XV. В УНИВЕРСИТЕТЕ
Назавтра Завьялов с девяти утра уже побывал в канцелярии военного начальника.
О, конечно, его примут добровольцем, несмотря на то, что таких, как он, добровольцев были сотни, тысячи.
Радостное возбуждение охватило его. Не хотелось идти на урок. Так и подмывало завернуть в университет и приобщиться к общему празднику, о котором рассказывал Кукар-ников.
С тех пор, как Борис получил этот урок, убивающий его утренние часы, он ни разу не был в университете, ни на одной лекции!
Даже в лицо не знает некоторых профессоров. Как, впрочем, и многие из студентов.
Урок у него выгодный, приятный, нетрудный: готовить в первый класс гимназии бойкого, способного, милого мальчика, который и без того готов. Заниматься с ним - одно удовольствие.
- Воля ничего не потеряет, если пропустить урок… Да все равно ведь скоро придется урок бросить: теперь не до диктантов и не до арифметических задач! Надо подыскать заместителя… Если Погожев в университете, кстати поговорю с ним. Из университета позвоню Марье Николаевне и предупрежу, что сегодня заниматься не могу.
В самом деле, Борис не может заниматься; в голове у него одна мысль: само Провидение послало ему вчера Ку-карникова и спасло его от величайшей глупости для, быть может, величайших подвигов.
Все отправляющиеся на войну - фаталисты. Борис, только что спасенный от верной смерти, был в эти дни фаталистом из фаталистов.
В университете - радостная автономия.
Там и тут в коридорах и аудиториях собираются сходки. Ораторы влезают на кафедру. Им аплодируют. Крики "ура!" перекатываются из конца в конец.
Если прислушаться - все речи о войне. И смысл их - один. Все, как один человек, все студенчество, вся университетская громада должна встать грудью на защиту отечества в этой справедливейшей, священнейшей, отечествен-нейшей и вместе с тем всемирной войне.
В одном месте записывались в санитары. В другом распределялись участники для продажи значков в пользу раненых. В третьем назначались дежурные для поджидания на вокзалах поездов с ранеными.
У многих студентов на руке перевязь "Красного Креста" или другой какой-нибудь благотворительной организации.
Такую перевязь увидел Борис и на Сашке Погожеве.
Погожев - милый парень и здорово нуждается. Завьялову деньги нужны на карманные расходы, он живет на полном иждивении у весьма состоятельных родителей. А Погожев живет впроголодь.
На уроки ему не везет: все больше благотворительного характера у таких же бедняков, как он сам.
- Да, признаться, меня в порядочный дом и не впустят из-за гардеробца. Гардеробцем не вышел. А в наше время с репетитора, как с актера, гардероб спрашивается. А ты погляди, что у меня за тужурка. Ежели ее вскипятить, уха получится.
Улучив момент, Борис сказал ему, что хотел бы передать ему свой выгодный урок и часть своего, теперь ему вовсе ненужного, гардеробца. Погожев и Завьялов с гимназической скамьи приятели, поэтому "гардеробное предложение" для них не оскорбительно.
- Борис, в другое время я сделал бы сальто-мортале от радости, столь лестно твое предложение. Но теперь, ты понимаешь, все утра у меня заняты… Я раненых на вокзале встречаю… Да и не только утра… Поезда ведь и днем приходят… Что же касается до гардеробца… Он всегда вызывал в моих глазах плотоядные огоньки, хороший у тебя гардеробец… Я тебе дам адресок, ты туда и снеси его, там, брат, для окопов теплое белье и вообще гардеробец собирают… Очень невредная у тебя тужурочка и брюки тоже, одно слово, диагональ… Мои диагонали, - Погожев хлопнул себя по брюкам, - тоже в блестящем положении, в особенности лоснится, блестит и сверкает то место, на котором в высшем свете принято сидеть, не порты, а Блистательная Порта… Но у тех, кто сейчас в окопах мерзнет, нет и таких….
