Да! Так точно! Есть! – отрывисто отвечал Михайлов и сразу сообщил по внутренней связи: – Второй – "Игрек"! Второй – "Игрек"! Как поняли?
Я – Второй, – отозвался полковник Гусев. – Вас понял. "Игрек"!
Не дожидаясь команды генерала, полковник Лопусов схватил микрофон.
Он хорошо знал, что такое "Игрек"…
– Всем постам! – крикнул Лопусов. – Боевая тревога! Боевая тревога!
Командир "Дельфина" получил боевой приказ, по которому он, полковник Гусев, должен был лечь на новый курс. Так предписывалось на случай возникновения чрезвычайного положения.
Оно наступило.
– Пароль? – спросили из-за бронированной двери через микрофон.
Майор Шапошников ответил, за дверью помедлили, потом раздался щелчок автоматического замка, и дверь стала отворяться, пропуская замполита в помещение караула.
Встретил его тезка поэта Григорьева, рядовой Гуков. Вытянулся, кинул руку к пилотке:
– Товарищ майор! Караульный поста номер…
Вольно, – сказал Шапошников. – А где сержант?
Завтрак готовит, – кивнул Аполлон в сторону бытовой комнаты, которая служила для караульных еще и кухней.
Оттуда уже появился Сергей Шиповский, принялся было докладывать, но Шапошников и ему махнул: отставить, дескать…
Как с продуктами? Строго по рациону? Или чего недодали? – спросил майор.
Полный порядок, – ответил старший наряда. – Всего хватает, даже остается после дежурства.
– А остатки куда? – спросил замполит, улыбаясь.
– Остатки доедаем, товарищ майор, – подхватив старую байку, ответил Шиповский.
Все трое рассмеялись.
– Как обстановка? – поинтересовался Сергей Николаевич, поднимаясь по металлическому трапу в сторожевую башенку, которая венчала караулку, придавая ей снаружи обличье небольшой часовни.
Сергей Шапошников покрутился наверху вместе с башней, оглядел подходы через прицел пулемета (внизу во все стороны света были еще и бойницы для стрельбы из автоматов), примерился, удобно ли вести огонь, проверил ориентиры, вздохнул. Пора уже побывать на стрельбище и дать там себе полную нагрузку: пострелять из пистолета, автомата, пулемета, да и гранаты давно не бросал.
Он спустился к ребятам, спросил сержанта Шиповского:
– Что из дома пишут?
– Мать сообщает: Ленка, сестренка, школу с золотой медалью закончила. Будет в университет поступать.
– Молодец! Поздравляю. А родитель?
Он в море сейчас, товарищ майор.
Погоди, ведь отец у тебя политработник, кажется?
Так точно! Замполит на подводной лодке "Сибирский комсомолец".
Л ты знаешь, что там командиром старший брат нашего командира?
Конечно, знаю. Мне отец сразу сообщил, как только я написал домой, что у нас майор Макаров главный…
Что же ты молчал? Сержант смутился:
Не хотел… ну, чтоб подумали… разное там…
– Чудак-человек! Хотя за скромность хвалю. Просто подумал сейчас, что, знай я об этом раньше, мы б твоего батю к нам в часть пригласили, именно как комиссара с лодки. Улавливаешь?
– Так точно! – ответил Сергей.
И вы бы повидались. Хотя в отпуске ты ведь уже был.
Я домой приехал, а отец неделей раньше ушел в океан.
Вот видишь! Ну да ладно, осенью встретитесь. Пойду я… Вопросы есть?
Аполлон Гуков кашлянул.
– Давай, сынок, не стесняйся, – поощрил его замполит.
Слово "сынок" в Ракетных войсках давно уже с легкой руки Главкома стало формой неофициального обращения офицеров и прапорщиков к солдатам, даже если последние были на три-четыре года младше "папаш".
Есенина читаю, товарищ майор, – немного запинаясь, сообщил Гуков. – Хорошие у пего стихи. И хотел вот спросить… Как вы думаете…
Так о чем же ты хотел меня спросить? Я ведь тоже люблю Есенина, – сказал замполит.
