VII. БАБУШКА ИЗ БЕРЛИНА
Когда, наконец, непрошеные странные визитеры ушли, Марья Николаевна упала на постель и истерично зарыдала.
- Как! К этому делу припутывают не только мужа, но даже и Волю, моего чистого милого мальчика, за воспитанием и образованием которого Фридрих так ревниво следит… Почему диктант Воли ей не отдали и сказали, что он "приобщен к делу"…
Два-три раза в неделю муж сам занимается диктантом с мальчиком и продиктованное отсылает к бабушке…
Бабушка не нарадуется на успехи внука и всегда благодарит в письмах из Берлина и часто посылает ему игрушки и конфекты.
Муж уверяет, что она миллионерша и после смерти намерена внуку оставить свое состояние…
Марья Николаевна прекрасно знает, каков характер этих диктантов.
"Верочка захворала и целую неделю проведет в постели".
"Сегодня коровка промычала три раза".
"У куклы моей старшей сестры новый бантик"…
Вдруг адское подозрение ослепило мозг:
- А что как слова "Верочка", "постель", "коровка", "кукла", "бантик" имеют условное значение! А что если под видом бабушки эти условные сообщения посылаются в… другое место!
Марья Николаевна в газетах читала что-то в этом роде…
Кровь прилила, и Марья Николаевна крикнула во весь голос:
- Не может этого быть! Что за чушь, чушь, чушь!..
И даже ногами сама на себя затопала. Но не смогла заглушить чудовищного подозрения:
- Фридрих диктовал Воле донесения шпионского характера… Измена родине совершалась невинною рукою ее ангела, ее мальчика, ее гордости и радости…
Муж, Берта, Карл, сын, все служили одному делу, и только Марья Николаевна одна не подозревала, в какой трясине жила она.
- Так значит, не из клуба получает муж деньги? Значит, не в клубе проводит все свои ночи? Значит, на деньги, за которые муж продает мое отечество, существую и я, и дети, и все это благополучие, будь оно проклято!.. Какой позор!
И опять закричала и истерично затопала.
- Нет, нет! этого не может быть!..
- Изволили звать?
Марья Николаевна вздрогнула.
Перед ней стоял Карл, как всегда, почтительно ожидая приказаний.
VIII. МАТЬ ДЕТЕЙ ШПИОНА
Без сна, ломая руки, провела Марья Николаевна остаток ночи. Даже не раздевалась.
- Что делать? Донести на мужа!.. Все равно у меня сейчас мужа нет.
Муж отнят Бертой и тюрьмой, преступлением и прелюбодеянием… Но какой позор во всеобщее сведение заявить, что дочь профессора Мордванова, - мать детей шпиона и прелюбодея!..
К стыду своему, она чувствовала, что оскорблена, как жена и женщина, больше, чем как патриотка.
- Какой ужас!.. Он изменял мне и отечеству… Мне и отечеству…
И тут же ее мысли прорезывал вопрос:
- Чьему отечеству? Моему отечеству!.. Ведь для него Россия - не отечество… Он негодяй по отношению ко мне и детям…
………………….
Какой бесконечно одинокой казалась себе несчастная женщина.
Родители и большинство знакомых отвернулись от нее, узнав, что муж ее - игрок.
За глаза его иначе не звали, как:
- Шулер!
И предсказывали, что рано или поздно он очутится на скамье подсудимых.
Марью Николаевну муж сумел убедить, что карты и биржа - это высший вид спорта, что он спортсмен высшей марки.
- Действительно! - думала она. - Ведь это джентльменство на мелок, на слово проигрывать, выигрывать целые состояния, и при этом не выказать даже тени волнения.
Какая это красота, какая свобода! Над головой игрока нет никакого начальства, никакого закона, - только великий всемогущий Рок!
Все отвернулись от Марьи Николаевны. И она от всех. Всецело отдалась уюту семьи, культу детей и мужа, - мужа она положительно боготворила, - видела в нем какую-то особую, сверхъестественную силу, помогавшую ему обуздать случай, оседлать счастье и успех.
