муж и жена Патканяны. Сестра Перча вышла замуж за удачливого продюсера из Аризоны, младший брат поступил в военно-морской флот и сгинул где-то на Гавайских островах. Перч остался один, наедине со своей лютой, неугасимой ненавистью к красным, которые лишили его всего, обрекли на нищенское прозябание.
Работать на конвейерах автомобильных заводов "Дженерал моторс", в скотобойнях Свифта в Чикаго или на дорожном строительстве в западных штатах страны Перчу не улыбалось. Вместе с тем он не имел способностей, необходимых для репортера, киноартиста, на худой конец - банковского служащего. Но физически был очень силен, несмотря на средний рост и узкие плечи, отлично бегал, плавал, владел боксом. И Перча охотно взяли в федеральное бюро расследований агентом "джи-мэном".
К этому времени при содействии "Матримониальной службы Филда" он женился на бойкой блондиночке Джуди Коллинз, дочери скотовода из Орегона, и поселился в Восточном Бронксе.
От армянского у Перча осталась разве только привязанность к лоби - отваренной фасоли с мелким луком, бозбашу - густо наперченному борщу - и другим блюдам национальной кухни.
Но одном Перч не изменил себе. Его ненависть к коммунистам не ослабела. Это ценное качество было замечено. Перч начал продвигаться вверх по ступеням служебной лестницы. Решающим оказался для него разговор с сержантом из Си-Ай-Си. Случай свел их в баре. Плечистый, краснолицый сержант сорил деньгами и, основательно подвыпив, почему-то воспылал симпатией к молодому армянину.
- Ты глупец, дружище, - безапелляционно заявил сержант, разглядывая на свет вино в тонком бокале, смачно размалывая крепкими зубами бифштекс. - За каким дьяволом ты торчишь в ФБР? Такие парни нужны и нам. Хочешь, я сведу тебя кое с кем?
Предложение пришлось Перчу по душе. И не прошло полугода, как он очутился в разведывательной школе под Майами. Человек без родины, внутренне опустошенный, Перч не затруднял себя никакими угрызениями совести, охотно учился убивать голыми руками, взрывать мосты и заводы, отравлять водоемы, шифровать секретные донесения.
Ночами, лежа навзничь на жесткой койке, Перч подолгу злорадно мечтал о том, как он снова появится в Советской России, но уже не беспомощным мальчишкой, а ангелом мщения. Уж теперь-то он отыграется на красных!
Перед включением в группу Николая Ивановича Перч Патканян получил новое имя Аро и тщательно разработанную легенду. Согласно ей, он стал сыном рабочего Ереванского станкостроительного завода, шофером третьего класса из Майкопа. Каждый месяц своей жизни, каждую перемену места жительства в Советском Союзе Аро мог при необходимости подтвердить документами с печатями и штампами.
Обмен шапками
Снова тесное купе скорого поезда. Снова вокзальный перрон. Но на этот раз другого сибирского города. Выйдя на припорошенную снегом привокзальную площадь, Аро огляделся. От каменного здания багажного отделения тянулся деревянный забор. Там и сям на нем пестрели объявления. Отсчитав десять досок, Аро остановился. Но взгляд его был направлен не на объявления, а на три затейливые царапины.
Судя по довольной улыбке, эти царапины чем-то понравились Аро. На автобусе он доехал до ближайшей к вокзалу столовой, мельком взглянул на часы и уверенно вошел в зал. Несколько столиков пустовало, но Аро предпочел подождать, чтобы занять столик у самого окна. Чемоданчик поместился на подоконнике.
Не меньше часа Аро лениво жевал котлеты, запивая их холодным жигулевским пивом, не проявляя никакого интереса к окружающему. Не произвело на него впечатления даже появление Николая Ивановича, скромно усевшегося неподалеку. Ни один мускул в лице Аро не дрогнул, не изменилось и рассеянное выражение глаз.
