Хроническая нехватка никеля привела к тому, что к 1944 году имперские военные заводы вынуждены были изготовлять танковую броню повышенной толщины, до 165 миллиметров. В этой броне вместо требовавшихся двух-трех процентов никеля содержалось один-полтора. Такая броня была хрупкой, и "тигры", "пантеры", "фердинанды", одетые в нее, оказывались тяжелее и слабее советских танков и самоходок.
Да, об этом обо всем хорошо было известно Юрию Алексеевичу. Собственно, тема лекции интересовала его меньше, нежели сам лектор, инженер Кравченко, автор крупнейшего открытия, которое едва не попало - может быть, и попало? - в руки врага. Леденев еще не разговаривал с Кравченко и решил воспользоваться посещением лекции на тему: "Что такое никель?"
Логика, манера держаться на сцене, умение заинтересовать слушателя - все это нравилось в инженере Кравченко Юрию Алексеевичу.
"Интуиция спит, - усмехнулся он. - Не получает извне никакой подходящей информации…"
Лектор принялся рассказывать, как было организовано в военные годы производство никеля в Советском Союзе, а Юрий Алексеевич мысленно перенесся в те времена, когда германская военная промышленность издала панический вопль:
"Никель и никель! Больше никеля! Любой ценой!"
Этот вопль был услышан в рейхсканцелярии, и ведомство Гиммлера получило указание фюрера взять никелевую проблему под особый контроль.
Помимо европейских источников решено было добывать никель через немецкую агентуру на Северо-Американском континенте. Пятая колонна Германии в Штатах и Канаде не гнушалась даже сбором никелевых монет, часть которых переплавлялась в слитки, а часть в первозданном виде, вместе с серебристыми брусками переправлялась в рейх.
Тщательно был продуман маршрут таких транспортов. Никель отправляли в нейтральные латиноамериканские государства на обычных судах. В условленном месте открытого моря их ждали подводные лодки специального назначения. С лодок снимали торпедные аппараты и боевое снаряжение, чтоб они могли побольше взять никелевых брусков.
Но этот канал был вскоре пресечен. Один за другим взрывались подводные транспорты в Атлантическом океане, вскоре после того, как они, приняв груз, брали курс к берегам фатерлянда.
Тщетно пыталась гитлеровская контрразведывательная служба раскрыть подоплеку этих взрывов, и после потери значительного количества субмарин было решено отказаться от этих операций.
Уже в послевоенные годы Леденева, ставшего своего рода "спецом" по никелевым делам, особенно когда он отличился в деле по срыву операции против комбината Поморскникель, познакомили с деятельностью разведчика, работавшего в латиноамериканских странах под псевдонимом "Янус".
Взрывы гитлеровских субмарин были делом рук "Януса" и его людей.
Леденев узнал, что потом "Януса" перебросили в Кенигсберг, где обосновавшийся, хорошо законспирированный разведчик устанавливал график движения транспортов с никелевым петсамским концентратом из финского порта Турку в Кенигсберг и сообщал сведения, давая возможность подводникам точно выйти на курс для торпедного залпа.
"Мы с севера путали немцам никелевые карты, а этот лихой парень подчищал все остальное на юге, - подумал, снова вспомнив о "Янусе", Юрий Алексеевич. - Вот это герой, это работник! О таких только и писать книги…"
Инженер Кравченко перешел к современным проблемам производства никеля, упомянул о сопутствующих ему редкоземельных элементах, и Леденев насторожился: "Уже не думает ли лектор посвятить разношерстную публику в существо своего открытия".
Нет, Кравченко ограничился только одним упоминанием и, судя по тексту, близок был к завершению рассказа.
И в это время Леденев вдруг почувствовал, что сзади на него пристально смотрят.
Он неторопливо повел туловищем, будто бы усаживаясь поудобнее, и резко повернул голову.
За колонной, откуда, Леденев готов был поклясться в этом, только что рассматривали его тяжелым взглядом, никого не было.