В жизни игрока и в жизни авиатора много красоты, геройства и обреченности.
Ах, как заликуют все, когда узнают, что Гроссмихель попал-таки в тюрьму, а, может быть и, на виселицу!..
- На виселицу!.. - Марья Николаевна крикнула и, как ужаленная, вскочила.
Опять перед нею вырос Карл:
- Изволили звать?..
- Нет, не изволила! - раздраженно ответила Марья Львовна. - Вон! Что вы за мной шпионите!.. И чтобы завтра же духа вашего здесь не было!..
Карл почтительно поклонился и молча вышел.
Марья Николаевна не помнит, как рассвело, как детишки проснулись…
- Господи, неужели сегодня в газеты попадет арест мужа!..
Стала с нетерпением ждать звонка почтальона.
IX. ПИСЬМО И ТЕЛЕФОН
Сама бросилась отпирать дверь на звонок, выхватила газеты и почту.
- Вот это письмо не нам!..
- Нет, вам… Адрес ваш…
- У нас никакого Соколова, Ивана Евгеньевича нет…
Между нею и почтальоном вырос из-под земли Карл:
- Это письмо нам!.. Барыня забыли… Это репетитору…
- Какому репетитору!!.. - изумилась Марья Львовна.
Но Карл грубо выхватил письмо из рук почтальона и уже захлопнул перед его носом дверь.
- Негодяй! Как ты смеешь грубить!.. Вон!
Марья Николаевна схватила телефонную трубку.
- Барышня… Полицию!..
Но выронила трубку и упала беспомощно на стул.
- Нет, не могу… Не могу… Это выдаст мужа… А я все еще его люблю… И буду… о, чувствую, знаю, вижу, что буду любить его до могилы!..
Газеты упали на пол. Машинально подняла и стала искать заметок о муже.
Взгляд упал на сенсационные заглавия "Шпионка в цирке", "Кто такая Берта Берс?", "Во власти шпионажа", "Цирковой номер"…
Берту ищут по всему городу; - до двух часов ночи в редакцию не поступило сообщения об ее аресте.
- Значит, подлая шпионка на свободе! На пути за границу!.. Только мужу придется ответить и за себя, и за нее… О, с каким восторгом я бы схватила ее за горло и задушила собственными руками!..
Зазвонил телефон.
- Кто говорит?.. Какая наглость!.. Берта!.. И каким голосом! Голосом начальника… Она приказывает немедленно сжечь письмо, которое сегодня придет по почте на имя Ивана Евгеньевича Соколова!..
Это письмо уже в руках Карла.
А где Карл?
В передней звонок.
Отчего он не отпирает?
Вся эта ночь была сплошным кошмаром неожиданностей.
Что еще за неожиданность подарит этот утренний звонок!
X. ЛЮДМИЛА ЗЕНГЕР
Вошла эмансипированного вида девица, лет двадцати. Лицо некрасивое, но эффектное, останавливающее.
Вызывающе взбодренная шляпа, вызывающего покроя каракулевый полусак, стянутый вызывающего цвета шелковым поясом поверх меха.
- Передайте барыне карточку! Скажите, что из редакции… Литератор… Писательница…
Марья Николаевна прочла.
"Людмила Карловна Зенгер. Сотрудник петроградских изданий. Командор второго отряда амазонок. Член-соревновательница летучего отряда дам-посетительниц петроградских лазаретов".
Было и еще несколько титулов, которые Марья Николаевна не успела прочитать.
- Передайте это барыне! - настойчиво повторила экстравагантная незнакомка.
- Ах, простите… Вы г-жа Гроссмихель?..
- Я отперла вам сама, потому что лакей куда-то делся… Карл! Карл! Помоги барышне раздеться…
Но Карл не появлялся.