Все так же неторопливо Аро покончил с едой, подо звал официантку. Николай Иванович ел мало, оставил деньги за ужин на столике и подошел к барьеру гардеробной одновременно с Аро. Каждый из них протянут, номерок и получил с вешалки свое пальто и шапку. Обе шапки оказались черными. Пока старичок швейцар обмахивал щеточкой пальто Аро, Николай Иванович молча оделся взял шапку Аро и вышел. В свою очередь Аро нахлобучил на голову чужую шапку и тоже вышел, но от дверей повернул в другую сторону.
Остаток вечера Аро провел в городском театре. Во время второго действия заперся в туалетной комнате, извлек из внутреннего кармана чистый листок бумаги, добытый заранее из шапки. Чиркнув спичкой, закурил! Той же спичкой подогрел листок. Написанные симпатическими чернилами, ясно проступили четыре короткие фразы:
"Ожидай Михайлу. Вместе выезжайте в Обручев. Устраивайтесь на работу. Связь по пятницам".
Ни подписи, ни даты.
Второй спичкой Аро сжег записку и смыл легкий пепел.
Несколько позже, перед рассветом, в скором поезде исследовал доставшуюся ему шапку и Николай Иванович. В ней оказались паспорт, военный билет, профсоюзный билет вместе с учетной карточкой, трудовая книжка и письмо на четырех страницах, исписанное убористым мелким почерком Аро.
Пассажиры спали. Никто не тревожил Николая Ивановича, и он не ушел из тамбура, пока не выучил почти наизусть письмо Аро.
Выбирай, Михайла!
Странное чувство раздвоенности испытывал Михайла, проходя по улицам Хабаровска, первого советского города, в который он попал после долгих лет разлуки с родиной. Выполняя указания Николая Ивановича, радист искал работу. Но в сердце у него теплилась необъяснимая надежда, что ему не придется выполнять шпионское задание. "Да минет меня чаша сия!" звучали евангельские слова в душе Михайлы.
Еще в те страшные месяцы, когда он спускался ступенька за ступенькой все ниже в смрадную трясину предательства, Михайлу не оставляла мысль, что его жизнь изменится. Как? Этого он не знал.
Сейчас, внимательно всматриваясь в лица прохожих, наблюдая за детьми, увлеченно игравшими в скверах, Михайла заново обдумывал свое положение.
Незначительный сам по себе эпизод в столовой глубоко взволновал его. Незнакомые люди приняли в нем живое участие, бескорыстно предложили помощь. Как непохоже было это на все, чем он жил долгие годы! Сама атмосфера сердечности, душевной открытости, которую он почувствовал во взаимоотношениях советских людей, показалась радисту сказочной. Где же те угрюмые, подозрительные и запуганные люди, о которых ему говорили перед отправкой? Нет, они совсем иные. Но если ему лгали о людях, то, может быть, такая же наглая ложь и расстрелы, пытки, которым советская контрразведка якобы подвергает всех, попавших в ее руки? Не запугивали ли его попросту мнимыми ужасами?
Михайла не испытывал никакой ненависти к России. Да и с чего ему было испытывать ее? Ведь это он сам позволил запутать себя в грязные сети "ловцов душ человеческих", преступил святые законы верности отчизне.
Не хватало сил вынести надругательства над душой и телом; сломили голод, страх, безысходная тоска. А надо было все претерпеть, хоть ползком, но добираться до родной земли! Своя земля и в горсти мила. А в чужой стороне всяк тобой помыкает. Так и свершился первый роковой шаг…
Час проходил за часом, а Михайла все колесил по городу, широко открытыми глазами глядя на окружающее. Квартирная хозяйка сказала правду. Всюду объявления звали, приглашали, манили: "В отъезд нужен инженер-механик с окладом…", "Крупному строительству требуются каменщики, штукатуры, маляры…", "Краевая контора по оргнабору производит прием шоферов всех классов. Выплачиваются подъемные, проезд, северные надбавки за каждые шесть месяцев работы". Нет, здесь безработица не угрожала никому!
Большинство прохожих было одето скромно, но добротно. Нигде Михайла не встретил рубищ, вопиющей нищеты, землистых истощенных лиц. Спокойные, уверенные в себе, доброжелательные люди спешили по делам, прогуливались с детьми, работали на строящихся зданиях, над которыми простирали свои металлические стрелы башенные краны. И сколько было этих кранов над городом!