Общее возбуждение охватило Бориса. Ему захотелось немедленной деятельности.
- Саша, пока там в воинском правлении идет своим чередом дело о приеме меня добровольцем, я хотел бы примазаться к твоему отряду. Руки у меня сильные, спина здоровая, потаскаем раненых…
- Молодец! Приходи завтра к семи утра на Варшавский вокзал!
Только в третьем часу Борис вспомнил, что надо позвонить к Гроссмихелям.
XVI. ГОРЕ ВОЛИ
- Это вы, Марья Николаевна?.. Простите, что не мог сегодня дать урок Воле… У вас несчастие? Какое несчастие?.. Меня спрашивали?.. Несколько раз… Как фамилия?.. Я такого не знаю… Что такое: у вас таинственное несчастие; у меня - таинственный посетитель по важному делу… Немедленно еду к вам…
Он застал трогательную картину. Марья Николаевна обвила руками головку мальчика и заливалась слезами.
При виде любимого репетитора Воля соскочил с колен матери и со слезами бросился на шею Борису.
- Борис Егорыч! Милый Борис Егорыч! У нас такое несчастие…
- Успокойся, детка, в чем дело?..
- Мой папа - немец…
- Ну так что же из этого?..
- Он - немецкий подданный…
- Ну и что же?..
- Как что же?.. А ведь я-то русский подданный!.. Значит, папа - мой враг!.. Значит, я его могу убить!.. И он меня может убить… И вот мы его и взяли в плен… И Карла взяли в плен… Но как же я буду без папы!.. У всех есть папа, а у меня… враг… Милый папа, разве ты виноват, что родился немцем!.. За что, за что же меня-то и маму сделали сиротами…
- Что он говорит? Где Фридрих Францевич?..
- Произошло какое-то недоразумение, и его арестовали…
Мальчик плакал и причитал:
- И все из-за моей диктовки… Папа посылал ее бабушке… Ну вот и догадались, что он немец… Все из-за противной диктовки?..
- Ничего не понимаю… При чем тут диктовка?..
Вошла горничная.
- Борис Егорович! Вас околоточный спрашивает…
- Меня! Что такое?..
Вышел с тревогой на лице.
- Вы г. Соколов?
- Нет, я Завьялов…
- Вы репетитор детей г. Гроссмихеля?
- Я.
- Я имею предписание вас немедленно доставить в сыскное отделение… Будьте любезны одеться…
Воля вбежал в переднюю и, увидав, что полицейский уводит с собой студента, отчаянно закричал:
- Мама! мама! Бориса Егоровича тоже взяли в плен! Но ведь он русский… Ведь он наш!..
XVII. О ЦИРКОВОЙ ХРОНИКЕ И ПРОЧЕМ
Околоточный и Борис сели на извозчика.
- Положительно недоумеваю, в чем дело?
- Я с утра поджидаю вас. Приказал швейцару, как только явитесь, позвонить в участок… Не беспокойтесь… Вероятно, допросят и выпустят. Что-нибудь по делу Гроссмихеля.
Чрезвычайно предупредительный и любезный чиновник охранного отделения предложил Борису папиросу и приступил к допросу.
- Ваша фамилия Соколов?
- Нет, это недоразумение, я говорил уже околоточному, что моя фамилия Завьялов.
- Имя, отчество?
- Борис Егорович.
- Звание?
- Дворянин.
- Вы состоите репетитором у Фридриха Францевича Гроссмихеля?
- Да, я готовлю его мальчика в гимназию.
- Кроме вас, у мальчика нет учителей?..
- Нет.
- Быть может, музыки или какого-нибудь предмета негимназической программы?
- Я наверное знаю, что нет.
- Быть может, у мальчика был репетитор с этой фамилией до вас?
- Я имею этот урок год и три месяца. До меня была гувернантка.
- Не Соколов?
- Нет, сколько мне помнится, немка… Берта Берс…
Чиновник улыбнулся.