- Разрешите войти так, я на одну минуточку…
- Чем могу служить…
- Видите ли, мне для одного иллюстрированного журнала необходима… страничка тетради для диктанта вашего сына и интервью с ним… Вы понимаете… сейчас это - сенсация…
- Ах, ради Бога! Ради Бога, оставьте это! Я не хотела бы, чтобы вокруг нашей фамилии был какой-нибудь шум… Я так взволнована и испугана тем, что про мужа пишут, что готова плакать… Я уверена, что это недоразумение, что мужа немедленно освободят…
Людмила заговорила: очень жаль, что Марья Николаевна так смотрит на гласность. Печать вся в руках Людмилы. Со всеми виднейшими журналистами Петрограда и Москвы она, по ее словам, на "ты": Дорошевич звонит по пяти раз на дню, Колышко, прежде чем написать фельетон, рассказывает ей его содержание, Руманов надоел, преследуя ее по пятам (у нее он может узнать любую новость в самый момент получения ее в редакции), Меньшиков следующее "письмо к ближним" посвящает ей, как командору амазонок, Азов ревнует ее к Арабажину, а Оль д'Ор даже ревновать не смеет… Михаил Суворин предлагает ей дебют в Малом театре в пьесе, которую специально для нее напишет Борис Суворин, но она попросит Арцыбашева вдвоем с Леонидом Андреевым сочинить что-нибудь особенное. Леня Андреев и Саша Куприн - ее мальчики… Брокгауз чуть не убил Эфрона, желая перехватить право издания полного собрания ее сочинений, но разве Сытин выпустит из рук такой лакомый кусочек!…
На днях сразу третьим изданием выходят ее стихотворения в прозе "Трепетная лань"…
Людмила говорит всегда крикливо, торопливо, как бы в состоянии запальчивости и раздражения.
Звонок телефона прервал ее речь.
XI. КТО В ЗАСАДЕ?
Марья Николаевна начала слушать и даже вспыхнула от негодования, - опять Берта.
- Оставите вы меня в покое?!.. Я немедленно донесу на вас полиции…
Берта опять спрашивает, получено ли письмо на имя Соколова. Если оно еще не сожжено, она сегодня в полночь приедет за ним.
Марья Николаевна не выдержала. Разразилась истерикой. Надо было выплакаться у кого-нибудь на плече, надо было высказаться кому-нибудь и попросить совета.
Провидение прислало ей эту знаменитую писательницу. И ей измученная женщина открыла душу.
Решено было устроить Берте засаду, а Фридриха Францевича спасти во что бы то ни стало. О, Людмиле приходилось интервьюировать таких важных сановников, что для них освободить его не стоит ничего. Все сановники от нее без ума, а секретари их - пешки в ее руках.
В детской раздался отчаянный плач. Извинившись за то, что на пять минут оставит милую гостью одну, Марья Николаевна поспешила к детям.
Оставшись одна, Людмила хотела было позвонить куда-то, но телефон, словно предупредив ее желание, затрещал.
Людмила взяла трубку.
- Какая счастливая случайность. Это ты, Берта!.. Говорит Людмила… Жена в моих руках. Письмо Соколову взял Карл. Он будет у тебя через десять минут.
XII. ТЕЛЕФОН И РЕВОЛЬВЕР
- Барышня… 417-17… Да… Мегсі… Лия Львовна?.. Вы, кажется, недовольны… Ах, вам безразлично… С каких же это пор я стал вам безразличен? Вы сегодня вечером дома?.. То есть как же это не знаете?.. Я могу к вам зайти в 6 часов?.. Мне надо с вами серьезно поговорить… Ну, а в семь?..
Уж это вы мне позвольте знать, нужно или не нужно… По телефону неудобно… Ну, а в семь с половиной?.. Вы успеете в театр… За вами зайдет Извольский?.. Ну, а после театра?.. Глупости?.. Почему же неделю тому назад эти глупости были вам понятны и дозволены, а теперь…
Студент взволнованно теребил волосы.
- Это не глупая сцена ревности, а… Вы смеетесь… Вы помните, что я вам сказал вчера… Вы мне опять отвечаете: "Не запугаете"… Чем же я могу вас запугать?.. Разве смерть такого ничтожества может кого-нибудь запугать?.. Вы смеетесь… Ну, а что вы скажете, если узнаете, что я левой рукой держу телефонную трубку, а правой достаю из кармана револьвер… Нет, не пугач, а Смит и Вессон.