Я вот о чем, – решительно заявил Аполлон. – Есенин обязательно пошел бы в космонавты. Если б жил вместе с нами. Уверен!
Ну, ты даешь! – закрутил головой сержант.
Почему ты решил? – улыбнулся Шапошников.
– Ну как же, товарищ майор! Помните его строчку: "проскакал на розовом коне…" Ведь это же образ нашей ракеты! Метафора, значит, поэтическая… А верхом на ракете – это и есть космонавт. Разве не так? И вообще, стихи у Есенина запредельны, В смысле – мало им моста на земле. Так и рвутся они в иные галактики. А вот Шиповский со мной спорит. Говорит, что Есенин самый земной человек на планете…
– И человеческий еще, – добавил сержант.
Вы оба правы, друзья, – растроганно сказал замполит. – Сергей Есенин и то, и другое. В том-то и гений его. В соединении земного и небесного, космического, если хотите, начала. У меня есть книги о его творчестве. После дежурства принесу в казарму, полюбопытствуйте. А лучше просто стихи его читать. Большего, что в них есть, все равно никому не удастся о поэте сказать. Но книги все-таки принесу.
Спасибо, товарищ майор, – в один голос ответили сержант Шиповский и Аполлон Гуков.
"Выходит так, что беседа о творчестве Аполлона Григорьева дала и побочный эффект, – думал замполит, шагая от караульного поста по подземному коридору. – Тезка-то его поэзией увлекся. Ему б достать самого Григорьева стихи, да где там! Нашей библиотеке пришлось для того вечера из Каменогорска выписывать. Мало издают у нас поэтов прошлого века, тех, кто, как говорится, из второго эшелона. Но разве можно обеднять представление о золотом веке русской литературы двумя-тремя именами классиков, которых проходят в школе по обязательной программе? В Воениздат, что ли, написать? Нет, откажут, не нашего, ответят, профиля эти поэты. Будто военным людям только и читать, что про армию да солдатскую жизнь".
Он вспомнил разговор об отце Сергея Шиповского и снова пожалел, что не успеет пригласить его в Рубежанск. Вот это была бы встреча! Если бы морской комиссар еще и пару ракетчиков с субмарины прихватил. От таких вот приездов родителей великая польза. Не то что ставшие модными кавалерийские налеты папаш, а особенно мамаш, в день принятия их чадами военной присяги.
Не нравилась Сергею Шапошникову эта неведомо как возникшая традиция. Не успел парень курс молодого бойца пройти, он и не солдат еще, присягу-то не принял, и вот едут со всех концов страны родители в часть. Поднимает ли это значение самой присяги? Вовсе нет. А командирам, коим сейчас-то и заниматься молодыми бойцами, всяческие хлопоты от многочисленных гостей. И парни ведь совсем недавно из дому. Мама с гостинцами – это хорошо, но ее визит отбрасывает молодого пар ня в безмятежное, привольное житье на гражданке, где никто ему был не указ. Да и не ко всем могут приехать – значит, кому-то тошно от наплыва чужих родителей. Уже изъян для армейской службы, где среди сверстников полагается быть абсолютному равенству.
А наше телевидение, вместо того чтобы по-умному разъяснять это в передаче "Служу Советскому Союзу", всячески рекламирует приезды мамаш и папаш, показывает на экранах на площади военного городка толпу родителей, которых больше, нежели молодых солдат, принимающих присягу.
"Почему они с нами не советуются, эти люди с телевидения?" – задал риторический вопрос замполит.
Мысли о присяге вызвали у него из памяти утренний разговор с высоким начальством по поводу письма начальнику Главпура. "Сегодня хотят беседовать с коммунистами, – подумал Сергей, – а я на боевом дежурстве. Ну да ладно, командир там будет, разъяснит нашу принципиальную позицию. Макарова количеством звезд на беспросветных погонах не смутишь".
… Первыми, кого Шапошников встретил, оказавшись в надземном сооружении, были подполковник Вологодский и майор Ислам Казиев, заместитель командира ракетной части. "Ну, с Иваном Петровичем все ясно, на его плечах инженерное хозяйство. А чего здесь делает Казиев, которому давно пора отдыхать после боевого дежурства?"
