- Кажется, она тоже в Сибири. Сибирь таперича, друг мой запечный, очинно модная штука стала. В народном театре Марина. С нею Соха Ромова вроде бы переписывается. У нес и спросишь.
- В Москве-то много наших?
- Кто был с пропиской, все остались сразу, либо в первый же год прикатили обратно. На радио есть ребята, кто в телевидение залез, кто самодеятельностью руководит, пристроились, подхалтуривают на стороне, обрастают связями, в Москве без них - труба дело. Ты, дед, на меня опирайся, я тебя пристрою, все будет оки-доки, не дрейфь. Да и у Сони через помершего папу есть связи, опять же Варвара Иосифовна к тебе благоволила, хотя и не дала карт-бланш на союз с дщерью, искала кого пофартовее…
- Я и не добивался этого, - недовольным тоном перебил его Костя. - И вообще эти пристраивания не по мне.
- Узнаю Василия Грязнова! - вскричал Вигрдорчик и хлопнул товарища по плечу. - Ты все тот же, Рыцарь Печального Образа. А все же на Соху виды ты имел, не отпирайся, сохнул ты по Сохе, сохнул, это факт!
Довольный каламбуром он рассмеялся.
- Раздалась она, твоя бывшая пассия, кушать больно любит, но ума, способностей не прибавилось. Воткнули ее на студию Горького вторым режиссером, организатор она неплохой и папино имя умеет использовать по делу. Кентов у нее - половина Москвы, во всех сферах. Впрочем, сам увидишь. Уже Малаховка? Ну вот, и нам скоро выходить.
* * *
- Театр! Не говорите мне за театр, у меня от того слова несварение желудка. Слушайте сюда!
- Этот пижон - с одесской студии, привез свою картину про моряков на конкурс, - шепнул Валентин Косте и подлил ему в длинный узкий стакан из бутылки виски "Баллантайн". - Работает под биндюжника, а вообще - серая личность.
- Что такое театр в наши дни? - продолжал тем временем киношник из Одессы. - Это тень отца Гамлета, не больше и не меньше. Она существует лишь для того, чтоб напоминать о том старом добром времени, давно минувшем в Лету, но не имеет никакого влияния на события современности. Собственно говоря, театр в том виде, в каком мы его помним, был всегда уделом узкого круга ценителей.
- А театр Эллады? - подбросил вопрос Вигрдорчик, незаметно подмигнув Косте, который до поры до времени молчал, не вмешивался в разговоры, будто не замечая поощрительных, ласковых взглядов молодой хозяйки.
- Ха! - сказал одессит. - Вы вспомнили за такую древность… Но этот ваш корректив только подтверждает мою мысль, ибо опять же свободные грэки, эти самые афинские и протчие грэки, таки относились к избранному слою, рабов на трагедии Эсхила не приглашали. И в Риме было так же.
- А народный театр Ренессанса? - опять вклинился Валентин. - Карнавалы, ярмарочные представления, величественные действа, принятые на вооружение католической церковью?
- Так то ж балаган! Я ж имею сказать за театр в его классическом обличье, про тот, что начинается с вешалки. Так вот он вже труп, его подвергают реанимации, но тщетно. Время театра прошло, поскольку исчез его зритель. Толпе, или, так сказать, народу, нужно хлеба и зрелищ. Старая, как мир, истина. Ну, хлебом занимаются другие, а вот по части зрелищ - это, будьте ласковы, ко мне. Кино, кино и еще раз кино! Вот что нужно толпе. Дайте мне голливудскую смету и не ставьте редакторских рогаток, и я переверну мир!
- А он и так неплох, мир наш, - проговорил Костя. - Зачем же ставить его вверх ногами?
- А вы, простите, шо цэ такэ? Звидкиля будете? - прищурившись, спросил одессит.
- Режиссер, - ответил Костя.
- И что вы поставили, режиссер? "Носорога"? "Поворот винта"? "Вирджинию Вулф"? А, может быть, "Человека со стороны"?
- Этих пьес я не ставил. - А что вы ставили?
- "Вишневый сад". "Сирано де Бержерак". "Десять дней, которые потрясли мир".