Студент вынул из кармана заряженный револьвер.
- Вы и тут смеетесь… Вы не верите, что он заряжен… Вы уверены, что скорее выстрелит телефонная трубка, чем этот револьвер… Ну, так слушайте: вот я взвожу курок… Но прежде, чем покинуть этот мир, я хочу от вас услышать что-нибудь иное, а не этот холодный смех… Лия Львовна, скажите мне на дорогу что-нибудь теплое… Фуфайка!.. Какая вы злая… Почему фуфайка? Я иду не в окопы, а в могилу… Опять смех… Ну, хорошо, я умру под смех… Слушайте…
Он приложил дуло к виску, как вдруг какая-то сила вырвала револьвер из рук.
Револьвер ударился о телефонную трубку, произвел выстрел в воздух и вместе с трубкой грохнулся на пол.
XIII. КТО ЖЕ ТЕПЕРЬ СТРЕЛЯЕТСЯ?
- Вот дурак! Вот идиот! Кто же теперь стреляется?..
- Это ты, Кукарников?.. Как ты попал?!.. Как ты посмел мне помешать!..
- Вот дурак! Вот идиот!.. Из-за какой-то глупой бабы он хотел подставить свою башку под пулю!.. Да разве ты это смеешь теперь!.. Разве твоя жизнь принадлежит тебе или этой вздорной бабе!.. Почему ты сегодня не был в университете?..
- Ах, Кукарников, до того ли мне…
- "Любит, не любит, поцелует, плюнет"… Тьфу! Сопляк! Начитался романов… А если бы ты видел, что сегодня творилось в университете!.. Там сопляков не было!.. Какой подъем! Без различия партий, направлений, все готовы на войну!.. Поют гимн! Кричат "ура"!.. Кто в санитары, кто в добровольцы… И в такое время ты смеешь разводить романические нюни!.. Тьфу!.. Да если тебе так уж не дорога твоя жизнь, вспомни, что сейчас каждая жизнь дорога родине!.. Мало ли на войне таких подвигов требуется, чтобы идти на верную смерть!.. Вот и ты иди! Герой выискался - из-за бабы, которая предпочла пшюта Извольского дураку Завьялову, стреляться вздумал!.. Да мне стыдно даже, что я спас такого сопляка!.. Жизнь надоела! Да ты нюхал ли настоящую жизнь?..
- Ах, Митя… Разве ты знаешь жизнь… Разве ты понимаешь, что такое любовь… Ты никогда не любил и не тебе меня ругать…
- Я не любил! Да я, быть может, и сейчас люблю!.. Только пока родина в опасности, личную жизнь - побоку. Пока мы не накладем по загривку немцам, не до любвей нам…
- Ну, значит, ты не по-настоящему любишь… Настоящая любовь не слушает доводов разума…
- Пропись! А я считаю ненастоящей любовью ту, от которой так легко отделаться: чик - и готово… Нет, от настоящей любви револьвером не отделаться… Дуракам счастье… Счастье тебе, дураку, что я случайно выбил из рук револьвер!..
- Как ты сюда попал? Во всей квартире нет ни души! Я даже прислугу отпустил, чтобы не мешала…
- Твоя сестра забыла на рояли ноты, а мы у Скворцовых репетируем концертик, с которым хотим объезжать лазареты… Зная, что прислуги нет, и думая, что тебя, дурака, нет, она дала мне свой французский ключ… Я вошел и слышу, как ты распинаешься по телефону перед этой шлюхой. Вот и все…
- Ты подслушивал?..
- Вот дурак!.. Я считаю все это соплячеством и ничуть не интересуюсь им… Но, во-первых, ты кричал громко, во-вторых, у тебя в руке был револьвер… Ударь я тебя по руке на две секунды позже, мне не пришлось бы с тобой сейчас пререкаться… А завтра, прочитав газеты, каждый сказал бы: "Вот дурак, нашел время стреляться!" И первой сказала бы это сама Лия…
Резкий звонок прервал Кукарникова.