"Понятно, - подумал Юрий Алексеевич, - вот тебе и первый сигнал. Заработала хитрая машина…"
Больше он не поворачивался и взгляда на своем затылке не ощущал. Тут и Кравченко закончил лекцию, ему нестройно похлопали, инженер собрал бумаги в желтую кожаную папку, вопросов к лектору не было, все потянулись к выходу, Леденев не торопился, пропустил всех, и Кравченко тоже, вышел в фойе за инженером следом.
В буфете торговали бутылочным пивом, интересующиеся никелем едва ли не в полном составе направились туда, и тут Леденев потерял инженера Кравченко из вида. Прямо удивительно: был человек - и пропал.
Он с сомнением посмотрел на очередь в буфете, на занятые столики, и тут его окликнули:
- Юрий Алексеевич!
Это был Исидор Матвеевич, сторож со спасательной станции, дед Еремей, создатель "бормотушки". На нем был вполне приличный костюм и рубашка в полоску, без галстука, застегнутая доверху. Исидор Матвеевич сидел за столом, где стояло с полдюжины непочатых бутылок и столько же опорожненных, - сидел за столом один и рукой подзывал Леденева.
- Прошу ко мне, - сказал Исидор Матвеевич, когда Леденев приблизился. - Негоже вам в толпе тискаться, а мне пива еще поднесут, угощайтесь пока, вот и стакан чистый.
Юрий Алексеевич, несколько удивленный свежим видом старика и его присутствием во Дворце культуры, присел на стул.
- По какому случаю праздник, Исидор Матвеевич? И не есть ли это измена "бормотушке"?
- Никак нет, Юрий Алексеевич. Пиво идет по особь-статье. А пришел я сюда согласно своим правилам: раз в неделю на одетых людей глянуть, чтоб не одичать вконец среди пляжных голяков. Обычное сегодня мое правило. А пиво вы пейте.
- Спасибо, - сказал Леденев и наполнил стакан. - Пиво я люблю. Угощение за мной. Я ведь еще и за знакомство с "бормотушкой" отблагодарить вас должен.
- Стоит ли об этом говорить? Для хорошего человека мне ничего не жалко.
- А как вы различаете их, Исидор Матвеевич, плохих и хороших?
- Это простое дело. По глазам.
Леденев вдруг увидел, что в буфет вошел Кравченко и еще один человек, который что-то горячо втолковывал инженеру. Тот слушал его внимательно, медленно водил головой по залу, то ли место искал свободное, то ли увидеть кого хотел.
Потом Леденев и сам не мог объяснить себе, почему он задал деду Еремею вопрос именно в этот момент, хотя Корда и относил это за счет закрепившихся в определенной комбинации внешних и внутренних связей, соответствующего настроя психики, словом, вполне научно раскладывал все по полочкам.
Но вопрос был задан Юрием Алексеевичем именно в том миг, когда в буфете появились эти двое.
- Интересно, - сказал Леденев, - а по незнакомым, впервые увиденным глазам, Исидор Матвеевич, вы можете определить сущность человека?
Дед Еремей кивнул и поднес стакан ко рту.
- Видите этих двоих? - показал глазами Леденев на Кравченко и его спутника. - Хорошие они или плохие?
Рука Исидора Матвеевича, державшая стакан с пивом, чуть дрогнула. Дед Еремей медленно опустил стакан на стол и быстро глянул на Леденева.
Юрий Алексеевич с любопытством смотрел на старика.
- Который из них вас интересует, начальник? - спросил Исидор Матвеевич.
- Худощавый, тот, что впереди.
- А, лектор… С этим проще. Я ведь его сегодня слушал. Этот человек - большая умница. Но характером слаб, твердости в нем мало, мягкотел он характером, а вообще - добрый.
- Вы и никелем интересуетесь? - спросил Леденев.
- Случайно, - равнодушно ответил дед Еремей. - Буфет был закрыт, вот и зашел в зал, убить время.
- А что про второго скажете?
- А он спиной ко мне стоит. И потом, дорогой начальник, за такие фокусы в цирке деньги берут, а вы вот задарма хотите. Хватит с вас и пива бесплатного.
