– Иногда, но иначе, – сказала она. – Видите ли, я его незаконная дочь. Наверное, вы проверили и в это тоже?
Глава 27
Дорога была прямой. Ей нет дела до географии, геологии или истории. Вылизанное скоростное шоссе пугает детей и разделяет соседей, пролегая сквозь сердце самых маленьких деревень. Это логично, оно должно быть прямым. Мимо пролетали тщательно выполненные дорожные указатели – названия деревень и время церковной службы; потом потянулись пыльные группки домов, в которых редко были заметны признаки жизни. В Ле Шато я свернул с главной дороги и поехал по проселку. Увидев впереди знак с надписью "Плезир", я сбавил скорость. Это было нужное мне место.
Главная улица поселка отражала дух французской провинции: на ней лежал толстый слой пыли от проходящего транспорта. Ни одна из машин не останавливалась. На улице, достаточно широкой для того, чтобы по ней в ряд могли проехать четыре машины, почти не было движения.
Плезир стоял на дороге, ведущей в никуда. Только изредка забредал в Плезир водитель, неправильно выбравший путь на Сен-Квентин и пытающийся вернуться на дорогу Париж – Брюссель. Несколько лет назад, когда строили скоростную магистраль, тяжелые грузовики проходили через поселок, но ни один из них там не останавливался.
Жара сегодня была испепеляющей. Четыре шелудивые собаки, насобирав на помойках достаточно еды, наелись и теперь спали посреди дороги. Ставни всех домов были крепко закрыты, серые и пыльные под палящим полуденным солнцем, которое почти не оставляло тени.
Я вышел из машины возле заправочной станции – старой и обслуживаемой вручную. Оборудование еле держалось на бетонных столбах. Я подошел и сильно постучал в двери гаража, но ответа не дождался. Единственным транспортным средством в поле моего зрения оказался старый трактор, застывший в нескольких ярдах впереди меня. На другой стороне улицы стояла лошадь, привязанная к ржавому остову какого-то сельскохозяйственного орудия, лошадь отгоняла мух, махая хвостом. Мотор трактора был еще теплый, тогда я снова постучал в дверь гаража, но единственным ответным движением был взмах лошадиного хвоста. Я пошел по безмолвной улице, и камни жгли мне подошвы сквозь подметки обуви. Одна из собак, та, у которой не хватало левого уха, проснулась и отползла в тень трактора. Она неохотно тявкнула, когда я проходил мимо, и опять заснула. Из окна, уставленного горшками с аспидистрой, смотрели кошачьи глаза. Над окном висела старая деревянная вывеска, на которой едва различалась надпись "Кафе". Дверь была тугой и открывалась с шумом. Я вошел.
Возле бара стояло около полудюжины людей. Они не разговаривали, и у меня возникло было такое ощущение, что они следили за мной с того момента, как я вышел из машины. Теперь они уставились на меня.
– Красного вина, – сказал я. Старуха за стойкой бара, не мигая, посмотрела на меня и не двинулась. – И бутерброд с сыром, – добавил я.
Ей потребовалась еще минута, чтобы достать бутылку, ополоснуть рюмку и налить мне вина. Все это она проделала, не сходя с места. Я повернулся в сторону зала. Мужчины были в основном сельскохозяйственными рабочими, на сапогах налипли тяжелые комья грязи, грязь глубоко въелась в кожу их лиц.
Столик в углу занимали трое мужчин в костюмах и белых рубашках. Хотя время обеда давно уже прошло, у них за воротники были заткнуты салфетки, и они в больших количествах поглощали хлеб с сыром, запивая его красным вином. Они продолжали есть – единственные люди в зале, кто не смотрел на меня, не считая мужчину в дальнем конце комнаты, который, положив ноги на стул, увлеченно раскладывал пасьянс. Он вытаскивал карту из колоды, бесстрастно, как компьютер, разглядывал ее и укладывал лицевой стороной вверх на мраморный стол. Я следил за ним около минуты, но он даже не заметил.
Комната была темной: свет пробивался только через джунгли растений на окне, других источников света не было. На мраморных столешницах лежали салфетки, подкладываемые под кружки и рюмки, на них была реклама аперитивов. Салфетки использовались многократно. В баре, покрытом коричневым лаком, теснились ряды бутылок, а над ними громоздились старые часы, которые, давным-давно остановившись, показывали три часа тридцать семь минут. На стенах висели старые календари, под окном лежал аккуратно сложенный сломанный стол, половицы скрипели при каждом шаге.
Несмотря на жаркий день трое мужчин придвинули свои стулья поближе к угасшей плите в центре комнаты. Плита потрескалась, и из нее на пол просыпалась холодная зола. Один из мужчин выколачивал о плиту свою трубку, и падающий из нее пепел был похож на песок из песочных часов.
