Бородатая женщина поставила перед Жаном рюмку абсента. Он опустил руку в карман, но Марселина удержала его с чарующим смехом, которому он не мог противостоять. Миньона, сидевшая рядом, уже не обращала на них внимания: она хохотала как безумная над какими-то шутками своего недавно подцепленного ухажера, человека лет сорока с манерами барышника. Жан сделал глоток абсента; напиток обжег ему горло. Полынь, растение, используемое в медицине и слывущее надежным средством против астении… Зеленая фея, медленный яд, разрушающий нервную систему, способный вызвать припадок эпилепсии, в горечи которого доктор Зеленка пытался утопить свою собственную горечь…
Марселина придвинулась к нему почти вплотную. Ее зубки поблескивали меж приоткрытых губ, ее рюмка с легким звоном касалась его рюмки, и впервые Жан ощутил ее жаркое дыхание. Тем временем Миньона куда-то исчезла. Но, повернув голову, Жан заметил, как она увлекает за собой барышника в гущу толпы, и тот устремляется за ней - бедный глупец, не знающий, что под ее юбками скрывается настоящий кошмар, что между ее ног разверзается поистине адская бездна… В какую игру она играет? Жан с немым вопросом в глазах обернулся к Марселине.
- Не беспокойся о ней, она знает, что делает, - негромко сказала та, на секунду прикрыв глаза, словно бы в знак подтверждения, что ничего страшного не происходит. Кажется, неуместное беспокойство Жана ее позабавило. Да и о каких предосторожностях могла идти речь, когда отчаяние Миньоны и ее жажда жизни слились воедино в стремлении покарать этого похотливого проходимца, на одну ночь улизнувшего из супружеской постели…
Жан сделал еще глоток. На сей раз по его жилам разлилось приятное тепло, и одновременно слегка закружилась голова. Марселина по-прежнему была рядом - только руку протяни, - к тому же она только что обратилась к нему на "ты"… Жан попытался нащупать ее руку и, потерпев неудачу, склонился к ней. Напирающая толпа вплотную прижала их к стойке бара. Некоторое время Марселина пристально смотрела на Жана с уже знакомым ему ироническим выражением в глазах, затем отвернулась. Вид у нее был довольный, даже счастливый: судя по всему, ей нравилось это место, царившие здесь оживление и шум - а может быть, и то, что она была здесь с ним… Затем рука Марселины легла на сгиб его локтя.
- Пойдем? - сказала она.
И кончиками пальцев провела по его ладони. Когда Жан поднялся и не слишком уверенным шагом двинулся за ней, у него появилось ощущение, что кто-то за ним наблюдает. Он обернулся, и ему показалось, что он заметил, как какой-то человек отвернулся почти в тот же момент. Но через минуту Жан об этом уже забыл.
Марселина, судя по всему, знала это место как свои пять пальцев - видимо, она часто сюда приходила. То и дело она обменивалась приветствиями с другими женщинами, кому-то кивала или слегка помахивала рукой. Жан следовал за ней послушно, как ребенок. У него голова шла кругом от музыки, абсента, нарядных женщин, пришедших сюда повеселиться, или заработать, или поймать неожиданную удачу, которая изменит всю их жизнь… Но взгляда Марселины или легкого пожатия ее руки оказывалось достаточно, чтобы в очередной раз привести его в чувство.
После многочисленных остановок и еще нескольких порций абсента они наконец-то оказались снаружи, на улице Рише. Воздух был свежим, звуки изнутри "Фоли-Бержер", этого увеселительно-тарифицированного заведения, почти не доносились - мощные двери их не пропускали, - несколько фиакров терпеливо ждали пассажиров. Здесь же у входа, образовав несколько небольших групп, толпились мужчины в рединготах и цилиндрах и женщины, закутанные в манто, - как будто старались отдалить тот момент, когда нужно будет возвращаться домой, или просто продолжали беседу, завязавшуюся еще внутри. То и дело раздавался смех и слышались громкие восклицания - многие из посетителей были разгорячены вином. Что касается Жана, он находился в том состоянии, когда все окружающее видится, словно сквозь туман. Марселина увлекла его за собой к Большим бульварам. Он держал ее за руку, она шла быстрыми легкими шагами и болтала о вечеринке, и ее голос отражался от серых фасадов домов, окна которых были закрыты ставнями. Жан был полностью поглощен мягким трением ее бедра о его собственное, так что даже не замечал, куда они идут.
С того момента, как Жан прочитал письмо Марселя Терраса, он очень хотел расспросить Марселину о "живой картине", в которой она изображала Олимпию. Было не так уж много шансов обнаружить связь между двумя реконструкциями полотен Мане (живой и неживой, если можно так выразиться), но само по себе такое совпадение было слишком необычным, чтобы оставить его без внимания.