- Та самая героиня цирковой сенсации, которую мы сейчас разыскиваем…
- О цирковой сенсации я ничего не знаю…
- Возможно ли это? Ведь о ней сейчас полны газеты.
- Я газет эти дни не читал.
Борис сказал это так просто и искренне. Увлеченный романом с Лией, поглощенный мыслью о самоубийстве, он действительно эти три дня не заглядывал в газеты. Чиновник изумился:
- Молодой человек! Что вы говорите! Возможно ли не читать газет в наши дни…
Борис вспыхнул:
- Конечно, я пробегаю телеграммы…
- Все-таки "пробегаете"…
- Да… Только телеграммы, а до цирковой хроники мне дела нет..
- Но дело Берты Берс и Гроссмихеля посерьезнее цирковой хроники.
- Как!.. И Фридрих Францевич замешан тут?..
- А вы и об этом не читали?.. И мадам Гроссмихель вам ничего не рассказала?!..
- Она не успела. Я видел ее в слезах. Понял, что мужа, как и прочих немцев, выселяют… Но подробностей спро-сить не успел, меня вызвали к околоточному…
- Не можете ли вы сказать мне, кто писал вот этот адрес?
- Это писал я.
- Кому вы адресовали это…
- Это письмо адресовано бабушке моего ученика в Берлин, Фридрихштрассе, 33, г-же Эмилии фон Гроссмихель. В конвертике этом заключались образчики немецких диктовок моего ученика. Бабушка чрезвычайно интересуется успехами внука в немецком языке, и раза два в неделю Фридрих Францевич доставляет ей это удовольствие.
- А не догадывались ли вы, что, кроме цели доставить удовольствие почтенной бабушке, у Гроссмихеля была и другая цель?
- Несомненно. По словам Фридриха Францевича, бабушка - очень состоятельный человек, чуть ли не миллионерша и, поддерживая с нею переписку, он тем самым напоминал ей о существовании у нее наследников в России.
- А вы не знаете, видается теперь с Бертой Берс Иван Евгеньевич?
Чиновник бросил этот коварный вопрос словно нечаянно. Он хотел врасплох поймать Бориса.
- А кто такой этот Иван Евгеньевич?
- Соколов.
- Клянусь вам, что я никакого Соколова не знаю. Берты Берс ни разу не видал. Какую роль играет диктовка моего ученика, не догадываюсь. За что арестован Гроссмихель, - не знаю. Я вас прошу отпустить меня… Я вам больше не могу сказать ни слова.
- Не горячитесь, молодой человек… Вы арестованы. Отпустить вас я не имею права…
- Арестован?!. По какому поводу?..
- По делу о шпионе Гроссмихеле… Мы имеем основания думать, что переписка с "бабушкой" шла через ваши руки… И мы знаем, кто эта бабушка, господин Соколов…
- Кто эта бабушка?..
- Главный германский военный штаб…
Борис расхохотался.
XVIII. В ТЮРЬМЕ
Гроссмихель большими шагами ходил по камере тюрьмы, - четыре шага к окну, четыре от окна, - как маятник, вперед и назад.
Он хотел устать, утомиться движением, чтобы заснуть и ни о чем не думать.
Но мысли вихрились в голове, и главная из них: "кто предал?"
Без предательства своих же никогда не попался бы такой осторожный, а главное, неуловимый и изобретательный агент.
Достаточно того, что жена его, с которой они живут столько лет "душа в душу", считает его самым убежденным патриотом своего нового отечества.
Кроме Карла, его телохранителя, беззаветно ему преданного, и Берты, его телохранительницы, преданной ему со всей беззаветностью возлюбленной, никто не знает о том, что Гроссмихель - тайный агент германского правительства.
Да и как узнать, когда род деятельности Гроссмихеля невесом.
Недавно Гроссмихель читал на английском языке записки знаменитого германского шпиона Армгорда Карла Грэвса*.