- Ха! А откуда вы изволите быть? С Малой Бронной? Из "Современника"? С театра на Таганке? Или, может быть, с театра на Лубянке?
Он захохотал.
- Костик учился с нами, - вмешалась в разговор Сонечка, - потом работал в Молодежном театре, в этом, как его… На целинных землях, в общем.
- Понятно, энтузиаст и земплепроходец, значит, - успокаиваясь, проговорил одессит. - В провинции, оно, конечно, все по-другому смотрится…
- Костя теперь в Москве будет работать, - добавила Сонечка.
- Ну вот и ответ на все вопросы. Собственно, и спорить было не из чего. Рыба ищет где глубже, а человек, где рыба! Так у меня один герой, капитан траулера, изъясняется, здоровая у него философия.
- А у вас она, философия эта, тоже здоровая? - спросил Костя.
- Послушайте, салага, не надо со мной заводиться… Дядя Гоша этого совсем не любит.
- Мальчики, мальчики! - вскричала Сонечка Ромова. - Перестаньте спорить. Валя, налей мужчинам виски!
Режиссер повернулся к Сонечке.
- Выпить, оно, конечно, творческому человеку треба. И вот ваш папа, простите меня, дорогая хозяюшка, он знал, что и толпе треба. Он дюже хороши разумел за массовость искусства, добрэ усекал по части наших кинских дел.
Резкий, какой-то необычный, автомобильный сигнал заставил всех вздрогнуть.
- Это Дэйв! - воскликнула Сонечка. - А ведь говорил, что не сможет заехать, такой противный…
По ее лицу было видно, что неизвестного Косте Дэйва противным она отнюдь не считает.
- Костик, дорогой, - проговорила Сонечка, улыбаясь Колотову, - проводи меня до калитки, надо встретить гостя.
Вдвоем они прошли желтой песчаной дорожкой к решетчатому забору. Приехавший гость уже шел им навстречу, разведя руки в стороны, с широкой ухмылкой на длинном лице, о таких лицах говорят "лошадиные".
Сквозь металлические прутья ворот виднелся поставленный у обочины "фольксваген" бежевого цвета.
- Хау ду ю ду! - крикнула Сонечка гостю. - Гутен таг, дорогой Дэйв!
- Наше вам с кисточкой, - отозвался Дэйв, приветливо улыбаясь Соне, пожимая ей обе руки сразу и внимательно взглянув на Костю.
- Знакомьтесь, Это Костя, мой однокашник, это Дэйв - наш общий друг.
- Вы часто ели вместе одну и ту же кашу? - спросил Дэйв.
Соня недоуменно глянула на него.
- Вы сказали, Соня, про этого молодого человека - "однокашник", и я мог думать…
Соня расхохоталась.
- Ах, вот вы о чем! Ну и шутник! Мы учились с Костей в одном институте, про таких людей говорят - "однокашник"…
- Еще одна идиома, - сказал Дэйв. - Вы позволите мне сразу записать…
- Записывайте, да поскорее. Идемте на веранду, там вас ждут гости и виски. И режиссер Сагайдаенко, из Одессы.
- О, Сагайдаенко! Интересный мастер. Но я имею времени в обрез и приехал только сказать, что не могу провести у вас вечер. Один коктейль - и пора ехать.
Соня подхватила Дэйва под руку и увлекла к веранде.
- Кто это? - спросил Колотов у Вигрдорчика, когда они стояли с коктейлями в дальнем углу.
- Дэйв? Рубаха-парень! Веселяга и поддавальщик. Он то ли дипломат, то ли аккредитованный в Москве представитель западного пресс-агентства. Хорошо знает и кино, и театр, и по части литературы мастак. Сигареты достает, любое пойло… Одним словом, хаммер. Тебя Соха познакомила?
- Успела.
- Тогда можешь торчать, любую импортягу через Дэйва достанешь.
- А ему какой в этом интерес?
- А общение? С загадочной русской душой общение? Сейчас, брат, на Западе к нашей душе повышенный интерес, за это валютой платят. А Дэйв вроде книгу пишет…
- И скольким бутылкам виски эквивалентна твоя душа, Валя?