Теперь или никогда… Михайла понимал, что стоит на распутье, перед последним решающим выбором. Вот он, выполняя приказ Николая Ивановича, уедет отсюда дальше на запад, будет помогать добиваться какой-то неизвестной цели. А дальше? Если даже им неслыханно повезет, они полностью выполнят задание Си-Ай-Си, благополучно выберутся из России, что последует потом? Только одно - новое задание. И так до того часа, когда послышится роковое: "Стой! Руки вверх!"
Деньги? Но даже они не могут радовать. Пир во время чумы… Гуляй, веселись, но помни, что скоро опять пойдешь на задание, играть в жмурки со смертью. Так не оборвать ли разом, пока есть хоть слабая надежда на помилование?
Но тут же тайный голос шептал: "Сейчас ты свободен, наслаждаешься солнцем, воздухом, движением. А отдашься добровольно в руки чекистам - очутишься в каменном мешке, за решеткой. Что ждет тебя там?"
- Выбирай, Михайла! - беззвучно шевелил губами радист. Даже в мыслях он называл себя так, не смея вспомнить имя, данное при рождении.
Маленькая девочка в красном беретике закатила мяч под перекладину штакетника и никак не могла добыть его оттуда.
- Дяденька, достаньте мне мячик, - попросила шалунья.
Михайла остановился. Круглые синие глаза ребенка смотрели с трогательной доверчивостью. Аккуратно подстриженная челочка, розовые губки, толстые щечки делали девочку похожей на тех прелестных бутузов, которых художники изображают на праздничных открытках.
Радист достал мячик.
- Спасибо! - серьезно поблагодарила девочка и повернулась, готовясь убежать.
- Как тебя зовут? - спросил Михайла. Ему захотелось продлить эту приятную минуту. Он даже поискал карманах, не завалялась ли там конфета.
- Машенька.
- Давай, Машенька, я перенесу тебя через грязь, - предложил Михайла. Он обнял маленькое тельце. Ребенок доверчиво ухватился за его шею мягкой рукой, и Михайла у самых своих губ почувствовал легкое дыхание девочки. На мгновенье нежная щечка коснулась его огрубевшей щеки.
Бережно опустив девочку на землю, Михайла торопливо зашагал прочь, не оглядываясь, чувствуя ком в горле. "Перенес через грязь, пожалел… А что готовлю тысячам таких же, ни в чем не повинных ребятишек?"
Поздним вечером Михайла зашел в окраинную полуподвальную столовую поужинать. Прихлебывая кофе, глядя перед собой, он с небывалой силой испытал прилив щемящей тоски. После долгих лет скитания на чужбине он снова среди русских людей, на родной земле, слышит милую русскую речь. И однако вынужден прятаться, как затравленный волк. Каким счастьем было бы сидеть вот так, как этот парень за соседним столиком, спокойно разговаривать с людьми. Куда он пойдет после ужина, этот парень? Все равно. Куда бы он ни пошел, его ждут любящая семья, родные, товарищи. Завтра он отправится на работу, будет проходить мимо милиционеров, может быть, пройдет и мимо здания КГБ, и ничто не дрогнет в его сердце.
Проклятая жизнь! Лучше быть последним оборванцем, нищим, но только не человеком вне закона, без родины, предателем. Что толку утешать себя, что ты всего лишь радист, связист? Разве он не такой же презренный шпион, человек под номером, с кличкой вместо имени, как и Аро с его глазами убийцы?
Шпион! Какое страшное, змеиное, шипящее слово! Чего бы он ни сделал, чтобы искупить свой грех перед родиной, прожить остальную жизнь честно, с поднятой головой! Но первый шаг для этого - сдача. А простят ли его? Что, если и вправду загонят на каторжные работы в ледяные подземелья Колымы, как предупреждали в разведывательной школе? Ведь так хочется жить, дышать, видеть над собой солнце, смотреть в глаза любимой… Боже мой, боже мой!
Михайла почувствовал, как глухие рыдания скапливаются у него в горле.