- Кого еще принесло…
- Митя, открой ты… У меня туалет не в порядке…
- И рожа также не в порядке… На кого ты похож!..
- Никого не впускай…
Звонок настойчиво повторился.
XIV. ТЕ ЖЕ И ЛИЯ
- Лия Львовна! Какими судьбами!.. Пришли полюбоваться на труп безгласный…
- Где Борис?! Что с Борисом?! - кричала высокая стройная блондинка. Ее всегда насмешливые глаза сейчас выражали отчаяние. - Я слышала выстрел по телефону! Пустите, пустите меня к нему…
- Успокойтесь, m-lle Лилиенталь… Это был холостой выстрел… Борис и не думал стреляться… А сейчас он не может вас принять, потому что его костюм не в порядке… М-lle Лилиенталь привыкла к обществу светских фатов… Без смокинга и белого жилета он боится уступить в джентльменстве г-ну Извольскому…
- Не смейте со мной так говорить!.. Так, значит, это была комедия?.. Борис жив!
- Борис жив… Вам он своею смертью ни удовольствия, ни рекламы доставить не намерен… Борис Завьялов выше телефонных флиртов и вообще… Он едет со мной на войну.
Борис вышел из своей комнаты и, приветливо подавая девушке обе руки, спокойно и радостно сказал:
- Да, Лия Львовна. Я еду на войну добровольцем! Спасибо, что пришли ко мне проститься… Это то важное, что я хотел вам сообщить… Я сам хотел повидать вас, но вы были так суровы…
- Борис! Борис! Как тебе не стыдно так пугать меня! Я слышала выстрел и думала, что сердце во мне оборвется… Боже, что я пережила на извозчике, гоня его сюда… Я тут сразу поняла, кто ты для меня… Борис, Борис! Я люблю тебя! Я никуда от себя не отпущу тебя…
- Лия… За те две секунды, когда я был на краю могилы, от выстрела меня спас вот этот разбойник, ударивший по руке так, что и сейчас ломит, - за эти две секунды я тоже пережил целую жизнь… Я увидал и понял, какую непоправимую глупость чуть было не сделал. Мне такой мелкой, такой ничтожной, такой жалкой кажется моя ревность, ваша жестокость, неотразимость Извольского и прочая личная чепуха, что стыдно вспоминать о них. И не будем говорить ни о чем этом личном.
- Борис, я не пущу тебя на войну!
- Бросьте, Лия, истерические вопли. Ими вы не тронете никого. Перед вами не тот мальчишка, который полчаса тому назад вымаливал свидание… Я сам не знаю, как у меня открылись глаза… Умереть за вас, даже жить ради вас для меня теперь не кажется достойной меня задачей… Я умру за родину! Клянусь моею… любовью к вам…
- Борис! Я скверная, я гадкая! Я нарочно дурила с Извольским, чтобы разжечь твою ревность… Я не верила, что ты способен на самоубийство! Я не знала, как люблю тебя… Я не пущу тебя! Я сама поеду за тобой… Хочешь, я поступлю в сестры милосердия!..
- Ничего я от вас не хочу… Поступайте, как хотите, как чувствуете…
Кукарников с восхищением глядел то на Бориса, то на Лию:
- И такие славные ребята чуть-чуть было не искалечили себе жизнь из-за какой-то там гадины!..
- Вы не едете сегодня в театр?..
- Нет, я еду, но не сегодня, на театр военных действий.
Она схватила голову Бориса и впилась в губы поцелуем, орошенным слезами радости, счастья, муки, неизъяснимой сладости решения, которое сразу окрылило ее существо.
- Вот это настоящее дело! Вы любите друг друга и, несмотря на это, поедете на войну! Вот это настоящее геройство! Уж и напьюсь же я сегодня! Урра! Подать мне полный бокал политуры!