- Ну, ты брось эти намеки. Я просто использую эту "Horse face" - и все. А до моей души ему не добраться, не на того напал:
- Смотри, Валя, такие дяди ничего даром не дают.
- Чересчур бдительным стал ты в своем Павлограде.
- Павлодаре.
- Ну в нем… Знаем мы и про наведение мостов, и про деидеологизацию… У нас во Дворце такие зубры международное положение читают, что только держись. А как же мирное сосуществование? Ведь не означает оно, что мы зверем на них должны смотреть? Так что, брат, мы дело знаем туго.
- Ну-ну, - только и ответил Вигрдорчику Колотов, что еще он мог сказать.
Дэйв выпил свой коктейль, простился со всеми и уехал. Костя успел заметить, что он передал одесскому кинорежиссеру визитную карточку, одессит согласно покивал головой и бережно спрятал кусочек картона в желтый объемистый бумажник.
В воротах появились еще две пары. В одном из парней Колотов узнал молодого актера, снявшегося недавно в многосерийном фильме о гражданской войне, узнал несмотря на то, что экранный кавалерист-буденновец отпустил длинные пряди волос, лежавшие на плечах модного пиджака с блестящими пуговицами. Остальные были Колотову неизвестны.
- Женихом был Марины Бойко, - шепнула про актера Сонечка Ромова. - Вот дуреха, отказалась от него, уехала в свою трубу. А его к премии представляют.
- Как она? - спросил Костя. - Ты вроде переписываешься с нею?
- Давно не писала, только на днях отправила ей письмо. Дэйв тоже вот про Марину спрашивал.
- Дэйв? А он-то причем?
- О, Костик! Тут такая романтика! У них ведь любовь была.
- У Марины и у этого типа? Откуда они знают друг друга?
- Марина на последнем курсе с ним познакомилась, в Доме кино. Ты знаешь, он даже жениться на ней хотел.
- Выдумываешь!
- Точно! Наверно, она и этому вот красавчику отказала из-за Дэйва. А потом вдруг взяла и уехала в свою Тмутаракань. Правда, когда в Москву приезжала, встречалась с Дэйвом у нас на даче.
- Интересно, - сказал Костя, - такие у вас тут бывают интересные дела.
Сонечка убежала помогать домработнице накрывать большой стол. Теперь все гости были в сборе. Можно было начинать симпозиум.
Он затянулся едва ли не до рассвета. Костя Колотов уложил перепившего Вигрдорчика спать, и сам пропустил последнюю электричку.
Наиболее крепким из гостей оказался режиссер Сагайдаенко. Поднявшееся солнце застало его и Костю Колотова сидящими на ступеньках крыльца перед пустой бутылкой виски.
"Хватит убийств на пляже!"
Начальник горотдела обвел собравшихся тяжелым взглядом. Глаза его были красными, воспаленными. В отличие от Корды Юрий Алексеевич выглядел свежим и бодрым.
"Устал Алексей, - подумал он о начальнике горотдела. - Так нельзя: работать на распыл. Понятно, два убийства, Москва не дает покоя звонками, депешами… И все же надо уговорить его выспаться".
- Я собрал вас, товарищи, для того, чтобы подвести предварительные итоги, - начал Корда, - и выработать, наконец, самые эффективные способы ведения этого дела, которое должно же когда-нибудь быть сдвинуто с мертвой точки, черт возьми! Хватит, довольно убийств на пляже!
"Опять не сдержался, - подумал Юрий Алексеевич. - Нет, положительно он нуждается в отдыхе…"
- Итак, что мы имеем? - продолжал Корда.
Он сумел уловить укоризненный взгляд Леденева и, взяв себя в руки, заметным образом успокоился.
- Два убийства - вот что мы имеем в первую очередь. И утечку материалов из секретной лаборатории. Судя по обстоятельствам дела, можно взять за основу такую версию. Марина Бойко, являясь вражеским агентом, установила связь с кем-то из лиц, имеющих доступ к закрытым материалам. Официально таких лиц трое. Заведующий лабораторией Горшков, инженер Травин и сам автор открытия, инженер Кравченко. Кто из них? А, может быть, есть и четвертый, о котором мы и не подозреваем?
