- Не получится, - качает головой полковник. - Он не из тех, кто испугается угроз или шантажа. Такого хоть убей - он не уступит. Но убивать при таком раскладе бессмысленно. Поэтому тут надо действовать очень деликатно.
И уточняет:
- Поэтому мы решили, что тебе нужно вступить в контакт с объектом.
- …Поскольку он считаете меня человеком деликатным?
Манасиев молчит две-три секунды, словно решая, пришло ли время раскрыть тайну, а потом поясняет:
- Поскольку ты агент с большим опытом. И поскольку ты лично знаком с этим человеком. Речь идет о Тра́яне Таба́кове.
Имя мне ничего не говорит, и это достаточно ясно видно по моему безразличному виду.
- Да Табаков же! - настаивает шеф. - Когда-то вы учились в одной школе.
Теперь припоминаю. Только мы его называли по инициалам - ТТ или еще более по-свойски - Траян Пистолет. Потому что тогда у нас на вооружении все еще состояли советские пистолеты ТТ, то есть "Тульский Токарева".
- Не он ли был нашим торговым советником в Бонне?
- И торговым советником, и главой внешнеторговой фирмы, и кем он только не был; а сейчас живет себе в Вене и сторожит свои деньги.
- Ответственная задача.
- Он и есть интересующий нас объект, Боев. И тебе уже известно, почему он нас интересует. Речь идет не о миллионе или двух, а о громадной сумме денег.
- Понятно. И в чем моя задача? Отправиться и добыть их?
- Такого подвига от тебя никто не требует. Нам нужна разработка по обычной схеме: быт, знакомства, политические связи, недвижимость, банковские счета, бизнес, в общем, сам знаешь.
- Есть какая-нибудь предварительная информация?
- Разумеется, только очень скудная. Потому мы тебя и посылаем, чтобы ты ее пополнил. О заграничной деятельности Табакова до конца 1989 года сведения отрывочные. О его операциях в нашей стране мы располагаем достаточным количеством фактов. А вот о его нынешней деятельности в Австрии нам практически ничего не известно.
- Нужно ли это понимать так, что единственной отправной точкой для меня будет его венский адрес.
- Нет. Потому что этот адрес, Боев, ты должен будешь установить сам.
И, угадав мое недоумение, поясняет:
- Уже пять месяцев, как Табаков бесследно исчез. Единственное, что нам доподлинно известно, - это то, что он все еще жив.
Воскресное утро. Конец июня. Приятный солнечный день, если не брать в расчет предстоящей встречи с полковником. На этот раз он присылает за мной машину. Не свою, а почти новый БМВ. За рулем - русоволосый улыбчивый парень. Смотрит на меня с уважением и некоторым смущением - наверное, ему сообщили, кто я.
- Куда едем? Куда-то в провинцию? - спрашиваю я, когда машина выезжает на Цареградское шоссе.
- Не совсем. Тут недалеко. Вилла в Панчерево.
Парень хорошо управляется с машиной. Но лучше б ему все-таки быть менее самоуверенным. Хотя, с другой стороны, если в двадцать лет ты лишен самоуверенности, значит, с тобой что-то не в порядке.
Манасиев встречает меня на террасе и сразу провожает в дом. Наверное, на террасе нет встроенных микрофонов. Повторяет конспективно свои наставления и заключает:
- Будем надеяться, что обойдется без осложнений. Но если они все-таки возникнут - никаких контактов с местной полицией.
- И с Интерполом.
- Особенно с Интерполом. Я уже объяснил почему. Речь идет о деньгах. А в делах с деньгами друзей не бывает. Поэтому ты должен действовать в высшей степени профессионально. Ты понимаешь, что я имею в виду?
- Понимаю - как прежде.
- Именно.
- Как во времена холодной войны.
- Не примешивай сюда политику. Я сказал "профессионально" - и точка.