Лишь в начале ночи, истерзанный колебаниями, измученный целым днем ходьбы по городу, Михайла решился. Опустив плечи, он сидел на скамейке, над Амуром, прощаясь с широким миром. Вот и конец. Осталось забрать на квартире свой саквояж и идти туда.
…Постовой милиционер на улице Карла Маркса, центральной магистрали города, был очень удивлен, когда к нему подошел молодой мужчина с саквояжем в руках.
- Я агент иностранной разведки. Хочу добровольно сдаться советским властям. Прошу отвести меня в управление госбезопасности.
Милиционер сначала предположил, что мужчина пьян, но от него не пахло водкой. "Разыгрывает! Нет, такими вещами не шутят".
Вызвав помощника, милиционер оставил на него пост и повел странного человека к зданию управления КГБ с таким деловитым видом, будто сопровождать шпионов по хабаровским улицам для него было самым привычным занятием.
Знакомство Лиды Стрельченко
Во всем Сосногорске, включая его заречную сторону, не было девушки, равной Лиде Стрельченко. По крайней мере, помощник паровозного машиниста Владимир Прозоров был твердо убежден в этом. У кого еще были такие чудесные светло-карие глаза, опушенные длинными черными ресницами? Кто из девушек мог так заразительно смеяться, обнажая два ряда безупречных зубов? А ямочки на полных румяных щеках, а коса, словно корона, уложенная в несколько тяжелых колец на голове? Будь Владимир похрабрей, он давно сказал бы ей об этом. Но они одногодки, и Лида видит в нем только Володьку, друга детства, не больше, всегда готового ради нее взобраться на самое высокое дерево, прыгнуть с обрыва в реку.
А может быть, мешает их сближению то, что Владимир не умеет танцевать? Сколько раз он начинал учиться, и все напрасно. Вроде бы и нехитрое искусство, а ничего не получается. А Лида увлекается танцами до самозабвения. Она готова танцевать до утра. Вальс, фокстрот, танго, полечку - все, что угодно. И как танцует! Солистка балета! Галина Уланова! Разве полюбит она такого увальня…
Невеселые мысли эти бродили в голове Владимира Прозорова в один из субботних вечеров. Стоя в уголке клуба железнодорожников, он следил оттуда за любимой девушкой, упоенно кружившейся в вальсе.
Не один Прозоров наблюдал за хорошенькой жизнерадостной Лидой Стрельченко. С явным восхищением любовался ею голубоглазый блондин в отлично сшитом синем костюме.
Лида заметила это. Заметила и лукаво улыбнулась. Что ни говори, а в двадцать два года приятно кружить головы молодым людям!
Музыка оборвалась, и Лида упала на стул, обмахивая платочком разгоряченное лицо. Пауза длилась недолго.
- Танго! - провозгласил, выступая вперед, руководитель джаза, весь в черном, с артистической бабочкой на снежно-белой накрахмаленной рубашке. Неизвестно почему, мальчишки называли такие бабочки "собачьей радостью". Лида вспомнила это смешное название, но не успела засмеяться.
- Разрешите вас пригласить?
В почтительной и скромной позе перед Стрельченко стоял тот самый блондин, который молчаливо восхищался ею.
- Пожалуйста.
После первых же фигур Лида поняла, что ей попался настоящий танцор, не чета неуклюжим парням, которые столько раз оттаптывали ей ноги. Легко увлекая девушку, ее партнер плавно и свободно скользил в танце, словно под ногами у него был навощенный паркет, а не порядком истертый дощатый пол.
- Как вас зовут?
- Лида. А вас?
- Александр.
Оба помолчали. Маленькая рука Лиды лежала на плече мужчины. Александр бережно поддерживал девушку за тоненькую талию, не замечая ревнивого взгляда Прозорова.
- Следующий танец тоже за мной, Лида. Согласны?
- Хорошо, - просто ответила девушка.
Но станцевать им не пришлось. Едва раздались вступительные такты вальса и танцоры стали в позицию, у дверей послышался шум.
- Пошел ты!.. Я вас всех тут, гадов, окалечу!