– Я ищу мсье Дэтта, – сказал я, обращаясь ко всем сразу. – Где здесь его дом?
Ни у кого даже не изменилось выражение лица. С улицы донесся испуганный собачий вопль. Из угла раздавалось ровное постукивание карт по мрамору стола. Других звуков не было.
Я сказал:
– У меня для него важные новости. Я знаю, что он живет где-то здесь, в деревне.
Взгляд мой перебегал от лица к лицу в поисках проблеска понимания, но ничего не находил. Собаки на улице затеяли драку: оттуда неслись звуки ярости, тихое рычание и неожиданные взвизгивания.
– Это Плезир? – спросил я. Ответа не было. Я повернулся к женщине за стойкой бара. – Эта деревня называется Плезир?
Она едва улыбнулась.
– Еще графин красного, – крикнул один из мужчин в белых рубашках.
Женщина за стойкой достала литровую бутылку вина, налила в графин и пододвинула его к краю. Мужчина, заказывавший вино, с салфеткой за воротничком и вилкой в руке, прошел к стойке. Схватив графин за горлышко и вернувшись на свое место, он налил себе рюмку вина и сделал большой глоток, затем, держа вино во рту, откинулся на спинку стула, встретился со мной глазами и проглотил вино. Собаки опять начали драться.
– Они становятся злобными, – заметил мужчина. – Похоже, пора избавиться от одной из них.
– Избавьтесь от всех, – посоветовал я.
Он кивнул. Я допил вино.
– Три франка, – сказала женщина.
– Как насчет бутерброда с сыром?
– Мы продаем только вино.
Я положил на стойку три франка. Мужчина в углу закончил раскладывать пасьянс и сложил потрепанные карты, потом допил вино и отнес пустую рюмку и засаленную колоду карт на стойку. Положив и то, и другое, он опустил сверху две двадцатифранковые банкноты, отер руки о полы своей рабочей куртки и несколько мгновений внимательно смотрел на меня. Глаза его были живыми и встревоженными. Он повернулся к двери.
– Вы можете сказать мне, как добраться до дома мсье Дэтта? – снова спросил я женщину.
– Мы только продаем вино, – буркнула она, сгребая монеты.
Я вышел на раскаленное полуденное солнце. Мужчина, раскладывавший пасьянс, медленно шел к трактору – высокий человек, который, похоже, лучше питался и казался более сообразительным, чем местные жители. Он выглядел лет на тридцать, и походка у него была, как у всадника. Дойдя до бензозаправки, он тихонько свистнул. Дверь немедленно отворилась, и вышел служащий.
– Десять литров.
Служащий, кивнув, сунул конец шланга в бак трактора и стал накачивать горючее. Я наблюдал за ними, подойдя совсем близко, но ни один из них не оглянулся. Когда стрелка показала десять литров, служащий прекратил подавать горючее и вытащил шланг.
– Увидимся завтра, – сказал высокий человек.
Он не заплатил. Просто забросил ногу на сиденье трактора и завел мотор. Звук включавшегося мотора разрывал уши. Высокий слишком быстро выжал сцепление, и большие колеса проскальзывали в пыли, не задевая pave, и вдруг трактор с ревом понесся прочь, оставляя позади шлейф синего дыма. Одноухая собака, снова проснувшаяся от шума и от солнечного жара, побежала по дороге, лая и рыча на тракторные колеса. В общей суматохе вскочили и другие собаки и тоже начали лаять. Высокий мужчина перегнулся через сиденье, как воин апачей, и достал одноухую собаку палкой. Та завопила от боли и отказалась от дальнейшего преследования. У других собак желание преследовать трактор тоже пропало, их энергию высасывала жара. Лай резко оборвался.
– Я собираюсь навестить дом Дэтта, – сказал я служащему бензоколонки, который смотрел вслед трактору.
– Он никогда не научится, – произнес служащий.
Собака похромала в тень бензоколонки. Служащий повернулся ко мне лицом.
– Некоторые собаки такие, – пояснил он, – никогда не учатся.
– Если я поеду к дому Дэтта, мне потребуется двадцать литров лучшего бензина.
– У нас бензин только одной марки.
– Мне понадобится двадцать литров, если вы будете добры показать мне дорогу к дому Дэтта.
– Вам лучше залить полный бак, – посоветовал мужчина и впервые посмотрел мне в глаза. – Вы ведь собираетесь вернуться, не так ли?
– Правильно, – подтвердил я. – И проверьте масло и воду. – Я вынул из кармана банкноту в десять франков. – Это для вас. За ваши хлопоты.
– Я посмотрю и аккумулятор, – сказал он.
– Я порекомендую вас туристическому бюро.
Он кивнул, взял шланг насоса и наполнил бак, после чего открыл капот и осмотрел аккумулятор.