Германские шпионы всегда танцуют на проволоке, натянутой через пропасть.
Армгард Карл Гревс (1882 - после 1937) - авантюрист, мошенник и фантазер, подвизавшийся некоторое время в качестве германского агента в Англии; далее речь идет о его кн. "The Secrets of the German War Office" (1914), русский пер. которой под назв. "Тайны германского главного штаба (Дневник шпиона)" вышел в 1915 г. (Прим. изд.).
И очень часто проволоку эту режут с германской стороны германские ножницы.
Немецкий шпион собирает всякие сведения, полезные для своего отечества. Но иногда, и очень даже часто, узнает и сведение для своего отечества опасное.
Тогда дорогой фатерланд берет ножницы, - чирк! - и готово, верный агент прусского правительства, узнавший больше, чем надо, предательски летит в пропасть.
И Армгорд Грэвс испытал такую судьбу: он был выдан Англии своим же правительством.
Озлобленный на вероломство, он поступил на службу к Англии и написал свои "Тайны германского военного министерства".
XIX. ТАЙНЫ ШПИОНАЖА
По словам Грэвса, существуют четыре системы осведомительной службы: четыре главных государства имеют каждое свою.
Англия имеет очень хорошо поставленную службу в Индии и в своих азиатских владениях, но сравнительно поздно выступила на европейской почве.
Нельзя не упомянуть и разведочного бюро с главной квартирой в Бельгии (Грэвс пишет за год до войны); это наполовину частное предприятие, добывающее достоверные сведения для всякого, кто ему заплатит. Этому бюро обыкновенно поручают добывание технических деталей. .
Германская разведочная часть, в которой Грэвс прослужил 12 лет, разделяется на четыре отдела: армейский, флотский, политический и личный.
Первые два отдела состояли в ведении берлинского главного штаба (Grosser General Stab): это - самая удивительная организация в мире.
Политическим и личным отделом заведует сам император.
Первые два отдела занимаются добыванием тайных сведений относительно вооружения, передвижения, планов, открытий и т. п.
Политический отдел занимается наблюдением за свиданиями государей, министров и т. п.
Личный отдел - личные поручения императора.
Персонал состоит из мужчин и женщин всякого положения. Князья, графы, адвокаты и врачи, актеры и актрисы, дамы известного света, дамы полусвета, лакеи и швейцары - всеми пользуются при случае. Легко может случиться, что ваш интересный знакомый по салону парохода, экспресса или ваша очаровательная соседка в чайной комнате "Отеля Рица" - агент на жалованье какого-нибудь правительства. Великие певцы, танцовщицы, артистки, особенно из Австрии, нередко шпионы………..
ХХ. ГРОССМИХЕЛЬ О СЕБЕ
- А к какой категории Грэвс причислил бы меня? - подумал Гроссмихель. - Во-первых, я работал и для армии, и для флота, и для политических и личных сфер. А, во-вторых, мое общественное положение совершенно исключительно. Я избрал себе ареной - клуб. Самый крупный, самый азартный клуб Петрограда. Кажется, до меня никто не обратил внимания на эту арену, а между тем для шпионажа она самая удобная. Ведь в игорной зале бывают и представители банков, акционерных обществ, заводов, бюро- и плутократии, военные и штатские… Нервы у них взвинчены, подозрительность отвлечена игрой от их профессиональных тайн. Между картами, за ужином, между делом, в мимолетных отрывистых, брошенных невзначай замечаниях, Гроссмихель каждую ночь находит сенсационнейший материал. В особенности насчет военных заказов, военного характера вопросов, связанных с передвижением войск, передвижением личного состава, выдвиганием кандидатур.
- Ах, и клещами не удалось бы из иного человека вытянуть то или иное признание при иных обстоятельствах.
А здесь из него, как из решета, сыплются дипломатические новости и свеже-просольные анекдоты, надо только уметь наводящими вопросами провоцировать откровенни-чанье.