- Ой! - испуганно прижалась Лида к Александру. - Это Васька Рябой, первый хулиган в городе. Ужас, какой сильный. Даже ребята его боятся. Говорят, у него всегда бритва с собой. Он недавно из заключения освободился и колобродит теперь. Такому разве тюрьма страшна?
Между тем хулиган растолкал молодежь у входа и выбрался на середину зала. Джаз умолк. Разыскивая себе жертву, Васька - здоровенный рябой детина - обежал взглядом девушек.
- Эй, симпатичная, сбацаем фоксик? - заорал Васька, остановив свой выбор на Лиде. - Музыка, шпарь!
Нелепо дрыгая руками и ногами, изгибаясь всем своим нескладным туловищем, Васька двинулся к Лиде. Раздался смех. И действительно трудно было удержаться от смеха при взгляде на конвульсивные корчи хулигана. Ободренный общим смехом, Васька Рябой осклабился, обнажая желтые клыки:
- Выходи, симпатичная. А ты, мразь, исчезни!
Последнее "любезное" обращение относилось к Александру, который заслонил собой девушку. Володя Прозоров кинулся было к Ваське, но тут же отлетел в сторону. Лида в страхе тянула за рукав Александра:
- Бегите, а то он вас изувечит!
- Спокойно, Лида, не бойтесь.
Александр весь подобрался, напрягся, голубые глаза зажглись холодной угрозой.
- Проваливай отсюда, приятель! Пока не поздно…
На глупой физиономии Васьки Рябого изобразилась крайняя степень изумления. Ему осмеливаются угрожать! И кто? Этот чистоплюй, франтик!..
- Я кому сказал? - повысив голос, отчеканил Александр. - Считаю до трех. Раз…
Взмахнув тяжелыми кулаками, Васька кинулся на Александра.
Не только Лида, никто из молодых парней и девушек, находившихся в зале, не успел заметить, что, собственно, произошло. Все видели только, как что-то молниеносно мелькнуло в воздухе, голова Васьки дернулась, и он всей тяжестью тела рухнул на пол.
Через пять минут подоспели дружинники, вызванные Прозоровым. Ваську выволокли на крыльцо. Оглушенный, он не сопротивлялся. Оркестр снова заиграл вальс, и танцы возобновились.
Девушки бросали умильные взгляды на Александра, но весь остаток вечера он танцевал только с Лидой. Вдвоем они вышли и на улицу. Подувала поземка. В облачном небе лишь кое-где просвечивали звезды. Глухо шумел лес на сопках, окружавших город.
- Я вас провожу домой, Лида. Можно? Где вы живете?
Всю дорогу до коттеджа, который занимала семья Стрельченко, молодые люди шли под руку, оживленно разговаривая.
- Вы работаете или еще учитесь? - расспрашивал Александр.
- Работаю. Копировщицей.
- А где?
Лида замялась.
- Секрет? Тогда не говорите, - поспешно сказал Александр.
- Нет, почему же… В почтовом ящике номер тринадцать.
- Ай-ай-ай, такую хорошую девушку запрятали в почтовый ящик, - пошутил Александр.
- А вы кем работаете?
- Всего-навсего шофером. Водилой.
- Ну зачем же так… У вас неплохая профессия, - утешила Лида своего кавалера.
- Вы так думаете? Спасибо.
- А где работаете? На станции, у железнодорожников?
- Не угадали.
- У нас? - неуверенно сказала Лида. - Но я вас почему-то в первый раз…
- Нет, нет, не у вас.
- Где же тогда?
Александр смущенно закашлялся.
- Лида, мне просто совестно. Ей-богу! Не расспрашивайте меня, - взмолился он.
Такая уклончивость разожгла любопытство девушки.
- Нет уж! Я любопытна, как белка. Говорите сейчас же!
- Хорошо. На спирто… На спирто-водочном заводе.
У Александра был такой убитый вид, что Лида расхохоталась.
- На водочном? Ой, не могу! Вы алкоголик, да?
- Что вы, Лидочка! - защищался Александр. - Просто приехал, в других гаражах работы не было. Я и поступил.
Лида смеялась до колик в боку.
- Вы меня извините, нехорошо так смеяться, но ух очень смешно вы рассказываете о своей работе!