Они свернули в узкую улицу. Издалека донесся шум фиакра. Жану не хотелось быть слишком настойчивым в расспросах, но ведь, в конце концов, Марселина первой заговорила на эту тему.
- Я совсем недавно воспоминал о твоем любителе живописи, - наконец сказал он. Тень лошади поравнялась с ними, затем показалась тень кучера. - Как он поживает?
- Кто? - рассеянно спросила Марселина.
Видимо, мыслями она по-прежнему была в "Фоли-Бержер".
Приблизившись к ним, фиакр заставил их отойти с края тротуара к стене, и некоторое время они вообще не могли продолжать разговор из-за громкого стука лошадиных копыт.
- Любитель живописи, - повторил Жан, когда фиакр отъехал достаточно далеко. - Тот, который заставлял тебя позировать в виде Олимпии…
- А, этот…
Казалось, Марселина колеблется. И вдруг она рассмеялась.
- Он называл меня Обскура! - сказала она так, как если бы это воспоминание внезапно всплыло в ее памяти. - Мне понравилось.
Жан слегка приподнял брови.
- Сначала я подумала, что он обращается к Иветте. Я лежала на спине, откинувшись на подушки, а она стояла позади меня с букетом в руке. Но оказалось, что он говорит со мной.
- Обскура, - машинально произнес Жан, не замедляя шаг и по-прежнему прижимая ее к себе. - Что же в тебе темного?.. Глаза?
- Душа, может быть?
Заметив его удивленный взгляд, она снова рассмеялась. Жан чувствовал себя как воробей в сетях птицелова. Однако его любопытство не давало ему покоя.
- Но этого мало, - проговорил он.
- Направо, - сказала она, сильнее прижимаясь к нему, чтобы заставить свернуть в указанном направлении. - Что значит мало?
Жан беспрекословно подчинился, но, не оставив попыток узнать больше, спросил:
- Так что с ним?
- С кем? А, с Фланелем… Пф-фф!
Жану показалось, что она что-то добавила, но он не разобрал смысла. К тому же ее слова могли быть вызваны опьянением. Чувствовалось, что язык у нее слегка заплетается… Вскоре им пришлось сойти с тротуара, чтобы обойти пьянчугу, заснувшего прямо на улице.
- Ну вот я и пришла, - внезапно сказала Марселина, остановившись перед воротами, ведущими во внутренний двор какого-то дома.
Слегка сжав ее тонкую нежную руку, Жан поднес ее к губам. Этот вечер воспламенил его. Сейчас Марселина казалась ему красивой, как никогда, и сквозь эту красоту сквозила хрупкость, которую он заметил еще в первый раз, когда молодая женщина пришла к нему в кабинет. Он склонился к ней, чтобы поцеловать, но она со смехом отвернулась. "Значит, Фланель?" - тихо спросил он, и ему показалось, что она произнесла в ответ, уже серьезным тоном: "Никогда, никогда больше не пытайся меня снова увидеть!", - но он опять же был не уверен, что правильно расслышал.
Испытывая растерянность, Жан не знал что ответить. Он уже ничего не понимал. Но тут медик взял в нем верх над мужчиной (чему последний был только рад).
- А Миньона? Ей нужно будет снова ко мне зайти. Ее лечение - непростое дело.
- Ну, она взрослая девочка. Она заразилась с первого же раза, и теперь она мстит, - произнесла Марселина с неожиданной суровостью.
Внезапно она прижала палец к губам и почти тут же скрылась за воротами. Жан остался в одиночестве на тротуаре. У него было ощущение, что все это происходит во сне. Он поднял голову. Справа от ворот прямо на стене был выгравирован номер дома: "7". Жан в некоторой растерянности пожал плечами: исчезновение Обскуры было таким же внезапным, как и ее появление. Но, по крайней мере, теперь он знал ее адрес.
Отсюда было совсем недалеко до набережной Сены. Значит, на дорогу домой ему понадобится максимум полчаса, может быть, даже минут двадцать. Жан направился к реке.
Его шаги гулким эхом отдавались в пустынных улицах. Сколько сейчас может быть времени?.. Час ночи? Улицы, по которым он шел, были знакомыми, но сейчас казались непривычными - тихими и безлюдными. На каждой из них он хотя бы один раз точно был по вызову. Это придавало всему кварталу, пусть спящему и погруженному в темноту, некую особую атмосферу и сообщало свою географию - медицинскую, патологическую, связанную с болезнями и несчастьями, порожденными большим городом. Географию его профессиональных побед и поражений…
Даже исчезновение Обскуры не взволновало Жана сильнее, чем это ощущение. Он даже остановился и некоторое время не сходил с места. Но пары абсента, а также недавние воспоминания этого вечера: близкое присутствие Обскуры и то, что она ему говорила, - все это приятно обволакивало его сознание, защищая от невзгод повседневности.