Старик зло сощурился и пристально смотрел на Леденева.
- Возьмите за пиво, - сказал Юрий Алексеевич, доставая деньги.
"Зачем я связался с ним, с этим пропойцей?" - подумал он и внутренне улыбнулся, потому как вдруг получил второй сигнал за последний вечер.
Старик неожиданно рассмеялся.
- Вот я и подловил вас, Юрий Алексеевич, - сказал он. - Ведь сказал нарочно, чтоб на вас поглядеть и еще раз убедиться. Нет, не ошибся, доброй вы души человек, и работа на вас не повлияла. А деньги спрячьте. Напоите меня пивом в следующий раз. Вы ж теперь наш постоянный житель, трубежанин. Пейте, пейте еще.
- Ну, спасибо, - сказал Леденев, краем глаз продолжая следить за Кравченко и его спутником, которые уселись за столик в другом ряду. К ним тотчас же подошла женщина в переднике, ее Леденев до того в зале не видел.
Вскоре и за тем столом, где сидели эти двое, появилось пиво.
- Пойду, - сказал Леденев, поднимаясь. - Спасибо, что приветили, Исидор Матвеевич.
- Пустяшное дело. Вы ко мне, ко мне забегайте. Для вас особую питьевину сооружу, приходите.
Леденев пересек фойе и вошел в мужскую комнату. Когда он стоял у писсуара, к соседнему подошел Володя Кирюшин.
- Вы видели в буфете Кравченко и того, кто с ним? - негромко спросил Юрий Алексеевич, не глядя на помощника.
- Видел.
- Ты давай - за инженером, а напарник твой - за тем. Доклад по телефону, в гостиницу. Я буду часа через полтора. Того, второго знаешь?
- Знаю, - ответил Кирюшин.
Письмо на тот свет
- Скажите, Михаил Петрович, вы, действительно, настолько любили покойную Марину Бойко, что готовы были оставить жену и двоих детей?
Инженер Травин тяжело вздохнул, приподнялся в кресле, куда усадил его начавший допрос Корда, и вытер лоб смятым уже платком.
- Я не понимаю, - сказал он, - мне неизвестно, имеете ли вы право задавать такие вопросы, тем более, их задают мне уже не первый раз.
- Кто вас еще спрашивал?
- Ваш коллега, который присутствует сейчас здесь.
Инженер Травин кивнул на Леденева, устроившегося в кабинете начальника трубежской милиции, который уступил ему Корда для проведения допроса.
- Было такое, - сказал Леденев. - Спрашивал.
- Хорошо, - глухим голосом произнес Травин. - Да, я любил эту женщину и был готов оставить семью ради нее.
Наступило молчание.
- Нет, - сказал инженер, - не так выразился. Оставить жену - это да. Детей оставлять я не собирался.
- Жена знала о ваших намерениях? - спросил Корда.
- Я хотел ей сказать, но Марина запретила мне. Марина не хотела причинять боль другой женщине. Это был необыкновенный, святой человек!
Неподдельная глубокая скорбь прозвучала в голосе Травина. Леденев и Корда переглянулись.
- Вы, конечно, думали и о судьбе детей, - сказал Юрий Алексеевич, - когда принимали решение о союзе с Мариной Бойко?
- Думал, - ответил Травин, - я хотел их взять с собой.
- А жена ваша согласилась бы на это? - задал вопрос Корда.
- Нет, - глухо проговорил инженер и опустил голову.
- Скажите, - спросил Юрий Алексеевич, - в каких спектаклях и какие роли вы играли в народном театре?
Михаил Петрович поднял голову и слабо улыбнулся.
- Был я и Отелло, и Сирано де Бержераком, и дядей Ваней, и Бароном… Кем я только не был!
- Бойко ставила классиков или не отказывалась и от современной темы?