Командира ждал, понимаешь, Сергей Николаевич, – несколько смущенно объяснил майор. – Хочу попросить его, чтоб разрешил мне остаться.
Зачем ты тут нужен? – возразил замполит. – Твое время истекло, ты на законном отдыхе. Что тебе положено на данном отрезке времени?
Сеньор! – смешно изменив голос, забасил Вологодский. – Лягим у койку…
Вот-вот! Что мы тут, не справимся без тебя? Обижаешь, начальник…
Да я не в том смысле! – загорячился Казиев. – Такие события, понимаешь, назревают, а мимо меня пройдут!
Ты чудак, дорогой, – вмешался в разговор Вологодский. – Никогда расстыковки боеголовки не видел?
Почему не видел? Сто раз, тысячу раз видел! Но тут символ особый! Может, именно с нашей части вечный мир наступит! Понимаешь, после расстыковки нач нется первый в истории демонтаж МКР… Как такое пропустишь?!
Тогда другое дело, – улыбнулся Шапошников.- Прости, не понял твоего порыва, Ислам. Оставайся, конечно… Вон, кстати, и командир приехал. Пошли встречать.
Ты один, Юрий Иванович? – спросил замполит Макарова, выбравшегося из "уазика".
Как видишь… Хотя нет, со мной Зоя Федоровна приехала. Ты это хотел узнать?
Гаенкова замешкалась у машины, выгружая вместе с Альбертом Пулатовым пакеты с медикаментами.
Здравствуйте, Зоя Федоровна, – сказал Шапошников. – Вам помочь?
Спасибо, товарищ майор… Мы с Аликом управимся.
Старший лейтенант медицинской службы благодарно, по с неуловимым, тонким кокетством улыбнулась замполиту и, грациозно изогнувшись, прошла мимо посторонившихся мужчин.
Сергей проводил ее взглядом и вздохнул.
Ты чего это? – пристально посмотрел на него Макаров.
Где мои семнадцать лет? – спросил Шапошников и тут же ответил: – На Большом Каретном! А я думал, что высокие гости к нам приедут на расстыковку и демонтаж. Ведь какое событие! Первая тренировка перед будущим разоружением. Вон Казиев, так тот даже спать отказывается: хочу, говорит, лично присутствовать.
– Они поедут в часть полковника Лебедева, к зачинателям почина, в отличное подразделение.
А мы разве не отличники?! – возмутился замполит.
Мы, так сказать, просто хорошие. А те с почином еще, про них "Красная звезда" писала, и далее заметили в газете для соотечественников, которые за рубежом. У наших соседей популярность планетарного масштаба. Да чего ты переживаешь, комиссар? Знаешь ведь, что без генералов спокойнее.
Так-то оно так. А может быть, мне тоже хочется того же самого… В планетарном масштабе, – засмеялся Сергей.
Будешь еще и в международном, и далее в галактическом. Где наши друзья из инженерной службы, Иван Петрович?
Они в коттедже дежурных операторов, Юрий Иванович, – ответил Вологодский.
Приглашайте их в мой кабинет. А ты, комиссар, дойдем со мной. Сейчас еще раз обсудим порядок проведения работ.
Проходя мимо заместителя, Макаров пожал майору Казиеву руку – не виделись сегодня.
Так я останусь, командир? – спросил Казиев.
Оставайтесь, – просто сказал Макаров.
В кабинет они вошли с Сергеем Шапошниковым вдвоем.
Как тебе утренний "ковер-плац"? – спросил Сергей командира.
Это была разминка. Главный "ковер" предстоит вечером, на партийном собрании, – отозвался Макаров.
"Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги, – значит, скоро и нам – уходить и прощаться без слов. По нехоженым тропам протопали лошади, лошади, неизвестно к какому концу унося седоков", – пропел вдруг замполит.
Чего это ты такой, мягко говоря, веселый? – спросил Юрий у Сергея, улыбнувшись. – Чему радуешься, комиссар?