И чтобы подчеркнуть смысл этого слова, начинает напоминать некоторые азбучные истины из учебника шпиона. Включая и то, как поддерживать связь через тайные и запасные явки. Те самые, о которых рассказывается в романах и которые на практике малорезультативны, поскольку в их тайну обычно оказывается посвящен третий лишний.
- Это, конечно, на те крайние случаи, о которых я упоминал. А об обычных делах позаботится водитель.
- На кой черт мне водитель?
- Для легенды. По легенде, ты - глава фирмы.
- И чем моя фирма занимается?
- Да ничем. Автомобильными запчастями. Фирма на грани разорения, но все еще фигурирует в номенклатуре. В общем, для прикрытия подходит идеально. Все документы готовы.
- А кто водитель? Тот, который меня сюда привез?
- Он самый. Хороший парень. Скромный и исполнительный.
- И какова его роль - инструктор или надзирающий?
- Не говори лишнего.
- Вы же знаете, что я привык действовать самостоятельно.
- Так впредь и будет.
- Значит, возвращаемся к урокам Усатого: "Здоровое чувство недоверия - непременное условие общей работы".
- Оставь в покое Усатого. И не пытайся ставить мне условия. Условия диктую я. Ты должен быть благодарен мне за то, что я обеспечиваю тебя помощником. Ты будешь отдавать приказы, а он - исполнять их.
Он ненадолго замолкает и бросает на меня недовольный взгляд:
- Странный ты человек, Боев. Получаешь идеальную легенду, помощника, машину, деньги. Чего тебе еще не хватает?
- Доверия.
- Да если бы я не доверял тебе, разве выпустил бы за границу? Я не хотел тебе говорить, чтобы не портить настроения, но ты должен знать: против твоего возвращения на службу было высказано немало возражений. И не только из-за твоего прошлого, но и в связи с кое-какими делами из твоего настоящего…
- Под кое-какими делами вы подразумеваете наркотики?
- Значит, тебе известно?
- Как же мне не знать, если меня вызывали на Развигора? Только вот все время задаюсь вопросом, кому понадобилось впутывать меня в столь идиотскую историю.
- Резонный вопрос, но все это уже в прошлом. В настоящий момент ситуация вокруг тебя прояснилась.
- И все-таки я продолжаю задаваться этим вопросом.
- У тебя будет достаточно времени задаваться вопросами. Но не забывай, что есть и спонтанные реакции. Если тебе под ноги бросают бомбу, ты не задаешься вопросом, кто, как и почему это сделал, - просто хватаешь ее и отбрасываешь как можно дальше от себя.
И, посмотрев на меня, чтобы убедиться, понял ли я его, продолжает:
- Кое для кого, Боев, ты настоящая бомба замедленного действия. И нет ничего удивительного в том, что они решили впутать тебя в историю с наркотиками. Особенно если учесть, что их бизнес - наркоторговля.
И, помолчав, добавляет своим обычным сухим тоном:
- Полагаю, мы закончили?
- Конечно. Хочу только спросить: если мне удастся вступить в контакт с Табаковым…
- Да?
- …И он поинтересуется, от кого я прибыл…
- Он не должен этого узнать. Если он будет считать, что ты послан кем-то конкретно, твое положение от этого будет менее весомым. Он должен видеть в тебе представителя не того или иного конкретного человека, а - целой системы. Табаков насколько хитер, настолько и примитивен: "Кто тебя послал? Манасиев? Значит, проблема в нем, и, чтобы избавиться от проблемы, надо ликвидировать Манасиева". Нет, Боев, ты не посланец Манасиева, ты представитель ограбленной Родины, нашей несчастной Болгарии!
Спустя три дня прощаюсь со своими последними друзьями - Петко, Однако и Бориславом, и под вечер пересекаю границу у Калотины. Тот же, что и некоторое время назад, приветливый кивок - и никаких формальностей.
- Будешь вести машину на умеренной скорости, - приказываю Пешо. - И не превышай ста километров без моего разрешения.