- В нашем репертуаре было десять спектаклей. Шесть из них - классика, четыре пьесы - современные. За неделю до моего отъезда в командировку у нас начался застольный период репетиции пьесы "Сталевары". Марина предложила свое прочтение этой вещи, она хотела вынести спектакль в цехи комбината, превратить в сцену само производство. Мы все загорелись ее идеей… я возвращался из командировки с нетерпением, кое-что придумал, торопился поделиться мыслями с Мариной…
- Спектакль в цехе - это интересно, - сказал Леденев. - Видимо, ваш режиссер был человеком с выдумкой.
- Если бы вы ее знали, - горестно вздохнул Травин. - Какая нелепая игра случая!
- Скажите, Михаил Петрович, - спросил Корда, - где вы встречались с Мариной Бойко?
Инженер заметно смутился.
- В каком смысле? - проговорил он, запинаясь.
- В самом прямом. В каких местах вы виделись с нею?
- Во Дворце культуры, на репетициях. Дома я у нее бывал. За город ездили. Ну и у общих друзей встречались…
- А на комбинате?
- Марина часто бывала в цехах, она всегда говорила, что должна знать тех, для кого работает. Виделись мы с нею и на комбинате.
- И к вам она заходила? - спросил Юрий Алексеевич.
- Ко мне домой? - воскликнул Травин.
- Нет, зачем же, - сказал Алексей Николаевич. - В лабораторию.
- В нашу лабораторию с обычным пропуском не попадешь, - проговорил, успокаиваясь, Михаил Петрович. - Да и чего ей там делать?
- Хорошо, - сказал Корда. - Благодарю вас, Михаил Петрович.
Он повернулся к Леденеву.
- Хотите спросить еще что-нибудь?
- Нет, достаточно, - ответил Юрий Алексеевич.
- Тогда вы свободны, товарищ Травин.
Инженер Травин вышел.
- Ну, - сказал Корда, - как он тебе показался?
- Сложное впечатление… За сорок ему?
- Да, сорок пять.
- Бывает, что и сильные духом мужчины теряют голову в таких ситуациях…
- Я тебя понял, Юрий Алексеевич.
- Тут возможен такой вариант. Бойко знает о допуске влюбленного в нее инженера к секретным материалам, она узнает об этом от некоего "Икса", в подчинении которого находится. "Икс" приказывает ей обольстить Травина, что большого труда Марине не составило. Потом она ставит ультиматум: или материалы и она, либо ничего. И Травин, потерявший голову, решается на преступление и уезжает в командировку.
- Кстати, - заметил Корда, - командировку он получил по собственной инициативе.
- Вот-вот, - оживился Юрий Алексеевич, - примем это во внимание.
- И тот его срочный отъезд с комбината, свидетелями которого мы с тобой были… - задумчиво проговорил Корда. - Помнишь, тогда, после твоего с ним первого разговора?
- Да, - поддержал его мысль Леденев, - на своем "Жигуленке"… Твои ребята ведь его тогда потеряли, и мы до сих пор не знаем, где был Травин.
- Я думал, что ты спросишь его об этом?
- Зачем? Чтоб раскрыть наблюдение за ним?
- Ладно, - сказал Алексей Николаевич, - с Травиным пока оставим. Ты мне скажи, что за хитрую акцию ты проводишь вдвоем с Кирюшиным?
Леденев рассмеялся.
- Уже пронюхал… Неплохо у вас поставлена служба, товарищ начальник. Или сам Кирюшин доложил?
- До Кирюшина я еще доберусь, - притворно суровым тоном произнес Корда.
- Тебе рассказать, так ты, старый зубр, смеяться будешь, ничего, кроме эмоций, в этой моей версии нет. А Володя твой Кирюшин - салага, он смеяться не будет, да и не посвящаю его во все, он выполняет отдельные поручения, порой не догадываясь о их связи между собой… Ты уж не обижайся… Еще немного, и я обо всем тебе расскажу, даже если и провалюсь со своими предположениями.
- Хорошо, хорошо, - остановил Леденева Алексей Николаевич, - давай пробуй свою интуицию, я в ее существование всегда верил, и сейчас она мне, моя интуиция, подсказывает, что мы оба схлопочем весьма солидные фитили от Бирюкова, если не разберемся со всем этим в ближайшее время.