Как же мне не радоваться, командир! – отозвался Шапошников. – Какие события назревают! Подпишем в США договор, снова сокращаться будем. Авось доживу до того дня, когда последнюю ракету разоружим…
39
Ричард Тейлор, он же мистер Сэмпсон, мчался в автомобиле, который вел высокий седой негр в форме уорент-офицера авиации, по Первой федеральной дороге.
Время было позднее, и машин на шоссе стало гораздо меньше, нежели тогда, когда они выехали из Ричмонда. Во Фредериксбург, который стоял на половине пути до Вашингтона, они приехали уже ночью. Здесь молчаливый водитель затормозил у бензоколонки, стоявшей на выезде из города, протянул полковнику ключи и показал на "форд" той же самой марки, на котором ехали они.
Тейлор кивком поблагодарил уоррент-офицера и пересел в автомобиль. Теперь он поведет машину сам.
Ему предстояло пересечь территорию трех графств и через Лесной Мост, Александрию въехать в столицу Сое диненных Штатов с южного, "нижнего", конца ромба, который образовывали границы федерального округа.
Ричард Тейлор въехал в Александрию по Джефферсон Дэйвис хайвею, в который перешла дорога помер один в районе аэропорта Бикон Филд. Оставив слева Хантингтон, "форд" промчался по дамбе, затем миновал кварталы одинаковых домиков. И вот уже справа потянулись рельсовые пути пригородных поездов, слившиеся перед 11-й улицей в единый железнодорожный путь, идущий из Ричмонда по берегу Потомака.
Ричард Тейлор гнал машину на предельной скорости. Он опаздывал. Вот возник слева и остался в полумиле от шоссе приземистый Пентагон. "Форд" выскочил на мост, который вынес его на левый берег реки. Тейлору нужно было в Джорджтаун, в дом на углу Дунбартон-стрит и 36-й улицы. Поэтому полковник развернулся у величественного мемориала, водруженного в честь Томаса Джефферсона, автора Декларации независимости, – в этом Тейлор видел сегодня особый смысл, – а затем помчался у самой воды, мимо Западного парка на Потомаке, оставив справа мавзолей Линкольна, вдоль ставшего печально знаменитым на весь мир Уотергейта.
Промелькнула белая колоннада Линкольновского мемориала, освещенная прожекторами, всегда вызывавшая у Тейлора воспоминания об Акрополе, остались за спиной фонари пустынного теперь Арлингтонского моста, который соединял мавзолей с мемориальными воротами на кладбище. Мимо памятника Брайанту, за которым угадывалось в глубине сквера военно-морское министерство, миновав комплекс Уотергейт, полковник приблизился к району Джорджтаун и, повернув направо, въехал в пего. Затем он пересек "М"-стрит, миновал три квартала и свернул влево, на Думбартон-стрит, которая рассекала Джорджтаун на две равные половины. По этой улице, сбавив скорость до двадцати миль в час, оп приблизился к угловому дому и остановил "форд".
Едва автомобиль потерял скорость, от стены отделилась человеческая тень. Тень быстро скользнула к передней дверце, открыла ее, и рядом с Тейлором оказался молодой человек в легком темно-сером костюме и широкополой шляпе такого же цвета, надвинутой на глаза.
– Вперед, мистер Сэмпсон, – негромко сказал он.
Полковник проехал еще один квартал, до 37-й улицы. Дальше проезда не было: Думбартон-стрит упиралась в строения Джорджтаунского университета.
– Направо, – сказал проводник, – и еще раз направо, по улице "Р".
Они остановились на углу 33-й улицы и "0"-стрит. Здесь их встречали двое.
Молодой человек остался в машине. А Ричард Тейлор, увлекаемый незнакомыми людьми в подъезд ничем не примечательного дома, услышал, как за спиной взревел мотор угоняемого "форда".
Впрочем, полковника это уже не волновало. Сейчас он хотел знать одно: зачем его так срочно, соблюдая все предосторожности, вызвали сюда, на конспиративную явку "Лиги седых тигров"?
В сопровождении тех, кто встретил его у входа, полковник Тейлор поднялся на третий этаж и вошел в квартиру под номером "девять". В прихожей его приветствовал капитан 1 ранга Лерой Сэксер, и, увидев его, Тейлор понял, что вызван в Вашингтон к адмиралу Редфорду, председателю лиги.