- Автора, пожалуй, можно исключить, - заметил Владимир Кирюшин, один из самых молодых сотрудников отдела.
Все поворотились к нему, и Кирюшин покраснел, глянул на Леденева, под руководством которого участвовал в этом деле.
Юрий Алексеевич кивнул.
- Резонно, - произнес он. - Но Кравченко мог проявить неосторожность…
- Это мы учитываем, - сказал Корда, - и потому тщательно изучаем окружение всех троих. Пока ничего путного не получили. Но пойдем дальше. Режиссер Бойко получает все необходимые материалы, теперь она должна передать их "Иксу". Либо хозяину, либо его связнику. Но ее охватывает раскаяние. Она пытается сообщить нам обо всем, пишет, вернее начинает писать, заявление, затем отправляется на пляж, где ее убивают. Почему? Можно предположить, что ее шефы узнали о колебаниях агента. Возможно, она пригрозила "им" разоблачением. Все это нам предстоит узнать. Вопрос: знали ли "они" о том, что материалы находятся у Бойко? У Юрия Алексеевича есть одно соображение, на котором он предполагает построить расследование. Слово товарищу Леденеву.
- Мне думается, что о передаче материалов Бойко "им" ничего не известно, - сказал Юрий Алексеевич. - Ночной визит не в счет. Могли искать улики связи Марины с нами, могли искать и доказательства того, что она дрогнула, заколебалась. И они бы нашли их, эти едва начатые заявления в наш адрес… За результатами осмотра "они", разумеется, тщательно следили, и когда увидели, что легенда с несчастным случаем у них прошла, а это ваша заслуга, товарищи, то успокоились. И теперь… Но прежде чем я расскажу о своих соображениях, мне хотелось бы, чтоб Алексей Николаевич продолжил рассказ о предполагаемом развертывании дальнейших событий.
- Со вторым убийством дело обстоит еще туманнее, нежели с первым, - вздохнул начальник городского отдела. - Посудите сами, товарищи. Смерть Игоря Киселева не дает нам ни одной прямой зацепки. Если по делу об убийстве Марины Бойко мы можем перекинуть мостик к обнаруженным в ее квартире документам, то убийство Киселева в равной степени может быть и политическим, и заурядно уголовным. Что подводит нас под первый вариант? То, что Киселев обнаружил, якобы, как тонула Марина Бойко. Это раз. Теперь я все больше склоняюсь к мысли о том, что в этой части Киселев лгал, все было иначе. Второе. Его личные связи с погибшей. По уголовной версии наиболее достоверной причиной является ревность одного из многочисленных трубежских рогоносцев, ставших таковыми по милости этого красавчика. Эта версия по-прежнему тщательно исследуется товарищами из уголовного розыска. Параллельно смотрят они и другие возможности, близкие им по роду работы. Но пока оставим это в стороне. Связан ли Игорь Киселев с первым преступлением? Является ли он "их" сообщником, которого убрали по непонятным еще для нас причинам? Или Киселев и есть убийца Бойко, уничтоженный для запутывания следов, по принципу "Мавр сделал свое дело, мавр может уйти…"? А может быть, это именно он приходил в ту ночь к Марине и наказан за то, что струсил, не выполнил задания? Не оказался ли Киселев таким же колеблющимся, как и убитая женщина? Ведь не исключено, что мог оказать свое влияние на поведение Киселева и насильственный характер смерти Бойко… Все могло быть. Что скажете, товарищи? Поделитесь своими соображениями.
Первым взял слово заместитель Корды, С. А. Иванцов, седой высокий человек, опытный работник, невозмутимый, спокойный. Леденев вспомнил, что в этом году заместитель готовится уйти на пенсию, с сорок первого года все воюет и воюет этот смершевец…
Сергей Александрович разобрал все выдвинутые шефом положения, согласился считать оба убийства связанными между собой, предложил ряд мер по установлению канала утечки закрытых материалов из лаборатории. Дельно он выступал. "Есть еще порох в пороховнице, - отметил Леденев про себя, - не оскудели сметливостью старые кадры".