– Все в порядке.
Я заплатил за бензин.
– Проверить шины? – Он пнул одну. – Они в порядке. Ехать вам недалеко – это здесь, вниз по дороге. Последний дом перед церковью. Вас ждут.
– Спасибо, – поблагодарил я, стараясь не выглядеть удивленным.
По длинной прямой дороге ехал автобус, таща за собой шлейф пыли. Он остановился на улице возле кафе. Посетители вышли посмотреть. Водитель взобрался на крышу автобуса и достал несколько ящиков и коробок. У одной из женщин были живые цыплята, у другой – птичья клетка. Все поправляли одежду и разминали затекшие ноги.
– Еще приезжие, – сказал я.
Служащий бензоколонки посмотрел на меня, и мы оба посмотрели на автобус. Пассажиры закончили разминаться и снова заняли свои места. Автобус уехал, оставив только четыре ящика и птичью клетку. Я взглянул на кафе и уловил движение глаз. Это мог быть кот, наблюдающий за трепыханием птицы в клетке. Этот кот был именно из таких.
Глава 28
Дом стоял последним на улице, если можно назвать улицей бесконечные изгороди и стены.
Я остановился у ворот. На них не было ни таблички, ни колокольчика. Позади дома ребенок, присматривающий за двумя привязанными козами, несколько мгновений молча смотрел на меня, потом убежал. Рядом с домом уцелела рощица, наполовину скрывающая большой серый бетонный блок – неразрушаемый вклад вермахта в европейскую архитектуру.
Маленькая шустрая женщина подлетела к воротам и распахнула их. Дом был высокий, узкий и не особенно красивый, был, однако, удачно поставлен на двадцати акрах земли. Справа к двум теплицам спускался огород, позади был крошечный парк, в котором статуи прятались за деревьями, как серые каменные дети, играющие в пятнашки, а между ними тянулись ровные ряды фруктовых деревьев, огораживая место, где хлопало на ветру свежевыстиранное белье.
Я медленно проехал мимо грязного плавательного бассейна, в котором плавали пляжный мяч и несколько оберток от мороженого. Крошечные мушки мерцали у поверхности воды. Вокруг бассейна стояла садовая мебель: кресла, табуретки и стол с порванным тентом. Женщина, отдуваясь, шла рядом с моей машиной. Я ее узнал – это была та самая, которая делала мне инъекцию. Я поставил машину на мощеном дворе, и женщина, отворив боковую дверь, провела меня через большую просторную кухню. En passant она закрыла газовый кран, рывком открыла ящик, вытащила из него белый фартук и повязала вокруг бедер – и все это не замедляя движения. В холле пол был выложен каменными плитами, стены выбелены, и на них висело несколько мечей, щитов и знамен. Мебели там было немного: дубовый сундук, несколько неприятного вида стульев, несколько столов, на которых стояли большие вазы со свежесрезанными цветами. Из холла вел проход в бильярдную. Там горел свет, и ярко окрашенные шары неподвижно замерли на зеленом сукне, создавая впечатление картины в стиле поп-арт.
Маленькая женщина поспешала впереди меня, открывая двери, каждый раз копаясь в связке больших ключей, и, открыв, тут же их запирала, едва мы проходили. В конце концов она привела меня в гостиную. После суровости остальной части дома комната казалась яркой и приятной. В ней уместились четыре дивана с броским цветочным рисунком, растения в горшках, безделушки, античные ларцы, полные античной посуды, фотографии в серебряных рамках, парочка странных современных картин, выполненных красками основных цветов спектра, и бар в форме фасоли, оправленной в позолоченную жесть и пластик. В баре стояли бутылки с напитками, а в его верхней части размещались фильтры, шейкеры, ведерки для льда.
– Очень рад вас видеть, – сказал мсье Дэтт, поощрительно улыбаясь. – Как вы меня нашли?
– Мне об этом сообщила птичка.
– Черт побери таких птичек! – Дэтт все еще улыбался. – Но неважно, ведь скоро начинается охотничий сезон, не так ли?
– Может быть, вы окажетесь правы.
– Почему бы вам не присесть и не позволить мне предложить вам выпить? Чертовски жарко, не помню такой погоды.
– Ничего не изобретайте, – посоветовал я. – Мои ребята появятся на сцене, если я задержусь слишком долго.
– Фу, какие у вас грубые мысли. И все же, полагаю, в вульгарности вашего ума есть своя динамика. Но не бойтесь, вам не дадут отравленной еды или тому подобной чепухи. Напротив, я надеюсь доказать вам, сколь ошибочно ваше представление обо мне. – Он потянулся к набору хрустальных графинов.
– Я ничего не буду пить, – сказал я. – Совсем ничего.
– Вы правы.
Он прошел к окну. Я последовал за ним.