- Слушаюсь, господин начальник.
- Не называй меня начальником.
- Ясно, товарищ Боев.
- И я тебе не "товарищ".
Проезжаем Димитровград и устремляемся к этому загнивающему милому Западу, ставшему для миллионов балканских жителей заветной мечтой. Поняв, что я не склонен к разговорам, Пешо сосредоточенно всматривается в летящую навстречу светлую ленту автострады. А я разговариваю в манере Однако, то есть мысленно, сам с собой.
Ох уж эта привычка рассуждать! Профессиональное недоверие ко всему, включая самого себя? Или машинальная привычка чем-то заполнить внутреннюю пустыню одиночества? Впрочем, какая разница. Разве что только от постоянного копания в догадках и сомнениях становится тошно.
А почему, в сущности, ты согласился снова включиться в игру? Чтобы показать, что все еще чего-то стоишь? Снова ощутить, что все еще жив? Или чтобы сделать что-то действительно полезное? Но полезное - для кого? Или чтобы получить еще одну возможность пройтись в толпе, в которой тебя никто не знает, и сесть в кафе со спокойным чувством, что ты никому не интересен в этом ощетинившемся злом мире, где каждый лезет в дела другого, чтобы расстроить их и обречь на неудачу?
А может, все дело в неосознанном стремлении покончить с бессмыслицей жизни посредством благородного самоубийства? Вроде соревнования старых автомобилей, которые решаются на последний жест бесполезной дерзости, включаясь в смертельный бой с наездами и столкновениями, чтобы положить свои горящие искореженные корпуса на поле брани…
Может, так, а может, иначе. Кому нужны эти утомительные размышления?.. И какое они имеют значение, раз ты уже в пути?..
Раз ты снова агент. Пусть и бывший в употреблении.
Часть вторая
СНОВА В ПУТИ
Профессия моя такова, что я никогда не нуждался в персональном водителе. И слава богу. Постоянное общение двух людей в рамках общей работы неизбежно перерастает во взаимозависимость вне рабочих рамок. Либо водитель становится твоей прислугой, либо он садится тебе на шею. Чаще всего эти два варианта сочетаются в том смысле, что вроде бы командует начальник, а на деле командуют им.
Путь в Европу достаточно долог, чтобы я успел внушить Пешо по крайней мере две вещи. Первое: мы не в ралли участвуем и наша задача - добраться до намеченной цели по возможности живыми и здоровыми. Второе: нас отправили вместе не для того, чтобы мы делились друг с другом своими автобиографиями. По первому вопросу мы легко достигли взаимопонимания, но второй оказался сложнее. Как всякий двадцатилетний парень, Пешо убежден, что у него за спиной богатый жизненный опыт, и ему не терпится хотя бы отчасти поделиться им со мной. Выясняется, что он уже дважды ездил на Запад, правда не дальше Белграда, что уже второй год посещает курсы немецкого языка, насколько это позволяет занятость на работе, и что у него есть девушка, на которой он собирается жениться - опять-таки как только это позволит ему работа. Предоставляю ему возможность болтать сколько вздумается. Я бы вздремнул, но не получается. Общеизвестно, что, если ты сам водитель, но в данный момент машину ведет кто-то другой, ты постоянно начеку, опасаясь, что этот другой вот-вот совершит какую-нибудь глупость, в результате которой ваша машина окажется в кювете и в таком состоянии, что вас придется извлекать из нее по частям.
Как ни жми на газ, а перегон до Вены занимает около 15 часов, поскольку на многих участках дорога так запружена машинами, что ехать на повышенной скорости невозможно. Поэтому убиваю время размышлениями об "объекте", или, выражаясь юридическим языком, - о подозреваемом, Траяне Табакове.