- Василий Пименович не только на фитили горазд, - возразил Леденев. - Не успел тебе сказать, что из главной конторы мне сообщили, что после установления некоторых прежних московских знакомств Марины Бойко к делу подключились тамошние ребята.
- Это уже что-то, - сказал Корда, - они там, мы здесь, глядишь, и обложим зверя.
- Давай еще раз посмотрим, как организовано хранение секретной документации в лаборатории АЦ, - предложил Юрий Алексеевич. - Может быть, отыщем еще какую щелку…
- Давай посмотрим, - согласился Корда. Но в это время в дверь постучали, Корда крикнул: "Войдите!", вошел его заместитель.
- Прошу прощения, - сказал он, - но посчитал сообщить вам об этом обязательно.
Он положил на стол перед Кордой почтовый конверт.
- Что это? - спросил Алексей Николаевич.
- Письмо на имя Марины Бойко, - ответил Иванцов. - Отправлено из Москвы четыре дня назад. Отправитель С. Ромова.
- Вы ознакомились с содержанием? - спросил Леденев. Корда рассматривал конверт со всех сторон, аккуратно повертывая его в руках.
- Да. Потому и решил доложить вам о нем сразу.
Корда вытащил листок из конверта, понюхал, хмыкнул, развернул и принялся читать.
Леденев подошел к столу, взял в руки пустой конверт и стал внимательно рассматривать его.
Алексей Николаевич прочитал письмо, вздохнул, взглянул на Леденева, пробежал глазами текст еще раз. Затем протянул листок Юрию Алексеевичу и сказал:
- По-моему, это тот самый второй кончик веревочки, о котором ты говорил в первый день своего приезда.
Буратино ищет резидента
- Вы знаете, я так возмущена нашим сыном, что просто места себе не нахожу, Сергей Сергеич, - проговорила модно одетая женщина средних лет, обращаясь к попутчику, с которым они вот уже вторые сутки ехали в одном купе скорого поезда Москва - Трубеж.
Ее безмолвный супруг кротко сидел в углу, даже не пытаясь вступить в разговор.
- Я говорю отцу: "Воздействуй на парня по-мужски. Разве мне, слабой женщине, по силам справиться с ним, верзилой-акселератом?" Да разве он может!
Она махнула рукой, а Семен Гаврилович пожал плечами и виновато улыбнулся.
- Чем же он вас так огорчил? - спросил Сергей Сергеевич.
В бумажнике Сергея Сергеевича лежал паспорт на имя Малахова, удостоверение корреспондента журнала "Кооператор" и соответствующее командировочное предписание. Спецкор Малахов направлялся в Каменогорскую область для сбора материалов к очерку о лучших людях, работающих в системе потребительской кооперации, и начать свой объезд этого обширного края решил с города Трубежа.
- Так чем он вас так огорчил, ваш наследник? - повторил свой вопрос Сергей Сергеевич.
- Ох, и не спрашивайте лучше, эти мне наследники. Одна беда с ними… Закончил он в этом году школу, учился хорошо, подал на исторический факультет, в МГУ. На второй день после выпускного бала отправили его самолетом в Москву. И сдал все на "отлично", прошел по конкурсу, мы так радовались с отцом.
- И что же? - спросил Малахов.
- Через три дня вызывает нас на переговоры и убивает наповал. Решил он, дескать, сам делать историю, а не изучать ее. Перевелся на заочный факультет и подал заявление с просьбой отправить его на эту самую БАМ, дорогу ему захотелось в тайге построить. Мы с отцом на самолет - и в Москву. Три дня бились - ни в какую. Так и не сумели уговорить, уехал. Вчера провожали их эшелон. Музыка, цветы, а я только реву и слова сказать не в состоянии.
Она всхлипнула и поднесла платок к покрасневшим и припухшим глазам.
- Ну, будет, будет, Маша, - проговорил муж и осторожно провел по ее плечу ладонью. - Успокойся.