– Здравствуйте, Дик, – сердечно сказал Сэксер: они давно, еще с войны в Корее, знали друг друга. – С приездом. Зеленый Вождь беспокоился уже. Вы опоздали на пятнадцать минут.
Зеленым Вождем называли адмирала Редфорда, конечно, за глаза. При рождении его нарекли Патриком, а день тезки-святого приходился на 17 марта, когда добропорядочным мирянам полагалось носить в одежде нечто зеленое, украшать этим цветом жизни дома. Зеленый – цвет святого Патрика.
Ехал по левому берегу Потомака, – объяснил Ричард Тейлор. – Зачем меня вызвали, Лерой?
Адмирал скажет тебе это сам. Сдай мне оружие и проходи.
Подчиняясь заведенному правилу, полковник Тейлор вынул из-под пиджака увесистый "Смит-Вессон" с удлиненным магазином на полторы дюжины патронов (такие традиционно носили офицеры ВВС) и подал его Сэксеру.
Когда адмирал увидел "седого тигра", который являлся шефом-координатором лиги в штатах Джорджия и Флорида, он поднялся из-за стола и пошел Тейлору навстречу, протягивая руку.
– Наконец-то вы здесь, полковник, – взволнованным голосом произнес Патрик Редфорд. – Здравствуйте, и садитесь. Выпьете чего-нибудь с дороги?
– Спасибо. Только кофе, если позволите.
– Кофе я приготовлю сам, – сказал Редфорд, отходя к стене, у которой были оборудованы бар и электрожаровня с песком, в нем и готовили кофе.
Полковник Тейлор подошел ближе и стал рассматривать на стене карту-схему столицы Соединенных Штатов с маршрутами, по которым надлежало эвакуироваться в случае объявления атомной тревоги. Рядом висела карта зон рассредоточения жителей Вашингтона из федерального округа в графстве штатов Виргиния и Мэриленд.
Не расстаюсь с этим "сувениром" с сорок девятого года, – усмехнулся адмирал, заметив, как Тейлор рассматривает карты. – Вы, конечно, помните, что они, эти карты, появились, как только стало известно, что у русских есть атомная бомба. Тогда нашей имперской невозмутимости пришел конец, спать спокойно мы больше не могли. Именно тогда и задумался над тем, что безумцы не только те, кто размахивает "Эйч"-бомбой и призывает к Армагеддону, по и те, кто сидит сложа руки, безропотно ждет, когда его затопчут и белый, и красный, и черный кони Апокалипсиса. А вы, Тейлор, когда прозрели?
Немного позднее, сэр. Когда водил эскадрилью бомбить Пхеньян, – ответил полковник. – Моя роль, как и других летчиков "летающих крепостей", сводилась тогда лишь к тому, чтобы довести самолет до объекта. Нам не доверяли даже рычаги бомбосбрасывателей. Или берегли нашу психику?
Адмирал налил две чашки кофе, которым тотчас вкусно запахло в просторной комнате, и вернулся к столу.
Мы оказывались в перекрестке радарных лучей, идущих из Сеула и Японии, – продолжал Тейлор, – и тогда срабатывало электронное устройство. Оно открывало бомбовые люки и сбрасывало "подарки дяди Сэма" на головы северных корейцев, вся вина которых состояла В том, что их в сорок пятом освободили не бравые "оцинкованные" парни из США, а русские солдаты. Тогда я и понял, сэр, что такое быть марионеткой. От пас абсолютно не зависело, бросать бомбы пли не бросать. И можно ли было считать меня прямым убийцей? Или ограничиться обвинением в соучастии? Но прошли еще годы, прежде чем я стал "седым тигром", сэр. Как жаль, что мудрость появляется, когда уже идет снег…
Как бы то ни было, а теперь мы единомышленники, полковник. Пейте кофе – и к делу.
Адмирал Редфорд отставил чашку, раскрыл кожаную папку, нашел необходимый документ и положил перед Тейлором.
– Прочтите, – сказал он. – Это донесение нашего человека в ЦРУ.