Траян Пистолет. Или короче - Тульский. Или еще короче - ТТ. В школе мы дружили, насколько это было возможно с ТТ. Он держался серьезно, но не заносчиво. Точнее, был умеренно заносчив, как бы говоря: посмотрите, как я скромен, хотя и превосхожу вас. В некоторых отношениях он действительно превосходил нас. В то время как большинство из нас старались не переусердствовать в учебе, ограничиваясь усвоением того минимума знаний, которого было достаточно для сдачи экзаменов, он много читал. И очень хорошо владел речью. Он не был многословен, но умел выразить свою мысль - не спеша, убедительно, так, что наивный человек мог ему поверить.
"Прирожденный адвокат, - осуждающе говорил о нем Борислав. - В органах ему делать нечего, у нас важнее умение молчать".
Адвокатом он не стал, но и в органах не задержался. Переметнулся в торговлю. Там он оказался на своем месте, ведь чтобы продавать, нужно уметь заговаривать зубы, а в умении красиво говорить у ТТ не было равных.
Он не сердился на то, что мы называли его Тульский или Пистолет. При его самолюбии он мог бы обидеться, но считал это детской глупостью.
И был прав. Он не имел ничего общего с грохочущим огнестрельным оружием. Скорее походил на бесшумное холодное оружие.
Потом его послали на Запад в качестве торгового советника. Мне случалось встречать его в Берлине, Амстердаме и Брюсселе, но мы проходили друг мимо друга, словно незнакомые люди, потому что таковой была установка. Сейчас установка была обратной, но Табаков скрывается в каком-то неведомом убежище в столице вальса. Однако положение не совсем безнадежно - в Вене не более двух миллионов жителей.
Замечательный город, но, как всякое творение рук человеческих, не без некоторых мелких недостатков. Одним из таковых является то обстоятельство, что, не забронировав заранее гостиничный номер, найти таковой в Вене равносильно чуду. Раньше мы так и делали, но с тех пор много воды утекло. Теперь, если позвонишь из Болгарии с намерением забронировать номер в отеле, то, вероятнее всего, на другом конце провода бросят трубку. А если явишься собственной персоной - захлопнут перед носом дверь. Не то чтобы они возненавидели болгар, а просто усвоили современный стереотип, в соответствии с которым любой тип, приехавший с Балкан, - либо наркоторговец, либо сутенер.
Солнечным утром въезжаем в город по оживленной Мариахильферштрассе, и тут происходит то самое чудо: в первом же отеле рядом с вокзалом обнаруживаются свободные номера. Тот, что побольше и получше, уже свободен, а тот, что поменьше и на самом верхнем этаже, будет готов к обеду.
- А нельзя нам поселиться вместе? - спрашивает Пешо, не столько оттого, что в номере помимо кровати имеется еще и удобный диван, сколько, вероятно, потому, что Манасиев приказал ему постоянно находиться рядом и присматривать за мной.
- Можно, - отвечаю. - Но здесь, в западной части континента, двое мужчин живут в одном номере в одном единственном случае: если они представители нетрадиционной сексуальной ориентации. Так что сиди и жди, а я схожу изучу обстановку.
В этом городе есть два-три человека, с которыми я в прошлом поддерживал связь, но после перемен, происшедших в 1990-х, эти связи вряд ли возобновимы. Место, куда я направляюсь, - коммерческая фирма, и единственное, чем я в данном случае рискую, - найти ее закрытой. Расположена она через две улицы от отеля и обозначена маленькой табличкой у входа в массивное старое здание:
ФУРМАН И СЫН
Мне открывает пожилой швейцар и, выслушав мой вопрос, молча указывает на сумрачную лестницу. Контора на втором этаже. Поднимаюсь и энергично звоню, однако безрезультатно. Нажимаю звонок второй и даже третий раз. Коль скоро швейцар меня не остановил, значит, хозяин на месте.
- Очевидно, плохое освещение помешало вам прочитать табличку на двери, - замечает господин, соблаговоливший наконец открыть мне дверь. - Прием посетителей у нас с 15 до 18 часов.