В игорном зале все равны, - все игроки. Тот, кто умеет приятно и помногу проигрывать, пользуется большой популярностью и симпатиями.
Гроссмихель играл, как джентльмен, видно было, что для него деньги, как таковые, не имеют цены, что он любит, как спортсмен, самый процесс игры и умеет проигрывать красиво.
Как собеседник, он человек умелый и остроумный.
А откуда у него деньги? Этот вопрос никого не касается.
Откуда деньги у этих инженеров, интендантов, банкиров, коммерсантов, лиц, не имеющих профессии или, напротив, имеющих очень видную профессию?
Из кармана.
А чей это карман, - сие покрыто мраком неизвестности.
Гроссмихель слывет не только прекрасным игроком, но и чрезвычайно добрым малым.
Скольких из здесь присутствующих он положительно спас от петли, ссужая сотней-другой в самую критическую минуту.
И никогда Гроссмихель не напомнит о долге; и многие с его поддержки отыгрывались и наигрывали целые состояния.
Ну, как не пооткровенничать с таким очаровательным партнером!
А как он внимателен, как любознателен, как умен, с таким собеседником не соскучишься.
Весть, что Гроссмихель арестован по подозрению в шпионстве, потрясла клуб.
- Не может быть! - с пеной у рта горячились одни. - Он, кроме карт, не интересовался ничем!
- Ну, конечно, шпион! - после времени догадывались другие. - То-то он так всем интересовался!
Гроссмихель ходил крупными шагами и думал:
- Неужели и Берта арестована? Неужели у жены произвели обыск и нашли красный портфель с бумагами? ведь в них, как на ладони, вся деятельность "Разрешенной правительством радиотелепатической лечебницы на Каменноостровском проспекте", "Разрешенного правительством первого бюро по найму гувернанток и немецкой прислуги", "Кружка посетительниц лазаретов "Милосердие"", "Конторы кредитоспособности", "Бюро газетных вырезок" и прочих учреждений, по его плану основанных разными лицами и через Берту получающих от него инструкции…
Неужели в руки полиции попалось письмо из Берлина, адресованное на имя мифического Соколова и содержащее инструкции ему на случай, если будет исполнена мера выселения германских подданных из Петрограда?!
Нет, это было бы слишком ужасно, Берта неуловима, это - его единственная и лучшая ученица…
ХХI. РОМАН БОННОЧКИ
… Нет еще четырех лет, как он впервые увидел ее.
Она вошла в их дом в качестве бонны, только что покинув Берлин и пансион.
Фридрих сразу понял, что может сделать в его деле красота этой полу-девушки, полу-ребенка, если, конечно, он сам не смалодушничает и не увлечется ею.
Трех вещей шпион должен бояться, как огня: вина, женщин и друзей.
К трем вещам чаще всего должен шпион обращаться, чтобы выведать тайну: к женщинам, к вину и… друзьям.
И с места в карьер Фридрих повел сложную, опасную игру: надо было влюбить в себя, но самому не влюбиться, надо было влюбить в свое дело эту крепкую, свежую, ароматную розу, но не уколоться об ее шипы, надо было добыть беззаветно преданную рабу, не сделавшись самому рабом.
Это чрезвычайно трудно: женщины, одаренные такой притягательной красотой, действуют на мужчин, как на мух клейкие бумажки "Смерть мухам".
Красота Берты - "Смерть мужчинам!"
Приклеится к ней какой-нибудь неуловимый тип, тут его и бери голыми руками и вей из него веревку.
Чтобы после его и повесить на этой веревке.
Влюбить в себя Берту оказалось вовсе не трудно. В Петрограде у нее не было вовсе знакомых; у Фридриха прекрасные, проникновенные глаза, он смугл и строен, у него такие холеные руки и аристократические манеры, он так безумно щедр и окружен ореолом фаталиста: вся жизнь для него - смелый, дерзкий вызов судьбе: все на карту.