Но разве она не сказала, что они больше не увидятся?.. Нет, не может быть, ему это померещилось. Зачем тогда ей было возвращаться сегодня вечером, приглашать его с собой в варьете, а потом вместе с ним идти домой пешком?.. И рассказывать о себе? Жан вспомнил, что она упоминала габонского попугая - единственное живое существо, которое по целым дням составляет ей компанию… Это ведь ему не приснилось?..
Обскура… Это имя необыкновенно ей шло. Оно было единственным ответом, который он получил на все свои расспросы, - но, может быть, оно было неким указанием на того, кто так ее называл? Как бишь его?.. Фланель?
Внезапно ему пришла в голову странная мысль - о сходстве, но не том, которое существовало между этой женщиной и Сибиллой и которое обе они разделяли с натурщицей Мане, а о том, что существовало - должно было существовать - между ним самим и этим Фланелем. Ведь получается, что оба они - любители живописи Мане (во всяком случае, им обоим нравится "Олимпия") и поклонники одного и того же типа женщин! Но все это было слишком смутно, чтобы сделать из этого какие-то определенные выводы…
Пока Жан пересекал Сену по Новому мосту, втянув голову в плечи от ветра, он почти протрезвел. В этот час река была абсолютно пуста - ни баржи, ни парусника, ни пароходика. Волны слабо плескались о сваи моста. Было ощущение, что если в них что-то упадет, то они поглотят это без единого всплеска - лишь круги разойдутся по поверхности воды.
Уже на левом берегу, идя вдоль реки по направлению к набережной Вольтера и невольно поворачивая голову всякий раз, когда на воде вспыхивал блик света, упавшего от фонаря, Жан снова почувствовал, что за ним кто-то следит. Он обернулся. На мосту, оставшемся в сотне метров позади, он заметил чей-то неподвижный силуэт. Как раз в этот момент человек зажег спичку, закуривая, и Жан разглядел подкрученные усы, котелок, похожий на его собственный, сигарету… Но черты лица с такого расстояния различить было невозможно.
Одновременно с этим Жан увидел вдалеке купол своего бывшего института… и тут же почувствовал, как его словно окатила ледяная волна: он забыл о сегодняшней премьере Сибиллы! "Путешествие месье Перришона" в театре "Гимназия"… Ее первая настоящая роль на парижской сцене! Ведь Сибилла в последнее время только об этом и говорила… Он обязательно должен был прийти в театр еще до начала представления, чтобы лично подбодрить ее непосредственно перед выходом на сцену!.. А он вместо этого отправился в "Фоли-Бержер" с незнакомкой!
Вся безнравственность собственного поведения в тот же миг стала очевидна для Жана. По сути, он совершил предательство - он не мог назвать это по-другому. Пусть даже не бог весть какое серьезное - но все же предательство по отношению к Сибилле, которая всегда была безупречна по отношению к нему, всегда его поддерживала…
Жаном полностью завладели угрызения совести.
Еще одно обещание, которого он не сдержал… Подгоняемый раскаянием, он ускорил шаги - словно возвращение домой на несколько минут раньше могло что-то изменить!
Оказавшись перед домом, он попытался собраться с мыслями и решил, что нужно придумать хоть какой-нибудь предлог для своего отсутствия - например, срочный вызов, тяжелые роды… Как отреагирует на это Сибилла? Будут ли у нее какие-то способы проверить его слова? У него ведь, кажется, не запланировано было на сегодня ночное дежурство? Как же ему выкрутиться?.. Может быть, так: у него был запланирован недолгий визит, обычный рутинный осмотр беременной пациентки - и неожиданно у нее начались схватки?.. Да, это звучит правдоподобно. По крайней мере, его работа позволяет прибегать к таким уловкам… Жан почти гордился своим внезапным "озарением".
Грохот входной двери, захлопнувшейся за ним, не только разбудил его отца, но и указал его дом человеку, который и в самом деле тайно следовал за ним от самой улицы Рише.
Глава 8
Выходя из дверей "Депо", Сибилла невольно вздрогнула. Это было похоже на освобождение из преисподней - по счастью, довольно быстрое. Она предпочла сделать вид, что не замечает явно нелестного взгляда полицейского, стоявшего на посту у входа, и, судорожно всхлипнув, пошла прочь. Она слишком много плакала, и слез у нее больше не осталось. Набережная перед зданием была заполнена полицейскими в униформе. Некоторые разговаривали, собравшись небольшими группами, другие вели под уздцы лошадей. Кепи, каски, усы, грубые башмаки с железными подковами… Зрелище впечатляло. Накануне она не успела почти ничего разглядеть. Но сейчас ей хотелось только одного: покинуть это место как можно быстрее и как можно дальше от него отдалиться. Забыть. С трудом прокладывая себе дорогу среди стражей порядка, она чуть не наступила в еще дымящийся лошадиный навоз и резко отшатнулась. Это движение вызвало взрывы хохота у полицейских, но Сибилла даже не обратила на них внимания. Ей было уже не до того.