Спешу извиниться, опровергая предположение хозяина о том, что не изучил таблички на двери, но выражаю надежду, что, как старый клиент фирмы, буду принят во внеурочный час.
- Старый клиент, говорите, - бормочет господин, когда мы устраиваемся в просторном темном кабинете, на фоне которого этот щуплый, иссушенный годами человек кажется еще более тщедушным.
- Как ваше имя? - спрашивает он, выдвигая из стола длинный ящик. Некоторое время копается в нем, пока не выуживает какую-то карточку.
- Ах да, я вас припоминаю. Так…
Похоже, однако, находка не озаряет удовольствием его сухонькое восковое лицо. Наоборот.
- Должен вам признаться, что я избегаю работать с клиентами из Восточного блока…
- …Бывшего.
- Будьте любезны, не перебивайте. Я хотел сказать, что сделаю для вас исключение, но только потому, что вы действительно наш старый клиент… Хотя и знакомы нам под разными именами. Но имя, как вам известно, для нас не имеет значения. Мы помним людей. Вы пользовались нашими услугами еще в те времена, когда мой покойный отец содержал отделение нашей фирмы в Амстердаме.
- Верно, в Амстердаме. Красивый город.
- Был красивый. Пока не сделался столицей чернокожих в белой Европе.
- Это неизбежность, герр Фурман. Таково направление, в котором развивается мир.
- Хотите сказать - деградирует. Вы правы. Политики мечтают о "звездных войнах", о секретном оружии, и не знаю, о чем там они еще фантазируют. А не видят того, что секретное оружие уже существует, только оно направлено против нас: эти миллионы черных, коричневых, желтых и всяких прочих славян волнами накатывают на нас и скоро всех нас утопят.
- Ну, не так скоро.
- Будем надеяться.
И, покончив с прогнозами на будущее, произносит:
- Слушаю вас.
Начинаю излагать свою просьбу из нескольких пунктов, учтиво сопровождая каждый из них словосочетанием "если возможно", пока хозяин не прерывает меня:
- Вы знаете, господин, что для нас все возможно, так что бросьте эти свои оговорки. Именно так: все возможно. Дело в цене. И не ставьте мне сроки. Я еще не видел клиента, который не желал бы получить все немедленно. И не звоните мне по телефону. Это бесполезно. Первое, что я делаю, приходя сюда утром, - отключаю телефон.
- Но хотя бы адреса.
- Адреса у вас будут уже завтра. А сейчас перейдем к опросу.
Он достает из стола папку, водружает на свой длинный горбатый нос очки в металлической оправе и начинает опрос. Вопросы касаются стольких и таких подробностей бытия и имущественного положения Табакова, что через некоторое время я осмеливаюсь заметить:
- Однако, герр Фурман, ваш опрос больше напоминает допрос.
- А что он должен напоминать, если вы приходите ко мне практически с пустыми руками? Я сказал, что для нас все возможно, но это не значит, что мы в состоянии творить чудеса. Вам ли не знать, что даже легендарному Холмсу, чтобы начать расследование, требовалось хотя бы несколько мелких улик.
Наконец с опросом покончено, и хозяин кабинета объявляет сумму обязательного задатка. Не выражаю ни малейшего намерения торговаться, поскольку уверен, что Фурман-сын, или, точнее, Фурман-внук проявит по этому поводу такую фамильную твердость, которая, согласно шкале Мосса, присуща одним лишь алмазам.
Проблема, которая волнует Пешо, - "когда мы пойдем осматривать Вену".
- Хочешь, чтобы я сводил тебя в ресторан? - спрашиваю я, вспоминая историю Однако.
Нет, он не жаждет посетить ресторан, поскольку питается в кафе на соседней улице. И по-прежнему настойчиво интересуется, пойдем ли мы осматривать Вену.
- Иди и осматривай, - говорю. - Только не удаляйся слишком далеко от машины. Вспомни, что ноги служат не только для того, чтобы нажимать на газ и тормоз. Но еще и для ходьбы.