– Ничего так ничего, – сказал он. – Мы оба аскеты.
– Говорите только за себя, – возразил я. – Мне время от времени нравится потакать своим желаниям.
Окна выходили во двор, строгую геометрию его покрытых плющом стен подчеркивали белые ставни. Во дворе была голубятня, и белые голуби маршировали туда-сюда по булыжнику.
У ворот раздался гудок, и во двор въехал большой "ситроен" – машина скорой помощи. Над большим красным крестом было написано: "Клиника Парадиза". Машина, очень пыльная, проделала, казалось, долгий путь. С водительского места выбрался Жан-Поль. Он посигналил.
– Это моя карета скорой помощи, – сказал Дэтт.
– Да, – кивнул я. – С Жаном-Полем в качестве водителя.
– Он хороший парень.
– Позвольте мне рассказать вам, чего я хочу, – поспешно сказал я.
Дэтт сделал движение рукой.
– Я знаю, почему вы здесь. Не нужно ничего объяснять. – Он опустился в свое кресло.
– Откуда вы знаете, что я пришел не за тем, чтобы вас убить? – спросил я.
– Дорогой мой, вопрос о насилии не стоит по многим причинам.
– Например?
– Вы не из тех, кто без причины применяет насилие. Это во-первых. Вы могли бы применить насилие только в том случае, если бы оно вам что-нибудь дало. Во-вторых, силы у нас равны. Мы в одной весовой категории.
– Так же, как меч-рыба и удильщик. Но один сидит, прикрепленный ремнем к креслу, а другого тащат по океану с крючком во рту.
– Который из них я?
– Я здесь для того, чтобы в этом разобраться.
– Тогда начинайте, сэр.
– Давайте Куана.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду Куана. К. У. А. Н. Давайте его сюда.
Дэтт изменил свое решение насчет выпивки. Он налил себе рюмку вина и теперь потягивал его.
– Не стану отрицать, что он здесь, – сказал он наконец.
– Тогда почему бы не привести его?
Он нажал кнопку звонка, вошла горничная.
– Позовите мсье Куана, – распорядился Дэтт.
Старуха тихо удалилась и скоро вернулась с Куаном. На нем были серые фланелевые брюки, рубашка с расстегнутым воротником и пара грязных белых теннисных туфель. Он плеснул себе большую порцию виски и сел в кресло, вскинув ноги на подлокотники кресла.
– Ну? – сказал он мне.
– Я привезу вам для беседы американского эксперта по водородным бомбам.
Куан не выказал удивления.
– Петти, Бангс, Бертрам или Гудзон?
– Гудзон.
– Отлично, он один из ведущих специалистов.
– Мне это не нравится, – вмешался Дэтт.
– Вовсе не обязательно, чтобы вам это нравилось, – заметил я. – Если Куан и Гудзон хотят немного поговорить, то это не имеет к вам никакого отношения. – Я повернулся к Куану. – Сколько времени вам понадобится для разговора?
– Два часа, – ответил Куан. – В крайнем случае, три, если у него нет с собой подготовленных заранее материалов.
– Надеюсь, они у него будут, – сказал я. – Он полностью подготовлен.
– Мне это не нравится, – повторил Дэтт.
– Успокойтесь, – сказал Куан. Он повернулся ко мне: – Вы работаете на американцев?
– Нет, – ответил я. – Сейчас я действую в их интересах, но только на время одной операции.
Куан кивнул.
– В этом есть смысл. Они бы не захотели засветить одного из своих штатных сотрудников.
Я в гневе закусил губу. Конечно, Гудзон действовал по указанию американцев, а не по собственной инициативе. Это было спланировано – засветить меня, чтобы ЦРУ могло не раскрывать своих собственных сотрудников. Умные ублюдки. Ну, придется мне это пережить, не выдавая своих чувств, и попытаться извлечь пользу.
– Правильно, – согласился я.
– Так вы не заключили сделку?
– Мне не платят, – сказал я, – если вы это имеете в виду.
– Сколько вы хотите? – устало спросил Куан. – Но на многое не рассчитывайте.
– Сумму уточним после того, как вы повидаетесь с Гудзоном.
– Похвальная уверенность, – хмыкнул Куан. – А Дэтт заплатил вам за неполный комплект документов, которые мы получили благодаря вам?
– Нет.
– Теперь, когда наши карты раскрыты, я понимаю, что в действительности плата вам не нужна.
– Правильно, – снова согласился я.
– Хорошо, – сказал Куан.
Он снял ноги с подлокотников кресла и взял немного льда из серебряного ведерка. Прежде чем налить виски, он подтолкнул к себе телефон.
Мария ждала моего звонка у аппарата.
– Привози Гудзона сюда, – сказал я. – Ты знаешь дорогу.
– Да, – сказала Мария. – Дорогу я знаю.