Пройдя несколько десятков метров под перекрестным огнем насмешливых взглядов, жгущих ей затылок, она оказалась на мосту, раскачивающемся от резких порывов ветра. Несмотря на то, что движения ее были скованными, - всю ночь она просидела в участке в неудобной позе, - уже после первых шагов по левому берегу она почувствовала себя окрыленной. Сена, отделившая Сибиллу от ее тюремщиков, сама по себе была некой границей - пусть иллюзорной, - за которой она чувствовала себя в безопасности. Это было глупо, Сибилла это понимала - но еще никогда в жизни она не переживала такого кошмара. Больше всего на свете она хотела как можно скорее оказаться дома, но у нее не было ни единого су, так что она не могла ни нанять фиакр, ни даже воспользоваться омнибусом. Путь пешком по набережной Вольтера займет минимум четверть часа… Так или иначе, выбора у нее не было. Она пошла вдоль парапета в своих изящных вечерних туфельках, натирающих ей ноги. Мечтала она только об одном: прийти домой и принять горячую ванну, чтобы очиститься от всех перенесенных унижений.
У нее за спиной колокола собора Нотр-Дам прозвонили девять утра. Эти девять ударов отдались мрачным похоронным звоном в ее ушах. Она плотнее запахнула на плечах шаль. Сибилле было холодно. Однако наступающий день обещал быть чудесным: лучи солнца, взошедшего на безоблачном небе, уже освещали фасады домов и поблескивали в дождевых лужах. Но у нее не было сил этому порадоваться.
Город уже проснулся, на улицах царило оживление. Один за другим проезжали частные экипажи и переполненные общественные омнибусы, по реке скользили парусные лодки, небольшие пароходики, на которых также теснилось множество пассажиров, баржи с грузами. По тротуарам спешили на работу мастеровые, о чьих профессиях можно было догадаться по инструментам, которые они несли с собой, тянулись в церковь прихожане, к пристани направлялись грузчики… И никому не было дела до- одинокой молодой женщины, которая чувствовала себя столь же усталой, сколь и униженной.
Она провела все утро в "Депо", после того как всю ночь просидела в полицейском участке квартала Опера, откуда ее уже на рассвете препроводили в камеру предварительного заключения при парижской префектуре - для "выяснения обстоятельств"!
Поравнявшись с Новым мостом, Сибилла, окончательно обессиленная, едва не упала. Только гнев помогал ей двигаться дальше. Он придал твердости ее походке и выражению лица - что одновременно сделало ее и немного смешной, несмотря на красоту. И вскоре она услышала в свой адрес несколько насмешливых замечаний от встречных прохожих - в основном от мужчин с грубыми и наглыми лицами. Но Сибилла ничего не отвечала и едва удостаивала их взглядом - она была выше этого, несмотря на помятое платье и растрепанную прическу.
Этот гнев бушевал в ее душе еще со вчерашнего вечера и был обращен главным образом против Жана, который не пришел на ее премьеру. На ее премьеру! На ее первое выступление в известном театре! Она так готовилась к этой роли! И дома они говорили о ней целые недели - он прекрасно знал, как этот спектакль для нее важен! Ведь ей впервые предстояло выйти на сцену такого уровня!..
С самого начала она переживала из-за того, что он не пришел. Это и послужило причиной всех дальнейших несчастий - другого объяснения у нее не было. Во время спектакля у нее не было времени на то, чтобы об этом беспокоиться, но вот после, едва лишь упал занавес и стихли аплодисменты… Сибилла всегда считала, что она любима, но этой ночью вся извелась - больше из-за отсутствия Жана, чем из-за всего остального, несмотря на то что ей пришлось сидеть в железной клетке среди пьяных проституток и слушать оскорбления, которые без умолку выкрикивал какой-то пьянчуга из соседней камеры…
Но сейчас, когда она наконец вышла оттуда и заново воспроизводила мысленно все события прошлой ночи и этого утра, и вспоминала свой страх, предшествующий трем ударам молотка, возвещающим начало пьесы, и усиленный жадным любопытством глазеющей на нее публики, - сейчас злость взяла в ней верх над беспокойством, и слезы бессильной ярости вновь заструились по ее щекам. Она еще ускорила шаг, чувствуя, что едва держится на ногах.