Постепенно дошла очередь и до Володи Кирюшина.
Тот встал, беспомощно завертел головой, глянул на Юрия Алексеевича, словно искал поддержки.
Леденев улыбался.
- Мы… в общем, - проговорил Кирюшин. - Юрий Алексеевич и я… словом… Вместе!
- Нельзя ли пояснее, - недовольно поморщился Корда. - Что значит "вместе"?
Юрий Алексеевич, продолжая улыбаться, поднялся со стула, успокаивающе повел рукой в сторону Кирюшина.
- Володя прав, - сказал Леденев. - Мы вдвоем выработали ряд мер, которые хотим вам предложить. Кстати, тут больше от Володиных идей, нежели от моих. Если он и смутился сейчас, то от невозможности разделить авторство.
- Мы ведь все вместе придумали, Юрий Алексеевич, - взволнованно сказал Кирюшин, - но ведь только после того, как вы… Без вас бы я и не додумался!
- Хорошо, Володя, хорошо… Разве в этом суть? Пусть товарищи послушают тебя, учись излагать свои соображения перед коллективом. Начинай рассказывать о нашей задумке, а будет в сем надобность, я тебе помогу.
Кирюшин, откашлялся, подтянулся и, едва отвернувшись от пытливого взгляда Корды, не смущал чтоб, заговорил.
Что такое никель?
"Никель, - подумал Леденев, - сколько лет моя судьба связана с этим металлом… Вроде бы ничего общего по роду работы с цветной металлургией не имею, а сколько раз приходилось быть причастным и к созданию его, никеля, производства и к разрушению тоже. И вот снова - никель…"
Он сидел в малом зале трубежского Дворца культуры, где инженер Кравченко читал лекцию о серебристо-белом металле, значащемся в периодической системе элементов Менделеева под номером 28, тугоплавком, твердом и не изменяющемся на воздухе. Леденев слушал лекцию и вспоминал про давнишнюю операцию, которую провел во время войны на севере отряд капитан-лейтенанта Бирюкова, где молодым еще служил тогда в звании старшины первой статьи.
"Веселенькое было дельце, - усмехнулся Юрий Алексеевич, - как нас тогда прозвали фрицы? Ах да! Призраки Лапландии… Призраки Лапландии! Мистическое имечко, конечно, а звучит, это точно".
Лектор меж тем перешел к проблеме, которая в годы второй мировой войны возникла перед фашистской Германией.
- Тогда никель стал для Германии крайне дефицитным металлом. Горючее из нефти можно было хоть чем-то заменить, и немцы разработали технологию получения его из двух материалов. Никель же - незаменим. А без него - нет брони. Без брони нет танков.
Природа обделила Германию никелем. Незначительные запасы его - лишь в долине реки Рейн. Этот металл Германия получала из Канады.
Началась война, и канадский никель был утрачен для "третьего рейха". Гитлеровские войска захватили Грецию, а вместе с нею и местные никелевые рудники. Вассальная Финляндия открыла для немцев рудники на Полярном Севере, в районе Петсамо. Там работали заключенные и военнопленные. Целый эсэсовский корпус обеспечивал охрану рудников и гарантировал бесперебойную добычу красного никелевого колчедана и отправку его в Германию на металлургические заводы.
"Очень хорошо помню этих краснорожих головорезов, которые охраняли комбинат в Петсамо, - мысленно сказал себе Юрий Алексеевич. - С одним из них я сплоховал, он и ткнул мне нож в лодыжку перед тем, как отправиться в Валгаллу, тевтонский рай-преисподнюю".
Нож тогда проткнул лишь мякоть, и не глубоко, но хлопот Леденеву рана, конечно, доставила.
- Когда советские танки Т-34 появились на полях сражений, немецкие специалисты были поражены неуязвимостью их брони, - продолжал говорить инженер Кравченко. - По приказу из Берлина первый же захваченный танк Т-34 был доставлен в Германию. Здесь за него взялись химики. Производя анализы, они установили, что русская броня содержит большой процент никеля, что и делает ее сверхпрочной.